Русская морфология в ортологическом аспекте 8 страница

11. Б. Н. Головин [1988: 48] отмечает: «Русский человек, даже вполне грамотный, иногда становится в тупик, когда дело доходит до образования формы родительного падежа множественного числа некоторых существительных». Сложности в образовании таких форм отражены в грамматической шутке: «Как правильно: у рыбей нет зубей, у рыбов нет зубов или у рыб нет зуб?» [Еськова 1971: 170]. Сомнения по поводу формы род. множ. от слова кочерга воспеты в шуточном «Сонете о кочерге»:

Хочу я разобраться в этом строго,

У смысла много яростных врагов.

Вот кочерга одна, а если много,

Так как сказать: кочерг иль кочергов?

А может, кочергей иль кочерёг?(А. Николаев)

Действительно, как правильно: носков или носок? [Граудина 1965: 137-146], тýфель, тýфлейили туфлéй? [Соловьёв 1969: 123-124], сто грамм или граммов? [Граудина 1964 а: 210-221], эскадрон гусар или гусаров?

Рассмотрим причины появления указанных сложностей в словоизменении. Давно замечено, что «категория рода в современном русском языке обнаруживается только в ед. числе существительных; употребляющиеся только во множ. числе существительные стоят вне родовых отношений» [Шахматов 2001: 452], поэтому у таких существительных «родовые перегородки между формами склонения разрушены» [Виноградов 1947: 151]. Отсюда варианты форм род. мн. слов группы pluraliatantum, порождённые «отсутствием форм ед. ч. (и, следовательно, невозможностью установить тип склонения)» [Горбачевич 1978: 188]: грабель – граблей, будней – буден, воротец – воротцев. У слов, которые имеют форму ед. ч., однако «преимущественно употребляются во мн. ч.» [Горбачевич 1978 а: 164; Граудина 1964: 188-193], также наблюдаются варианты род. мн.: турок – турков, помидор – помидоров, гусар – гусаров, рентген – рентгенов. Характерна подобная вариативность и для слов, обозначающих парные предметы: носок – носков, кед – кедов; здесь также «настойчиво утверждается нулевая форма» род. падежа множ. числа [Граудина 1965: 141], ср. сапог – устар. сапогов, чулок – устар. чулков. Л. К. Граудина [1964: 197] отмечает: «У многих из этих слов форма им. ед. оказывается производной от формы род. мн.». Отсюда колебания в грамматическом роде: спазм и спазма, ботфорт и устар. ботфорта, штиблета и прост. штиблет.

В вариативности типа носок – носков есть как отрицательные, так и положительные стороны. С одной стороны, «нулевые формы и формы на -ов… в языковом сознании говорящих устойчиво “привязаны” к определённым лексемам», «к лексическим группам и отдельным словам» [Воронцова 1976: 133 и 135], т. е. распределение таких вариантов не носит закономерного характера, отсюда невозможность выведения строгих правил. Кроме того, «нулевые словоформы пополняют ряды межпадежных омонимов» [Граудина 1964: 197], что также нельзя признать положительным явлением. С другой стороны, варианты с нулевой флексией «более экономичны» [Горбачевич 1978: 190].

12. Притяжательные прилагательные с суффиксом -ин- в формах родительного и дательного падежей мужского и среднего рода «прежде имели формы с кратким окончанием» [Горбачевич 1978 а: 165], ср. маминого брата – устар. мамина брата, маминому брату – устар. мамину брату. Старинные формы встречаем в текстах XIX – нач.XX вв.: Только съезди ты, поклонись гробу матери твоей, да и бабкину гробу кстати (И. С. Тургенев); Прибежали к старухину дому (А. Блок) [Русская грамматика 1980: 555-556].

13.Смешение различных способов образования форм сравнительной степени приводит к возникновению двух разрядов нелитературных форм: 1) на -ее вместо -е (громчéе, мягчéе, ярчéе), причём «в литературном языке… утвердились лишь две такие формы – бойчéе и ловчéе» при вариантах бойче и ловче [Еськова 1964: 236]; 2) форма на -ше вместо форм другого образования: легше, мягше, дешевше, красивше [Еськова 1964: 249-250].

В.Источником морфологической вариативности может являться борьба разных содержательных ассоциаций и аналогий [Горбачевич 1978 а: 174]. По этой причине варианты грамматического рода и склонения имеют сложносоставные слова, ср. наше кресло-кровать и наша кресло-кровать [Горбачевич 1977: 74]. Родовая принадлежность и склоняемость первого компонента определяются смысловым акцентом [Вартапетова 1971: 100]. Если главным является первый компонент, то он склоняется и определяет родовую принадлежность сложносоставного слова: около дивана-кровати, на кресле-кровати; наш диван-кровать, новое кресло-кровать. Если же смысловой акцент приходится на второй компонент, то именно он определяет родовую принадлежность сложносоставного слова, а первый его компонент не склоняется: под плащ-палаткой, моя плащ-палатка.

А. В. Суперанская [1965: 188-189] отмечает: «Сказать на диване-кровати или под диваном-кроватью трудно, громоздко, мешает окончание первого компонента. Употребление таких слов-сочетаний показывает, что они очень неудобны», прежде всего в артикуляционном отношении. Отсюда рост числа сложносоставных слов с несклоняемым первым компонентом (ср. вагоне-ресторане и в вагон-ресторане, на диване-кровати и на диван-кровати).

Г.Причиной морфологической вариантности является «противоречие между формой и содержанием языковой единицы» [Горбачевич 1978 а: 163], приводящее к колебаниям в грамматическом роде имён существительных.

1. Родовая принадлежность существительных с суффиксами субъективной оценки «определяется по роду мотивирующего слова»: холод (он) >холодина (он), холодище (он), однако окончания (-а, -е) придают этим словам «черты сходства с существительными среднего и женского рода» [Граудина, Ицкович, Катлинская 1976: 74-75], отсюда варианты рода типа такой холодина / неправ. такая холодина, такой домище / неправ. такое домище (примеры противостояния смыслового и формального согласования).

2. Для неодушевлённых несклоняемых заимствованных имён существительных с гласной концовкой характерно варьирование рода, проявляющееся в согласовании (как известно, «наличие рода как грамматической категории признаётся только там, где имеется согласование» [Зализняк 1964: 25]). Причина варьирова­ния состоит в следующем. В соответствии со старинным правилом, «ино­странные не склоняющиеся слова на -а, -е, -и, -о, -у, означающие предметы неодушевлённые…, употребляются обыкновенно в среднем роде»: бронзовое бра, тёплое кофе, новое такси, открытое жалюзú, крымское бордо, вкусное рагу [Чер­нышёв 1970: 527], форменное галифе, гладкое шоссе. В результате «средний род становится складом для заимствованных слов, которые по своему звуковому или морфологическому облику не соответствуют типическим формам русских существительных» [Виноградов 1947: 76].Одушевлённые же имена данного типа обычно являются двуродовыми: этоти («при подчеркнутом указании на самку») эта шимпанзе [Бунамес 2014: 16, ср. Мучник 1971: 281]. Однако род и число неоду­шевлённых имён указанной структуры могут определяться и путём соотнесения с ближайшим родовым понятием (genusproximum): Тбилиси ~ город (м. р.), кофе ~ напиток (м. р.): Поутру бабушка кушала свой кофе (Мемуары Е.П. Яньковой, XVIII в. [Судаков 2013: 87]), шоссе ~ дорога (ж. р.): Шоссе ваша очень гладкá, по ней катишься, как по маслу (Письмо Вяземского И. С. Тургеневу, 1820), жа­люзú ~ шторы (мн. ч.), галифе ~ брюки [Немченко 1986: 43-46], пенсне ~ очки: Тогда Андрей Андреевич пошёл прямо домой, но по дороге упал, потерял французскую булку и сломал свои пенсне (Д. Хармс). Приведём пример тройного варьирования рода: фрисби, неодуш. → ср. р.: зажигательное фрисби; ‘легкий пластмассовый диск для игры’→ муж. р.: фрисби завоевал мир; ‘игра с таким диском’→ жен. р.:недорогая фрисби[Маринова 2012: 318].

3. Ещё А. А. Шахматов [2001: 449] отметил, что «слова доктор, кондуктор, студент остаются словами мужского рода, когда означают женщину, девушку». Cуществительные мужского рода, которые могут обозначать и женщин, называют двуродовыми. С их помощью производится «обозначение лица по тем или иным признакам независимо от пола» – «путём расширения значения у соответствующих существительных мужского рода» [Смирницкий 1955: 28], т. е. путём «перенесения с вида на род» (Аристотель). От двуродовых следует отличать существительные общего рода, которые в равной степени могут обозначать и мужчину, и женщину: круглый (круглая) сирота, наш (наша) разиня. Если двуродовые имена принадлежат первому склонению (доктор, студент) или являются несклоняемыми (шимпанзе, кенгуру), то существительные общего рода (пьяница, сирота) относятся ко второму склонению.

Причины появления двуродовых существительных таковы:а) у многих существительных (хирург, профорг, педиатр) парные женские названия «не появились, т. к. это сопряжено с фонетически затруднёнными чередованиями (ср. хируржка, профоржка)»;б) слова типа бухгалтерша, премьерша, врачиха воспринимаются «обычнее всего как названия жены бухгалтера или врача, либо же как иронические или пренебрежительные названия женщин по этим профессиям» [Мучник 1971: 221-222]. Дериваты же типа геологиня, металлургесса, критикесса, редактриса, появившиеся в середине XX в., не удержались в языке ввиду их «безвкусной претенциозности»; таким образом, «система суффиксальных средств существительных оказалась не в состоянии удовлетворить потребность языка в ряде новых женских названий лиц по профессии и специальности» [Мучник 1968: 38 и 31]. Отсюда появление конструкций типа Врач пришла с самостоятельным женским родом глагола, конкурирующих с конструкциями типа Врач пришёл (о женщине). У каждой есть свои как отрицательные, так и положительные стороны. При выборе одной из них мы обычно«чувствуем затруднение: сказать вышел про женщину невозможно, но и сочетать слова товарищ [а также врач, директор. – В. М.] со словом вышла тоже неловко» [Пешковский 1938: 192].Положительной стороной конструкций с самостоятельным женским родом является то, что они позволяют «избежать неточности высказываемой мысли» [Протченко 1961: 121; Ильина 2000: 328], ср. Статью написала / написал корреспондент Василенко.

И. П. Мучник [1968: 23] считает, что двуродовые существительные «являются своеобразной инновацией послереволюционной эпохи», предполагая, что одно из первых таких слов – товарищ: «Именно это слово, ставшее после революции одним из наиболее распространённых элементов русской лексики, лишённое женской словообразовательной параллели, сыграло… значительную роль в развитии новых форм выражения рода. Это один из редких случаев, когда отдельная лексическая единица играет немаловажную роль в развитии существенного явления грамматического строя языка». Здесь, однако, необходимо отметить, что ещё задолго до революции сложилась «давняя привычка соединять женский род глагола с иностранным несклоняемым женским именем (мадам пришла, Бланш пела и т. д.)» [Пешковский 1938: 192]. В 30-40 гг. выражения типа Врач пришла квалифицировались как разговорные либо просторечные, однако к началу 60-х гг. подобные конструкции «закрепились и получили признание в письменной речи» [Протченко 1961: 118 и 124].

Если глагол при двуродовых именах обнаруживает «общую тенденцию к смысловому выравниванию», то определения согласуются с двуродовыми именами «по формальному признаку, подчиняясь грамматическому роду имени существительного» [Протченко 1961: 124], отсюда использование смешанного согласования: Пришла наш врач [Русская грамматика 1980: 468]. Конструкции типа наша врач используются довольно редко [Китайгородская 1976: 150] и часто критикуются [Панфилов 1965: 189]; причина, видимо, связана со сложностями в склонении таких словосочетаний, ср. им. п. наша врач – р. п.? д. п.? в. п.? Тем не менее, конструкции этого типа «стали встречаться не только в устной, но и в письменной речи и как правило у людей, владеющих нормами литературного языка» [Мучник 1963: 82].

3. Значительные сложности вызывает склонение аббревиатур инициального типа. В неофициальнойречи в этом плане наблюдается разнобой. Некоторые сокращения с консонантной концовкой, как правило, построенные по схеме «согласный + гласный + согласный» и потому «по фонетическому облику напоминающие слова мужского рода, втягиваются в систему склонения» [Граудина 1980: 162]: письмо из ВАКа, сотрудник МИДа. Некоторые же сокращения этого типа остаются несклоняемыми: строительство ГЭС, заявление ООН. Дело в том, что родовая принадлежность инициальных аббревиатур часто «противоречит их морфологическому облику» [Мучник 1963: 48-49]: ГЭС (<гидроэлектростанция) – женский род, ООН (<Организация объединённых наций) – женский род. Если подобного типа «косвенная содержательная мотивация рода» [Горбачевич 1978: 148] (по опорному компоненту производящей единицы), противоречащая морфологическому облику слова, достаточно сильна и стойко сохраняется, то аббревиатура не склоняется. Замечено, однако, что сокращения данного типа «в письменных СМИ употребляются как несклоняемые, в устной речи дикторов, их собеседников – как склоняемые. Но набор падежных форм ограничен: чаще всего это форма предложного падежа», ср.: На МКАДе идут восстановительные работы, но: Этот участок МКАД будет перекрыт [Куркина 2013: 6]. Здесь, следует помнить, чточем прочнее связьсокращения с производящим словосочетанием,тем более просторечный характер такие формы носят, ср.: Но сам Хрущёв сказал ещё1 в ООНе, Что мы покажем кузькину им мать! (В. Высоцкий).

В официальной, т. е. деловой и научно-техническойречи, инициальные аббревиатуры рассмотренного типа не склоняются [Русская грамматика 1980: 506]: письмо из ВАК, сотрудник МИД, ср. также: «Отливки для стальных конструкций следует проектировать из углеродистой стали марок 15Л, 25Л, 35Л и 45Л, удовлетворяющей требованиям для групп отливок II или III по ГОСТ 977-75»(Белов Н. В. Полный справочник проектировщика. Строительство и дизайн. М., 2011). Такая несклоняемость обусловлена серьёзной задачей: преодолеть разнобой, царящий в неофициальной речи. С этой точки зрения очень трудно принять следующее рассуждение:

«Слушатели Всесоюзного института повышения квалификации работников печати не раз спрашивали: почему в изданиях, выпускаемых Издательством стандартов, слово ГОСТ не склоняется, а в газетах, журналах, книгах его склоняют и этого же требуют “Словарь русского языка” С. И. Ожегова, “Словарь сокращений русского языка”, “Орфографический словарь русского языка”?» Далее следует утверждение:«Никаких разумных оснований для несклонения слова ГОСТ не существует: ни морфологических, ни стилистических, ни смысловых» (Хан-Пира 1991: 49 и 50).

Причина несклонения слова ГОСТкроется не в «морфологических, стилистических и смысловых основаниях», а в требовании единообразия в оформлении речи, которое строго соблюдается в двух стилях: деловом и научном.

Д.Причиной морфологического варьирования может являться «стремление освободиться от омоформ» как источника двусмыслицы[Горбачевич 1978 а: 163 и 1978: 139]. Рассмотрим три случая такого варьирования.

1. С. П. Обнорский [1960: 259], анализируя варианты типа шофёры – шоферá, отметил, что «в склонении имён существительных остро стоит вопрос об окончании известных рядов существительных мужского рода в именительном падеже множ. числа -ы без ударения или -á под ударением».

При рассмотрении форм с ударной флексией -á не вполне чётко разводятся: а) вопрос об источнике этой флексии (т. е. вопрос о «происхождении именительного падежа мн. ч. на -á» [Иванова 1957: 50]; б) вопрос о причинах появления этой флексии у существительных мужского рода.

Известна гипотеза А. И. Соболевского о «заимствовании “чужой” флексии» [Воронцова 1979: 21] у форм существительных среднего рода [Со­болевский 1888: 152-154] типа поля́, кружевá, чудесá; считается, что такое заимство­вание «теоретически возможно, хотя неясны оставались бы при этом пред­положении ближайшие причины» этого заимствования [Обнорский 1931: 3]. Думается, что причиной смены флексии в форме им. мн. стало то, что она совпадала в звучании: а) с флексией род. ед. (шофёры = шофёра), ибо, как было отмечено выше, «заударный /а/ больше похож на /ы/, чем на /а/» (Л. В. Бондарко); б) с флексией вин. ед. (слéсари = слéсарю), поскольку, в соответствии с известным орфоэпическим правилом, заударный /у/ совпадает с /и/. Отсюда противопоставление омофо­ничных форм с помощью «заимствованной» у имён существительных сред­него рода флексии -á: 1) род. ед. шофёра, слéсаря – им. мн. шоферá, слесаря́; 2) вин. ед. шофёру, слéсарю – им. мн. шоферá, слесаря́. Формы на -á / -я́явля­ются «сравнительно поздним новообразованием общенародного русского языка» [Иванова 1957: 54]; появлялись они в просторечии и оттуда посте­пенно пробивались в литературный язык, вытесняя книжные формы на -ы (-и). Отдельные формы на -á / -я́возникли в XV веке; список А. Х. Востокова, составленный в 1830 г., включает 70 таких форм, список В. И. Чернышёва (1915 г.) – 200, список С. П. Обнорского (1930) – 400, список А. С. Фидровской (1961) – 600 форм на -á / - я́; как видим, варианты с этой флексией «стали особенно продуктивными в советское время» [Домин 1967: 72-73 и 76]. Считается, что распространение форм на -á / -я́в этот период «связано главным образом с установлением более тесных связей современ­ного литературного языка с профессиональной речью, которая и является <основным> источником этих форм» [Сумкина 1968: 199]. Даже будучи ко­дифицированы, формы на -á / -я́при наличии вариантов на -ы (-и) «производят впечатление второсортности, стилистической сниженности» [Горбачевич 1978 а: 189], ср. договóры и договорá, коррéкторы и корректорá. Вот как оценивает такие варианты Л. В. Щерба [1957: 128]: «Разговорная речь наша стремится к распространению форм мн. ч. на ударенное -á от известных категорий имён мужского рода. В этом нет ничего удивительного и даже нового: на глазах старшего поколения профессорá, учителя́ сменили более старые формы – профéссоры, учúтели. Однако нас, стариков, вполне привыкших к профессорá, учителя́, образá, шокируют инженерá, договорá, выборá». Формы на -ы (-и) сохраняются в старинных текстах: Нет, в Петербурге институт Пе-да-го-гический, так, кажется, зовут: Там упражняются в расколах и в безверьи Профессоры!! (А. С. Грибоедов. Горе от ума); Не думай, что везде по-нашему хоромы; Что там за домы: В один двоим за нужду влезть (И. А. Крылов. Лжец).

Флексию -á / -я́активно принимают «двусложные и трёхсложные слова иностранного происхождения» [Булаховский 1954: 64]«с ударением на первом слоге» [Копецкий 1970: 23; Обнорский 1948: 27]: мáстер – мастерá, тéнор – тенорá, кýчер – кучерá, слéсарь – слесаря́ (отсюда переакцентовка: шофёр→шóфер – шоферá). Заимствованные слова «более свободны от влияния книжных образцов» и потому «полнее отражают тенденции разговорного языка», отсюда активность просторечного морфологического образца типа слесаря́, шоферá именно в этой лексической группе [Булаховский 1954: 64]. Многосложные слова (типа библиотекари) не принимают ударной флексии -á (-я́) – вероятно, потому, что произнесение форм типа ^*библиотекаря́затруднительно без побочного ударения, применение которого требует дополнительных мускульных усилий, что противоречит закону языковой экономии.

2. Просторечные варианты типа площадя́ (вм. плóщади), очередя́ (вм. óчереди), плоскостя́ (вм. плóскости) появляются с тем, чтобы противопоставить омонимичные формы род. ед. и им. мн. (ср. нет óчереди и большие óчереди). Возможно, что замена флексии здесьподдерживается аналогией со случаями типа слéсари – слесаря́, шофёры – шоферá.

3. Проанализируем варианты типа в небе над Тушином / над Тушино, аэропорт в Шереметьеве / в Шереметьево. Склоняемые формы с суффиксами -ов- / -ев-, -ин- / -ын- характерны для письменной речи, несклоняемые «встречаются в разговорной речи и спорадически проникают в печать» [Качевская 1966: 120], что «свидетельствует о развитии аналитизма в системе русского языка» [Русский язык… 1962: 52; Ильина 2000: 331]. Считается, что традиция несклонения географических названий восходит к периоду Великой Отечественной войны, когда «в официальных военных и информационных документах (особенно начиная с 1943 г.) – по мотивам стремления к точности и недвусмысленности – наметилась тенденция не склонять собственные географические названия» [Миртов 1953: 105]. В текстах этого времени читаем: Отряд достиг Софиевка; Две сильные группировки сосредоточены в районе Боковский; Окружены и уничтожены гарнизоны противника в Рождествено, Большево и Остров. По указанным мотивам «не склонялись такие фамилии, склонение которых могло повести к двусмыслице и ненужным ассоциациям»: Танкисты генерала Орёл повернули на северо-запад (Известия, 1.08.44); Товарищу Лопата Сергею Ивановичу (Правда, 17.02.44) [Миртов 1953: 104].

Е. Причиной морфологического варьирования может стать стремление преодолеть артикуляционное неблагозвучие – к примеру, скопление согласных: а) с помощью эпентетических гласных /о/, /е/, ср. русл – русел, дышл – дышел, устар. числ – совр. чисел, устар. сосн – совр. сосен [Горбачевич 1978: 196], вихрь – вихорь: И над младенческой постелью Кружился вихорь снеговой (П. Ершов); б) с помощью флексии, заимствованной у другого морфологического образца: тигр – прост. тигра («тигра лютая»), литр – прост. литра [ср.: Горбачевич 1978: 145], род. мн. гетр – неправ. гетров, род. мн. бутс – неправ. бутсов (гетра и бутса – слова женского рода). По этой же причине у слов I склонения появляются «незакономерная флексия -ей» [Еськова 1971: 174], ср. буква – букв, но: букля – буклей (вм. неблагозвучной формы ^*букль), чукча – чукчей, сакля – саклей, рохля – рохлей [см. Зализняк 1967: 230-231].

Давно замечено, что среди имён существительных мужского рода типа слесарь, шарф, вентиль, торт ударную флексию им. множ. -а / -я принимают прежде всего слова с сонорной концовкой. Почему это происходит? В соответствии со шкалой Б. В. Томашевского, «наиболее лёгкими являются гласные, затем сонорные, за исключением звука “р”, затем звонкие фрикативные “в”, “ж”, “з”, затем глухие фрикативные, затем взрывные и, наконец, аффрикаты и звук “р”» [Томашевский 1996: 89]; к этому добавим, что звук /л/ многие носители языка произносят с трудом, мягкие согласные (ср., напр, [р] и [р’]) гораздо более сложны для произношения, чем твёрдые, а наиболее напряжёнными среди гласных и, следовательно, наиболее сложными в артикуляционном плане являются фонемы /и/, /е/ (см. табл. в: [Богомазов 2001: 25]). Поскольку звукосочетания типа -ри (слесари), -ли (вентили) являются сложными в артикуляционном отношении, они подвергаются упрощению путем замены напряжённой флексии /-и/ более открытой и менее напряжённой флексией /-а/: -ри, -ли → -ря, -ля, отсюда появление вариантов типа слесари  / проф. прост. слесаря, вентили  / проф. прост. вентиля.

Ж.Запрет на грамматическую форму может быть обусловлен и рядом обстоятельств. В качестве примера рассмотрим недостаточные глаголы, вызывающие затруднения при образовании некоторых форм ввиду того, что последние: 1) вызывают паразитарные ассоциации на основе близкозвучия и омонимии: убедить – ^*убежу ~ убежать; 2) неблагозвучны: очутиться – ^*очучусь; 3) двусмысленны: бузить – бужу ~ будить; 4) не опознаются: дудеть – ^*дужу [Москвин 2015].Поэтому «значение неупотребляющейся формы может быть выражено описательно»: победить – одержу победу [Дружинина 1962: 15] или синонимически: очутиться – окажусь. Как известно, «если говорящий затрудняется в выборе грамматических вариантов, он всегда может построить фразу так, чтобы избежать их» [Граудина 1980: 117]. Под недостаточностью, илидефектностью парадигмы принято понимать затруднённость образования отдельных её членов (мечта – ^?мечт),с этой точки зрения трудно принять причисление к составу единиц с дефектной парадигмой «слов с избыточными формами», например «существительных, имеющих второй родительный падеж (чай – чая / чаю)» [Дешеулина 2008: 159].

* * *

Существует мнение о том, что «в морфологии трудно найти такие факты, которые могли бы стать “символом” какой-то социальной группы» [Шендельс 1970: 43]. В русской морфологии многие нелитературные факты (особенно советского и постсоветского периодов) связаны с профессиональным просторечием (и, следовательно, «символизируют» вполне определённые социальные группы). Ещё П. С. Кузнецов [1959: 53] отметил, что «влияние профессиональных языковых пластов в советское время резко усилилось, что объясняется повышением в эту эпоху удельного веса профессионально-производственной речи как в литературе, так и в быту». Именно поэтому в сфере терминологии «выраженную приуроченность к профессиональной речи обнаруживают многие новообразования им. падежа мн. ч. на -á (-я^´)»: крейсерá, клапанá, мичманá, рашпиля́, вентиля́ [Горбачевич 1978 а: 167; Даниленко 1971: 61], формы предложного падежа типа вцеху, в отпуску, «нулевые формы у единиц измерения» 5 ампер, 220 вольт, 10 ватт [Граудина 1964: 220]. Распространение таких форм обусловлено «участием в строительстве современного русского литературного языка тех социальных групп, которые более или менее свободно относятся к литературной норме» [Мучник, Граудина 1968: 66].

Как известно, в сферу действия норм литературного языка не попадают просторечие и диалекты. Именно эти две подсистемы национального языка являются «кузницей» морфологических инноваций.

Рекомендуемая литература

Основная:

Горбачевич К. С. Нормы современного русского литературного языка. М., 1978 (Гл. 6. Нормы в морфологии. С. 161-192).

Граудина Л. К. Вопросы нормализации русского языка: Грамматика и ва­рианты. М., 1980 (разделы гл. 4: «Имя существительное», «Прилага­тельное», «Глаголы»).

Чернышёв В. И. Правильность и чистота русской речи // Избранные труды: В 2-х т. Т.1. М., 1970. С. 443-641.

Дополнительная:

Булаховский Л. А. Русский литературный язык первой половины XIX века: Фонетика. Морфология. Ударение. Синтаксис. М., 1954.