Русская морфология в ортологическом аспекте 4 страница

2. Побочное ударение. С помощью побочных и главного ударений многосложное слово членится на ряд удобопроизносимых сегментов (своего рода «фонети­ческих слов») и таким образом становится «поливершинным»: ультранационалистический, незаконнорождённый, водоне­проницаемый, телерепортаж. Трудно согласиться со специалистами, утверждающими, что побочное ударение в сложных словах ставится только «на первом корне» [Борисенко 1985: 281]. Побочное ударение слабее главного и обяза­тельно предшествуетему, а значит может использоваться только в словах с ударением на последнем или срединных слогах. В с л о ж н ы х словах оно обычно возникает на месте основного ударения производящих слов: слаборазвитый (ср. слабо), ср., однако: тепло – теnлоэнергетuка, что объясняется «запретом на дополнительную ударность соединительных гласных о и е» [Борунова 2007: 26]. Количествоударений в сложных и сложно­сокращенных словах определяется количеством производящих слов: двух­сотсорокапятиметровый, Мосгорсуд. Такие слова в русском языке имеют главное ударение «на последнем компоненте» [Суперанская 1968: 42]; эта закономерность объясняется тем, что слова с ударением на финальных слогах открывают позицию для по­бочного ударения. В сложносокращенных словах побочные ударения способ­ствуют сохранению качества гласных звуков; без таких ударений слово мо­жет исказиться до неузнаваемости: М[ъз]г[А]рсу[т], г[А]сстрах; чтобы этого избежать, желательно использовать буквенное произношение: М[ос]г[о]рсу[д]. В словах снечленимойосновой побочное ударение приходится на первый слог: ак­компанировать, баллотировать, кинематография, при этом «критическим расстоянием», отделяющим побочное ударение от главного, считается три предударных слога [Логинова 2005: 43]. С помощью такого уда­рения могут быть преодолены не только скопления безударных слогов, но и скопления согласных звуков: постскриптум, метрдотель. Побочное ударение может употребляться в комбинации со звуковым эл­липсисом: во[дн’]епро[н’ц]аемый.Во многосложных словах с ударением на первом слоге использовать по­бочное ударение нельзя; остается одно средство облегчить произношение та­ких слов – звуковой эллипсис: качественный – ка[чст]венный. Видимо, поэтому (а также ввиду того, что эллипсис не всегда при­меним) произношение подобных слов вызывает сложности (попробуем быстро произнести, к примеру: высвободившемуся); такое артикуляционное неблагозвучие иногда приводит к утрате сло­весных концовок: неприкосновенный – неприкосновенен, но: косвенный – косвен (ср. косвенен), выспренний – выспрен, экстренный – экстрен.

Иногда колебания (ср. мальчиковый и проф. мальчиковый), а также исто­рические смещения ударений (ср., например, таинственный и устар. таинствен­ный) поясняются «центростремительным» характером русского ударения, например в рамках теории «ритмического равновесия», в соответствии с которой перенос ударения с боковых слогов на сре­динные упрощает произношение многосложного слова [Горбачевич 1975: 49; Горбачевич 1978: 98 и 120]. Данная теория имеет объяснительную силу, но не учитывает закон аналогии.

Нагромождение ударных слогов (или односложных слов) так же не­удобно для произношения, как и нагромождение безударных: Вот брат взял нож (пример Л. В. Щербы), Им там был сдан дом. Такие фразы приходится читать с напряженной артикуляцией, без передышек, которые дают безудар­ные слоги. Отсутствие междуударных интервалов делает речь р у б л е н о й.

Ударные и безударные слоги должны чередоваться. Такое чередование, используемое как выразительный приём, лежит, в частности, в основе стихотворной речи: Буря мглою небо кроет (А. С. Пушкин). В практической же речи, например при подготовке текста доклада, лекции, желательно следовать совету античного уче­ного: «Не надо скучивать идущих подряд одно за другим ни таких слов, ко­торые состоят из малого числа слогов – это режет ухо, – ни слишком боль­шого числа многосложных» [Дионисий 1996: 252].

Последовательность безударных и ударного слогов «образует резкий контраст частей слова» [Федянина 1982: 17], неповторимую структуру, бла­годаря которой мы безошибочно опознаем слова и различаем даже очень по­хожие друг на друга словоформы, ср. замок и замок, дорогой и дорогой. «Любое слово, – отмечает Н. С. Трубецкой [1960: 43], – представляет целост­ность, структуру; оно и воспринимается слушателями как структура, подобно тому, как мы узнаем, например, на улице знакомых по их общему облику». Ударение считается «индивидуальным признаком слова», характеризующим последнее «наряду с отдельными фонемами» [Ку­рилович 2000: 436]. Поэтому неправильное ударение превращает слово в ка­рикатуру, а того, кто такие слова употребляет – в объект насмешек. Предста­вим себе депутата (лектора, учителя, журналиста), то и дело говорящего по­ложь, звонит, документ; такие формы не прибавят ему авторитета.

Известные сложности в изучении русского словесного ударения связаны с его разноместностью(т. е. способностью падать на любой слог в слове) и, следовательно, с необходимостью запоминания места ударения в каждом слове, в каждой словоформе. Избавлены от такой необходимости носители языков сфиксированнымударением, к примеру, венгры (в их языке ударение всегда падает на первый слог), французы (на последний), поляки (на предпоследний).

Особенностью русского ударения является подвижность, т. е. разноместность внутри одной словоизменительной парадигмы: вода, водой (ударение на окончании), но: воду, воды (ударение на основе). Как видим, «подвижное ударение в процессе формообразования меняет место» [Пиро­гова 1967: 15]. Подвижное ударение встречается в коротких (двухсложных и трёхсложных: домом – домами) словоформах. Слов с таким ударением не­много (всего около 4%), но они «являются наиболее употребительными словами, составляющими базисную лексику русского языка» [Фе­дянина 1982: 21].

Запись, фиксирующая места ударений в парадигме слова, называется схемой ударения [ср.: Зализняк 1964 а: 15], акцентным типом, акцентной кривой, акцентной парадигмой, акцентологической моделью[лат. ac­centus ‘ударение’]. Составим схему ударения для глагола звонить: я звоню, ты звонишь, он звонит, мы звоним, вы звоните, они звонят; прош. звонил, звонила, звонило, звонили; прич. звонивший, звонящий; повел. звони, звоните. Этой же схеме ударения подчиняются глаголы углубить, облегчить, повто­рить, включить и некоторые др. с концовкой -ить. Как видим, модель уда­рения «характерна для определённой группы слов» [Иллич-Свитыч 1963: 4], поэтому: 1) места ударений довольно легко («по аналогии») запоми­наются (ср.: спина – спину как вода– воду, гора – гору); 2) «разномест­ный и подвижный характер не делает русское ударение хаотичным» [Пиро­гова 1967: 15]. Схемы ударения зафиксированы, в частности,в «Русской грамматике» [1980, т. I].

Разноместность и подвижность ударения имеют как положительные, так и отрицательные стороны. С одной стороны, благодаря разноместности и подвижности русское ударение может использоваться в дифференцирую­щей функции – «для различения слов и их форм» [Головин 1988: 82]. Так, разноместноеударение различает: 1) разные слова: Александро­вич (отчество) –Александрович (фамилия), шабаш ‘баста’ – шабаш ‘сборище ведьм’, ирис (конфета) – ирис (цветок); 2) отдельные формы разных слов: дорога (сущ.) – дорога(прил.), электрик (сущ.) – электрик (несклоняемое цветовое прил.). Подвижноеударение различает только формы одного слова: делите (изъяв. накл.) – де­лите (повел.), губы (род. п. ед. ч.) – губы (им. п. мн. ч.). Как видим, разноме­стное ударение принадлежит лексике [Аванесов 1958: 37], подвижное – грамматике: «Ударение только тогда может быть выразительным средством в грамматике, когда оно изменчиво» [Реформатский 1996: 305].

В отдельных случаях по ударности / безударности могут быть противопостав­лены омонимичные слова, ср. на тебе (частица на всегда ударна) и на тебе (предлог на бывает и ударным, и безударным, ср. на дом и на дом; пример извлечен из статьи: [Реформатский 1963: 74]).

С другой стороны, разноместность и подвижность русского ударения служат питательной средой для нарушений акцентных норм. Рассмотрим ос­новные причины появления неправильных ударений.

1. Экспансия дифференцирующей функцииударения на те омонимы, которые в литературном языке не противопоставлены: повел. звоните! – изъяв. звоните (вм. звоните) и, по аналогии: звонит (вм. звонит), звонишь (вм. звонишь). Этот путь уже прошли в XIX веке такие глаголы на -ить, как варить (ср. варит и устар. варит, сохранившееся в выражении голова варит), манить (манит, устар. поэт. манит), делить, ср.: Кто добр, тому избытки в тягость, Коль он их с ближним не делит (И. А. Крылов), крутить, ср.: Крутит река татарску кровь, Что протекала между ними (М. В. Ломоносов), трудиться, ср.: И милый наш Марин не пачкает бумаги, А, в службу углубясь, трудится головой (Д. Давыдов). По этому пути сейчас идут глаголы звонить, углубить, облегчить, стремящиеся к «разграни­чению изъявительного и повелительного наклонения» [Воронцова 1979: 24]. Отсутствие такого разграничения сопряжено с двусмыслицей: Вы помиритесь с ним, по размышленьи зрелом (А. С. Грибоедов); Вы слух на песнь мою склоните (Д. Давыдов) – какое наклонение?

Как видим, старинные, уходящие или уже ушедшие из языка акцентные варианты закрепляются в различного рода текстах и контекстах, наглядно подтверждая справедливость мысли Н. В. Крушевского [1883: 166-117] о том, что «процесс развития языка с известной точки зрения представляется как вечный антаго­низм между прогрессивной силой, обусловливаемой ассоциациями по сход­ству, и консервативной, обусловливаемой ассоциациями по смежности».

В русском языке формы р. п. ед. ч. и им. п. мн. ч. часто омономичны, ср.: нет очереди и большие очереди. Словоформы шарфа (р. п. ед. ч.) и шарфы (им. п. мн. ч.), шофёра и шофёры, торта и торты также звучат одинаково, поскольку «заударный /а/ больше похож на /ы/, чем на /а/» [Бондарко 1981: 124 и 164]. Противопоставляются указанные формы тремя способами:

а) посредством «поляризации» ударений (т. е. противопоставлением ударной ос­новы ударному окончанию): торта – торты (вм. торты);

б) «подчёркиванием» омофоничных флексий с помощью ударения – в таких случаях «ударение на флексии… устраняет редукцию (т. е. нечёт­кое произношение) гласного в грамматически значимой позиции» [Горбаче­вич 1978: 100]: шарфа(вм. шарфа) – шарфы(вм. шарфы);

в) «заимствованием “чужой” флексии» [Воронцова 1979: 21]: шофера(вм. шофёры), торта(вм. торты), вентиля(вм. вентили) и даже скоростя(вм. им. п. мн. ч. скорости), очередя(вм. мн. ч. очереди) и т. д. «Факт широкого распространения флексии -а (-я)и вытеснения ею флек­сии -ы (-и)в форме им. падежа мн. числа» общеизвестен, однако вопрос о причинах такого распространения форм на -а (-я) «остается открытым» [Во­ронцова 1979: 90 и 91]. Как кажется, единой причиной и акцентных пере­мещений, отмеченных выше, и распространения форм на -а (-я)выступает настоятельная необходимость устранения омонимии форм р. п. ед. ч. и им. п. мн. ч. («слабое звено» русской грамматики); далее происходит «вы­равнивание ударения в формах мн. ч.» [Воронцова 1979: 17; Булаховский 1954: 150]: торта(вм. торты) – тортов (вм. тортов), тортам (вм. тортам), тортами (вм. тортами). Процесс вызван «омонимическим отталкиванием» [Редь­кин 1963: 120] формы им. п. мн. ч. от формы р. п. ед. ч., поэтому неверным представляется вывод Т. Г. Хазагерова [1973: 47] о том, что «между акцентуацией па­радигматических рядов ед. и мн. числа… отношения взаимозависимости не наблюдается».Для слов с консонантной концовкой старшей нормой являются: а) корневое ударение; б) безударная флексия -и/-ы: вентили, а не вентиля, банты, а не банты. Варианты им. множ. на -á и -ы́ (взвода, вызова, диспетчера, конуса, крема, троса, краны, лифты, шлюзы) характерны для профессиональной речи [Воронцова 2007: 377], при этом «профессиональная интеллигенция, как правило, предпочитает формы на -ы, -и:редакторы, шофёры, торты» [Федянина 2011: 187].

Специалисты справедливо говорят «об усилении в процессе развития ли­тературного языка дифференцирующей функции ударения» и «грамматика­лизации» ударения «как средства различения отдельных грамматических форм» [Воронцова 2000: 314]. В. В. Колесов [1968: 3] относит начало «сближения ак­цента с грамматической системой» к рубежу XVI-XVII вв.; по его мнению, это сближение «достигло к настоящему времени наивысшей степени». Акцентные противопоставления, не обусловленные грамматиче­ски (типа изба – избу, коза– козу, ср. лупить как Сидорову козу; река – реку, стена – стену) «поддерживаются главным образом традицией» [Шелютто 1962: 18] и «постепенно вытесняются» [Воронцова 1979: 286].

2. Источником неправильных ударений является взаимодействие про­тивоположных структурных аналогий [Суперанская 1968: 26; Горбачевич 1975: 46], ср. флюрография (как география, биография, фотография) и не­прав. флюрография (так говорят медики под влиянием аналогий типа пси­хиатрия, иглотерапия, фтизиатрия, телеметрия); шофёр (как вахтёр, мар­кёр, вояжёр) и неправ. шофер (по мнению А. В. Суперанской, под влиянием слов типа кучер, фельдшер).

3. Причиной появления неправильных ударений может стать акцент­ная обособленность слова, ср. догмат и неправ. догмат (по аналогии с по­давляющим большинством слов с ударной финалью -ат: депутат, диктат, нитрат, комбинат); приведём также пример «русификации ударения» (В. С. Байкин) в словоизменении акцентно обособленных заимствованных слов, ср. Бальзак – Бальзака, Бальзаком, о Бальзаке и неправ. Бальзака, Баль­заком, о Бальзаке (по аналогии со словоизменением таких лексем, как казак, рюкзак, простак: казака, казаком…). В подобных случаях нарушение акцентных норм происходит в силу «тенденции к унификации ударения» ([Ожегов 1974: 258]; приведённые примеры взяты из кн.: [Суперанская 1968: 48]). Как известно, эта же тенденция действует и в случае акцентной обо­собленности отдельной словоформы, ср. спину и неправ. спину под влия­нием спина, спины, спине, спиной, на спине(имеет место «выравнивание парадигмы»).

4. Взаимодействие деривационных и стуктурных ассоциа­ций также является источником неправильных ударений, ср. кухонный (~ кухня) и неправ. кухонный (как балконный, оконный), августовский (~ август) и неправ. августовский (как литовский, чертовский, толстовский), узаконение (как изменение, одобрение) и неправ. узаконение (~ закон), отрочество (~ отрок) и неправ. отрочество (~ одиночество). Подоб­ные случаи «отхода ударения от словообразовательной зависимости» счита­ются сильной тенденцией русской акцентологии [Горбачевич1978: 96], ср. англúйский и устар. áнглийский (<А́нглия):Во вкусе а́нглийском, простом, Я рощу насажу, она окружит дом (Д. Давыдов). Впрочем, довольно часто словообразовательные и формообразовательныеассоциации оказываются сильнее, ср. курящий (~ устар. курит, курят) и не­прав. курящий (~ курит, курят); то же явление наблюдаем, вслед за А. В. Су­перанской, и в ударении прилагательных, ср. мозаичный (~ устар. мозаика: Рабы сквозь римские ворота Уже не ввозят мозаик, А. Блок) и неправ. мо­заичный (~ мозаика): «Ударение в подобных прилагательных меняется вслед за изменением ударения в существительных, однако хронологически с ним не совпадает. Обычно это изменение запаздывает по сравнению с существи­тельным на несколько десятков, а иногда и на сто лет» [Суперанская  1968: 33 и 177]. Видимо, то же самое можно сказать и о причастиях.

В литературном языке действие указанных четырех тенденций сдержи­вается литературными нормами; если бы таких норм не было, прервались бы языковые традиции, и мы перестали бы понимать, к примеру, собствен­ную классическую литературу, а язык распался бы на десятки региональных вариантов (т. е. разделил бы участь латыни). Ко­нечно, перечисленные выше тенденции коммуникативно целесообразны, но, как видим, «в понятие целесообразности входит и поддержка куль­турной традиции» [Горбачевич 1975: 54].

В сферу действия литературной нормы не попадают: 1) просторечие, т. е. речь носителей языка, не знакомых с литературно-книжной тради­цией; 2) диалекты. Именно здесь происходит наиболее активное (по сравнению с литературным языком) развитие акцентных инноваций и тенденций, ср. звонят и прост. звонят, поплыли и прост. по­плыли, инструмент и прост. инструмент, верба и диал. верба, весело и диал. весело (Девки гуляют – и мне весело). Видимо, следует согласиться с А. В. Суперанской [1966: 12 – 13] в том, что просторечное ударение – «это и есть реализация ак­центологических тенденций языка, а не намеренная или ненамеренная порча его».

Некоторые из таких просторечных и диалектных слов постепенно про­никают в литературныетексты: Хотел бы я нектар прохладный Черпать из Стиксовой реки (К. Прутков); Нежно под трепетом ангельских крыш Звонят кресты безымянных могил (С. Есенин); Расцветали яблони и груши, Поплылитуманы над рекой (М. Исаковский). В художественной литературе диалектная и про­сторечная лексика активно используется в целях стилизации. Вот как А. Т. Твардовский изображает речь плотника: Посмотреть – и то отрадно: Завалящая пила Так-то ладно, так-тоскладно У него в руках про­шла. Обернулась – и готово. – На-ко, дед, бери, смотри. Будет резать лучше новой, зря инструмент не кори.

Этот процесс медленно, но верно приводит к появлению в литературном языке вариантов ударения: творог и творог (этот акцентный вариант еще в словаре Д. Н. Ушакова был зафиксирован как областной, теперь даётся без помет), мирит и мирит, доит и доит (подобно форме звонит в настоящее время, формы доит и мирит в 30-е годы XX в. считались просторечными; словарь Д. Н. Ушакова их не даёт: как видим, основные тенденции, имеющие место в русской акцентологической системе, можно описать, «только опира­ясь на исторический диахронический анализ» [Хазагеров 1973: 137]). В результате «русское литературное ударение … представляет собой в неко­торых случаях картину очень сложную» [Воронцова 1959: 117].

Усилению того или иного варианта ударения служат:

1) частотность использования: побеждает то употребление, которое «принимает массовый характер» [Суперанская 1966: 14; Байкин 1958: 14];

2) традиция, отраженная в словарях, грамматиках, учебниках, класси­ческой литературе; особо отметим «направленность общественного внимания на некоторые слова» – такие, к примеру, как звонит, документ, до­цент [Горбачевич 1978: 127]; ошибки в подобных словах «компромети­руют речь тех, кто их допускает», «сигнализируют о низкой общей и языковой культуре» [Еськова 1994: 425]. Сравним судьбу двух нелитературных акцентных вариантов: включит и звонит. Если первый зачастую остаётся в нашей речи незамеченным и даже иногда (возможно, несколько преждевременно) характеризуется как разговорный [Введенская 2003: 39], то второй, как правило, вызывает протест. Вспомним стихотворение Льва Ошанина:

Заметим (вслед за С. И. Ожеговым, А. В. Суперанской и др.), что слова книжные, не освоенные разговорной речью находятся под сильным воздей­ствием норм и традиций литературного языка, в отличие от слов, широко употребительных в народной речи, ср. Бальзак – Бальзака, но: рюкзак– рюк­зака; эпатаж – эпатажа, но: этаж – этажа. Чем более слова «усвоены на­родом, тем легче они подвергаются переходу ударения» [Грот 1899: 328] (и, следовательно, тем меньше у таких слов омонимичных или омофоничных форм).

Ослаблению позиций акцентного варианта (и, в конечном счёте, его уходу из языка) способствуют: 1) акцентная обособленность, не обусловленная грамматически, ср. изба, избы, избе, избой, в избе, вин. п. избуи уходящ. избу (с ударением на корне, в отличие от других форм ед. ч.): Постой же, я тебя исправлю: Изволь-ка в избу, марш, за птицами ходить (А. С. Грибоедов);2) наличие омонимичныхформ: повел. поите=изъяв. поите(менее перспективный вариант, поскольку омонимичен форме повел.).

Ушедшие из языка варианты ударения пополняют ряды устарелыхслов и их отдельных форм. В 1906 г. В. И. Чернышёв [1970: 87–88] писал: «Литературное ударение не отличается совершенной устойчивостью. Мы говорим: христианин и христианин, кладбище и кладбище, девица и девица, изобретение и изобретение, весну и весну, семью и семью, озёра и озера, временный и временной, густый и густой, счастлив и счастлив, взаймы и взаймы, по утру и по утру, высоко и высоко, далёко и далеко, даришь и да­ришь, куришь и куришь, вертишь и вертишь, катишь и катишь, крутишь и крутишь и т. п.». Семью, козу, даришь,делишь – все эти формы (в силу указанных выше при­чин) ушли из языка, другие постепенно уходят (вертит, варит), оставаясь, впрочем, в старинных текстах: Очков с полдюжины себе она достала; Вертит Очками так и сяк (И. А. Крылов. Мартышка и очки).

Временное сосуществование акцентных вариантов – более или менее равноправных (доит и доит, поит и поит) и неравноправных (устар. варит и совр. варит, лит. звонит и нелит. звонит) – с одной стороны, осложняет языковую систему, с другой – «содействует плавному преобразованию лите­ратурной нормы», «обеспечивает менее резкий и болезненный переход от старой нормы к новой» [Горбачевич 1978: 88]. Если же в языке все-таки сохраняются два акцентных варианта одного слова, «то они стремятся дифференцироваться» [Аванесов 1958: 18]: 1) семантически, ср. временный  – ‘непостоянный, ограниченный во времени’ (в.работа, в. правительство) и временной – ‘связанный со време­нем как философской категорией’ (в. зависимость, в. связь); косит (траву) и косит (на один глаз), чинит (часы, машину) и чинит (произвол, суд и рас­праву);2) стилистически, ср. девица и нар.-поэт. девица, рети­вое и нар.-поэт. ретивое (сердце).