Русская морфология в ортологическом аспекте 1 страница

В. П. Москвин

Правильность

Современной русской речи

Норма и варианты

Теоретический курс для филологов

Рекомендовано

Учебно-методическим объединением университетов РФ

по специальностям педагогического образования в качестве

учебного пособия для студентов высших учебных заведений,

обучающихся по специальности 032900 (050301) –

русский язык и литература

УДК 808.2

ББК 81.2 Рус-5я 73

М 88

Гриф утверждён на заседании Президиума Совета

Учебно-методического объединения университетов РФ

по специальностям педагогического образования

(протокол № 4 от 15 июня 2004 г.)

Р е ц е н з е н т ы:

доктор филологических наук, профессор Г. Г. Инфантова;

доктор филологических наук, профессор И. А. Стернин.

Москвин В. П.

Правильность современной русской речи: Норма и варианты. Теоретический курс для филологов. Учебное посо­бие. Изд. 3-е, исправл. 147 с.

Рассмотрены теоретические проблемы, связанные с основными категориями культуры речи – нормой и вариантностью. Проанализированы различные подходы к определению понятия «норма», функции нормы, соотношение нормы и коди­фикации, понятие так называемой «стихийной нормы», критерии оценки языковых фактов с точки зрения литературной нормы, ти­пология норм; подходы к определению понятия «вариант», соотношение вариантности и синонимии, типология языковых вариантов, спорный вопрос о словообразовательных вариантах и др. Особое внимание уделено причинам появления отклонений от нормы в сферах произношения, ударения и морфологии, что дало возможность сформулировать целый ряд ортологических правил и рекомендаций, а следовательно, уйти от списочного представления учебного материала в предложенной системе упражнений.

Пособие предназначено для студентов, изучающих курс «Культура речи». Книга может быть полезна широкому кругу филологов – преподавателям, аспирантам, магистрантам; всем, кто интересуется проблемами культуры речи.

ББК 81.2 Рус-5я 73

© В. П. Москвин, 2015

Предисловие

Задачей настоящего учебного пособия является систематизация основных сложностей, связанных с построением правильной речи. Как известно, в русском языке такие сложности относятся прежде всего к сферам произношения, ударения и морфологии: именно здесь встречаем наибольшее количество отклонений от литературной нормы.

Пособие состоит из пяти разделов. В первом изучены подходы к определению понятия «орфоэпия», охарактеризованы узкое и широкое её понимание, соотношение предметов орфоэпии и фонетики, соотношение произношения и правописания, вопрос о стилях произношения. Уделено внимание влиянию церковнославянского языка, а также со­временных европейских языков на на русское произношение. Рассмотрено понятие единого произносительного стандарта, проанализированы подсистемы национального языка, затрудняющие установление такого стандарта: 1) нелитературные (просторечие и диалекты); 2) литературные (московская и петербургская орфоэпические нормы).

Во втором разделе рассмотрены параметры определения понятия «ударение», типология ударений, проанализированы разномест­ность и подвижность русского словесного ударения как источники акцентуационных затруднений; изучены причины появления неправильных ударений и сферы их возникновения, уделено внимание классификации вариантов ударения; проанализирован вопрос о побочном ударении и звуковом эллипсисе как приёмах преодоления труднопроизносимых цепо­чек безударных слогов.

Третий раздел посвящён рассмотрению морфологических вариантов; последние систематизированы в соответствии с причинами их возникновения. В рамках данной схемы изучены, в частности, такие вопросы, как вариативность глагольного словоизменения и формообразования (изобилующие глаголы, глаголы под­вижного состояния, недостаточные глаголы, варианты форм инфинитива, императива, деепричастий, несовершенного вида с суффиксами вторичной имперфективации и др.), имён существи­тельных (второй родительный и второй предложный падежи, варьирование слов иноязычного происхождения в склоняемости и грамматическом роде, особенности образования родительного падежа множественного числа от имен pluraliatantum и слов, используемых преимущественно в форме множе­ственного числа; варианты форм именительного падежа множественного числа существительных мужского рода первого склонения типа слесари – слесаря, двуродовые имена существительные, склонение и грамматический род аббревиатур инициального типа и сложносоставных слов и т. д.), имён прилагательных (варианты кратких форм мужского рода от прилагательных с концовкой -енный, форм сравнительной степени; притяжательные прилагательные с суффиксом -ин-) и др.

Поскольку пособие адресовано филологам, серьёзное внимание уделено теоретическим проблемам, связанным с основными категориями культуры речи – вариантностью и нормой. В четвёртом разделе рассмотреныподходы к определению понятия «вариант», соотношение вариантности и синонимии, типология языковых вариантов, вопрос о словообразовательных вариантах; в пятом проанализированы подходы к определению понятия «норма», функции нормы, соотношение нормы и коди­фикации, понятие стихийной нормы, критерии оценки языковых фактов с точки зрения нормы, ти­пология норм.

Каждый из разделов построен по типовой схеме и содержит: 1) краткое изложение определённой теоре­тической проблемы;2) список специальной литературы по изучаемой теме;3) систему упражнений, нацеленных на развитие аналитических и практических умений, связанных с построением правильной речи. Завершают пособие ответы к наиболее сложным заданиям, что даёт обучающимся возможность для самостоятельной работы.

Концепцию настоящего учебного пособия определяет особое внимание к причинам и тенденциям изменений в сферах ударения, произношения и словоизменения, поскольку именно анализ таких причин и тенденций «на базе детального изучения отдельных групп слов» [Филин 1963: 133], во-первых, способствует формированию языковой интуиции, во-вторых, позволяет сформулировать ортологические правила и рекомендации, а значит уйти от списочного представления изучаемого материала и тем самым свести к минимуму необходимость механического заучивания кодифицированных вариантов.

Русская орфоэпия

Под орфоэпией принято понимать: 1) «совокупность правил устной речи, обеспечивающих единство её звукового оформления» в соответствии с нормами литературного языка [Аванесов 1972: 8]; 2) раздел языкознания, изучающий такие правила. Правильное, или литературное, произношение представляет собой «один из важнейших показателей общего культурного уровня современного человека» и «имеет не меньшее значение, чем верное написание» [Горбачевич 1978 а: 134]. Отклонение от орфоэпических норм приводит к коммуникативным неудачам и «отвлекает слу­шающего от смысла», заставляя «обращать внимание на внешнюю, звуковую сторону речи» [Аванесов 1961: 7]. В 1915 году В. И. Чернышёв [1970: 51]отметил: «При многих руководствах к русскому правописанию – орфографии – наша учебная литература не имеет никакой книжки о правильном русском произношении – орфоэпии». В настоящее время мы имеем не только целый ряд исследований по орфоэпии (Р. И. Аванесова, Л. А. Вербицкой [2001 и 1976], И. А. Вещиковой [2007] и др.), но и солидные орфо­эпические словари [Борунова, Воронцова, Еськова 2001; Иванова 2004; Каленчук, Касат­кина 2006; Горбачевич2009]; теоретическая же литература по вопросам орфоэпии стала прак­тически необозримой.

Объём понятия орфоэпии (а значит и её предмет) определяется по-разному. Некоторые специалисты «понимают орфоэпию суженно – как совокупность норм произношения…, исключая из неё вопросы ударения, практически очень важные» [Аванесов 1972: 8-9]. Если полагать, что «орфоэпические правила охватывают только область произношения отдельных звуков в определённых фонетических позициях» [Шанский, Иванов 1987: 133] (ср., например, произношения буквы ч в словах точно и конечно), то ударение действительно не является предметом орфоэпии. Если же считать её предметом не только правила произношения «отдельных звуков», но и правила произношения слов, то в сферу орфоэпии логично включить и ударение. Поэтому наиболее целесообразным считается широкое понимание орфоэпии, «при котором в её состав включаются произношение и ударение, т. е. специфические явления устной речи» [Аванесов 1972: 9, ср. Реформатский 1996: 228]. Предмет орфоэпии, однако, не должен исчерпываться произношением и ударением. Е. Д. Поливанов[1968: 222-223], говоря об «орфоэпической культуре дореволюционной интеллигенции», вспоминает: «Нас учили… и тому, что не надо говорить в нос, не надо говорить слишком громко»; говорить следует «без сильных скачков» интонации, характерных «для многих простонародных говоров».

По традиции, заложенной Р. И. Аванесовым, орфоэпические словари фиксируют и варианты грамматических форм, например: «мурлычет и допуст. мурлыкает» [Иванова 2004: 345]. С одной стороны, правы специалисты, полагающие, что: а) этот подход чрезмерно расширяет предмет орфоэпии; б) такие варианты «не должны рассматриваться в орфоэпическом словаре» [Касаткин 2007: 347]. С другой стороны, нельзя не признать и тот факт, что словоизменение и произношение в русском языке тесно связаны, ср. Бо[х] – Бо[г]а, воды́ – вόды, отсюда типовое определение орфоэпии как «совокупности норм устной речи, в которых реализуется образование форм слова» [Сатина 2007: 213].

Рассмотрим соотношение предметов орфоэпии и фонетики. Последняя изучает только системные явления, подчиняющиеся правилам, которые не знают исключений,например: «В абсолютном конце слов и перед последующими глухими согласными звонкие чередуются с глухими»: го[т], ло[т]ка [Вербицкая 2001: 77]. Предмет орфоэпии – «исключения из фонетической системы, особенности нормированного произношения, не обусловленные <фонетической> системой» [Ганиев 1990: 108], «индивидуальные случаи произношения отдельных слов», регламентируемые правилами чтения, т. е. «произносительными указаниями к чтению букв и их сочетаний в тех случаях, когда письмо и язык не соответствуют друг другу»[Реформатский 1996: 227 и 228]. Так, буква ч в некоторых словах читается как [ш]: что, конечно; буква г– как [в]: синего, красного. Произношение таких слов «не может быть сформулировано в виде общих правил чтения» [Аванесов 1961: 8].Итак, если фонетика изучает варианты фонем, «выступающие в разных фонетических позициях», то предмет орфоэпии составляют произносительные варианты, «выступающие в одних и тех же фонетических позициях» [Касаткин 2007: 345].

Непростым является соотношение произношения и правописания. Как известно, для русского языка характерно значительное «расхождение правописания слова с его произношением» [Ожегов, Шведова 1994: 7]. Такое расхождение, однако, не абсолютно. В определённых случаях используется буквенное произношение, при котором «проявляется идеальный фонемный состав» произносимых слов [Щерба1957: 22]. Укажем такие случаи.

1. Озвучивание «редких, для собеседника малоизвестных слов» [Щерба1957: 22]: к[è]н[о]тáф (буквенный состав таких слов можно задать с помощью нотарикона: «Ксения, Егор, Николай, Олег…»), [`э]мб[о]лúя, [`э]к[о]сé[з] (без оглушения в абсолютном конце), в частности аббревиатур: м[ос]г[о]рсý[д], ср. менее понятное м[ъз]г[А]рсý[т]. При обычном, «небуквенном» произношении звуковая форма таких слов будет неясна для адресата.

2. Разграничение омофонов:антология и [о]нтология.

В подобных случаях применение буквенного произношения обусловлено требованиями ясности и однозначности речи. Элементы этого же способа произношения мы используем и тогда, когда говорим по телефону (в случае плохой связи, помех), «когда говорим из другой комнаты, когда говорим занятому, рассеянному, тугоухому, когда поправляем детей» [Щерба 1957: 22]. Ориентация «на книжные, “буквалистские” стили произношения» необходима и при произнесении публичной речи, поскольку последняя – «это прежде всего речь, учитывающая удобство слушателя… – вот что в первую очередь определяет произносительную сторону публичной речи» [Панов 1968: 14]. Ещё Квинтилиан осуждал тех ораторов, «кои в словах часть звуков проглатывают, часть съедают, концовок же вовсе не произносят» [Quintiliani 1854: 214].

2. Акцентирование, логическое выделение отдельных слов [Панов 1990: 66], т. е. случаи, «когда мы хотим выделить какое-нибудь слово» [Щерба 1957: 141]: Это нужно сделать [дó того], а не после.

3. Элементы буквенного стиля произношения (в частности, запрет на звуковой эллипсис) характерны для высокой, торжественной речи: на краю бе[зд]ны, Ро[сс]ия. Эта орфоэпическая черта высокого стиля была характерна и для церковнославянского языка, который по своей функции был «языком особым, торжественным, языком церковной службы» [Панов 1990: 298].

Таковы основные функции буквенного произношения и «буквенного прочтения» [Винокур 1947: 11], если речь идёт об озвучивании текстов.

По степени приближения к письменной форме речи можно противопоставить выделенные Л. В. Щербой [1957: 21]полный и неполный («разговорный») стили произношения. Приметаминеполного стиляявляются нечёткость произношения, ускоренный темп иактивное применение звукового эллипсиса. При использованииполного произносительного стиля звуки артикулируются чётко, звуковой эллипсис сводится к минимуму, темп речи замедляется, что сближает этот стиль с пением [Щерба1957: 141], ср. Сан Санна, тыща, плени[тн]ый (неполный стиль) и: Александра Александровна, тысяча, пленительный (полный стиль). Нечёткость произношения и звуковой эллипсис уместны в сниженном, например разговорно-бытовом дискурсе, их отсутствие, а также замедление темпа речи – в высоком стиле, в официальной речи.Так, в неофициальной беседе мы скажем коллеге: «Ксан Ксанна», однако, зачитывая приветственный адрес, применим полный произносительный стиль: «Уважаемая Александра Александровна!».

Целый ряд орфоэпических особенностей возник в русском литературном языке в результате иноязычных влияний. Здесь необходимо отметить, что такие особенности, как правило, носят неустойчивый, временный характер, и потому являются предметом прежде всего исторической орфоэпии.

Рассмотрим некоторые орфоэпические заимствования из церковнославянского языка –фонетические славянизмы. Как известно, церковнославянскому языку свойственно оканье. Под влиянием церковнославянского «неударяемое о» стало использоваться и в русской торжественной речи [Чернышёв 1970: 64; Богомазов 2001: 232]. В повести И. С. Тургенева «Пунин и Бабурин» читаем: «Я даже, признаться, по этому случаю… четверостишие к портрету Парамона Семёновича сложил:

С пелёнок не щадя гонений лютых, рок

Ко краю бездны зол Бабурина привлёк!

Но огнь во мгле, злат луч на гноище блистает, –

И се! победный лавр чело его венчает!

Пунин произнёс эти стихи размеренным, певучим голосом и на ó, как и следует читать стихи». В русском литературном языке оканье как признак высокого, торжест­венного стиля «сохранилось… до первой четверти XIX в.» [Панов 1968 а: 22]. В настоящее время литературное оканье представляет собой орфоэпический архаизм.

Ещё одно фонетическое заимствование из церковнославянского языка – фрикативная фонема [γ], которая первоначально использовалась исключительно в славянизмах. В 1755 году М. В. Ломоносов [1952: 430] в «Российской грамматике» пишет: «Буква г произносится разными образы: 1) как у иностранных h. Сие произношение осталось от славенского языка, а особливо в косвенных падежах речения Бог, как: Бога, Богу, Богом, Бóги, Богóв и проч. В речениях: Господь, глас, благо и в их производных и сложенных: государь, государство, господин, господствую, разглашаю, благодать, благословляю, благодарю и проч.; 2) в конце речений, как к… (друк)». В конце слов звонкий [γ] заменялся глухим [х], именно поэтому, по М. В. Ломоносову, буква г произносится «как х в именительном единственном Бог» (последнее правило действует до сих пор – вероятно, с тем, чтобы не путать слова бок и Бог).

Поскольку славянизмы использовались преимущественно в высоком стиле, фрикативный [γ] не только стал приметой этого стиля, но даже, судя по рифмам XVIII – начала XX вв., распространился в книжной речи на про­изношение исконно русских слов [ср.: Панов 1990: 195; Калинин 1966: 249-250]: И русский в шумной глубине Уже плывёт и пенит волны, Уже противных скал дости[х], Уже хватается за них (А. С. Пушкин); В полях кровавых Марс страшился, Свой меч в Петровых зря руках, И с трепетом Нептун чудился, Взирая на Российский фла[х] (М. В. Ломоносов).

Какова дальнейшая судьба фрикативного [γ] в русском литературном языке? Использование этой фонемы задаётся не правилом, а списком. Список запомнить сложно, именно поэтому фрикативный [γ] в указанных словах по­степенно вытеснялся взрывным [г]. В настоящее время фрикативный [γ] «допускается… в междометиях господи, ей-богу» [Богомазов 2001: 225], а также в косвенных падежах слова Бог, где, однако, «имеет характер устаре­лый, архаический, хотя и сохранилось в устах отдельных лиц самого стар­шего поколения. Впрочем, на конце слова Бог и сейчас должен произно­ситься звук [х]» [Аванесов 1961: 10]. Факультативная фонема [γ], «когда-то чувствовавшая себя вполне уверенно, сходит на нет. <…> “Свело в могилу” её то…, что она встречалась в небольшом числе корней и не было особой буквы, которая могла бы поддержать её престиж. <…> Даже и в формах одного-единственного слова, где / γ / нашла последнее пристанище, слышится она всё реже. Стало распространённым произношение бо[х], бо[г]а, бо[г]у и т. д. – с непозиционным чередованием [х] ׀׀‌ [г]» [Панов 1990: 28].‌‌‌‌ Таким образом, «перед нами последние остатки разрушающейся и почти разрушившейся традиции» [Ушаков 1995: 178], ушедшей «с ослаблением и падением роли церковного произношения» [Немченко 1990: 53].

Рассмотрим один фонетический закон русского языка, также испытавший на себе иноязычное, в частности церковнославянское влияние. Закон этот оформляется следующим правилом: ударный гласный [э] в позиции между мягким и твёрдым согласными заменяется ударным гласным [ó] [подробнее см.: Обнорский 1960: 215], ср. устар. мушкетéр – совр. мушкетёр [Воронцова 1970: 51-52], лит. гренадéр – неправ. гренадёр, лит. афéра – неправ. афёра. Д. Н. Ушаков [1995: 159] справедливо отмечает, что переход [э] в [о] происходит «под влиянием просторечия», ср. совремéнный и прост. совремённый, «суета суёт и всяческая суета» (Радиопередача; услышано В. Г. Костомаровым), убежал и прост. убёг, одежда и прост. одёжа, опека и прост. опёка, трезвый и прост. тверёзый. В XVIII веке слова небо и нёбо были орфоэпическими вариантами одного и того же слова; при этом «произношение небо имело место в бытовой речи образованного круга» (Г. О. Винокур). А. С. Шишков пишет: «Мы в просторечии … не скажем с неба упал, но с нiоба упал» [Винокур 1947: 11-12]. Очень активно проходит этот процесс, по наблюдениям С. П. Обнорского[1960: 219], и в диалектах, ср. лещ и диал. лёщ, вешний и диал. вёшний и др. Однако в литературном языке наблюдаются многочисленные «факты разнообразных внешних нарушений закона о переходе е в о». Ещё В. И. Чернышёв [1970: 69] констатировал «сохранение е в словах иностранных, которые… произносятся по-русски <образованными людьми, знающими иностранные языки> так, как в том языке, из которого взяты. Поэтому никто не скажет через ё слов: фéрма, … кадéт, университéт, планéта, комéта, профéссор, аптéка и т. п.». К этому списку добавим довольно обширную группу заимствований на éр: инженéр, легионéр и др. Впрочем, «в русском языке постепенно нарастает число слов на ёр (актёр, суфлёр и т. п.)» [Воронцова 1970: 52]; некоторые специалисты считают «превращение -ер в -ёр» доминирующей тенденцией русского языка последних двух-трёх столетий [Гимпелевич 1974: 101].

Поскольку в церковнославянском языке «закон о переходе е в о не был известен», большинство церковнославянизмов сохраняет ударное [э] в позиции между мягким и твёрдым согласным, например: ковчéг, клеврéт, вертéп, нéбо и др.; вместе с тем, пишет С. П. Обнорский, нельзя не отметить «неуклонно идущий процесс “обрусения” соответствующих слов путём трансформации их произношения с е на о», ср., например, безнадéжный и безнадёжный и мн. др. [Обнорский 1960: 218 и 219].

Поскольку буква ёпрактически не используется, «основным фактором, тормозящим процесс перехода [э] в [о]» стало «воздействие графического облика слова» [Горбачевич 1978: 129]: ещё в XVIII в. «образованные люди… старались вообще не произносить е за ё при чтении [так как ё считалось “простонародным” (Винокур 1947: 11-12). – В. М.], т. е. старались читать, как пишется: идéт, а не идёт, просвешéнный, а не просвещённый» [Ушаков 1995: 159]. Благодаря «буквенному прочтению» фонетический славянизм [э] вм. [ó] распространился на русскую лексику и, ввиду высокого статуса церковнославянской речи, «стал признаком произношения высокого, учёного» [Винокур 1947: 11]. Вот почему в стихах XVIII – первой половины XIX в. «иногда допускается искусственное произношение е» [Чернышёв 1970: 69], ср. следующие рифмы: Блеснул горящим вдруг лицем, Умытым кровию мечем Гоня врагов, Герой открылся (М. В. Ломоносов); Ужален небольшою Крылатой я змеéй, Которая пчелою Зовётся у людей (Г. Р. Державин); Жизнь летит: не осрамися, Не проспи её полéт, Пей, люби да веселися! – Вот мой дружеский совет (Д. В. Давыдов); Чугун кагульский, ты священ Для русского, для друга славы – Ты средь торжественных знамéн Упал горящий и кровавый… (А. С. Пушкин).

Русское литературное произношение претерпевало и претерпевает определённое влияние и со стороны современных европейских языков – прежде всего, конечно, в речи образованных людей, знающих иностранные языки. М. В. Панов [1990: 53] отмечает: «В речи интеллигенции (именно она главный, хотя и не единственный, хозяин литературного языка) характерны иноязычные инкрустации. В речь вставляются французские, немецкие, английские слова, словосочетания, предложения, сохраняющие свою исконную нерусскую фонетику», при этом применяются элементы ксенофонии – произносительного стиля, ориентирующегося на произношение в языке-источнике заимствования: LeTemps, Коммерсантъ-daily, Коммерсантъ-weekly (названия газет), MicrosoftWindows (компьютерный термин), Rainbow (название музыкальной группы). До революции 1917 г. было ощутимо «влияние французского в русской интеллигентской фонетике», причём «признаком интеллигентности» считалось использование «носовых гласных, т. е. умение произносить “русский н как nфранцузский”» [Поливанов 1968: 231 и 235]. Вспомним следующие строки из поэмы А. С. Пушкина «Евгений Онегин»: И русский Н, как N французский, Произносить умела в нос; Но скоро всё перевелось… В настоящее время такое произношение носит манерный, претенциозный характер: Я хочу принять ва[ñ:]у, выпить чашечку кó[фэ] (слова Гены из к/ф «Бриллиантовая рука»). Произношение типа [ã]терьер, ром[ã]с может быть и «капризом, индивидуальным чудачеством» [Панов 1990: 52, ср. также с. 67 и 148].

Е. Д. Поливанов [1968: 217] указывает на то, что в речи дворянской интеллигенции, знавшей французский язык, встречалось грассирование («т. е. произношение увулярного недрожащего р») – яркий признак «кастовой фонетики», характерный, к примеру, для речи и песен Александра Вертинского.

В «интеллигентской фонетике» XIX – нач. XX в. имелось и «l “среднее”, или l западноевропейского типа», закрепившееся «прежде всего в названии музыкальной ноты la (не ля, и не ла, но именно la)…; в произношении ноты la наличие или отсутствие среднего l служило критерием “интеллигентского выговора”: певицу, которая произносила вместо la или ла, или ля, сразу определяли как “не нашего поля ягоду”» [Поливанов 1968: 232-233]. Cо средним [l] произносилось и название ноты «соль». Внимательно прочитаем следующее двустишие из «Путешествия Евг. Онегина»: Но только вряд позволено ль С вином равнять ре ми фа sol. Название ноты соль, в отличие от всех остальных, записано латиницей – видимо, с тем, чтобы подчеркнуть его особое произношение (впрочем, здесь возможны и иные трактовки [см.: Аникин 1993: 62]).

Произношение типа [ã]терьер,[l]a и т. д. «свидетельствовало о принадлежности к определённой социальной среде и для представителей этой среды играло роль “рекомендательной характеристики”; после революции фонетическое сближение заимствованных слов «со словами языка-источника стало оцениваться как претенциозное и противоречащее литературному стандарту» [Панов 1968: 19]. Специальный опрос, проведённый в 60-е годы «среди гуманитарной и технической интеллигенции в возрасте до 35 лет» показал, что в произношении слов иноязычного происхождения (в том числе – «и в названии ноты la») среднее [l] отсутствует [Гловинская 1971: 69]. Однако в речи «старых москвичей» эта фонема была отмечена – в частности, в таких словах, как блеф, проблема, реле, лонгшез, полонез, леди [Гловинская 1968: 122].

Как известно, «общий процесс русификации (освоения) иноязычных слов постепенно ведёт их к подчинению произносительным нормам русского литературного языка» [Горбачевич 1978 а: 140]; тем не менее, некоторые слова иноязычного происхождения не полностью принимают законы русской фонетики и потому выделяются на фоне собственно русской лексики некоторыми особенностями своего произношения [Аванесов 1972: 166]. Назовём основные из таких особенностей.

1. Безударное [о]чаще всего встречаетсяв именах существительных: а) нарицательных: в[о]кал, д[о]сье, п[о]эт; б) собственных: В[о]льтер, Г[о]мер – как правило, в первом предударном слоге, реже в других позициях: кред[о], б[о]леро (при недопустимости произношения с [А]» [Аванесов 1972: 167] в первом предударном или с [ъ] в других слогах). Безударный гласный [о] произносится гораздо чаще в следующих условиях: а) рядом с гласным: а[о]ртальный, б[о]а; б) в конце слова: три[о], кред[о] [Вербицкая 2001: 76]. Безударное [о] «допустимо лишь в необрусевших ещё иностранных словах», а «в давно утвердившихся… неударяемое [о] недопустимо» [Ушаков 1994: XXXI-XXXII]. Безударное [о] зачастую «сигнализирует о высокой, нередко и самим адресантом подчёркиваемой, образованности, интеллигентности, даже элитарности»; его активно используют «интеллигенты старшего поколения и подражающие им» [Верещагин, Костомаров 1987: 66]; в последнем случае произносительный стиль расценивается как манерно-претенциозный. В книжных словах типа поэт, сонет, ноктюрн безударное [о] используется в высоком стиле: при декламации и «в торжественной, приподнятой речи» [Горбачевич 1978 а: 142]. В неофициальных, бытовых ситуациях такое произношение имеет место «лишь как шутливое подражание речи старой интеллигенции». Так, на вопрос «Что это за книга у тебя на столе?» можно ответить: «Великий Г[омэ]р». Эффект усиливаетсяпри употреблении безударного [о] в русском слове: Он же в этих делах с[о]баку съел! [Рус. разг. речь 1983: 188];старуха Шапокляк: А я научу детей делать р[о]гатки! (Р. Качанов. Чебурашка идёт в школу, 1983).

Существует мнение, что произношение безударного [о] в иноязычных по происхождению словах не должно рекомендоваться [Ожегов, Шведова 1994: 7]. Думается, что это строгое ограничение, не отражающее реалий узуса, представляет собой попытку простого решения сложного вопроса.