Часть VI. ГОРИЗОНТЫ ОТКРЫВАЮТСЯ НА ЗАПАДЕ 10 страница

«Она постоянно внушала мне, что нужно развивать чувство соизмеримости, и, если этот принцип гармонии нарушался, была беспощадна, не оставляя ни малейшей лазейки, не желая слушать никаких оправданий, а минутой позже она снова была любящим другом и старшим братом, я бы даже сказал товарищем, как это умела только она одна» [272].

Похоже, что Е.П.Б. только однажды выбралась из дома 19 по Авеню-Роуд, и произошло это в августе 1890 года, когда она ездила в Ист-Энд на открытие "Женского клуба" для низкооплачиваемых молодых работниц. В начале года она получила тысячу фунтов, которые могла по своему усмотрению потратить на благотворительные цели, предпочтительно для женщин. Тогда и появился этот проект. Профессор Недеркот, которому удалось выяснить подробности этой истории, сообщает:

«Когда в середине августа клуб открылся, [репортёр из] "Стар" обнаружил не мрачное, наводящее тоску заведение с побеленными стенами, а скорее частный дом с весёлыми, приятно обставленными комнатами и спальнями, в которых между кроватями стояли яркие японские ширмы. В клубе были ещё библиотека, рабочая комната, гостиные... и столовая... Клуб мог принять с дюжину постоялиц и обеспечить ещё несколько десятков работниц едой и местом, где они могли бы встречаться. К концу декабря миссис Безант смогла объявить, что количество членов клуба превысило полторы сотни и что у заведующей, миссис Китти Ллойд (конечно, убеждённого теософа), полно хлопот по обслуживанию ежедневно ещё примерно такого же числа едоков... В августе на открытии клуба присутствовало около пятидесяти девушек; госпожа [Блаватская] к тому времени окрепла настолько, что смогла приехать, в сопровождении всего штата сотрудников ТО. Был чай, пирожные, даже немного потанцевали и попели, а в завершение прозвучали речи миссис Безант и Герберта Барроуза. Госпожа просто сияла от счастья» [273].

А на следующий день Е. П.Б., пораженная заявлением Г.Барроуза относительно правил приёма в "Женский клуб", пишет Анни Безант:

«М-р К. [давший на это средства] совершенно ясно изложил мне своё желание и устно и письменно: любая девушка или женщина, которую гонит на улицу бедность, независимо от убеждений (религиозных или политических), классовой принадлежности, профессии, взглядов, может рассчитывать на гостеприимство клуба, насколько позволяют свободные места и средства; [а] м-р Г.Барроуз авторитетно, на правах лица, облечённого властью в администрации "Женского клуба", заявил вчера вечером, что ни одну девушку не примут ни в постоялицы, ни в члены клуба, если она не состоит в профсоюзе. Да по какому ПРАВУ Он заявляет это? [Распоряжение м-ра Барроуза] идёт вразрез с основополагающим принципом ТО — [принципом] братства, независимо от веры, взглядов, класса, расы или цвета кожи, поэтому распоряжение его — нетеософское... Более того: сие означает, что ТО и всех, кто его основал, хотят столкнуть в заезженную колею; и что им, помимо их воли и против всякого ожидания, приписывают какой-то один конкретный и узкосектантский взгляд на теософию и филантропию; что всех нас прилюдно (поскольку там присутствовали два редактора и несколько репортёров) связывают с профсоюзами, забастовками, демонстрациями и т.д.... И если мы, члены ТО, и само ТО, просуществовали до сего дня и ничто не смогло сокрушить нас, то это именно благодаря разумной политике нашего Общества как организации, которая совершенно не вмешивается в подобные политические движения и всегда держится в рамках закона» [274].

Вера, которая в то время гостила у Е.П.Б. в Лондоне, вспоминает:

«Любимейшим удовольствием её было в эти последние наши вечера слушать русские, простые песни... То и дело обращалась она то к одной, то к другой из дочерей моих с заискивающею просьбой в голосе: — Ну, попой что-нибудь, душа!.. Ну хоть Ноченьку!.. Или Травушку... Что-нибудь наше родное спойте... Последний вечер перед отъездом нашим до полуночи дочери мои, как умели, тешили её; пели ей Среди долины ровныя и Вниз по матушке по Волге, и русский гимн наш, и русские великопостные молитвы. Она слушала с таким умилением, с такою радостью, будто знала, что больше русских песен не услышит... В течение этого пребывания моего в теософском сожительстве много было обстоятельств, которые меня беспокоили за сестру, вследствие того, что хотя все окружавшие её очевидно её уважали и любили, и ценили, насколько дано им было на то способностей, но всё это были люди новые, страшно занятые и к тому же привычные к спартанскому образу жизни, не умевшие заботиться о материальных удобствах ни своих, ни чужих. Каждый из них, может быть, готов был отдать за неё свою жизнь; но ни один не умел избавить её от дрязг и неудобств житейских и доставить ей тот правильный, ежедневный уход и внимание, в котором она очень нуждалась... Если бы возле неё был кто-нибудь, чьею задачей был бы присмотр за ней, забота о ней, именно о ней, которая никогда не хотела и не могла, просто не успевала о себе сама позаботиться, очень вероятно, что она ещё бы жила. Единственная графиня Вахтмейстер, так хорошо её покоившая в Вюрцбурге и выходившая её в Остенде, по-моему, могла бы её уберечь... Я много раз это ей говорила. Но графиня от раннего утра до вечера находилась за несколько вёрст от неё в Сити, в их конторе, и Елена Петровна горячо протестовала против моих указаний, уверяя, что она нужна для дела и не может его оставить. Эгоизмом она не отличалась... Так она тем же летом услала от себя в Индию Бертрама Китлей, человека, преданного ей, как родной матери и более. Она уверяла, что он там нужен; а главное, что удаление из Лондона для него самого необходимо и послужит ему ко благу..» [275].

В конце лета Е.П.Б. пишет "Психическое и нусическое /noetic/ действие" — одну из основных теософских работ в о6ласти психологии. Статья вышла в двух номерах Люцифера — октябрьском и ноябрьском. В ней она рассматривает недостатки господствовавшей тогда "физиологической психологии" и противопоставляет ей психологию современной и древней теософии [276]. Слово noetic-производное от nous (греч. noos), нус. В материалах для Теософского словаря Е.П.Б. определяет нус как "термин платонизма для обозначения Высшего Разума, или Души. Он означает Дух, в отличие от животной души — психе". Там же нус назван "божественным сознанием или разумом в человеке" [277]. В 30-х годах нашего века британский философ-агностик С.Э.Джоуд, известный своими исследованиями в области современной культуры и философии, в статье под названием "Что есть душа?" разбирает положения этой работы Е.П.Б. Он пишет:

«Г-жа Блаватская... постулирует существование двух душ, или двух я, которые в общих чертах определяются следующим образом: первое зависит от тела, то есть происходящие в нём процессы обусловлены процессами, происходившими в теле ранее; оно называется "низшим я", или "психической деятельностью". Оно проявляется... через системы нашего организма... Второе я, известное как "высшее я", в отличие от первого, не есть просто некий набор психологических процессов... это единство или, точнее, объединяющий принцип. Оно не имеет особого, соответствующего ему телесного органа — ибо как может существовать отдельный орган, который определял бы деятельность того, что объединяет все органы?.. Следовательно, оно не размещается в мозгу... Его деятельность, именуемая "нусической" в противовес "психической" деятельности первого я, проистекает от "Всеобщего Разума"... Наконец, высшее я — одно и то же на всём протяжении разных жизней. Это тот постоянный элемент, который проходит подобно нити через различные существования, что нанизаны подобно бусинам по всей её длине. Разграничение между этими двумя я проводится г-жой Блаватской с большим мастерством, с целью преодолеть известные трудности, какие создаёт научный материализм для любой духовной философии... Невозможно не испытывать огромнейшего уважения к сочинениям г-жи Блаватской на эту тему, — уважения и, если позволите, восхищения. В своих сочинениях она выдвинула немало идей, которые стали сегодня привычными, но полвека назад были чем-то совершенно новым» [278].

К концу 1890 года Теософское издательское общество в Лондоне опубликовало первую часть Протоколов Ложи Блаватской. Вторая часть вышла в 1891 году, и вместе они составили книгу, которая выдержала несколько изданий. По названию трудно догадаться, что речь идёт о Тайной Доктрине и что тут содержатся ответы самой Е.П.Б. на вопросы, которые задавались ей на собраниях ложи с 10 января по 14 марта 1889 года. Её ответы стенографировались, а перед публикацией были ещё раз просмотрены ею. Собрания продолжались и после переезда ложи на Авеню-Роуд. Е.П.Б. проводила их до последних своих дней. О6 этом свидетельствуют и записки Роберта Боуэна, отставного морского офицера, сын которого, капитан Патрик Г.Б.Боуэн, сорок лет спустя опубликовал выдержки из них под названием "Тайная Доктрина и её изучение". С тех пор этот материал несколько раз перепечатывался в разных теософских изданиях. На оригинале стоит дата 19 апреля 1891 года, до смерти Е.П.Б. оставалось двадцать дней [279]. Основная часть этого документа — соображения Е.П.Б. о том, как лучше всего штудировать Тайную Доктрину тому, кто изучает её всерьёз. Мы же приведём здесь несколько выдержек иного характера. Итак, Боуэн записал:

«На прошлой неделе Е.П.Б. особенно интересно говорила о Тайной Доктрине. Надо постараться упорядочить это и записать, пока всё ещё свежо в моей памяти. По её собственным словам, лет через тридцать-сорок это может кому-то пригодиться. Прежде всего, Тайная Доктрина... содержит, по её словам, ровно столько, сколько мир сможет воспринять в грядущем столетии. В связи с этим возник вопрос — на который она ответила следующим образом: "Мир" означает человека, живущего в личностной Природе. Этот "Мир" найдёт в двух томах ТД всё, что доступно его пониманию, но не более. Но это не значит, что Ученик, который не живёт в "Мире", не сможет найти в этой книге больше, чем находит в ней "Мир". В каждой форме, какой бы грубой она ни была, содержится скрытый образ её "создателя". Подобно этому и в авторском сочинении, каким бы туманным оно ни было, запечатлено скрытым образом знание его автора. Из этого высказывания я делаю вывод, что ТД должна содержать в себе всё, что знает сама Е.П.Б., и ещё намного больше, если учесть, что многое в ТД исходит от тех, чьи знания гораздо шире, чем у неё. Более того, из её слов совершенно отчётливо явствует, что кто-то другой вполне может обнаружить здесь знания, которыми сама она не обладает. Мысль о том, что я, возможно, сумею извлечь из слов Е.П.Б. знание, о котором она сама не подозревает, не может не вдохновлять. Она подробно остановилась на этом вопросе. Х потом обронил: " Е.П.Б., должно быть, теряет хватку", имея в виду, как я думаю, её уверенность в собственных знаниях. Но я полагаю, что Y, Z и я сам лучше понимаем, что она имела в виду. Она, несомненно, говорит нам, что мы не должны держаться ни за неё, ни за кого бы то ни было как за высший авторитет, а должны целиком полагаться на расширение собственных способностей восприятия».

Более поздняя запись по поводу предыдущего:

«Я был прав. Я всё прямо так и сказал ей, и она кивнула и улыбнулась. Заслужить её одобрительную улыбку — это уже кое-что!.. Она сильно изменилась за два года, что я её знаю. Просто замечательно, как она держится, при том, что ужасно больна. Даже того, кто ничего не знает и ни во что не верит, она могла бы убедить на личном примере, что являет собой нечто большее, чем тело и мозг. Я чувствую, особенно во время этих последних собраний, когда телесно она стала такой беспомощной, что мы получаем учение из какой-то другой, высшей сферы. Мы скорее чувствуем и ЗНАЕМ, что она говорит, нежели слышим это физическим ухом. Вчера вечером Х высказал почти то же самое» [280].

Глава 15. Последние дни

Джордж Мид так писал об этом времени:

«С переездом на эту штаб-квартиру многое изменилось. Когда оглядываешься назад, то кажется, что она как бы готовила нас к тому, что может уйти в любую минуту... После поездки в Брайтон в начале прошлого года её физическое тело терзали жестокие боли, и она уже не могла работать, как привыкла. Но мы все жили надеждой, что восстановится, по крайней мере, её обычное состояние здоровья. На Ланздаун-Роуд она всегда была рада посетителям, и почти каждый вечер к ней кто-нибудь приходил. Но на Авеню-Роуд она постепенно стала уединяться, и даже домочадцев принимала по вечерам всё реже, разве что сама посылала за кем-нибудь из них. Кроме того, под конец она стала удивительно тихой, редко проявляя огромную энергию, так ей свойственную. Но её неукротимая воля не оставила её, — несмотря на то, что тело совсем износилось, — ибо она работала за своим письменным столом даже тогда, когда должна была лежать в постели — или могиле» [281].

В письме к другу от 25 мая 1891 года графиня Вахтмейстер говорит о том же:

«Для нас и вправду это было ужасное время, даже и теперь почти невозможно свыкнуться с мыслью, что Е.П.Б. ушла. Мы все были так уверены, что она доживёт до конца столетия; и потому, хотя в течение всей зимы видели, как день ото дня она сдаёт и теряет силы, это не внушало нам серьёзных опасений. Этой зимой Е.П.Б. работала очень немного, и, как я вам уже писала, постепенно отдалялась от нас. Теперь я думаю, она знала, что конец близок, и делала это, чтобы мы приучались к её отсутствию, а заодно чтобы понаблюдать за нами и посмотреть, как мы будем управляться одни, без неё; и вот теперь нам придется работать самим и показать, на что мы способны» [282].

В последние месяцы жизни Е.П.Б. занималась подготовкой задуманного ею большого Теософского словаря. Книга под таким названием вышла в 1892 году — через год после её смерти*283. Ещё она переписывала некоторые из своих оккультных рассказов; они увидели свет тоже в 1892 году под названием Из Страшных Сновидений [284] хотя в действительности содержание этих рассказов глубже, чем можно судить по названию. До этого почти все они печатались в различных периодических изданиях — в нью-йоркской "Сан", Знамени Света, Теософе, Люцифере. Материал для этих рассказов Е.П.Б. черпала из своего жизненного опыта. Один из них, самый длинный и, быть может, самый значительный, носит название "Заколдованная жизнь, описанная гусиным пером". Некоторые события в нём относятся к тому времени, когда Е.П.Б. жила в доме Гебхардов в Эльберфельде, накануне скандала с Куломбами. Ежегодное послание Е.П.Б. к съезду американских теософов, который на сей раз проходил в Бостоне, датировано 15 апреля — за три недели до её смерти. В качестве представителя Е.П.Б. на съезд прибыла Анни Безант, для которой это была первая поездка в Соединённые Штаты. Зная, как складывалась в дальнейшем судьба Теософского общества, письмо Е.П.Б. можно воспринимать почти как пророческое [285]:

«Уже в третий раз, после возвращения в Европу в 1885 году, я имею возможность послать к моим собратьям по теософии и моим американским согражданам, для участия в ежегодном Теософском съезде, делегата из Англии, который изустно передаст вам мои приветствия и тёплые поздравления. При тех физических страданиях, которые я постоянно испытываю, мне остаётся одно-единственное утешение: слышать об успехе Святого Дела, которому отдано всё моё здоровье и силы; и которому теперь, когда они оставляют меня, я могу принесть одну лишь только страстную свою преданность и неизменные добрые пожелания удачи и процветания. Поэтому сообщения о новых филиалах и о продуманных и тщательно разработанных планах по продвижению теософии, которые с каждой почтой поступают из Америки и свидетельствуют о происходящем росте, радуют меня так, что не передать никакими словами... Позвольте мне ещё раз напомнить всем вам, что такая работа сейчас нужнее, чем когда-либо. Период, который мы проходим в этом цикле, завершающемся в промежутке 1897-8, — есть и будет временем больших конфликтов и постоянного напряжения. Если ТО сумеет продержаться — хорошо; если нет, то теософия не понесёт ущерба, но Общество сгинет — быть может, самым бесславным образом — и мир пострадает... Будет делаться всё, чтобы посеять раздор, воспользоваться ошибочными и неверными действиями, вселить сомнения, умножить трудности, заронить недоверие, — с тем чтобы всеми возможными способами разрушить единство Общества, нанести урон его рядам и внести в них смятение. Именно сейчас, больше чем когда-либо, членам ТО следует помнить о старой притче про пучок прутьев: по раздельности они неизбежно будут сломаны один за другим; при единении же никакая сила на свете не сможет разрушить наше Братство. В последнее время я с болью замечаю среди вас, так же как среди теософов в Европе и Индии, склонность ссориться по пустякам и оправдывать разобщённость преданностью делу теософии. Поверьте мне, что этой естественной склонностью, обусловленной врождённым несовершенством человеческой природы, не преминут воспользоваться вечно бодрствующие враги ваших самых благородных качеств, дабы предать и Oбмануть вас... Будьте начеку и следите за собой, и прежде всего в те минуты, когда личное стремление к лидерству и уязвлённoe тщеславие стремятся облечься в павлиньи перья верности делу и альтруизма; при нынешнем же кризисном состоянии нашего Общества отсутствие самоконтроля и бдительности может оказаться роковым при каждом шаге... Если бы каждый член Общества удовольствовался ролью безличной силы, служащей благу, и был равнодушен к хвале или хуле, полагая труд свой на достижение целей Братства, то Ковчег ТО был бы вне опасности, а свершениями своими мы поразили бы мир... Жить мне, быть может, осталось недолго, и если кто-то из вас почерпнул хоть что-то из моих учений, если уловил с моей помощью отблеск Истинного Света, то, в свою очередь, я прошу вас крепить наше дело, при торжестве которого Истинный Свет, воссияв ещё ярче и великолепней благодаря нашим индивидуальным и совместным усилиям, осветит весь мир... Благословение всех великих Учителей прошлого и настоящего да пребудет с вами! От меня же примите обращенное ко всем вам заверение в моих искренних, неизменных братских чувствах и такую же искреннюю сердечную благодарность за труд, проделанный всеми работниками, От Их слуги до последнего часа, Е.П. Блаватской».

В первый же день работы съезда, 26 апреля, на дневном заседании Анни Безант зачитала это письмо. Потом она ознакомила присутствующих ещё с одним посланием Е.П.Б. [286]:

«Братья теософы, Я намеренно ни разу не упомянула в приветственном письме к вам моего давнего друга и соратника У.К.Джаджа, ибо полагаю, что его неослабные и жертвенные усилия по утверждению теософии в Америке заслуживают особого упоминания. Если бы не У.К.Джадж, теософия не достигла бы в Соединённых Штатах того, чего она достигла теперь. Именно он главным образом создавал движение среди вас, тысячекратно доказав свою преданность высшим интересам теософии и Общества. На теософском съезде негоже заниматься взаимными восхвалениями, но мы должны воздать должное тому, кто этого заслуживает, и я с радостью пользуюсь этой возможностью публично высказать, устами моего друга и коллеги Анни Безант, как высоко ценю я труд вашего генерального секретаря, и хочу при всех выразить ему самую искреннюю благодарность и глубокую признательность, от имени теософии, за ту благородную работу, которую он делает и делал. С братскими чувствами, Е.П. Блаватская».

В субботу, 25 апреля, Е.П.Б. слегла; у неё нашли инфлюэнцу, эпидемия которой свирепствовала в Лондоне. Несколько раз на протяжении последующих двух недель она говорила д-ру Меннеллу, что умирает, но она так часто обманывала смерть, что её словам никто не хотел верить [287]. За два дня до смерти Е.П.Б. Изабел Купер-Оукли услышала от неё то, что стало "последним посланием" Е.П.Б. к Обществу. В три часа пополуночи она внезапно открыла глаза и проговорила: "Изабел, Изабел, храните, не порвите связь; не допустите, чтоб моё последнее воплощение обернулось неудачей" [288]. "Последнее" в данном случае не следует понимать как заключительное воплощение, поскольку это противоречило бы одному из основных положений Голоса Молчания. Вот как выражено это в "Обете Гуаньинь", буддийской богини милосердия:

«Никогда не стану искать я и никогда не приму личного, индивидуального спасения; никогда не обрету конечный покой для себя одной; но буду жить всегда и повсюду и стремиться к освобождению каждого существа во всём этом мире» [289].

В свою последнюю ночь Е.П.Б. сильно мучилась. Лора Купер, сестра Изабел Купер-Оукли, вспоминает:

«Из-за того, что дышать ей становилось всё труднее, она никак не могла найти удобное положение; никакие лекарства больше не помогали, в конце концов её пришлось усадить в кресло и обложить подушками. Кашель почти прекратился, потому что она совершенно обессилела... Около 4 часов утра [8 мая] Е.П.Б., казалось, полегчало, пульс был достаточно сильным, и до 7 утра, когда я уходила, всё было спокойно и хорошо. Меня сменила сестра, и я пошла отдохнуть на несколько часов, оставив записку д-ру Меннеллу, в которой просила, чтобы он, когда зайдёт, сообщил мне своё мнение о Е.П.Б. Он пришёл вскоре после девяти утра, и его сообщение было обнадёживающим: возбуждающее средство подействовало и пульс усилился; он не видел причин для беспокойства в ближайшее время; посоветовал мне отдохнуть несколько часов и сказал моей сестре, что она может уйти по своим делам. Около 11.30 меня разбудил м-р Райт и сказал, чтобы я немедленно пошла к Е.П.Б., так как её состояние ухудшилось и сиделка полагает, что жить ей осталось считанные часы... ... Но внезапно ей стало гораздо хуже, и когда я попыталась смочить ей губы, то увидела, что её милые глаза уже тускнеют, хотя до самого конца она оставалась в полном сознании. В жизни у Е.П.Б. была привычка шевелить ногой, когда она о чём-то напряженно думала, и она продолжала шевелить ею, пока не перестала дышать. Когда угасла последняя надежда, сиделка покинула комнату, оставив К.Ф.Райта, У.Р.Олда и меня с нашей дорогой Е.П.Б.; мужчины опустились перед ней на колени и каждый взял её руку в свои, а я поддерживала её голову; так мы застыли на долгие минуты, и Е.П.Б. ушла от нас тихо, так тихо, что мы не могли сказать точно, в какой миг у неё остановилось дыхание; великий покой наполнил комнату...» [290].

Странные вещи происходили за неделю до этого в России, в доме Екатерины и Надежды, двух тётушек Е.П.Б. Надежда написала об этом Вере 4/16 мая 1891 года, и та приводит это письмо в биографическом очерке о Е.П.Б.:

«Мне было предуведомление, но я сначала не поняла его. Она давно уж прислала мне из Индии перстень с круглым агатом, а посредине веточка; я уж лет двенадцать ношу его. Агат такой всегда был чистый, светлый, прозрачный, как стекло. С месяц тому назад я вдруг заметила, что он сделался чёрный, как уголь, так что и веточки совсем не видно. Я не понимала, что это значит? Не может же камень вдруг почернеть. Я его и мыла, и тёрла, и скребла — ничего не помогает! Так и остался. Я только после первого известия о болезни её догадалась, что — вот причина... А теперь он начинает как будто светлеть... Когда я получила письмо графини Вахтмейстер о болезни её — а её уж не было тогда, — за день до окончательного известия о кончине, — я читала его, а К[атя] говорит: "Я уверена, что она поправится!" Вдруг в столе в углу, под образом, такой стук, что мы бросились смотреть, что обрушилось? Ничего!.. Всё на месте, ничего не упало...» [291].

Франц Гартман упоминает о похожем случае с человеком, умершим вдали от дома. Его семья внезапно услышала такой сильный шум, что проснулись даже соседи. Гартман объясняет: "Это могло быть вызвано интенсивными мыслеформами умирающего человека. Физическое тело — кладовая огромного количества энергии, которая высвобождается в миг смерти и может стать причиной подобных шумов. Парацельс говорит, что их производит эвеструм, или астральное тело".

Но близкие Е.П.Б. слышали и другое, как рассказывает Вера со слов Надежды: "...Несколько раз среди глубокой ночи, а раз днём (в то же время, во время болезни и смерти Елены Петровны) — вдруг начинал играть не заведённый, запертый и никем не трогаемый орган, стоящий возле большого портрета ее, или раздавались беспричинные стук и звон" [292]. Олкотт передаёт, что спустя два дня после смерти Е.П.Б., ещё не зная о её уходе, тётушки по обыкновению сидели вечером в большой гостиной, пытаясь читать, но на самом деле напряженно думая о далёкой дорогой племяннице. Внезапно г-жа Витте [Екатерина], пристально глядя в тот же тёмный дальний угол комнаты, [откуда прежде доносились громкие стуки], прошептала: "Я вижу её! Она там!" Она сказала, что призрак одет в белое, с большими белыми цветами на голове — именно так выглядела она [Е.П.Б.] в гробу. Это было её прощание с землёй [293]. Кремация тела Е.П.Б. состоялась 10 мая в Уокинге. Среди присутствовавших на церемонии был и Уильям Стюарт Росс, редактор Агностического журнала, писавший под псевдонимом Саладин. В номере от 16 мая он поместил описание траурной церемонии, которое мы приводим здесь в извлечениях:

«После душного, серого Лондона мы оказались посреди зелёных полей и фруктовых деревьев, белых, как снег на склонах Соракта**. В этот день мы сопровождали бренные останки Елены Петровны Блаватской к месту сожжения. Не воина мы провожали на погребальный костёр. Мы провожали оракула, сфинкса, сивиллу, а не одного из тех простых смертных, которых обычно рождает наш мир... ... Подъехал катафалк. Гроб перенесли в часовню и поставили на дубовый помост, и мы все встали вокруг с непокрытыми головами. Дж. Р. Мид, молодой джентльмен с тонкими чертами лица, стал у изголовья и произнёс прочувствованную речь. Дверь, ведущая из крематория в часовню, открылась, четверо служителей [с гробом] прошли через широкий проём. Четверо теософов, знавших и любивших г-жу Блаватскую и, подобно мне, считавших её самой великой и в то же время самой оклеветанной женщиной в мире, прошли вслед за её останками через ту широкую дверь до самой печи, а потом огромную дверь захлопнули и задвинули засов. Её кончина для меня тяжёлый удар, ибо хотя я и принадлежу к её братству, но не разделяю стоических утешений её веры. Для её последователей она по-прежнему жива. Ту госпожу Блаватскую, которую я знал, "ни один теософ не станет отождествлять с чисто физическим инструментом, которым она воспользовалась на одно краткое воплощение". Но я не могу опереться на эту доктрину в поисках утешения. Её последователи — гностики в том, что касается важных вопросов телеологии; я же в этом — только агностик. Для меня госпожа Блаватская мертва, и на мою жизнь легла ещё одна тень. Любой мало-мальски проницательный человек при встрече с [ Е.П.Б.] легко мог понять, почему её так горячо любят или отчаянно ненавидят. Душа у неё была нараспашку. К несчастью для тех, кто надеется "преуспеть" в этом мире, у неё не было ни лоскута от плаща лицемерия. Она отказывалась следовать тропой, проложенной миссис Гранди, — орла не заставишь плестись вслед за ослом (курсив наш. — С. К.). Для клеветников и злопыхателей у неё не находилось более сильного словечка, чем "олухи". Её отношение к противникам вроде Куломбов и д-ра Коуза лучше всего передают слова "Отче! прости им, ибо не знают, что делают", даже когда противники эти изо всех сил старались нанести ей как можно больше ран... В ней была та широта души, которая даётся немногим» [294].

Глава 16. После ухода

В этой главе мы приведём выдержки из трёх редакционных статей, появившихся в Индии, Англии и Соединённых Штатах и посвященных памяти Е.П.Б. Одна была опубликована 15 мая 1891 года в крупнейшей индийской газете "Индиан миррор":

«Елены Петровны Блаватской нет больше в земной сфере... Она не принадлежала к какой-то одной нации. Весь простор земли был её домом, всё человечество — её братьями... вся жизнь её была необычайной. Нет человеческих мерок, которые можно было бы приложить к ней. Она навсегда останется единственной в своём роде... Нам... не дано понять всю глубину этой утраты. Наша любовь к г-же Блаватской была очень личной, нам так хотелось ещё раз увидеть её в Индии во плоти... что теперь, когда смерть столь жестоко сокрушила эту надежду, мы пребываем в оцепенении, и мы пишем эти слова как будто механически. Мы вспоминаем облик нашей дорогой госпожи... её стремительные движения, быструю и плавную речь, свет, сиявший в её глазах, которые видели вас насквозь и выворачивали наизнанку. Мы снова видим её, по-матерински добрую и нежную и по-отечески мудрую, дарующую веру, надежду и утешение всем, кто приходил к ней со своими сомнениями и тревогами... Теософское общество было основано именно для распространения, [помимо прочего], религиозных и философских истин Веданты и буддизма среди народов Запада. Но даже в нашей стране эти истины были известны лишь отчасти. Поэтому г-же Блаватской пришлось положить немало сил, чтобы учить нас, и несколько лет её жизни стали жертвенным подвигом во имя индусов, а они отвернулись от неё, выказав свою неблагодарность именно тогда, когда она особенно нуждалась в их поддержке. Но теперь они понесли справедливое наказание. Не их, а английская земля освящена её надгробием»* [295].