Часть VI. ГОРИЗОНТЫ ОТКРЫВАЮТСЯ НА ЗАПАДЕ 8 страница

«Вы — великая и удивительная женщина, и я столь же восхищаюсь Вами, сколь и ценю... Я восхищён силой Вашего духа и способностью выносить тяготы, которые подкосили бы любого, но не Блаватскую — равной ей не было и не будет... Не обращайте внимания на врагов! Нападая на Вас, они лишь обретут фальшивую репутацию за чужой счёт, что Вы вполне можете им позволить, хотя и не хотите даровать им бессмертие, которое они обрели бы, снизойди Вы до схватки с ними. Когда придёт время писать историю, они появятся — если появятся вообще — уцепившись за Вашу юбку. Стряхните их, пусть проваливают! Эллиот Коуз».

"Что я и делаю", — заключает Е.П.Б. [216]. Поздней весной 1890 года Коуз изменил тактику своей кампании против Блаватской. По словам его биографов Катрайта и Бродхеда, он решил воспользоваться советом, который за несколько лет до этого давал своему другу — Дж.А.Аллену: "Пока идёт тяжба, неважно, какова суть дела или кто прав — пробивайтесь в крупные ежедневные и еженедельные газеты" [217]. Коуз выбрал "Сан", одну из ведущих газет Нью-Йорка, статьи из которой перепечатывались по всей стране. Её редактором был известный журналист Чарлз Дейна. Нападение началось с редакционной статьи в "Сан" от 1 июня 1890 года. В статье говорилось, что теософия — это лживая религия, и публике сообщали, что профессор Коуз "разоблачил ложь и мошенничество Блаватской, после того как она несколько лет морочила ему голову". Затем 20 июля в воскресном приложении к "Сан" появилось длинное "интервью" с самим Коузом — семь колонок плотного текста на огромных газетных полосах того времени [218]. Как вспоминает один старый газетчик, там была собрана "вся клевета, какую только можно было измыслить или накопать во всех концах света". "Интервью" вышло под сенсационно-бульварным заголовком: "Блаватская разоблачена. Татарская мегера укрощена учёным из Смитсоновского института!" Готовя эту публикацию, Коуз "в поисках фактов" вступил в обширную переписку со всеми врагами Е.П.Б. [219]. С тех пор именно из этого так называемого интервью её недоброжелатели, как правило, черпают свой шаблонный набор "сведений". "У каждого века свои лжепророки, — говорит Коуз. — Поскольку этот век — век женщины, то вполне естественно, что его величайший шарлатан должен быть чем-то вроде Калиостро в юбке". Преподнося эту публикацию как "интервью", Коуз и "Сан" ввели читателей в заблуждение, ибо её целиком написал сам Коуз. Так что мнимый репортёр задавал именно те вопросы, на которые у Коуза были готовы ответы. В материалах Коуза в Висконсине [220] имеется оригинальный машинописный текст "интервью", подписанный Эллиотом Коузом. На первой странице, слева на полях, рукой Коуза написано: "Оригинал статьи, подготовленной для "Сан", на девять-десять колонок, но сокращённой в печатном виде до шести" [221]. Эта приписка чернилами, по-видимому, сделана позднее, в целях идентификации документа, и сам Коуз позабыл о том, что вообще-то материал был подан как интервью. Три из предложенных им подзаголовков "Сан" сочла слишком рискованными для печати:

ПРЕСТУПНАЯ КАРЬЕРА КАЗАЧКИ

ЧЁРНЫЕ ДЕЛА РАЗОБЛАЧЕНЫ

А НЕ НАВЕДАТЬСЯ ЛИ ИНСПЕКТОРУ БЕРНСУ или Энтони Комстоку в один НЬЮ-ЙОРКСКИЙ КРУЖОК?

Олкотта и Джаджа, самых известных учеников Е.П.Б. в Америке, представили как обманутых и вместе с тем добровольных сообщников. Коуз даже попытался создать впечатление, что сам он никоим образом не причастен к культу Е.П.Б.: "Я испытываю естественное раздражение, когда вижу, что моё имя в общественном мнении ассоциируется с её дешёвыми трюками, а то, что им пользуются для прикрытия махинаций кучки низких выскочек, способно возбудить негодование у любого честного человека" [222]. В качестве доказательства распутного поведения г-жи Блаватской Коуз ссылается на письмо Ричарда Ходжсона (занимавшего теперь пост секретаря Американского ОПИ), с описанием её жизни в Каире в 1871-72 годах. Он цитирует также письмо 1885 года Эммы Куломб к полковнику Джону Банди, редактору Религиозно-философского журнала. "Первая достоверная информация" о её безнравственности, пишет Коуз, "содержится в письме покойного Д.Д. Юма, известного английского спиритуалиста-медиума, к м-ру У.Э.Коулману из Сан-Франциско. В нём говорится о том, что в 1857 или 1858 г. в Париже она вела жизнь мы полусвета и имела связь с князем Эмилем Витгенштейном, которого прижила сына-калеку, умершего в 1868 году в Киеве". Это последнее обвинение вынудило-таки Е.П.Б. предпринять ответные действия. Её письмо было опубликовано в сентябрьском номере журнала Путь за 1890 год под заголовком "Г-жа Блаватская взывает к Закону":

«Я полностью согласна с тем, что мы должны прощать врагам нашим, но это не лишает меня права "обратиться к кесарю". И обращаясь — по нашим временам — к Закону, а не к императору, и не отказываясь от заповеди о прощении, но ради защиты честного имени умершего друга и дабы обезопасить теософов в будущем, я требую ответа перед судом этой страны от тех, кто, утратив всякое понятие о правде или справедливости, распространяет в печати гнусные и бездоказательные измышления. Лет пятнадцать я молча наблюдала, как моё доброе имя склоняют газетные сплетники, которые с наслаждением смакуют подробности личной жизни известных людей... Но вот крупнейшая ежедневная газета в Нью-Йорке, не располагая фактами касательно этого дела, бросает в мой адрес множество обвинений, большая часть которых опровергается последними десятью с лишним годами моей жизни. Но поскольку одно из них, черня мой нравственный облик, порочит и благородное имя человека уже умершего, давнего друга моей семьи, то тут я смолчать не могу. Потому я указала своим адвокатам в Нью-Йорке привлечь к судебной ответственности "Н.-Й. сан" за клевету. Эта газета обвиняет меня в принадлежности к полусвету в 1858 г....и в неподобающей связи с князем Эмилем Витгенштейном, от которого, по словам газеты, у меня был незаконнорождённый сын. Первая часть этих обвинений смехотворна, но вторая и третья бросают тень не только на меня. Князь Витгенштейн, ныне покойный, был старым другом моей семьи. Последний раз я видела его, когда мне было восемнадцать лет, и переписывалась с ним и его женой до самой его смерти. Он был кузеном покойной русской императрицы и едва ли мог предположить, что современная нью-йоркская газета станет бросать грязь на его могилу. Поскольку это оскорбляет его и меня, то долг велит мне ответить на это оскорбление; также я обязана защитить честь всех теософов, которые в своей жизни руководствуются теософским учением; поэтому я обращаюсь к Закону, к суду присяжных моих американских сограждан. Я перестала быть подданной русского царя в надежде, что Америка защитит своих граждан; пусть же эта надежда не окажется тщетной» [223].

От имени Блаватской было возбуждено два дела: одно против Коуза, второе против газеты "Сан". Им был предъявлен иск за нанесение морального ущерба в размере 50000 долларов. Из-за перегруженности суда рассмотрение этих дел затянулось до 1891 года ******224. В марте Путь опубликовал сообщение, что на предварительном слушании дела в Верховном суде у судьи Бича адвокат "Сан" был вынужден признать, что его клиент не в состоянии подкрепить доказательствами свои утверждения относительно безнравственного поведения Е.П.Б. Далее в сообщении говорится: "Теперь дело, похоже, сведется только к сумме компенсации, так что остаётся ждать судебной сессии" [225]. Признание "Сан" в своей неспособности представить необходимые доказательства было уже значительной победой. Затем, 27 апреля 1891 года, поверенный Е.П.Б. передал в суд ходатайство (копия его, заверенная в Верховном суде округа Нью-Йорк, имеется у автора настоящей работы), в котором удостоверялось, что имеются "официальные свидетельства медицинских экспертов", доказывающие "абсолютную несостоятельность" лживых обвинений Коуза [226]. В частности, Уолтеру Карритерсу в материалах дела удалось обнаружить запись, что "в ходе слушания поверенный истицы проинформировал суд, что у него подготовлены свидетельства двух экспертов-гинекологов, которые могут под присягой подтвердить, что у г-жи Блаватской, вопреки утверждениям "Сан", детей не рождалось" [227].

Редактор "Сан" Чарлз Дейна был известен тем, что не любил отступать и беспощадно доводил до конца любую травлю, начатую его газетой. Как пишет Е.П.Б., он "много лет не оставлял в покое... Генри Уорда Бичера" и "затравил "воистину хорошего человека", священника Ричарда Смита из Цинциннати" [228]. Однако на сей раз редакция "Сан" была вынуждена признать ошибкой публикацию статьи Коуза. В номере от 26 сентября 1892 года "Сан" поместила статью Джаджа, предварив её следующим собственным заявлением:

«На следующей странице мы помещаем статью, в которой м-р Уильям К. Джадж рассказывает о романтической и необычайной жизни покойной госпожи Елены П. Блаватской. Мы пользуемся этим случаем, чтобы сказать, что статья д-ра Э.Ф.Коуза из Вашингтона, в которой содержались голословные обвинения личного характера в адрес г-жи Блаватской, а также её последователей, появилась 20 июля 1890 года на страницах "Сан" в результате того, что редакция была введена в заблуждение. Эти обвинения, как выяснилось, не имели под собой веских оснований. Статья м-ра Джаджа снимает все вопросы относительно г-жи Блаватской, возникшие в связи с публикацией д-ра Коуза. Со своей стороны, мы хотим заявить, что выпады д-ра Коуза в адрес Теософского общества и лично м-ра Джаджа не подкреплены доказательствами, а посему их не следовало публиковать» [229].

Приводим некоторые выдержки из длинной статьи Джаджа, которой "Сан" предпослала заголовок "Женщина-эзотерик":

«Целью и задачей её жизни было разбить кандалы, выкованные духовенством для человеческого разума. Она хотела, чтобы все люди поняли, что должны сами нести бремя своих грехов, что никто другой не может сделать этого за них. Поэтому она принесла на Запад древние восточные учения о карме и перевоплощении. Согласно первому, закону справедливости, говорила она, каждый человек отвечает за себя сам, согласно второму — держать ответ приходится на земле, где совершаются все его поступки... С 1875 года жизнь её состояла в одном неустанном стремлении привлечь в Теософское общество тех, кто способен бескорыстно трудиться, распространяя ту этику и философию, которые призваны осуществить идею братства человечества, доказав подлинное единство и изначальную необособленность каждого существа. В книгах своих она преследовала ясно сформулированную цель — дать материал для интеллектуального и научного продвижения в этом направлении. Предложенная ею теория происхождения человека, его возможностей и предназначения, основанная на древних индийских источниках, отводит нам место гораздо более значительное, чем любая [западная] религия или наука. Согласно этой теории, каждому даны возможности развить в себе богоподобные силы и в конечном итоге стать сотрудником природы... Умереть суждено каждому, потому не станем говорить, что её смерть для нас — утрата; но не будь её и не сделай она того, что сделала, — человечество не получило бы того толчка и тех понятий об общем благе, дать и провозгласить которые она считала своей миссией. И сегодня имеются десятки, нет, сотни энергичных, преданных мужчин и женщин, исполненных намерения жить более чистой жизнью и помогать в этом другим; они связывают свои надежды и чаяния с религией мудрости, воскрешенной на Западе благодаря её усилиям; и все они с благодарностью признают, что самыми драгоценными своими обретениями они обязаны её многотрудной и жертвенной жизни. Если они, в свою очередь, станут вести жизнь праведную и творить добро, это будет лишь подтверждением того учения, которому она учила ежедневно и сама следовала ежечасно» [230].

Глава 12. Плагиат и плагиаторы

В 1890 году, когда "Сан" опубликовала "разоблачение" Коуза, человек по имени Уильям Эммет Коулман молча готовил своё очередное нападение на Е.П.Б. И вскоре раструбил по всему свету, что книги г-жи Блаватской — один сплошной плагиат. Трудно даже сказать, сколько людей не открыли ни одной её книги, поверив этому обвинению. Поразительно, но к трём Со (Coulomb, Coues и Collins) прибавилось ещё одно — Коулман /Coleman/! Коулман был замешан в деле Куломбов, а также в интригах Коуза и Коллинз. Он предпринял поездку из Соединённых Штатов в Лондон, чтобы приобрести у шотландского миссионера Паттерсона подлинники так называемых писем Е.П.Б. к Куломбам, которые Коуз надеялся использовать в деле против Е.П.Б., которая подала на него в суд; и именно Коулман снабдил Коуза сведениями для "интервью" в "Сан" о том, что отцом предполагаемого незаконнорождённого ребёнка Блаватской был князь Витгенштейн. Письмо Коулмана от 31 марта 1889 года, в котором он пишет об этом, находится среди материалов Коуза в Висконсине [231]. Отчего Коулман проявлял подобное усердие? И почему стал распространять обвинения в плагиате? Был ли он беспристрастным искателем истины? Такие вопросы невольно возникают при знакомстве с его послужным списком, который помещен в сноске к его статье об источнике писаний Е.П.Б... Кстати, напечатано это исследование в виде одного из приложений к переводу всё той же соловьёвской "Современной жрицы Изиды", опубликованному в 1895 году Обществом психических исследований* (см. главу 2 данной части). Это издание "увековечило" выводы Коулмана, чего иначе, пожалуй, никогда бы не случилось. Коулман представлен читателям как член Американского восточного общества. Королевского Азиатского общества Великобритании и Ирландии, Общества палийских текстов и Фонда исследований Египта. Если знать о Коулмане только это, никак не подумаешь, что он служил обычным клерком в отделе снабжения армии Соединённых Штатов, сначала в Форт-Левенуорте в Канзасе, а потом в Сан-Франциско. Но куда важнее то, что ОПИ старательно скрыло, — и о чём с тех пор предпочитают умалчивать обвинители Е.П.Б., — что Коулман был известным спиритуалистом своего времени232, автором злобных нападок на теософию и Е.П.Б., появлявшихся в разных спиритуалистических журналах. С предельной ясностью свою позицию обозначил сам Коулман в письме к Коузу от 8 июля 1890 года, написанном на бланке Главного управления по снабжению: "Я настойчиво разоблачал и высмеивал теорию оккультизма, духов-элементариев и т.д. ещё до основания Теософского общества [в 1875 г.], и с тех пор я неизменно и решительно выступаю против теософии" [233]**234. Е.П.Б. в своей последней прижизненной статье "Мои книги" говорит, что "клеветнические измышления распространяются из Америки" и что "все они исходят от одного и того же источника, хорошо известного всем теософам, персоны [Коулмана], которая в течение последних двенадцати лет беспрерывно обрушивается на меня с личными нападками" [235]. Переходя непосредственно к вопросу о плагиате, прежде всего нужно отметить, что применительно к Е.П.Б. Коулман употребляет этот термин в смысле, далеко выходящем за рамки общепринятого. Так, согласно словарю Вебстера, это слово означает "воровать (идеи или слова другого человека) и выдавать за свои" [236]. Но как же обвинить в этом писательницу, которая снова и снова повторяет, что излагаемые ею идеи принадлежат не ей? Однако, судя по первым же словам в статье Коулмана, датированной августом 1893 года, она повинна в чём-то воистину ужасном:

«Зa три последних года я проделал более или менее исчерпывающий анализ сочинений г-жи Е.П.Блаватской и проследил источники, из которых она заимствовала — по большей части без всяких ссылок — почти всё их. Содержание» [237].

По существу, такого рода "плагиат", в каком он уличает Е.П.Б., есть практика, обычная для любого исследователя, использующего в своих публикациях сведения, известные до него. Коулман и сам не был тут исключением. Чтобы понять это, нужно знать, в чём заключается различие между первичными и вторичными источниками. Если вы цитируете эссе Эмерсона, к примеру, то это эссе будет для вас первичным источником. Но если речь идёт о цитате из Шекспира, которую приводит Эмерсон в своём эссе, то в этом случае оно будет считаться вторичным источником. Коулман заявляет, что в таком случае нужно сослаться — в подстрочном примечании или в затекстовой ссылке — не только на Шекспира, но и на вторичный источник, ибо иначе как бы подразумевается, что нужную цитату из Шекспира вы нашли сами. Однако упоминание только первичных источников — вполне законная практика, которой следуют большинство учёных. Так и в Разоблаченной Исиде Е.П.Б. часто ссылается непосредственно на того или иного автора, не упоминая вторичный источник.

Современные исследователи косвенно отдают дань вторичным источникам, включая в библиографию названия использованных книг. Перечислять все источники — не всегда разумно, так как многие из просматриваемых книг упоминать не имеет смысла. Если бы с теми требованиями, которые Коулман предъявляет к Е.П.Б., он подошёл к многотысячной армии исследователей, то ему пришлось бы обвинить в плагиате их всех! В работах Е.П.Б. библиография отдельно не приводится, как, впрочем, и в большинстве книг того времени. Однако она часто упоминает вторичные источники прямо в тексте. К примеру, Коулман обвиняет Е.П.Б. в том, что в Исиде она сорок два раза использует отрывки — ему следовало бы сказать "цитаты" — из книги Ч.У.Кинга "Гностики и их наследие" без всяких ссылок на неё. Однако Коулман "забывает" добавить, что Е.П.Б. использует эту книгу и в качестве первичного источника и ссылается на неё и на её автора в общей сложности тридцать два раза. Интересно, что бессмертный Гёте как-то заметил:

«Своими достижениями я обязан... тысячам вещей и людей вокруг меня, послужившим мне материалом... мне оставалось лишь подбирать его, снимать урожай там, где сеяли за меня другие... Главное — это огромное желание, умение и настойчивость в достижении своей цели. У моих трудов коллективный автор, и только по воле случая они подписаны именем Гёте» [238].

Сам Коулман отнюдь не всегда соблюдал собственные требования относительно ссылок на вторичные источники. В своём эссе "Воскресенье — не настоящий Саббат" он позаимствовал множество цитат из статьи Уильяма Генри Берра на эту же тему, ни разу не упомянув имени автора. Высказывая претензии к Коулману, Берр писал:

«Факты таковы: У.Э.К[оулман] позаимствовал из моей небольшой работы все приведённые им цитаты и выводы, касающиеся Юстина, Иренея, Климента, Тертуллиана, Викторина, Оригена, Евсевия, Иеронима, Лютера, Меланхтона, Бакстера, Илейлина, Мильтона, Пейли и Неандра. Все его ссылки на перечисленные авторитеты также позаимствованы из моей работы, он же не добавил из их трудов ничего такого, чего нельзя найти в моей статье. Коулман также никак не дал понять, что брошюра Берра вообще существует» [239].

Коулман заявляет, что, обильно цитируя авторитеты как прошлого, так и настоящего, Е.П.Б. пытается представить себя "невероятно начитанным человеком с обширной эрудицией", хотя в действительности "она была полная невежда во всех областях знания". Но в таком случае остаётся лишь удивляться, как же она могла при этом ориентироваться в толстенных томах, отбирая именно тот материал, который был ей нужен. Беатрис Хейстингс замечает по этому поводу:

«[Коулман] игнорирует то обстоятельство, что Е.П.Б. цитирует "авторитеты" именно с конкретной целью — проследить нить оккультной науки с древнейших времён до наших дней. На ряду с древней книгой она вполне могла сослаться и на сведения из нью-йоркской газеты, ей было важно одно — чтобы материал служил её цели. М-р Коулман нашёл удобным оставить без внимания обилие имён и авторитетов, постоянно упоминаемых ею. Однако на самом деле в книге не найти и страницы, где бы не упоминалось какое-нибудь имя; читателя отсылают от одного авторитета к другому, и не остаётся сомнения, что автор подбирает материал из разных источников с целью доказать, что отнюдь не выдумывает то, о чём говорит. Вряд ли можно было привести ещё больше имён, не утомив читателя. Умение вовремя остановиться, как это делает она, требует литературного такта... И разве не самое лучшее, что можно сделать с обширной библиотекой разрозненной информации, — это собрать всё существенное в одной книге?» [240].

Однако было бы ошибкой считать, что работы Блаватской — это почти антологии. Коулман пытается внушить читателю, что, к примеру, Исида — за малым исключением — не более чем набор заимствований из других авторов. Доказать обратное нетрудно: построчный подсчёт показывает, что цитируемого материала в книге всего 22 процента, а 78 процентов составляют слова самой Е.П.Б. Более того, цитаты не имеют здесь первостепенного значения, они служат именно для подкрепления её основных тезисов. Сегодня, когда её книги цитируются, то, как правило, приводятся её собственные слова или, как она утверждала, слова её учителей, а не то, что она извлекла из сочинений других авторов. В начале статьи охота Коулмана за плагиатом сосредоточивается главным образом на Разоблаченной Исиде. Затем он обращается к Тайной Доктрине и другим работам Е.П. Блаватской. И здесь его обвинительные формулировки совершенно отрываются от приводимых им данных, чего ни один действительно честный исследователь никогда себе не позволит. Обсуждая Исиду, Коулман указывает источники заимствования и номера страниц, а иногда и параллельные места из оригинала. Дальше он этого уже не делает. Однако уверяет, что "подробные доказательства и свидетельства для каждого утверждения... будут приведены полностью в книге, которую я сейчас готовлю к печати, — она посвящена разоблачению теософии в целом". Это обещание повторяется в статье снова и снова, как заклинание, дабы внушить читателю, что, вне всякого сомнения, доказательства будут вскоре представлены. Но за шестнадцать лет — со времени написания этой статьи в августе 1893 года и до самой смерти её автора в 1909 году — обещанная книга так и не появилась. Коулман ни разу больше не извещал о предстоящей публикации, не было и извинений в связи с её задержкой.

Коулман заявляет, что Тайная Доктрина "не лучше Исиды" в том смысле, что это "сплошной плагиат, и в любой своей части только перефразирует другие книги". Он перечисляет двадцать одну книгу, откуда Е.П.Б. "позаимствовала" материал и не указала их в качестве вторичных источников. Количество "заимствованных мест" он приводит только в пяти случаях:

"Вишну Пурана" в переводе Уилсона

"Мировая Жизнь" профессора Александра Уинчелла

"Классический индусский словарь" Даусона

"Мифология античной Греции" Дешарма

"Каббала" Майерса

130 70 123 60 34

 В двух томах Тайной Доктрины насчитывается 1570 страниц; книги, которые она цитирует, тоже объёмистые. Как же можно проверить такое заявление и установить параллельные места этой работы и соответствующих вторичных источников, если ни там, ни тут не указаны номера страниц? Было похоже, что без тщательно разработанной компьютерной программы с подобной задачей не справиться. Тем не менее мы решились на эксперимент. Коулман утверждает, что основной материал Тайной Доктрины взят из двух источников: перевода "Вишну Пураны", сделанного Уилсоном, и "Мировой Жизни" Александра Уинчелла, профессора геологии и палеонтологии Мичиганского университета. Мы остановились на последней работе. Она носит научный характер, и предмет исследования определён здесь достаточно четко, как, например, в главах о солнце и луне. Текст её можно сопоставлять с текстом Тайной Доктрины при помощи огромного 396-страничного указателя к изданию последней в Собрании сочинений Е.П.Блаватской. Исследовательница, из скромности пожелавшая остаться неизвестной, добровольно взялась за эту рутинную работу и в течение шести месяцев ежедневно посвящала ей от двух до трёх часов. Но где-то в середине работы она пожаловалась, что у неё "пропадает охота искать то, чего никак не найти". В конце концов ей всё же удалось отыскать несколько заимствований без ссылок на вторичный источник — правда, не семьдесят мест, коими похвалялся Коулман, а всего шесть [241]. Неудивительно, что Коулман так и не написал своей книги! Он рассчитал верно: его так называемым изысканиям верили и без обещанных доказательств. Коулман также с гордостью объявил, что он установил первоисточник Строф Дзьян, которые, по словам самой Е.П.Б., составляют основу Тайной Доктрины и Голоса Молчания. Согласно Коулману, Строфы — "компиляция из различных источников, перекроенная г-жой Блаватской на собственный лад". Доказательства Коулман обещал привести всё в той же книге, которая так и не появилась. Вопрос об источнике Строф Дзьян волновал не только Коулмана. Дж.Р.Мид, учёный секретарь Е.П.Б., в своё время обменялся письмами с Максом Мюллером на эту тему. Джордж Мид получил степень бакалавра и магистра гуманитарных наук с отличием в Кембридже, где специализировался в греческом и латыни; он также изучал философию в Оксфорде, а впоследствии писал книги по вопросам гностицизма, герметической философии и происхождения христианства [242]. Сообщение Дж. Мида о переписке с Максом Мюллером появилось в Теософском обозрении (в то время он был его редактором) за март 1904 г.:

«Лет десять тому назад, если не больше, покойный профессор Макс Мюллер, к которому все почитатели "Священных книг Востока" питают чувство глубокой признательности, опубликовал весьма содержательное собрание своих Джиффордских лекций под общим названием "Теософия, или психологическая религия". Я написал подробную рецензию на эти лекции, которая вышла в виде трёх статей в нашем Обозрении. Почтенный профессор любезно прислал мне свои замечания, поправив меня по одному-двум пунктам, и мы обменялись несколькими письмами. Он выразил недоумение по поводу того, что я попусту, как ему казалось, растрачиваю то, что он учтиво назвал моими способностями, на "теософию" — в то время как для меня открыты все области востоковедения, в которых, как он любезно предположил, я мог бы заняться полезной работой. Он был особенно озадачен тем, что я так серьёзно отношусь к этой шарлатанке г-же Блаватской, которая нанесла такой вред делу подлинной ориенталистики своими пародиями на буддизм и Веданту, перемешав их с западными идеями. Вся её теософия [по его словам] есть только rechauffe*** из неверно понятых переводов с санскрита и пали. На это я ответил, что служу единственно истине, и если он сумеет убедить меня, что теософия г-жи Блаватской — это просто ловкая или невежественная манипуляция текстами с санскрита и пали, то я не пожалею сил, чтобы довести эти факты до сведения всех теософов... Посему я просил его не отказать мне в любезности и указать, какие, по его мнению, оригинальные тексты на санскрите, пали или любом другом языке послужили основой "Строф Дзьян" и комментариев к ним в Тайной Доктрине или любого из трёх трактатов, входящих в Голос Молчания. Сам я многие годы тщетно искал хоть какой-то след подлинников или фрагментов, которые бы напоминали их. Если бы мы могли раздобыть первоисточники, то лучшего и желать нельзя; именно этот материал нам и нужен. В ответ профессор прислал короткую записку с указанием на два стиха из Голоса Молчания, которые, по его словам, явно западные по образу мышления — чем себя и выдают. Я ответил, что весьма огорчён тем обстоятельством, что он не указал тексты, послужившие источником какого-либо высказывания из "Книги золотых правил" или какой-либо строфы из "Книги Дзьян"; тем не менее я хотел бы опубликовать его критические замечания, оставляя за собой право прокомментировать их. На что профессор Макс Мюллер поспешил ответить, прося не делать этого и немедленно вернуть его письмо, поскольку он намерен написать для [Теософского] обозрения нечто более стоящее. Конечно, я возвратил ему письмо, но я так и не дождался обещанных доказательств того, что эти поразительные литературные творения изобличают в Е.П.Б. убогую литературную подёнщицу, состряпавшую из лоскутьев неверно понятых переводов пёстрый шутовской наряд для дураков. Хотелось бы добавить, что это предложение остаётся в силе для всех и каждого из востоковедов, желающих поддержать последнего Нестора от ориенталистики в этом смехотворном, на мой взгляд, утверждении. Я не просто так назвал эти фрагменты, увековеченные в её книгах, поразительными литературными творениями. Это не мнение энтузиаста, незнакомого ни с восточной литературой, ни с великими космогоническими системами прошлого, ни с теософией мировых религий, но зрелое суждение человека, посвятившего около двадцати лет изучению именно этих вопросов... Строфы [Дзьян в Тайной Доктрине] раскрывают перед нами систему космогенеза и антропогенеза, которая по своему охвату и обстоятельности намного превосходит любое объяснение подобных предметов, известное нам из прошлого; их невозможно назвать искусной мозаикой, составленной из разрозненных архаичных фрагментов, сохранившихся в священных книгах и у классических авторов; они самобытны и вместе с тем несут на себе печать древности и той лаконичности, которую западный мир полагает давно утраченной. Кроме того, они сопровождаются комментариями, очевидно переведёнными или пересказанными с языков Дальнего Востока, создавая общее впечатление подлинности, убедительное для любого учёного, который преодолел исходное предубеждение против их изучения» [243].