Ж. Критерий классификации видов юридической техники 3 страница

Правовой нигилизм – разновидность социального нигилизма как родового понятия. Сущность его – в общем, негативно-отрицательном, неуважительном отношении к праву, законам, нормативному порядку, а с точки зрения корней, причин – в юридическом невежестве, косности, отсталости, правовой невоспитанности основной массы населения. Подобные антиправовые установки и стереотипы есть “элемент, черта, свойство общественного сознания и национальной психологии... отличительная особенность культуры, традиций, образа жизни”. Речь идет о невостребованности права обществом.

Одним из ключевых моментов здесь выступает высокомерно-пренебрежительное, снисходительно-скептическое восприятие права, оценка его не как базовой, основополагающей идеи, а как второстепенного явления в общей шкале человеческих ценностей, что, в свою очередь, характеризует меру цивилизованности общества, состояние его духа, умонастроений, социальных чувств, привычек. Стойкое предубеждение, неверие в высокое предназначение, потенциал, возможности и даже необходимость права – таков морально-психологический генезис данного феномена. Наконец, отношение к праву может быть просто индифферентным (безразличным), что тоже свидетельствует о неразвитом правовом сознании людей.

Правовой нигилизм имеет в нашей стране благодатнейшую почву, которая всегда давала и продолжает давать обильные всходы. Причем почва эта постоянно удобряется, поэтому “неурожайных лет” практически не было. Как и раньше, живем в море беззакония, которое подчас принимает характер национального бедствия и наносит обществу огромный и невосполнимый ущерб.

Истоки же этого недуга уходят в далекое прошлое. В специальной литературе отмечается, что юридические доктрины в России отражали широкий спектр взглядов – “от правового нигилизма до правового идеализма... Идея закона ассоциировалась, скорее, с главой государства, монархом, нежели с юридическими нормами. В общественном сознании прочно утвердилось понимание права исключительно как приказа государственной власти”. Представления о праве как указаниях “начальства’ настойчиво культивировались в народе – то, что исходит сверху, от властей, то и право. Но еще Фейербах заметил: “В государстве, где все зависит от милости самодержца, каждое правило становится шатким”. Даже такой ценитель и проповедник права, как В. А. Кистяковский, начинает свою известную статью в защиту права фразой: “Право не может быть поставлено рядом с такими духовными ценностями, как научная истина, нравственное совершенство, религиозная святыня. Значение его более относительно”.

Давно было сказано: на Руси всегда правили люди, а не законы. Отсюда – наплевательское отношение к закону как свойство натуры русского обывателя.

На протяжении длительного времени право в обществе “реального социализма” всячески умалялось, принижалось, в нем не видели истинно демократического и общепризнанного краеугольного института, высокой социальной и культурной ценности. Право, скорее, терпели как необходимое декоративное украшение, формальный атрибут, фасад, свойственные всякому “благопристойному” государству. Оно считалось “неполноценной и даже ущербной формой социальной регуляции, лишь на время и лишь в силу печальной необходимости заимствованной у прежних эксплуататорских эпох”. Это было, по сути, лицемерно-фальшивое признание права авторитарным режимом, который не очень-то и нуждался в нем, так как использовал в основном волюнтаристские методы правления.

В то же время из права максимально выжимали его карательные возможности и немало “преуспели” в этом. Командно-бюрократическая система не только не боролась с правовым нигилизмом, но по-своему опиралась на него, ибо он прекрасно вписывался в нее. О правовом нигилизме даже не говорили, как будто его не существовало. В этой двойственности, своеобразном политическом флирте – корни рассматриваемого явления. С одной стороны, право – рудимент и помеха, с другой – оно с полной отдачей использовалось как инструментально-принудительное средство. В период сталинщины процветал как правовой нигилизм, так и правовой тоталитаризм. Ведь колесо репрессий крутилось в юридических формах, разыгрывались “театрализованные процессы” со всеми его атрибутами, скрупулезно соблюдались соответствующие нормы, инструкции, процедуры.

Сегодня главный источник рассматриваемого зла – кризисное состояние российского общества. Социальная напряженность, экономические неурядицы, распад некогда единого жизненного пространства, региональный сепаратизм, дезинтеграция, морально-психологическая неустойчивость общества и многое другое не только не способствуют преодолению правового нигилизма, но постоянно воспроизводят и преумножают его. Сложились идеальные условия для тех, кто не в ладах с законом, у кого на первом плане эгоистический интерес. Расхлябанность, произвол, самочинность, игнорирование правовых и иных социальных норм достигли критической точки, за которой начинаются стихия, анархия. Потеря же управляемости, выход ситуации из-под контроля создают тягу к “сильной руке”, когда право вообще отодвигается в сторону.

Правовой нигилизм многолик, изощрен и коварен. Он способен быстро изменяться, приспосабливаться к обстановке. Есть множество форм, сторон, граней его конкретного проявления. Укажем лишь на некоторые, наиболее острые и очевидные из них.

1. Прежде всего, это прямое нарушение действующих законов и иных правовых актов (умышленные либо непреднамеренные). Они составляют огромный, трудно обозримый массив уголовно наказуемых деяний, а также гражданских, административных и дисциплинарных проступков. Корыстный уголовный криминал – наиболее грубый и опасный вид правового нигилизма, наносящий неисчислимый вред обществу – материальный, моральный.

Криминогенная ситуация в стране оценивается сегодня с помощью таких эпитетов, как разгул, обвал, беспредел. Преступность приобрела мафиозно-организованный характер с преобладанием жестких насильственных форм. Произошло ее сращивание с коррумпированной частью госаппарата, что, собственно, является характерным признаком мафии. Законы попираются цинично, открыто и почти безнаказанно. Преступный мир диктует свои условия, ведет наступление на само государство, претендует на власть.

2. Повсеместное и массовое неисполнение (несоблюдение) юридических предписаний, когда субъекты (граждане, должностные лица, государственные органы, общественные организации) попросту не соотносят свое поведение с требованиями правовых норм, а стремятся жить и действовать по “своим правилам”. Неисполняемость же законов – признак бессилия власти. Нередко федеральные и региональные чиновники, отдельные члены Федерации, производственные коллективы публично отказываются выполнять те или иные законы, так как, по их мнению, они “неправильные”. Либо выдвигают ультиматум – не сделаете (не дадите) то-то, не будем выполнять то-то или примем встречные меры (перекроем газ, магистраль и т.д.). Неподчинение же законам причиняет не меньший урон обществу, чем их прямое нарушение.

Законы легко обходят, блокируют, с ними не считаются. Это своего рода социальный бойкот, саботаж, обструкция. Закон для многих стал весьма условным понятием: нравится – повинуюсь, не нравится – игнорирую. Такое всеобщее непослушание – результат крайне низкого и деформированного правосознания, отсутствия должной правовой культуры, а также следствие общей расхлябанности и безответственности. В подобной среде, т.е. в условиях “криминальной демократии”, весьма вольготно чувствуют себя всевозможные дельцы, махинаторы, не привыкшие жить по закону. Легально и полулегально отмываются “грязные деньги”, перераспределяются материальные блага, общество расслаивается на “очень богатых” и “очень бедных”.

3. Издание противоречивых, параллельных или даже взаимоисключающих актов, которые как бы нейтрализуют друг друга, растрачивая понапрасну свою силу. Нередко подзаконные акты становятся “надзаконными”. Вводимые в большом количестве юридические нормы не стыкуются, плохо синхронизированы, сталкиваются “лбами”. В то же время имеются значительные пласты общественных отношений, не опосредуемых правом, хотя объективно нуждающихся в этом. Образуются так называемые правовые пустоты, вакуумы, пробелы. Все это вместе взятое создает правовую сумятицу, неразбериху, войну законов, за которой стоит война властей.

Существует мнение, что война законов – дело прошлое, что она велась, когда был союзный центр. Это не совсем так. Война законов не прекратилась, а видоизменилась. Конечно, накал ее спал, особенно в смысле риторики, эмоций, но она продолжается. Теперь эта война идет в рамках России между законами, указами, судебными решениями, правительственными постановлениями, а также между федеральными и региональными актами. Известно, что некоторые республики в составе РФ провозгласили приоритет своих законов над общероссийскими. А ведь именно с этого началась в свое время война законов в период распада СССР. Сегодня мы имеем “второе издание” такой войны, но уже между новым центром и новыми субъектами Федерации. Лишнего шума вокруг этого не поднимается, дабы не обострять и без того сложную ситуацию.

4. Подмена законности политической, идеологической или прагматической целесообразностью, выходы на неправовое поле деятельности, стремление различных общественных сил реализовать свои интересы вне конституционных рамок. Политическая логика очень часто берет верх над юридической. Наряду с “телефонным” и “мегафонным” правом нередко действует “право сильного”, “захватное” или “явочное” право. Дает о себе знать “левый” и “правый” экстремизм. Это напоминает злополучную “революционную” или “классовую” законность, хотя всем ясно, что попытки утвердить демократию вне права порочны в своей основе.

5. Конфронтация представительных и исполнительных структур власти на всех уровнях, особенно до самороспуска Советов. Постоянное выяснение того, какая власть главнее, борьба за роль “обкомов”, “горкомов”, “райкомов” приводили к тому, что законы никто не соблюдал. Плюс личные амбиции и соперничество лидеров, их стремление быть “первыми лицами”, “хозяевами” в данной “вотчине”. Верх брали соображения престижа или карьеры, честолюбия, а не законопослушание.

Более того, законы в этой борьбе становились досадной помехой. Возникали состояния двоевластия или, напротив, безвластия. Политические схватки наверху порождали “обмены любезностями” в низах. Шла своего рода внутренняя “холодная война”, война нервов. Поскольку перетягивание каната долго продолжаться не могло, одна из сторон, в конце концов, перетянула. Однако и в настоящее время положение до конца не нормализовалось. Принцип разделения властей, заложенный в новой Конституции, на деле пока не сложился, система сдержек и противовесов не отлажена. Любой же паралич власти означает и паралич права, закона.

6. Нарушение или несоблюдение прав человека, особенно таких, как право на жизнь, честь, достоинство, имущество, безопасность. Слабая правовая защищенность личности подрывает веру в закон, в способность государства обеспечить порядок в обществе, оградить людей от преступных посягательств. Бессилие же права не может породить позитивного отношения к нему, а вызывает лишь раздражение. Человек перестает ценить, уважать, почитать право, так как он не видит в нем своего надежного гаранта и опору.

В таких условиях даже у законопослушных граждан вырабатывается юридический нигилизм. Признание и конституционное закрепление естественных прав человека не сопровождается пока адекватными мерами по их упрочению и практическому воплощению в жизнь. А невозможность осуществить свое право порождает у личности отчуждение от него, правовую разочарованность, скепсис. Между тем давно подмечено: идея прав человека отнюдь не противоречит идее сильной полиции.

7. Наконец, можно выделить теоретическую форму правового нигилизма, проистекающую из некоторых старых и новых постулатов. Она связана, как с догматизацией и вульгаризацией известных положений марксизма о государстве и праве, так и с рядом неверных или сугубо идеологизированных, а потому искаженных представлений о государственно-правовой действительности и ее развитии (отмирание государства и права, замена правового регулирования общенормативным или моральным, примат политики над правом, власти – над законом, лобовой классовый подход, жесткий экономический детерминизм и т.д.).

Право трактовалось, да и сейчас еще нередко трактуется в утилитарно-прагматическом ключе – как средство, орудие, инструмент, рычаг, способ оформления политических решений, а не как самостоятельная историческая, социальная и культурная ценность. Такая интерпретация не могла выработать в общественном сознании подлинно ценностное отношение к праву. Напротив, усваивалась мысль о второстепенной роли данного института. Главное – это экономика, политика, идеология, а не какие-то там правовые ценности.

В последнее время появились и новейшие веяния, способные подогреть юридический нигилизм на теоретико-научном уровне (писаное и неписаное право, противопоставление права и закона, возможность нарушения последнего во имя высших правовых идеалов и др.). Не способствуют укреплению веры в право и бесконечные споры о его понятии, в результате чего у граждан размываются представления о том, что же есть право.

Таковы основные сферы распространения и вместе с тем наиболее типичные на сегодня формы выражения правового нигилизма. Есть и другие его проявления и модификации (правотворческие импровизации, неуважение к суду, ведомственность, неконтролируемые процессы суверенизации и сепаратизма, разбалансированность правовой системы, несогласованность в управлении, пересечение полномочий и юрисдикции различных органов, вседозволенность и т.д.). Правовой произвол на всех этажах общества и среди населения не знает пределов, потому и называется беспределом. Бороться с ним обычными методами – неэффективно, нужны экстраординарные меры. Все это – неприглядные гримасы, искажающие молодой облик современной России до неузнаваемости.

На личностном уровне правовой нигилизм выступает в двух качествах: как состояние умов, чувств, настроений и как образ действий, линия поведения. Последнее – индикатор вредности и опасности явления. Поступки – плоды помыслов, поэтому именно по поступкам можно судить о самом наличии и последствиях правового нигилизма. Он может быть активным и пассивным, стойким и спонтанным, постоянным и ситуационным, проявляться в виде простого фрондерства, иметь личные причины, когда, скажем, гражданин недоволен судом только потому, что он его осудил, а закон плох потому, что предусмотрел наказание за совершенное им деяние. Нигилизм возникает и как результат неудовлетворенности субъекта своим социально-правовым статусом, неадекватным, по его мнению, собственным потенциальным возможностям.

Подытоживая все сказанное, можно выделить некоторые общие черты современного правового нигилизма. Он:

во-первых, имеет подчеркнуто демонстративный, вызывающий, конфронтационно-агрессивный и неуправляемый характер, что обоснованно квалифицируется общественным мнением как беспредел;

во-вторых,является глобальным, массовым, широко распространенным не только среди граждан, социальных и профессиональных групп, слоев, каст, но и в официальных государственных структурах, законодательных, исполнительных и правоохранительных эшелонах власти;

в-третьих,имеет многообразие форм проявления – от криминальных до легальных (легитимных), от парламентско-конституционных до митингово-охлократических, от “верхушечных” до бытовых;

в-четвертых, обладает особой степенью разрушительности, оппозиционной или популистской направленностью, регионально-национальной окраской;

в-пятых, сливается с политическим, нравственным, духовным и экономическим нигилизмом, образующим вместе единый деструктивный процесс;

в-шестых, связан с негативизмом – более широким явлением, захлестнувшим в последние годы сначала советское, а затем российское общество в ходе демонтажа старой и создания новой системы, смены образа жизни.

Правовой идеализм. Если правовой нигилизм означает недооценку права, то правовой идеализм – его переоценку. Оба эти явления питаются одними корнями – юридическим невежеством, неразвитым и деформированным правосознанием, дефицитом политико-правовой культуры. Указанные крайности, несмотря на их, казалось бы, противоположную направленность, в конечном счете, смыкаются и образуют как бы “удвоенное” общее зло. Иными словами, перед нами две стороны “одной медали”.

Хотя внешне правовой идеализм менее заметен, не так бросается в глаза, явление это причиняет такой же вред государству, обществу, как и правовой нигилизм. Он крайне деструктивен по своим последствиям. Осознается это, как правило, “потом”, когда итог становится очевидным. Поэтому, борясь с правовым нигилизмом, не следует впадать в другую крайность – правовой фетишизм, волюнтаризм, идеализм.

На право нельзя возлагать несбыточные надежды – оно не всесильно. Наивно требовать от него больше, чем оно заведомо может дать, ему необходимо отводить то место и ту роль, которые вытекают из объективных возможностей данного института. Между тем в условиях возникшей у нас еще в период “перестройки” правовой эйфории у многих сложилось убеждение, что достаточно принять хорошие, умные законы, как все сложнейшие и острейшие проблемы общества будут решены. Примем пакет законов – и жизнь улучшится.

Но чуда не происходило, законы принимались, а дела стояли на месте или даже ухудшались. В результате наступило известное разочарование в законах, появились признаки правового скепсиса. В разгар работы союзного парламента пресса в негативно-иронических тонах много писала о “магии”, “девятом вале”, “буме”, “каскаде” законотворчества, о мертворожденных и полузабытых законах. В какой-то мере это продолжалось затем и в период деятельности бывшего Верховного Совета России, а также Съезда народных депутатов. Оказалось, что быстрых и легких решений нет.

Из низов слышались и более раздраженные голоса: хватит, мы уже сыты по горло законами, они ничего не дают. Это и понятно – ведь законы сами по себе не могут накормить, одеть, обуть людей, улучшить их благосостояние, они могут лишь способствовать либо не способствовать этому, нечто закреплять, регулировать, распределять, но не производить. Поэтому уповать только на “шоковое” правотворчество – значит, питать юридические иллюзии. Нужны прежде всего социальные, экономические и иные меры плюс законы. Лишь совокупное действие всех этих факторов может дать желаемый эффект.

Закон, как известно, есть официальное признание факта, и не более того. Он лишь оформляет, “протоколирует” реально сложившиеся отношения. Как ни избиты слова классиков о том, что право не может быть выше, чем экономический строй и обусловленное им культурное развитие общества, они верны. Ясно, что преобразования в нашем обществе нуждаются в надежном правовом обеспечении, но оно не может быть чисто волевым. Бессилие законов порождает тот же нигилизм, неверие в реальную значимость принимаемых актов, в их способность изменить ситуацию.

Законы не работают, значит, и отношение к ним более чем прохладное, их престиж падает – вместе с престижем власти.

Правовой идеализм породил у значительной части людей кризис веры в законодательные, а в более широком плане – парламентско-конституционные пути решения назревших проблем, в новые демократические институты. Идеализмом с самого начала страдали некоторые лозунги “перестройки”, а затем и периода реформации (ускорение социально-экономического развития, резкое повышение жизненного уровня народа и др.). Хотелось все это побыстрее воплотить в законах, закрепить юридически. На деле же форсированного перехода общества из одного состояния в другое не получилось, ожидания затянулись.

Инерция политического и правового идеализма идет еще от старых коммунистических времен, когда существовал своего рода культ всевозможных планов, решений и постановлений – “исторических”, “судьбоносных”, “эпохальных”, о дальнейшем развитии, усилении, укреплении, повышении... Насаждалась безоглядная вера в их магическую силу. И все они, как правило, переводились на язык законов, которые из-за этого сильно напоминали партийные резолюции. Дутые программы и обещания, лозунги о светлом будущем были излюбленным приемом работы с “массами”. Строительство воздушных замков помогало жить в мире иллюзий. Однако действительность быстро разрушала эти храмы и возвращала в мир суровых реальностей.

К сожалению, рецидивы этих явлений встречаются и сейчас, но теперь в форме популизма, непродуманных заявлений и посулов, шоковых рывков, наигранного оптимизма, неоправданных прогнозов и т.д. Как и раньше, поспешно принимаются законы, указы или отдельные юридические нормы, которые заведомо невыполнимы и отражают лишь отчаянное стремление их авторов бежать “впереди поезда”.

Элементы идеализма и правового романтизма содержит российская Декларация прав и свобод человека и гражданина 1991 года, ибо в нынешних кризисных условиях многие ее положения неосуществимы. Именно поэтому Декларация, несмотря на ее огромное политическое и нравственно-гуманистическое значение, воспринимается многими как некий свод мало чем пока подкрепленных общих принципов или своего рода торжественное заявление о намерениях и желаниях, а не как реальный документ. Известным забеганием вперед можно считать закрепленное в новой Конституции РФ положение о том, что Россия является правовым государством (ст.1). Это, скорее, цель, символ, перспектива, но не факт, хотя в качестве программного момента эта идея, возможно, заслуживала провозглашения в Основном Законе страны.

Но подлинная беда состоит в том, что даже хорошие и нужные законы не работают – в одних случаях потому, что отсутствуют необходимые механизмы их реализации, в других - и это главная причина – из-за того, что им приходится функционировать в ненормальной среде. Общественные отношения находятся в состоянии глобальной ломки, крайней неустойчивости, законы бессильны их упорядочить, направить в нужное русло. Юридические нормы не могут развязать тугие клубки возникающих противоречий и проблем. В этих условиях законы существуют как бы сами по себе, а жизнь течет сама по себе.

Абсолютизация права, наделение его чудодейственными свойствами сродни поклонению искусственно созданному идолу. Такое обожествление явления – это погружение в мир иллюзий. Отсюда – лавинообразный рост законов за последние пять – семь лет, поиск спасения именно в них. Однако полсотней или сотней законов положения не изменить, если только они не подкрепляются другими мерами. Законодательство и общественные процессы должны работать синхронно. Между тем нередко наблюдаются ситуации, когда юридические нормы либо забегают вперед, либо принимаются “вдогонку”.

Бывает и так, что законы, указы издаются с целью не их реального воздействия на общественные отношения, а снятия социальной напряженности, особенно как раз в социальной сфере. Такие акты носят в основном популистский или конъюнктурный характер и не дают решения проблем по существу, а загоняют их вглубь. Достигается лишь временный и обманчивый эффект. Потом эти проблемы возникают вновь, но уже в более острой форме.

В массовом сознании существует не только непонимание значения юридической формы, но и явное ее преувеличение. Иллюзии владеют многими, в том числе законодателями, которые убеждены, что с помощью законов одним махом можно реформировать страну[65].

Глава 22. Правомерное поведение

Поведение людей с юридической точки зрения может быть правомерным, неправомерным и юридически безразличным. Последнее никаких правовых последствий не порождает и никаким юридическим оценкам не подлежит.

Правомерное поведение – это, во-первых, процесс, в котором внутреннее состояние человека превращается в социально-значимые действия, под прямым или косвенным воздействием права; во-вторых, это сумма реальных поступков, соответствующих требованиям правовых норм.

С социально-политической точки зрения правомерное поведение всегда является желательным и допускаемым, а потому гарантируемым и охраняемым государством. Подавляющий объем правоповедения приходится на долю правомерных поступков. Труд, образование, участие в решении государственных дел и многое другое реализуется в актах правомерного поведения. С правомерным поведением связываются многообразные юридические последствия. Инициатива, добросовестность, дополнительные затраты времени, энергии придают правомерному поведению высшее качество, позволяющее говорить о правовой активности лица. Социально активное поведение иногда рассматривают в качестве одного из видов правомерного поведения. Наряду с ним выделяют положительное (привычное; конформистское (пассивное), как следствие приспособления личности к внешним обстоятельствам, к окружающим; маргинальное, построенное на мотивах страха и личных расчетов).

Мотивы, которые лежат в основе правомерных поступков, весьма разнообразны. Ими могут быть и понимание общественного долга, и подчинение личного интереса общественному, и патриотические побуждения. Но в то же время правомерные поступки могут совершаться под угрозой ответственности, из страха перед наказанием, из эгоистических стремлений. Правомерное поведение не перестает быть правомерным от того, что его субъективную сторону составляют социально порицаемые мотивы, если последние не выражаются в запрещенных законодательством поступках. Пресечению подлежит такое соблюдение и использование норм, которое преследует цель злоупотребления правом вопреки интересам других лиц (злоупотребление правом). Однако для этого нужны веские доказательства, так как существует презумпция правомерности поведения, не запрещенного правом (дозволено все, что не запрещено).

Признание поведения правомерным одновременно означает возможность защиты его со стороны государственных органов. Некоторые из них специализируются на охране прав субъектов правового общения и поэтому носят название правоохранительных органов. При оценке правомерного поведения проверяются:

а) знание участниками общественных отношений правовых норм;

б) отношение к правовым требованиям;

в) мотивы правомерных поступков.

В решении вопроса о виде и мере юридических последствий принимается во внимание весь состав правомерного действия: объект, объективная сторона, субъект, субъективная сторона.

Правомерное поведение зависит от ряда внешних и внутренних факторов:

1) объем и качество правомерного поведения увеличиваются по мере устранения общественных противоречий;

2) объем и качество правомерного поведения увеличиваются с повышением общей и правовой культуры;

3) объем и качество правомерного поведения возрастают по мере того, как правовые требования начинают совпадать с моральными нормами;

4) качественные характеристики правомерного поведения улучшаются по мере сближения интересов государства и населения;

5) положительные характеристики правомерного поведения возрастают по мере совершенствования законодательства, устранения пробелов в праве;

6) на качестве правомерного поведения отрицательно сказываются противоречия между потребностями, интересами, установками, убеждениями и знаниями адресатов права;

7) правомерное поведение активнее и качественнее, если совпадают интересы личности и цели законодателя, если психологическая установка адресата норм и его мировоззрение совпадают.

Схема 39. Правомерное поведение

РАЗДЕЛ VI. Философия государства

Глава 23. Гражданское общество и государство

§ 1. Понятие “гражданское общество”

Общество – форма существования человечества. Его следует определить не как множество людей, а как совокупность общественных отношений. Это выводит категорию “общественные отношения” на одно из ключевых мест в политической системе любой социальной теории, включая теорию права и государства. Такое положение обозначенного понятия определяется той ролью, которую общественные отношения объективно играют в формировании и развитии общества. Роль общественных отношений можно раскрыть, проанализировав их функции. Первая их функция заключается в том, что они являются первичным материалом социального организма. Вторая функция состоит в том, что их разновидности (производственные, политические, нравственные, юридические и иные отношения) образуют все социальные институты. Частная или общественная собственность – это не виды, не средства производства, не предметы потребления, а отношения между людьми по поводу производства, распределения, обмена и потребления, т.е. общественные связи между ними. Как и государство не сводится к своим материальным атрибутам (зданиям парламента, помещениям тюрем), ни к политической символике (гербам, флагам, гимнам), ни к механизму власти (чиновники, армия, полиция). Оно прежде всего политическая организация общества.

Третья функция общественных отношений состоит в том, что они обусловливают природу каждого исторически определенного типа общества. Четвертая функция общественных отношений состоит в том, что они обусловливают социальное положение каждого индивида. Общественные отношения существуют “до человека” в том смысле, что каждый индивид, появляясь на свет, уже застает всю систему социальных связей готовой. Она существует для него объективно, и изменить ее могут не усилия одиночки.

Разграничение процесса возникновения и процесса функционирования уже сложившегося социального института весьма существенно. В первом случае индивид еще не сталкивается с готовыми системами ценностей, норм, правил поведения. Более того, он сам принимает активное участие в их выработке. Естественно, что в первом случае число степеней свободы у него неизмеримо больше, чем во втором случае, когда социальный институт уже оформился, имеет официально (устав) или неофициально (обычай) принятые системы норм[66].