Поиск альтернатив: роль Атаульфа

Со смертью Алариха, по мнению М. Куликовски, все связи его войска с римлянами, все возможности получить от последних поддержку и покровительство были утеряны, и это отчетливо понимал преемник Алариха Атаульф[355]. С этого момента в источниках образуется сравнительная лакуна, поскольку основные хроники доведены лишь до падения Рима. Х. Вольфрам сетует на то, что авторы Восточной империи потеряли интерес к Западу, а предание, излагаемое Иорданом, страдает фрагментарностью[356]. Действительно, из слов Иордана нельзя понять, каким образом произошел переход власти к Атаульфу (regnumque Vesegotharum Atauulfo eius consanguineo et forma menteque conspicuo tradent)[357]. Можно предположить, что он был избран, как делают это Д. Клауде и, с осторожностью, Х. Вольфрам[358], однако в приведенном фрагменте речь идет о переходе власти и подчеркивается родство и внешнее сходство Атаульфа и Алариха, что подразумевает наличие принципа наследования. Вероятнее всего, что Атаульф действительно являлся единственной реальной кандидатурой в качестве преемника Алариха, поскольку, во-первых, последний не имел сыновей и братьев, и Атаульф оказывался наиболее близким родственником, а во-вторых, он был готом из числа ровесников и сподвижников Алариха, его доверенным лицом, возможно, предводителем традиционно дружественного клана и, по крайней мере, достаточно активным и предприимчивым человеком.

Последнее обстоятельство играло существенную роль в условиях, в которых оказалось войско Алариха – вестготы – в 410 году. Проблемы отношений с империей и обеспеченности продовольствием и припасами угрожали катастрофой и требовали скорейшего решения. По сообщению Иордана, Атаульф первоначально избрал достаточно простой вариант действий – разорил, «подобно саранче», Южную и Среднюю Италию, в том числе и снова Рим[359]. В отличие от Алариха, он не колебался в этом, поскольку не испытывал, очевидно, таких затруднений в идентичности и не стремился занять официальный пост в имперских структурах.

С самого начала своего правления Атаульф задает принципиально иную стратегию позиционирования себя и своего войска в потестарном поле поздней империи, нежели его предшественник. Его понимание империи более прозаично и утилитарно. Если Аларих, по всей видимости, не мыслил себя вне империи, то Атаульф воспринимает себя как вполне самостоятельную единицу, для которой империя – инструмент достижения высших целей. В этой связи показательна характеристика его взглядов, приводимая Орозием и растиражированная во всех соответствующих исследованиях: изначально Атаульф горел желанием превратить римскую державу в готскую, как по существу, так и по имени, а самому стать подобным Цезарю Августу, то есть императору; однако, осознав неукротимость готов и их неспособность подчиняться законам, он с течением времени решил оставить по себе славу хотя бы защитника Римской империи, если не ее преобразователя[360]. Делая скидку на особенности источника, следует заметить, что эта характеристика адекватно отражает тот курс, который избрал Атаульф во взаимодействии с империей, что отмечает и Х. Вольфрам[361]. Однако нельзя согласиться с Х. Вольфрамом в буквальном понимании данного фрагмента, считая, что Атаульф мечтал создать готскую государственность, Готию как страну готов. Орозий говорит о преобразовании существующей империи; Атаульф не стремится создавать новое или развивать традиционные готские системные институты. Утверждение, что он жаждет уподобиться Цезарю Августу, означает не стремление основать империю, а желание стать правителем, который бы был примером для всех потомков. Фактически, Атаульф предполагает лишь встать вместе со своим войском-вестготами во главе существующей империи, заменить собой римскую элиту.

Возможно, это он и имел в виду, разоряя в 410-412 гг. Италию и надеясь на ответную реакцию Гонория. Таковой не следовало, но и Атаульф, очевидно, не видел иных вариантов действий, будучи более тесно связан готской племенной традицией и сознанием, чем Аларих. Как свидетельствует Олимпиодор, выход ему подсказал Аттал[362], что само по себе свидетельствует, что при всей своей относительно крепкой племенной и родовой идентичности Атаульф допускал наличие римлян в числе своих ближайших советников и прислушивался к их советам. Очевидно, именно в это время до Италии дошли известия о благоприятном отношении галльского узурпатора Иовина к варварским племенам и их вождям. Перспектива договора и обретения полноценной и постоянной ресурсной базы в Галлии была намного вероятнее, чем в Италии, и Атаульф немедленно увел свое войско через Альпы. Следует отметить, что если для Алариха большое значение имели факторы статуса и легитимности императора, то Атаульф исходил, по-видимому, исключительно из прагматических соображений.

В то же время его примеру последовал давний враг Сар, которому нанес обиду Гонорий. Очевидно, Сар не имел сведений о передвижениях и соглашениях Атаульфа, поскольку буквально отправился на казнь. Это еще раз говорит о том, что для Атаульфа родовая идентичность являлась абсолютно приоритетной, поскольку, расправляясь с Саром, он рисковал желанным договором с Иовином. Впрочем, и этот союз долго не просуществовал: по свидетельству Олимпиодора, Атаульф сам разорвал отношения с Иовином из-за того, что тот сделал соправителем своего брата Себастиана[363]. Х. Вольфрам комментирует это событие как доказательство того, что в свое время Атаульф выторговал себе у Иовина какую-то часть имперских полномочий, которыми не захотел делиться[364]. Это предположение резонно, если понимать слова Орозия о стремлении Атаульфа стать цезарем буквально. Однако речь в данном случае скорее всего шла о неоговоренном одностороннем перераспределении полномочий и соподчинения: Иовин автоматически включил в договор с готами своего брата, что оскорбило Атаульфа. Кроме того, очевидно, что последний так и не получил от Иовина необходимого ему продовольствия – это явно из условий договора, предложенного Атаульфом Гонорию. По сути, Атаульф менял голову Иовина на хлеб и соглашение с Равенной[365].

Иовин (и голова Себастиана, что характерно – Атаульф неукоснительно мстил за оскорбления) был отправлен Гонорию, однако обещанного зерна вестготы так и не дождались. По словам Олимпиодора, у представителей Гонория и не было возможности его предоставить, и они тянули время, требуя выдать уведенную в плен сестру императора Галлу Плацидию[366]. Действительно, Гонорий не мог в этот момент обеспечить поставки зерна, поскольку Африка контролировалась узурпатором Гераклианом[367]. Атаульф ответил попыткой взятия Марселя. Х. Вольфрам считает, что это продолжение тактики кормления через грабежи, к которой Атаульф обращался в Италии[368]. Однако А. М. Хименес Гарника предполагает, что Марсель сам по себе был интересен Атаульфу, как центр торговых и финансовых потоков, а кроме того, главный порт Галлии, связывающий ее с Северной Африкой и африканским зерном[369]. Предположение, что из Марселя Атаульф планировал осуществить мероприятие, задуманное его предшественником – переправиться в Африку – исследователь считает маловероятным, поскольку в этом случае римляне бы, по его мнению, не сопротивлялись возможности столкнуть с ним очередного узурпатора.

Приведенный выше фрагмент Орозия А. М. Хименес Гарника считает свидетельством того, что Атаульф попал под сильное влияние аквитанской романской знати, рассчитывавшей сохранить римскую империю на галльской почве без контроля из Равенны. А. Р. Корсунский и Р. Гюнтер вообще расценивают все сообщения авторов V-VI вв. о стремлении готов к миру с империей как скорее экспликацию взглядов и настроений самих римлян, чем действительные намерения вестготских правителей[370]. Это подтверждают и слова Олимпиодора о том, что женитьба Атаульфа на Галле Плацидии осуществлялась по совету гало-римского полководца Кандидиана[371]. В отличие от большинства исследователей, М. Куликовски полагает трудноопределимыми изначальные мотивы этого брака, но долговременную выгоду Галлы Плацидии видит явно[372]. Другие авторы находят в этом событии отражение того изменения политики Атаульфа, о котором упоминал Орозий – ориентирование на поддержку и защиту римской империи вместо продвижения готского господства. Х. Вольфрам считает женитьбу на Галле Плацидии жестом примирения со стороны Атаульфа в адрес Гонория, который таким образом стал его родственником[373]. П. Хизер видит в этом стремление Атаульфа сделать карьеру при императорском дворе за счет отсутствия у Гонория законных наследников[374]. Однако наиболее интересную точку зрения высказывает Э. А. Томпсон, полагая, что Атаульф вынашивал грандиозный план интегрирования вестготов в римский социум; то, что стремился осуществить Аларих, его преемник надеялся достичь, породнившись с императорской семьей, и это его и погубило в конечном итоге, поскольку вызвало внутренний конфликт в среде вестготов[375].

Безусловно, необходимо учитывать фактор влияния романского окружения на Атаульфа – это влияние явно резко возросло с оседанием Атаульфа в Нарбонне, а затем в Барселоне; кроме того, Галла Плацидия, по словам Орозия, особенно помогала Атаульфу убеждением и советом в правлении[376]. Если не считать эти слова простым реверансом в сторону императорской семьи – а Орозий говорит о Плацидии исключительно в превосходной степени – то, возможно, именно она взяла на себя обязанность выстраивать отношения с романским населением подконтрольных Атаульфу территорий, действуя в рамках имперского мировоззрения и вовлекая в него своего мужа. Показателем этого нового курса является наречение сына от этого брака Феодосием – как подчеркивают Д. Клауде и П. Хизер, акт огромной символичности: принципиально значимое имя для римского императорского рода подразумевает прямые претензии на трон Западной империи[377].

Таким образом, Атаульф опробовал стратегию, ранее примененную Стилихоном – войти в элиту империи через прямое породнение с императорской династией. В случае успеха он действительно мог осуществить свою цель интегрировать свое войско в ряды римской аристократии, возможно, обновив или отчасти заменив ее своими сподвижниками без кардинальных структурных разрушений. Об этом говорит и Олимпиодор, свидетельствуя, что с рождением сына Атаульф стал особенно дружелюбен по отношению к Равенне[378]. Однако для Гонория подобное родство было неприемлемо, император не идет на переговоры.

А. М. Хименес Гарника полагает, что, при всем военном давлении, которое оказывал на Атаульфа Констанций, Равенна использовала вестготов для контроля над могущественными галло-иберийскими романскими родами во избежание появления очередных провинциальных узурпаторов – что наиболее удобно было делать именно из Барселоны, пограничного города и центра одного из таких родов – Ацилиев. Однако, в свою очередь, для этих родов перспектива появления среди них наследника императорской династии была неприемлемой, отчего они составили оппозицию Атаульфу[379].

Представляется, что и среди собственно вестготов Атаульф находил не всеобщую поддержку. Э. А. Томпсон отстаивает точку зрения о принципиальной и ожесточенной борьбе проримской и антиримской партий в готской среде, борьбе сторонников строгой законности и власти и защитников племенной свободы и традиции[380]. Подобные мотивы могли присутствовать, особенно в свете сближения Атаульфа с Галлой Плацидией, но ведущим параметром, определяющим поддержку вождя, была его успешность в войнах и статусные перспективы. Возможность попасть в окружение будущего легитимного императора, получить высшие посты в империи создавала для Атаульфа хорошую опору среди вестготской знати.

Но эта возможность исчезла со смертью маленького Феодосия. Постоянные уступки и поражения от Констанция, которому Атаульф даже не пытался противостоять, должны были серьезно подорвать его авторитет среди войска. Наконец, как отмечает П. Хизер, из-за блокады Констанцием основных портов и торговых центров вестготы снова лишились источников продовольствия[381]. Атаульф четко сформулировал свой курс в отношениях с империей и следовал ему настолько уверенно, что, очевидно, его положение оказалось напрямую зависящим от успешности этого курса. В результате он был убит в собственной конюшне[382].

Версии мотивов убийства в источниках отличаются, хотя сообщение об убийстве Атаульфа собственными доверенными людьми приводится и Орозием, и Филосторгием. Однако Иордан добавляет к этому, что убийцей был некий Эвервульф, мстивший королю за издевательство над своим небольшим ростом; сомнительная гипотеза, учитывая то, что, как тот же Иордан пишет чуть выше, Атаульф сам не отличался богатырской статью[383]. Большинство исследователей полагают наиболее достоверными сведения Олимпиодора, сообщающего о мести не за личное оскорбление, а за смерть вождя готского клана. Х. Вольфрам констатирует, что подобная ситуация говорит о присутствии в окружении Атаульфа людей из родов его бывших врагов[384].

Представляется, что Х. Вольфрам наиболее адекватно и емко отразил специфику идентичности вестготов при Атаульфе – это уже не столько этническая группа, сколько одна из партий, борющихся за власть в Западной империи[385]. Однако вестготы еще достаточно связаны с традиционным родовым сознанием, чтобы статус, авторитет, сохранение надлежащего лица и кровная месть определяли внутренние отношения между группами знати в войске Атаульфа. Таким образом, равно внешние и внутренние противоречия привели к убийству короля.