Восстание 391-392 годов и тренды готской идентичности

Эта политика оказывается лишь частично успешной, поскольку у Клавдиана встречаются сведения об упорной борьбе Феодосия и Алариха. Очевидно, именно Аларих возглавил в определенный момент оппозиционную римлянам часть готов и довел дело до открытых военных столкновений. Интересен тот факт, что первоначально в целом ряде сражений Аларих неизменно терпел неудачу, о чем с некоторым злорадством и пишет Клавдиан[141]. Х. Вольфрам датирует их 391-402 годами, в течение которых произошло пять битв между готами Алариха и римскими войсками, в каждой из которых он был побежден[142]. При этом удивителен тот факт, что каждый раз последствия поражений для готов и Алариха были минимальными.

Умиротворяющая политика Феодосия выражалась в числе прочего в игнорировании бесчинств, которые позволяли себе готы в отношении романизированного населения – по крайней мере, так это трактуют Синезий и Клавдиан. По сути, вся вина за разжигание войны возлагается Клавдианом на Руфина, консула и приближенного Феодосия, заключившего союз с варварами ради своих личных целей – за что Клавдиан называет его не иначе, как предателем[143]. Зосим поясняет, что Руфин нанял варваров, чтобы устранить своего противника при дворе, начальника конницы Промота – что те и осуществили[144]. Существенна разница в оценке событий этими двумя авторами: если в свете панегириков Клавдиана война 391-392 годов предстает как полномасштабное сражение эпического размаха, то Зосим говорит о нем лишь как о трагичной, но, по сути, незначительной придворной интриге. Ни один из них напрямую не упоминает в связи с этими событиями Алариха.

Предположение, высказанное Х. Вольфрамом (следующим в этом определенной традиции), о том, что Аларих возглавлял в это время группу готов, является дискуссионным. М. Куликовски и Г. Хальсал полагают, что никаких оснований для того, чтобы говорить о руководящей роли Алариха в этих событиях, нет, кроме общих слов Иордана о главенстве среди вестготов рода Балтов, что само по себе на тот момент маловероятно[145]. П. Хизер считает, что карьера Алариха и самостоятельное выступление готов под его командованием берут свое начало с 395 года, со смерти Феодосия, до этого же готов, по мнению исследователя, сдерживал договор[146]. Однако, участвовал Аларих в событиях 391-392 года или нет, в целом аналогия с более поздними столкновениями римлян с Аларихом в 395, 397 и 402 годах действительно прослеживается, что отмечают непосредственно источники. В каждом случае на грани полного уничтожения готы заключали с империей мирный договор.

Клавдиан возмущенно пишет о foedus’е 392 года, обвиняя Руфина, как инициатора мира, в тлетворном влиянии на императора, когда Стилихон уже был готов полностью уничтожить войска варваров[147]. Зосим вторит Клавдиану, недоуменно повествуя о назначении Руфина консулом сразу вслед за смертью Промота[148]. Учитывая резко негативное отношение обоих авторов к Руфину, скорее следует предположить, что именно заключением мира с варварами тот заслужил благосклонность императора. Недаром Иордан называет Феодосия поклонником мира и другом племени готов[149] ‑ очевидно, целенаправленность политики Феодосия была ясна, хотя и вызывала недоумение и недовольство современников. Иордан не приводит никаких свидетельств восстания готов во время правления Феодосия – но он, в отличие от других авторов, настроен апологетически по отношению к готам.

Вопрос о войне с готами в 391-392 годах представляется значимым в свете сохранения договора 382 года. Безусловно, этот договор, являлся ли он обычным foedus’ом или капитуляцией, был связан в глазах готов лично с Феодосием, и в этом смысле восстание Алариха в 395 году выглядит закономерным, поскольку оно последовало сразу за смертью императора ‑ последнее событие аннулировало в глазах готов существовавшее соглашение. В 391 году у готов не было подобного предлога, и в свете умиротворяющей политики Феодосия поводов к всеобщему восстанию тоже не обнаруживается. Клавдиан явно риторически гиперболизирует заслуги Стилихона, преувеличивая численность и опасность варваров. Он упоминает, помимо готов, и аланов, и гуннов, и сарматов, и гелонов, что заставляет Х. Вольфрама и П. Хизера говорить о явных литературных реминисценциях[150]. На основании количества разнообразных племен, указанных Клавдианом, О. Мэнхен-Хелфен полагает, что для подавления волнений среди готов были отозваны войска с границы, и это дало возможность задунайским варварам переправиться через Дунай и вмешаться в события[151]. Красноречие Клавдиана и лаконизм Зосима в равной степени затрудняют однозначную трактовку событий 391 года. Возможно, часть союзных готов была в них задействована с обеих сторон, пример Фравитты и Эриульфа показателен с этой точки зрения. Однако общего предводителя у варваров нет, состав их сил разнороден, мотивы неясны, и, если допустить вероятность прорыва племен из-за Дуная, становится понятным стремление императора заключить с ними foedus, распространить на них договор 382 года, и поощрение добившегося этого Руфина. В то же время нет свидетельств, позволяющих утверждать, что в результате событий 391 года были пересмотрены условия соглашения 382 года с готами, следовательно, речь вряд ли идет о массовом восстании готских федератов.

Напротив, наблюдается развитие тренда интеграции варварской элиты в правительственные и военные структуры империи. Об этом говорят примеры того же Стилихона, Гайны или Фравитты[152]. Е. Хрисос подчеркивает широкие возможности аффилиации варварских лидеров c имперскими институтами в этот период через военную службу в первую очередь[153]. Этот тренд представляется значимым в процессе готского политогенеза, поскольку непосредственно канализирует влияние имперских властных принципов на племенную традицию. В частности, в отношении готов широкие возможности интеграции открыли договор 382 года и, по всей видимости, осознанная политика Феодосия. Договор существенно отличался от предыдущих соглашений тем, что практически включал готское ополчение в состав регулярной армии, тем самым проецируя военную иерархию римлян на руководящие институты готов. Если до этого готская властная структура определялась кланово-родовыми принципами и личными военными успехами, то теперь ситуация усложнялась параллельным существованием римской офицерской карьеры, также дававшей власть над соплеменниками. Несмотря на то, что в сферу непосредственного управления и контроля со стороны римских чиновников готы не попадали[154], их участие в военных мероприятиях империи означало инкорпорирование в государственную структуру, в том числе и властную. Иордан сообщает о том, что Феодосий возглавил готские войска в своей борьбе с узурпатором Евгением в 392-394 году, указывая их численность в 20 000 воинов[155]. Цифра представляется завышенной, и вряд ли армия Феодосия состояла только из готов, однако существенно другое: по всей видимости, в этом походе и других ему подобных готы в той или иной степени вынуждены были перенять римскую систему армейских чинов и соподчинений. Более того, назначения императора отражались на авторитете в готской среде.