Второй поход в Италию: отверженные готы

Весной 408 года Аларих, очевидно, выполняет поручение и двигается с новыми войсками в Норик, на границу с Италией. Филосторгий и Зосим отмечают, что Стилихон своим приказом открыл для Алариха проход через Апеннины[301]; вместо инфернальной злонамеренности, которую они приписывают в этом Стилихону, разумнее предположить, что Стилихон ожидал силы Алариха и нуждался в них. Об этом свидетельствуют и действия Стилихона, и поступки Алариха. Как излагает Зосим, последний остановился в Норике и отправил гонцов к Стилихону с просьбой предоставить сумму, оплачивающую переход армии из Эпира в Норик и далее в Италию. Требование естественное для подчиненного офицера, вынужденного обеспечивать армию на марше всем необходимым; очевидно, у Алариха просто закончились средства, и дальше Норика он двигаться не мог. Он закономерно обращается к своему командующему, чтобы решить проблемы с войсковой логистикой.

Стилихон в этот момент не может лично распоряжаться столь крупными суммами и отправляется в римский сенат, чтобы утвердить через него выплату армии Алариха. Кроме того, он убеждает Гонория пропустить армию Алариха в Галлию для подавления восстания Константина, и император пишет готскому вождю письмо. Т.С. Бернс полагает, что в этом письме официально утверждалось назначение Алариха magister militum per Gallias[302]. Х. Вольфрам, рассуждая относительно суммы, запрошенной Аларихом – 280 000 солидов ‑ говорит, что ее было достаточно для проживания в течение года более 90 000 человек[303]. При том, что эта сумма могла быть завышена Зосимом, и в нее, по всей видимости, включались различные дорожные расходы, затраты на ресурсообеспечение, задолженности солдатам, аннона и т.д., численность армии Алариха остается достаточно внушительной. Возможно, большая часть суммы подразумевалась как расходы на оснащение и переброску этой армии в Галлию. Х. Вольфрам полагает, что Аларих так и не получил запрошенных денег; П. Хизер уверен, что, напротив, получил, но никак не отреагировал и поход не начал[304]. Исходя из слов источника – Зосима – скорее следует согласиться с первым.

В 408 году Аларих вновь после 401 года оказывается заложником внутренних пертурбаций в империи, теперь уже Западной. Вновь, добившись на римской службе карьерного продвижения, имея перспективу получить в управление богатую провинцию, он остается ни с чем. Это происходит из-за заговора против Стилихона и его убийства. Тем самым Аларих лишается своего командира, покровителя и человека, лично гарантировавшего федератский договор. Вместе со Стилихоном уходят и все планы, которые тот разрабатывал, в том числе и поход Алариха в Галлию. Более того, Аларих, как креатура Стилихона, теперь является персоной нон грата, в то же время командуя значительными воинскими силами. Италия же лишена значительной части своих легионов, разбитых в сражениях с Константином. Иначе, как угроза, Аларих и его армия императором восприниматься не может.

Очевидно, что образ Алариха в источниках значительно демонизирован и мифологизирован, поскольку все они создавались после взятия и разорения им Рима. Соответственно, его намерения и решения трактуются задним числом, исходя из призрака будущего взятия Рима. Однако чрезвычайно сомнительно, чтобы Аларих планировал поход на Рим в это время. Идея римской службы, идентичность римского официала явно имеет для него большой вес и задает ориентиры поведения и мотиваций.

Узнав о смерти Стилихона, Аларих отправляет послов к императору с предложением перезаключить договор теперь непосредственно с Гонорием практически на тех же условиях: обмен заложниками, выплата небольшой суммы и уход Алариха с армией обратно в Паннонию[305]. Последние два пункта подразумевают, во-первых, что Аларих так и не получил обещанных сенатом денег; во-вторых, что он понимал нестабильность ситуации и не желал ее расшатывать еще больше; в-третьих, он предполагал вернуться к статус кво 402 года, оставаясь резидентом и военачальником Иллирии, распуская, очевидно, армию и лишь компенсируя затраты на ее возвращение. Однако это предложение резко отвергнуто императором.

Причины такого решения не совсем ясны, скорее находясь в области эмоциональных мотивов, нежели рациональных. Аларих возглавляет на тот момент крупное военное соединение, и у императора нет сил, способных ему противостоять; чтобы собрать достаточно боеспособную армию, необходимо время. Тем не менее, Гонорий и Олимпий, занявший место Стилихона в качестве доверенного советника, сознательно идут на конфликт с Аларихом. Как замечает Т.С. Бернс, в качестве соратника Стилихона Аларих был вне прощения[306]. Это подтверждается словами Зосима о репрессиях, немедленно развернутых против не только близких и друзей Стилихона, но и в целом против всех, кто имел с ним какие-либо отношения. Кроме того, среди римлян вспыхивают антиварварские настроения, служащие причиной массовых погромов[307]. В этот период над общественным сознанием Западной империи довлеет непреходящий страх варварского вторжения, кратно усиленный недавним набегом Радагайса, падением рейнской границы и, что немаловажно, самим Аларихом в 401 году. В этих условиях неудивительно, что, вопреки резонам действительности, Гонорий предпочел – или был вынужден – идти на поводу общественного мнения и сделать неразумный, но очень популистский жест – объявить Алариху войну. Сам император, очевидно, был уверен в своих силах, затворившись в неприступной Равенне.

Характерно, что Аларих, в свою очередь, становится знаменем и покровителем для тех, кто пострадал от чисток и погромов – под его защиту стекаются многие жители Италии варварского происхождения. Хотя Зосим говорит о 30 000 таких последователей Алариха, П. Хизер усматривает в этом очередную контаминацию, считая, что таковых могло быть не более 10 000[308]. Даже эта численность может быть завышена, или в нее включены женщины и дети. Для Алариха это не столько поддержка, сколько обуза. Более того, исходя из его ориентиров на римскую службу, покровительство беженцам только компрометирует его в глазах Гонория. Тем не менее, очевидно, что помимо своего желания Аларих оказывается главным соперником римлян и правительства, символом свергнутого и отверженного правления Стилихона.

Осознав это, он прекращает бесперспективные попытки добиться мира. Зосим, несмотря на свою антипатию к варварам, отмечает, что поход Алариха на Рим начался как ответ на прямые военные приготовления Гонория. Аларих не чувствовал себя уверенно в этой ситуации, его амбиции не простирались в этот момент так далеко, чтобы становиться предводителем разгорающегося внутреннего раскола в империи. Однако он явно надеется, как и раньше, вынести из этого все возможные выгоды. Он отправляет гонцов в Паннонию за помощью к брату своей жены Атаульфу, в распоряжении которого, по словам Зосима, находится значительное количество войск готов и гуннов, но сам, не дожидаясь резервов, идет на Рим[309]. Возможно, Аларих пытается опередить Гонория в его военных приготовлениях.

Несколько странным представляется, почему целью Алариха стал именно Рим, а не Равенна, бывшая резиденцией императора. Это озадачивало и античных авторов, судя по цитируемому Сократом Схоластиком и Созоменом эпизоду с неодолимым влечением или голосом в голове Алариха, приказывающим идти на Рим[310]. Т.С. Бернс связывает маршрут похода Алариха – который был, как говорит Зосим, скорее не военным походом, а праздником – с ранней договоренностью со Стилихоном. На этой дороге армия была обеспечена припасами и продовольствием, города открывали ворота перед Аларихом как перед римским военачальником, следующим по запланированному маршруту[311]. Учитывая скорость продвижения Алариха, очевидно, что ему никто не препятствовал. Полномочия Алариха как magister militum еще оставались в силе. Пользуясь этим, он мог сохранить свою армию, которая так и не получила обещанных Стилихоном средств; дорога на Рим была открыта, поскольку большая часть римской армии находилась в Тицине (Павии). Впрочем, такая трактовка не согласуется с источниками, которые утверждают, что Аларих все разорял и сжигал на своем пути[312]. П. Хизер отмечает, что Аларих повторял свою тактику 401-402 годов, находясь в более выгодной позиции, чтобы выставить свои условия[313]. Легкость, с которой Аларих достиг Рима и осадил его говорит о том, что сопротивления на пути ему оказано не было.

Несмотря на то, что Рим не был готов к появлению врага, Аларих не выказывает намерения брать его штурмом. Он ограничивается том, что блокирует поступление продовольствия в город. Очевидно, разорение Рима не является для Алариха целью и приоритетом; ему нужен новый договор и статус, осада Рима должна подтолкнуть императора к принятию решения. Действительно, несмотря на ожидания римлян, император не посылает к ним на помощь войска и, судя по всему, готов пожертвовать Римом, но не заключать мир и не признавать Алариха. Возможно, Гонорий видит в Аларихе второго Стилихона, фигура Алариха ассоциируется в его глазах со всеми отрицательными чертами правления этого министра, и договоренность с ним означает отказ от всех перемен, ради которых совершался переворот.

Римляне в отчаянии даже обращаются к языческим богам за помощью, однако безуспешно, о чем с разной степенью сожаления повествуют и Зосим, и Созомен[314]. В конечном итоге они собирают посольство; характерно в этой связи, что, по словам Зосима, римляне не уверены в том, действительно ли именно Аларих осаждает город, или это иной друг Стилихона. Это говорит не только о запуганности и дезинформированности легендами и слухами, как отмечает Х. Вольфрам[315], но и о том, что и римляне видели в Аларихе в первую очередь соратника Стилихона, ведущего гражданскую войну с императором. Аларих здесь воспринимается не как самостоятельная фигура с собственными интересами, но как сторонник опального министра. Аналогично оценивается и его войско – речь не идет о нашествии готов, скорее это мятежная имперская армия.

Представляется, что такая оценка армии Алариха достаточно корректна на тот момент. П. Хизер, обстоятельно анализируя состав войска Алариха и, соответственно, его племенную идентичность, приходит к выводу, что большая его часть была готской, хотя в него также входили и представители аланов, гуннов и ряда других народов[316]. Следует согласиться, что значительная часть этого войска была именно готами, которые в принципе в этот период составляли основную военную силу империи, но если Аларих формировал свою армию в Иллирии как римский генерал, то по умолчанию в нее могли входить и римляне, и выходцы из любых других племен, расселенных в качестве федератов на этой территории. Поэтому, очевидно, не только в сознании современников, но и в действительности строго дефинировать армию Алариха по национальному и идейному содержанию вряд ли возможно. Очевидно, что она состояла из различных группировок с разными интересами. Ядро армии составляли готы самого Алариха, его родственники и личные соратники, а также роды, признавшие его вождем и королем. В ходе своего пребывания в Далмации, Паннонии и Эпире Аларих мог убедить вождей и старейшин других кланов федератов, как готских, так и аланских, гуннских и других, присоединиться к его армии в обмен на соответствующие выплаты, для чего ему и были необходимы средства от Стилихона. Вероятно, в качестве magister militum Иллирии он также мобилизовал какие-то регулярные римские части, размещенные в этой провинции. Наконец, после убийства Стилихона и погромов и чисток к нему пришли пострадавшие от такого перемены курса правительства, и речь в этом случае снова идет не о конкретном племени варваров, а о тех, кто был заподозрен в отношениях со Стилихоном. Хотя Зосим указывает, что это в первую очередь все-таки варвары, но происхождение этих беженцев, их корни не уточняются. В какой степени эти варвары романизировались на тот момент, сколько среди них было полукровок, как сам Стилихон, и, наконец, бежали ли к Алариху от преследований сторонники Стилихона римского происхождения – а таковые, безусловно, были – от всех этих факторов зависит состав армии, которая блокировала Рим. Зосим также утверждает, что после завершения осады к Алариху перебежали практически все римские рабы, увеличив его армию до 40 000 человек. Часть этих рабов принадлежала, возможно, к готам Радагайса, однако в целом их происхождение остается вопросом и, скорее всего, является достаточно разнородным. Это еще более способствовало размыванию структурной целостности армии Алариха. От состава армии зависит ее идентичность. Представляется, что в силу разнородности входящих в нее частей интересы и цели этой армии были слабо скоординированы. Аларих, таким образом, выступал в данном случае не только как король готов, но как представитель и агрегатор всех этих интересов.

Характерно отношение римлян к личности Алариха: как упоминает Зосим, убедившись, что именно Аларих осаждает город, римляне утратили волю к сопротивлению[317]. Это еще раз подтверждает то, что Аларих уже при жизни был мифологизирован в глазах римлян как неодолимый, жестокий и бескомпромиссный разоритель; кроме того, существенную роль в этом сыграла и развернувшаяся в этот период антиварварская истерия, заставлявшая применять к Алариху паттерн варвара в первую очередь, образ безликой разрушительной силы, кары господней, а не отвергнутого генерала, борющегося за восстановление своих прав и статуса. Зосим характеризует Алариха как грубого, самоуверенного и надменного лидера, следуя каноническому для римской историографии видению варварского поведения; однако здесь же отмечает длительность дискуссий в ходе переговоров с обеих сторон, что свидетельствует о готовности Алариха к подобным переговорам и, по крайней мере, его дипломатической искушенности и возможности добиваться с ним некоего компромисса.

Торг за Рим

Условия, на которых сошлись стороны, предусматривали выплату суммы, примерно в два раза превышающей ту, которую Аларих запрашивал ранее у Стилихона. Учитывая, что к армии Алариха присоединился за это время ряд отрядов, в том числе и вызванный из Паннонии Атаульф, это представляется оправданным и естественным. Х. Вольфрам полагает, что основным мотивом Алариха в определении размеров контрибуции являлись престижные потребности его людей[318]. Однако эти потребности в значительной степени определяли его статус как вождя и короля среди готов; его авторитет поддерживался победами и престижными дарениями. Очевидно также, что федераты, участвуя в походе, рассчитывали на некое жалование. Будучи одновременно и варварским вождем, и римским генералом, Аларих оказывался перед необходимостью обеспечивать оба этих статуса через соответствующие выплаты.

Исходя из сравнения требований Алариха можно заключить, что если войско, пришедшее с ним из Иллирии, было ориентировано на римскую военную службу, то отряды, с которыми он осаждал Рим, в значительной степени варваризированы по своим ментальным установкам, что выражается в требовании пурпурных одежд и перца, атрибутов престижа. При этом Аларих стремился сохранять дисциплину в своих войсках, тщательно предотвращая случайные грабежи – что говорит о его собственном стремлении сохранить репутацию именно римского полководца, а не предводителя варварского набега. Об этом говорит также и то, что, как свидетельствуют Зосим и Созомен, римляне для утверждения договора с Аларихом отправили посольство в Равенну к Гонорию – по настоянию самого Алариха, который хотел таким образом добиться с императором мирного договора[319]. Предложения Алариха при этом остаются неизменными: выплата оговоренных сумм, обмен заложниками и утверждение в должности magister militum. Характерно также и то, что Аларих ожидает утверждения императором этого соглашения, чтобы получить контрибуцию с римлян, то есть держится в рамках формальных имперских отношений, дистанцируясь от принципов варварского набега.

М. Куликовски справедливо отмечает, что Рим для Алариха был все же не конечной целью, вне зависимости от панических настроений самых римлян и демонизации готского предводителя, а площадкой для торга с императором[320]. Однако в Равенне все еще сохранялась напряженная атмосфера гонений на сторонников Стилихона. Очевидно, и Аларих продолжал рассматриваться императорским двором именно в этой роли; римское посольство, посредством которого Аларих пытался договориться о соглашении с императором, было практически обвинено в пособничестве врагу государства и в связях со Стилихоном; император сместил префекта Рима, также, по всей видимости, подозревая его в измене; в Рим отправляется военный отряд наиболее верных Гонорию солдат, нацеленный, возможно, не столько на противостояние Алариху, сколько на чистку рядов римской знати. Занятые гражданской борьбой и сведением счетов, император и Олимпий практически игнорируют Алариха, за исключением скорее символического выпада против Атаульфа, на который Аларих даже не счел нужным отвечать. Его более заботит представительство его интересов в Равенне, и следующее посольство уже охраняется отрядом его людей.

В Равенне же в это время происходит новый переворот, Олимпий теряет власть и бежит, соответственно, преследования сторонников Стилихона прекращаются. Однако должность magister militum Иллирии официально передана императором Генериду, другому комиту варварского происхождения, но близкому ко двору; таким образом, Аларих оказывается исключен из римской иерархии и не имеет в ней никакого статуса. Но император теперь более внимателен к его требованиям, чему способствует приход к власти при дворе Иовия, знакомого с Аларихом еще с времен Стилихона. Иовий берет на себя задачу заключить договор с Аларихом; император вызывает Алариха письмом, Иовий отправляется к нему навстречу; переговоры, таким образом, состоялись на относительно нейтральной территории, в Римини, недалеко от Равенны.

Аларих просит у императора неопределенную аннону и зерно, чтобы обеспечить свою армию – как небезосновательно предполагает Т.С. Бернс, в этот момент Аларих может сам не вполне представлять и контролировать численность своего войска[321] ‑ и возможность поселения своих воинов в обеих Венециях, Норике и Далмации. При этом необходимо заметить, что Далмация и Паннония и так на этот момент заселены готами и гуннами, а Норик отчасти им подконтролен. Венеции требуются, очевидно, для расселения той части армии Алариха, которая состояла из италийских варваров и беглых рабов; кроме того, как подчеркивают П. Хизер и Т.С. Бернс, контроль над Венециями означал контроль над свободным сообщением между Иллирией и Италией, а также доступность Равенны[322]. Это сделало бы Алариха фактическим диктатором Западной империи.

Наконец, самый существенный вопрос: о статусе самого Алариха. Из-за расхождения в основных источниках он трактуется по-разному. Созомен утверждает, что Аларих через Иовия требовал у императора пост magister utriusque militiae, высшую военную должность империи, до этого занимаемую Стилихоном; Зосим уточняет, что именно сам Иовий в частном письме предложил Гонорию этот вариант в расчете на то, что это позволит облегчить другие условия[323]. М. Куликовски полагает, что Аларих действительно намеревался стать прямым преемником Стилихона[324], однако Х. Вольфрам склонен считать, что амбиции Алариха все еще не простирались дальше сохранения статус кво, и он претендовал только на свой старый пост magister militum Иллирии, отданный Генериду[325]. Т.С. Бернс усматривает в данной коллизии, оказавшейся ключевой для дальнейших событий, исключительно недоразумение, связанное с Иовием: последний, как гражданский чиновник, мог не разбираться в военных должностях, и перепутал посты magister praesentalis I и magister utriusque militiae[326]. Именно последнее условие император воспринял болезненно, поскольку, только что с таким трудом выйдя из-под власти Стилихона, естественно счел, что Аларих стремится занять то же самое место при нем, в чем его изначально и подозревали. Иовий же, как считает Т.С. Бернс, в очередной раз доказал свою некомпетентность и глупость, вслух в присутствии приближенных Алариха зачитав письмо императора с отказом назначить не только Алариха на какой-либо пост, но и любых его родственников. Исследователь полагает, что это прозвучало исключительно оскорбительно для готов.

Аларих отреагировал немедленно, вновь направившись на Рим. Однако на полпути остановился и организовал очередное посольство к Гонорию, выдвигая намного более скромные требования: Норик для поселения и ежегодные выдачи зерна в размере на усмотрение императора[327]. Подобная импульсивность говорит не о характере Алариха, а скорее о его отношениях со своим окружением. Оскорбление, публично нанесенное ему и его роду Иовием, угрожало статусу и авторитету Алариха в глазах соплеменников, и ответный жест для него был необходим. Но также очевидно, что Аларих приложил максимум усилий, чтобы этот поход остался не более чем жестом. Несомненно, что его собственные цели не изменились: он продолжал добиваться союза с Равенной любыми путями, в том числе идя на большие компромиссы.

При наличии в его распоряжении значительных сил, это, как отмечает П. Хизер, странно и удивительно даже для современников. П. Хизер предполагает, что Аларих расценивал ослабление империи исключительно как временное явление, отсюда союз с ней был для него абсолютным приоритетом[328]. Очевидно, для Алариха, как и многих других варваров, империя представлялась исключительно древней, вечной и могущественной за счет подавляющего цивилизационного потенциала. Т.С. Бернс склоняется к тому, что на решение Алариха повлияли известия о призыве на службу к Гонорию отряда гуннских федератов из Паннонии[329], хотя О. Мэнхен-Хелфен уверен, что, судя по отсутствию упоминания об этом отряде в дальнейшем, его численность не могла превышать нескольких сотен всадников[330]. Более вероятной представляется точка зрения Х. Вольфрама, в целом разделяемая и Т.С. Бернсом: основной проблемой Алариха было снабжение и продовольствие для армии[331]. Именно это делало его положение критичным, а такие центры, как Равенна и Павия, Аларих явно не решался штурмовать.

Резкий отказ Гонория от любых переговоров свидетельствует о том, что император понимал трудности Алариха и рассчитывал ими воспользоваться. Иначе расценить это решение невозможно, поскольку, исходя из данных источников, Аларих практически отказывался от всех своих требований, балансируя на грани капитуляции. Аларих не видит иных вариантов, кроме как снова идти на Рим. Для него уже очевидно, что сам Рим как предмет торга и шантажа императора не представляет ценности; однако он остается центром империи, кульминацией возможных достижений и средоточием властных структур.

Как замечает М. Куликовски, Аларих достаточно долго находится на службе и Востока, и Запада, чтобы понимать, насколько значима узурпация, и каким образом она осуществляется[332]. Не находя рычагов давления на Гонория, Аларих создает своего собственного императора в Риме, полностью сообразуясь с легитимной традицией избрания императоров через сенат. Огромный пиетет Алариха по отношению к империи очевиден, его многократные попытки добиться соглашения с Гонорием говорят о том, что ранее у него не возникало мысли возвести на трон собственного императора. Гонорий являлся значимой фигурой для Алариха еще и в силу того, что был сыном Феодосия; кровно-родственные связи играют существенную роль в видении готами своих отношений с империей. Феодосий заключил с готами в свое время foedus; Аларих переносил некие взаимообязывающие отношения с отца на сына. Очевидно, что возведение на престол альтернативного императора для Алариха было крайней мерой. Несмотря на то, что с узурпациями он был непосредственно знаком (воюя с Евгением при Феодосии), в его собственной практике и опыте взаимодействия как с Восточной, так и с Западной империями случаев возведения генералами-варварами императоров на престол не было. Следует предположить, что фигура императора в глазах варваров имела сакральную нагрузку, возможно, большую, чем с точки зрения самих римлян.

В связи с вышеизложенным представляется маловероятным, что Аларих полностью самостоятельно пришел к мысли инициировать узурпацию. На протяжении полутора десятков лет он демонстрировал верность одной стратегии получения желаемого от имперских властей – через набеги, угрозы, шантаж. Растерянность Алариха в ситуации, когда эта стратегия не сработала, очевидна. Мысль об узурпации скорее могла прийти в голову римлянину, нежели варвару. Возможно, она была подсказана Алариху одним из его приближенных-римлян или сильно романизированных варваров – из числа бежавших к нему рабов или сторонников Стилихона; возможно – самим Атталом, когда тот участвовал в посольстве от Алариха к Гонорию. Кандидатура Аттала, на тот момент префекта Рима, представляется наиболее очевидной, и, возможно, Аларих вспомнил о самом заметном и активном участнике переговоров с его стороны в Равенне.

Так или иначе, Аларих в ходе переговоров с римским сенатом добился возведения Приска Аттала в сан императора – то есть, ведя исключительно лояльную политику по отношению к Риму, как считают Х. Вольфрам и П. Хизер[333]. Источники и другие авторы указывают на то, что Аларих прямо приказал или вынудил сенат это сделать[334]. Тем не менее, толерантное отношение сената и римлян к Атталу говорит о том, что это фигура компромиссная, пользовавшаяся определенной поддержкой и внутри города. Более того, Аттал проявляет себя отнюдь не как марионеточный правитель. Он делает амбициозные заявления о восстановлении империи и предпринимает к этому реальные усилия. Аларих получает от него то, что хотел – официальный пост в римской армии.

Т.С. Бернс трактует данные Зосима и Созомена как распределение высших командных постов между людьми Алариха и римлянами: Аларих назначен magister praesentalis I, Валенс, предводитель римского гарнизона – magister praesentalis II, Атаульф – comes domesticorum equitum[335]. Таким образом, Аттал обеспечил себе поддержку одновременно и готов, и римлян. Тем не менее, Х. Вольфрам полагает, что Аларих был глубоко разочарован в новом императоре из-за подобного разделения власти, а также назначения на посты префектов претория и города представителей антиварварской партии[336]. Последнее, однако, представляется неудивительным, поскольку на гражданские должности варваров никогда не назначали, и они сами к этому не стремились; среди же римских сенаторов после чисток Гонория и двух осад Рима вряд ли было много сторонников варваров.

Решения Аттала также делают оценку его как марионеточного правителя необоснованной. Несмотря на разумные с военной точки зрения предложения Алариха отправить его вместе с войском на покорение Африки, Аттал удерживает его при себе и отправляется совместно с Аларихом брать Равенну. Х. Вольфрам считает, что главную роль в этом решении Аттала сыграло недоверие между ним и варварами, которых он не хотел выпускать из-под непосредственного контроля как свою главную опору[337]. Это резонно, однако действия Аттала говорят скорее о его приоритетах: взятие Равенны и ликвидация опасности со стороны Гонория очевидно представлялись узурпатору более первостепенными, нежели решение проблемы обеспечения Рима африканским зерном. Аларих, сам не решившийся штурмовать Равенну, и на этот раз не испытывал энтузиазма относительно перспектив подобного предприятия. Однако, судя по тому, что Аттал настоял на своем, Аларих воспринимал его как своего законного и легитимного императора, по мере сил стараясь повиноваться его приказам. Лояльность Алариха и в этом случае непоколебима.

Гонорий, несмотря на неприступность Равенны, чувствует себя в настолько безвыходном положении, что предлагает разделить империю между ним и Атталом, а получив отказ, собирается бежать в Константинополь – это свидетельствует о том, что Аттал верно оценил обстановку. Спасением для Гонория и крахом надежд Аттала оказываются внезапно прибывшие в Равенну с востока легионы. Кроме того, Аттал с исчерпанием запасов зерна в Риме и отсутствием успехов в Африке лишается поддержки римских сенаторов.

Источники расходятся в оценке судьбы Аттала: Зосим утверждает, что Аларих лично сорвал с него императорские инсигнии и отослал Гонорию, Созомен трактует это событие как произошедшее по общему согласию, в присутствии всех заинтересованных сторон, как самостоятельное отречение Аттала, Филосторгий приводит обе точки зрения[338]. Позиция Созомена выглядит наиболее корректной – очевидно, что декоронация Аттала происходила по взаимной договоренности, церемониально, и Аларих стремился и в этом случае соблюсти необходимые формальности по отношению ко всем заинтересованным сторонам. Его собственные интересы не изменились: он вернулся к идее заключения договора с Гонорием, и в этот раз тот был намного более расположен к позитивному их исходу. Очевидно также, что вопрос со снабжением армии Алариха Атталом так и не был решен, что заставляло готов спешить с договоренностями[339].

Для Алариха все складывалось благоприятно, однако в процесс переговоров неожиданно вмешался его соперник и конкурент Сар. П. Хизер обоснованно предполагает, что Сар был одним из представителей готской знати, выступавших против Алариха в 390-х и оспаривавших его права на власть[340]. Действительно, клановое соперничество в готской среде переносится и на отношения с империей. Командные должности в имперских структурах были равным образом показателем статуса для всей готской знати, и Сар в этом смысле добился большего, нежели Аларих, поскольку до этого старательно служил Гонорию. Он неудачно воевал против Константина в Галлии[341], имея, как предполагает Т.С. Бернс, должность magister militum, и потеряв ее из-за поражения[342], а в момент переговоров Алариха и Гонория, по словам Зосима, находился с небольшим отрядом недалеко от Равенны и не подчинялся ни тому, ни другому. Такая ситуация неудивительна, поскольку убийство Стилихона и последовавшие за этим беспорядки практически лишили Италию сколько-нибудь организованного управления. Сар с оставшимися верными ему людьми, очевидно, представителями его клана и традиционно связанных с ним, выжидал исхода противостояния.

Характерно, что клановая вражда между готами оставалась в этот период существенным движущим мотивом, определяющим их поведение. Если стремления Алариха и были полностью подчинены желанию добиться успехов в римской иерархии, то про врагов среди соплеменников он тоже не забывал. Или же, что более вероятно, этого не давал ему сделать Атаульф, не столь тесно и активно вовлеченный в сферу отношений с римлянами и поэтому имевший иные приоритеты. По словам Зосима, именно Атаульф преследовал Сара по причине давней вражды, что заставило последнего окончательно сделать выбор в пользу Гонория[343]. Однако перспектива примирения Гонория и Алариха создавала для Сара опасность оказаться обойденным и вновь отверженным.

Оба основных источника данных об этих событиях, Созомен и Филосторгий, рисуют картину конфликта по-разному. Созомен говорит о внезапной атаке людей Сара на армию Алариха и кровавой резне, Филосторгий упоминает вызывающую и порочащую Алариха речь, произнесенную лично Саром на переговорах в присутствии всех заинтересованных сторон[344]. Соответственно, исследователи придерживаются и той[345], и другой версии[346]. Возможно, имело место и то, и другое – Сар совершил набег на лагерь Алариха и, вызванный на суд императора, произнес там оскорбительную речь. Так или иначе, источники единогласно отмечают, что взбешенный Аларих немедленно прервал переговоры и снова направился на Рим.

Повторяется ситуация разрыва соглашения из-за оскорбления, каждый раз в адрес Алариха. Несмотря на то, что Х. Вольфрам и Д. Клауде считают, что инициатором прекращения переговоров выступает император, вдохновленный успехом Сара, источники указывают на Алариха, и в данном случае нет оснований им не доверять. Оскорбление, ставящее под сомнение верность своему слову, личный и родовой авторитет, воспринималось Аларихом очень остро – как, вероятно, и всеми готами. Сар, будучи готом, это знал и понимал, отсюда его речь, построенная на обвинениях в предательстве и выражении недоверия, могла возыметь более разрушительный эффект, чем любое открытое нападение. Исходя из этого, следует предполагать, что именно Аларих, не видя возможности сохранить лицо в этой ситуации, продолжая переговоры, принимает решение окончательно от них отказаться.

Это было катастрофой и крахом – в первую очередь не для Рима, а для самого Алариха. Как подчеркивают П. Хизер и М. Куликовски, взятие Рима означало признание Аларихом неудачи всей его жизненной стратегии ‑ интеграции в римский социум, формирования легитимных взаимовыгодных и обязывающих отношений на основе взаимного признания властных традиций и иерархий[347]. Само по себе взятие Рима действительно выглядит скорее символическим актом, учитывая также и то, что ворота Алариху открыли изнутри. Хотя Х. Вольфрам призывает не недооценивать жертвы и разрушения[348], Т.С. Бернс отмечает, что сами римляне и римская армия расценивали взятие Рима в 410 году как очередной акт гражданской войны, а не как некую победу варварства над цивилизацией[349]. Однако благодаря его символичности в контексте идеологического дискурса того времени, это событие было в огромной степени мифологизировано уже современниками. Эта мифологизация напрямую затронула и фигуру Алариха, к середине V века превратившегося из неудачливого вождя и генерала в проводника сверхъестественных карающих сил, как для христианских, так и для языческих авторов.

Этому в немалой степени способствовала скорая смерть Алариха, создавшая впечатление, что разорением Рима он исполнил свою миссию на земле. Можно предположить, что эти два события действительно связаны – Аларих после разграбления Рима так и не смог найти свое новое место в складывающейся в империи ситуации, он и его войска оказались изгоями, и степень фрустрации Алариха, судя по его отчаянным и малопродуманным решениям, была исключительно высока. Взятие Рима для него было, очевидно, способом на некоторое время успокоить войско, доказать свой авторитет как вождя и командующего, добиться легкого успеха – но по существу положение Алариха это событие нисколько не улучшило. Исходя из того, что готы всего три дня оставались в городе, можно предположить, что Алариха интересовало и заботило совсем иное.

Х. Вольфрам в этой связи считает, что проблемы со снабжением оставались для Алариха наиболее актуальными, разграбление Рима их не решило[350]. Кроме того, даже само это разграбление П. Хизер называет самым цивилизованным за всю историю города, аргументируя этот тезис сравнением с другими случаями взятия Рима[351]. Возможно, здесь исследователь несколько утрирует свой взгляд, однако необходимо признать, что, в соответствии с Орозием, Аларих организовал разорение Рима максимально корректно по отношению к населению, приказав воздерживаться от кровопролития и разрушения христианских святынь[352]. Даже теперь он не сжигал за собой мосты, избегая компрометировать себя в глазах римского населения, очевидно, в перспективе надеясь на мир. Но от Гонория не последовало никакой реакции, и Аларих в поисках возможностей спасти своих людей от голода, направляется в Южную Италию, намереваясь оттуда переправиться на Сицилию, а затем – в богатую зерном Северную Африку. Однако и этот его план потерпел неудачу, поскольку решение Алариха было скорее жестом отчаяния, нежели действительно осуществимым мероприятием[353]. Скорая смерть Алариха в свете такой череды неблагоприятных для него событий, возможное разочарование в нем его окружения, но самое существенное – его самого, представляется неудивительной.

Итоги главы

Аларих – одна из наиболее заметных фигур варварских полководцев на службе Рима. Как отмечалось в предыдущей главе, его стратегия взаимодействия с готами и империей оказалась наиболее выигрышной. Двойная идентичность в том виде, который осуществил Аларих, способствовала достижению им собственных целей и приоритетов – которые, в свою очередь, сама же и определяла. Однако, как показала практика, подобный механизм имел свои пределы прочности и адаптивности. Стремясь к автономности, одновременно сохраняя место в структуре имперского командования, Аларих вступал в системное противоречие с унитарным принципом организации империи. Римляне видели в нем в первую очередь варвара, а уже во вторую – имперского командующего. Опасения, во многом обоснованные, которые вызывал у имперского правительства Аларих и его войска, определяли отношение к его амбициям как на Востоке, так и на Западе. Недоверие к Алариху, закономерно проистекающее из методов, которыми он пользовался для осуществления своих требований и запросов, становится главным камнем преткновения при переговорах с ним.

Тем не менее, несмотря на ограниченную эффективность этих методов – походов с целью демонстративного шантажа и бравады – Аларих не в состоянии от них отказаться. Вероятно, главную роль в этом играет варварская идентичность его самого и его людей, сохраняя которую, они вынуждены действовать в рамках системы определенных принципов и норм. В этом контексте неудивительно, что Аларих, после нескольких взаимных проб сил, находит общий язык со Стилихоном, который также является варваром по происхождению. Стилихон же, в свою очередь, использует возможности Алариха, удовлетворяя взамен его основные потребности – статус и относительную самостоятельность. Однако этот устраивающий обе стороны баланс разрушается со смертью Стилихона, что заставляет Алариха вернуться к своей прежней тактике походов с целью утверждения условий договора.

Более того, он вынужден это делать в условиях, когда его армия пополняется не только готами, но и прочими федератами и собственно регулярными войсками, собранными по приказу Стилихона. В раздираемой политическими противоречиями и борьбой Италии Аларих становится лишь очередной фигурой в партии, разыгрываемой императором, его фаворитами, римским сенатом и патрициями, романизировавшимися варварами и т.д. В таких условиях интересы собственно Алариха и его окружения отходят на второй план. Тем не менее, он всеми доступными для него способами пытается найти возможность заключить желанный договор и восстановить свой статус в римской среде. При этом он пользуется поддержкой сил, конфликтующих с императором, однако при первой возможности стремится найти мирное решение и признать верховенство Гонория. Амбивалентность и кажущаяся непоследовательность поведения Алариха определяется все более явно намечающимся конфликтом между готской и римской идентичностями, между целями и средствами, между задачами и методами.

Как замечают Х. Вольфрам и Т.С. Бернс, роль Алариха не в том, что его стратегия отношений с империей оказалась в итоге выигрышной – но он создал ядро народа и легенды, вокруг которого сформировалось новое общество – вестготы[354]. Действительно, говорить о существовании вестготов как народа до походов Алариха не приходится, вестготы формируются именно как его войско, с которым он подобно Моисею ходил по Италии в 408-410 гг. Попытка П. Хизера хотя бы с приближенной точностью рассчитать состав этого войска упоминалась выше, но с уверенностью можно говорить лишь о том, что этот состав был достаточно синкретичен, включая и готов, и гуннов, и аланов, и римлян, и неизвестное количество представителей других племен и народов. Аларих же стал для этого войска легендой-прародителем, основой племенного предания и, таким образом, символом идентичности. По сути, вестготы формировались как люди Алариха. Сам же он, несмотря на то, что в сравнении с другими современными ему римскими военачальниками варварского происхождения, выступал как независимый и успешный полководец, итогом своей жизни доказал, что избранная им стратегия инкорпорирования готов и готской элиты в римскую системную иерархию имеет лишь частичный успех и, доведенная до завершения, оказывается неприемлема ни для готов, ни для римлян.