Условия для развития инвестиционного поведения населения в советский период

Период с начала XX в. до перестройки характерен люмпенизацией масс и формиро­ванием соответствующего массового сознания.

Человек с психологией люмпена патологически не приемлет всякую собствен­ность. В его глазах любое богатство не должно принадлежать кому-либо. Оно может быть только объектом дележа. Лишь уравнительное распределение должно быть пра­вилом общественных отношений и социальной справедливости. И в таком подходе есть своя логика. Тот, кто не в состоянии обеспечить себя, должен жить за счет других — неважно, каким путем это достигается.

Особенно быстро этот процесс пошел в начале 20-х гг., когда социально-культур­ный кризис в России достиг своего апогея. Гражданская война, эмиграция, еврей­ские погромы, голод унесли 15-16 млн человеческих жизней.

Опора на сознание «бедного», «обездоленного» пролетария, близкое люмпену, привела к быстрому уничтожению дворянства, купечества и их традиций, кроме

того, коллективизация уничтожила не только зажиточных крестьян, склонных к личному ведению хозяйства, — кулаков, но и просто способных прокормить самих себя — середняков.

Создалась социальная легко управляемая система, представлявшая общество со­ветских людей, каждый из которых был винтиком социалистического механизма.

Великая Отечественная война, послевоенные годы также не давали возможности для проявления какого-либо экономического поведения людей. Только после смер­ти Сталина появились лазейки для поведения, преследующего в качестве цели улуч­шение своего материального положения. Однако его еще трудно назвать инвестици­онным.

Примерно с конца 50-х гг. начинает формироваться бюрократически-мафиозное поведение в среде номенклатурной элиты. Точное определение численности допере­строечной элиты до сих пор затруднительно из-за неснятого покрова секретности. По оценкам западных специалистов, партийная номенклатура с семьями в 1970 г. составляла 3 млн чел. (1,5 % населения). Общая численность управленческого слоя в СССР с семьями накануне перестройки оценивается в 18 млн чел., или 6 % населе­ния.

За годы советской власти народно-хозяйственный комплекс СССР функциони­ровал, как имперская модель. Индустрия оказалась сконцентрированной вокруг во­енно-промышленного комплекса и осуществлялась за счет подавляющей части насе­ления.

Оборонный сектор к началу перестройки поглощал 22-28 % валового националь­ного продукта страны. В1991 г. на военные нужды прямо или косвенно работало 80 % мощностей машиностроения. При этом развитие хозяйства происходило по тради­ции экстенсивным путем за счет вовлечения в производство во все больших масш­табах природных и людских ресурсов. Любой руководитель госпредприятия обе­спечивался бесплатно предоставляемым государством производственным фондом и финансовыми средствами, что подавляло инициативу и ответственность, выра­щивало инфантильное отношение к средствам.

Какое-либо проявление инвестиционного поведения — вложение денег в новое оборудование, технологии, в людей (повышение оплаты труда или строительство социальных объектов), всегда означало более напряженные плановые задания, кото­рые не компенсировались адекватным ростом вознаграждения. Научно-технические прорывы обычно имели место лишь в сферах, напрямую связанных с военными нуж­дами, и достигались ценой колоссальных затрат средств без учета их реальной отдачи.

Советская система хозяйства всегда строилась на принципах распределения средств из центра. В результате не производство определяло распределение, а наобо­рот. Распределялось все — фонды, ресурсы, квартиры, премии, гвозди, почетные грамоты... При этом наибольшие права имели те, кто был ближе к центру, — номенк­латура (1,5-2 % населения), доходы которой в 20-25 раз превышали заработки низ­ших слоев. Следующим был так называемый советский средний класс. Во-первых, это управленцы, формально не входящие в номенклатуру (крупные чиновники, хо­зяйственники и т. д.), имевшие возможность извлекать высокие доходы. Во-вто­рых, ведущие специалисты (инженеры, писатели и т. д.), а также работники торгов­ли, снабжения и общественного питания (10 % занятого населения), из которых примерно 1 % составлял группу, по доходам близкую к номенклатуре. Наконец, срав­нительно высокие доходы имели люди, работавшие на Севере и за границей.

В целом 6-7 % населения имели доходы, близкие к номенклатуре. Потом шли остальные. Примерно */₃ ^{из них} зарабатывали от 50 до 100 руб. в месяц на человека, еще одна треть — от 100 до 150 руб. и, наконец, последняя треть — от 150 до 250 руб. (данные на 1987 г.). При сопоставлении с тогдашними ценами (холодильники — 350 руб., женские сапоги — 150 руб. и т. д.) становится ясно, что такие доходы удовлет­воряли лишь скромные потребности в питании и одежде. Иными словами, ²/₃ совет­ских людей жили у черты бедности и лишь четверть несколько отдалялась от нее.

Как в такой обстановке формировалось инвестиционное поведение? Подавляю­щее большинство людей существовали на зарплату и пенсии. Побочные доходы (ин­дивидуальная трудовая деятельность, приусадебные участки и т. д.) до середины 80-х гг. занимали лишь незначительную часть семейных бюджетов. Массовое инве­стиционное поведение выражалось в форме откладывания денег на текущие дорого­стоящие покупки: телевизоры, мебель, летний отдых и т. д. Деньги вкладывались в единственный государственный источник сбережений — сберкассы, где процент по вкладам был чрезвычайно низок (0,3 % в месяц от вложенной суммы). При этом, чтобы жить на проценты по вкладам на уровне тогдашнего среднедушевого дохода (125 руб.), человек должен был копить соответствующую сумму 500 лет. Поэтому для основной массы трудящихся (90-95 %) сбережения в сберкассах не превышали 1-4 % постоянного дохода, а общий денежный объем составлял лишь половину общей суммы вкладов. Зато другая половина (около 40 %) приходилась всего на 3 % вкладчиков, причем 1 % из них аккумулировал до трети этой суммы.

Не страшен факт самого социального неравенства 20 : 1 (хотя ситуация становит­ся опасной, когда при этом декларируется всеобщее равенство), главное в наполне­нии второй цифры, уровне благосостояния низших и средних групп, которое в раз­витых странах было намного выше, чем в СССР.

Итак, при резкой разнице в доходах между высокодоходной частью населения и остальными в Советском Союзе наблюдался еще один весьма важный момент для формирования особого инвестиционного поведения. Речь идет о тяге к уравнитель­ности в среде «остальных». До середины 50-х гг. соотношение 10 % высших и низких доходов доходило в народном хозяйстве до 8 : 1. Но в 60-70-х годах, когда был взят курс на социальную однородность общества, этот коэффициент составлял уже 3-4:1. Данная тенденция весьма плачевно сказалась на экономическом поведении в целом и трудовой мотивации в частности. Зачем профессионально совершенство­ваться, если все равно получаешь столько же, сколько начальник. В результате в стадии «развитого социализма» больше половины работников народного хозяйства составлял неквалифицированный персонал.

Примерно с середины 70-х гг., когда, по мнению многих ученых, обозначились признаки социально-экономической деградации в стране, возникает особая форма инвестиционного поведения, связанная с вложением средств в теневую экономику. Она держала на плаву дисбалансированный хозяйственный механизм громадных ресурсопоглощающих отраслей тяжелой индустрии и военных производств. В 1981— 1985 гг. начались абсолютное сокращение капиталовложений и резкое снижение темпов роста национального дохода — с 7,2 % в 1951-1960 гг. до 0,6 % в 1981-1985 гг.

Теневая экономика — нелегальное производство потребительских товаров — не только вносила начала экономического плюрализма, но и усиливала криминальные тенденции. В массовых масштабах росло использование в личных целях и хищение государственного имущества с целью перепродажи, возникла смычка некоторых

групп чиновников, хозяйственников и работников торговли, наживавших огром­ные деньги на незаконных операциях.

Заработанные «теневые» деньги советской элиты требовали срочной легализа­ции. Перестройка создала благоприятные условия для открытой демонстрации все­му населению богатств элитной горстки.