На Западе интерес к модели человека в различных экономических теориях достаточно повысился начиная с 60-х гг. XX в. 23 страница

j    воде"; рабочему народу была дана возможность являться со всякими жалобами на хозяев

I   прямо в губернаторскую канцелярию; вследствие этого... престиж хозяйской власти был

I   поколеблен совершенно, а всевозможным доносам и жалобам не было и конца; вызовы
|    на личную расправу стали делаться и на утро, и на вечер, при этом вызванным нередко
!   приходилось по 5-6 часов дожидаться со страхом решения своей участи, не зная даже
|    повода, послужившего к вызову...

I   Дерзость в обращении с явившимися к Закревскому лицами была отличительной чер-

|    той в его действиях; с лицами купеческого сословия он вел разговор обыкновенно на

I   "ты"... требование унизительного раболепства, оскорбительного для каждого порядочно-

|    го человека, не находило границ; в подававшихся прошениях, требовавших удовлетворе-

|    ния в силу закона, требовалось постоянное унижение себе выражениями типа "прошу об

|    оказании начальнического милостивого внимания". Закревский был тип какого-то ази-

|    атского хана или китайского наместника, самодурству и властолюбию его не было

!   меры...»

Еще один пример издевательства чиновников над купечеством: известны много-| численные добровольные пожертвования российского купечества на образование, богадельни и т. д., однако из свидетельств очевидцев выяснилось, что эти добро­вольные пожертвования зачастую просто выколачивались чиновниками под стра­хом различных наказаний за неповиновение.

j j В 1848 г. добровольных пожертвований на дела призрения и образования в Москве стало

II  не хватать. Тогда правитель Москвы Закревский взял у главы купеческой управы

I   В. Некрасова списки о состоятельности купцов. «Закревский начал вызывать к себе

!   купцов. После соответствующего шантажа купцы подписывали документ о доброволь-

]   ном пожертвовании на сумму 25 руб. (по тем временам — большие деньги). В результате

|    после данной кампании было доложено Государю о сделанном купечеством доброволь-

I \ ном пожертвовании, и за это была объявлена Высочайшая благодарность».

Такое отношение к купечеству бытовало в Москве. Нетрудно догадаться, какие испытания выпадали на долю предпринимателей в отдаленных от столицы городах. Самодурство и издевательство над купечеством городов имело под собой не только психологическую мотивацию самоутверждения местного начальства, но и чисто корыстные — материальные, мотивы. Например, всевозможные препоны в виде рас­поряжений типа «о сокращении потребления дров» или «о немедленном уничтоже­нии имевшихся на рынках плотов» и т. д. заканчивались, когда вконец вымотанный купец находил или специального посредника, или камердинера градоначальника, коему вручалась взятка.

По приведенным примерам становится окончательно понятно, почему купцы так рвались во дворянство.

Крестьянское инвестиционное поведение до середины XIX в. полностью опреде­лялось крепостным правом.

Помещикам было очень выгодно поощрять в среде своих крепостных предприни­мательскую деятельность, дающую огромный источник обогащения. По праву весь доход крепостного принадлежал дворянину, и это заставляло первого прятать свой достаток, а часто и свои обширные экономические предприятия под рубищем ни­щеты. Деньги закапывали, не пускали в обращение, чтобы не навлечь на себя гоне­ний и притеснений.

Это заметила Екатерина II, писавшая в «Наказе»: «Они (богатые крестьяне) за­капывают в землю свои деньги, боясь пустить оные в обращение, боятся богатыми казаться, чтобы богатство не навлекло на них гонений и притеснений».13

Для такой боязни крестьяне имели полное основание. Стоило крестьянину под­няться по благосостоянию над общим уровнем, как к нему со всех сторон слеталась жадная стая помещичьих слуг, приказных людей и всяких власть имущих, чтобы присвоить этот достаток. Поэтому-то богатые крепостные жили беднее бедных, тща­тельно скрывая свое богатство.

Примерно с 40-х гг. XIX в. отмечается усиленный рост крепостной буржуазии. Эта часть населения выполняла в основном роль богатых скупщиков деревенских продуктов, потреблявшихся городом. Так оборотливый крепостной предпринима­тель стал посредником в экономическом обмене между городом и деревней. На этом поприще были сколочены значительные капиталы, вкладывавшиеся в де­нежный выкуп из крепостной зависимости. Его сумма была весьма значительна и зависела от помещика.

Данные о размерах выкупа представлены в трудах А. Горелина, Г. Заблоцкого-Девятовского, Н. Шипова и др. Например, в 1818 г. князем Шаховским уволено в Костромской губернии за 10 тыс. руб. две души, в 1822 г. в той же губернии майором Колычевым уволено 8 душ за 320 тыс. руб. Только в одном селе Иваново, принадле­жавшем помещику Шереметову, до реформы 1861 г. выкупилось на волю более 50 семейств. Общая выкупная сумма составляла почти 1 млн руб.14

Понятно, что выкупная сумма накапливалась семействами не один год и зараба­тывалась чаще собственным трудом. Однако, как пишет Г. Заблоцкий-Девятовский,

«брать деньги, накопленные трудом, даром, вследствие какого-то нелепого права, никак не почитается за стыд между помещиками. Они напротив, хвастаются, когда удается им сорвать большую сумму с крестьянина, как хвастается барышник, успев­ший хорошо продать лошадь».15

Некоторые крепостные платили за выкуп десятки тысяч рублей, как, например,
родоначальники ивановских фабрик; в бедных, непромышленных губерниях кресть­
яне отдавали уже не десятки тысяч, а тысячи и сотни рублей. Так, в Костромской
губернии крестьяне платили за волю 200-650 руб. В Ярославской — 219-666,
в Вологодской — 142-500, в Тверской — от 270 до 575 руб. /

Всего только при Александре I на волю выкупилось 28 944 души мужского пола (из общего числа 11 260 354), т. е. это очень небольшое число крепостных, которым все-таки удалось скопить капитал и использовать его для приобретения свободы.

Необходимо отметить, что далеко не всем крепостным, владеющим крупными деньгами, удавалось откупиться. Многие помещики не желали отпускать на волю капиталиста. Наоборот, они входили в цинично-денежные отношения купли-прода­жи со своими крепостными, которые заводили свои фабрики и заводы. Помещики снабжали эти фабрики своими крепостными, за них капиталист платил огромный оброк и имел процент с прибыли. При этом сплошь и рядом помещики обращались с крепостными, как с губкой: они давали ей напитаться деньгами, а потом выжимали все скопленные деньги. Многочисленные печальные примеры такого рода приведены в трудах С. Игнатовича.16

Такие отношения между крепостными-капиталистами и помещиками заставля­ли первых удерживаться от инвестирования денег в производство, скрывать их, за­рывать в землю, превращая в мертвый капитал. Таким образом крепостное право тормозило инвестиционные процессы.

Вторая половина XIX в. внесла некоторые коррективы в изменение инвестици­онного поведения всех групп инвесторов и реципиентов. Основными факторами, повлиявшими на изменения экономического поведения, были отмена крепостного права и более лояльное отношение государства к обогащению всех групп населения. В результате до революции 1917 г., т. е. в течение почти пятидесяти лет, в России сквозь Петровскую модель экономического поведения стали проявляться индиви­дуалистические элементы новгородско-киевской модели.

Со второй половины XIX в. «мертвый капитал» крестьян пришел в движение. Это было связано с тем, что огромная сумма денег — 867 млн руб., была вложена крепостными в свое освобождение в первые годы отмены крепостного права.

При этом деньги, на которые крестьяне выкупали землю и «душу», вкладывались помещиками в быстро развивающиеся промышленность и торговлю. Известно, что к концу 60-х-началу 70-х гг. особенно интенсивно развивается промышленно-бан-ковское дело. Не только купцы и промышленники, но и столбовые дворяне прини­мают широкое участие в наскоро сколачиваемых делах. * Литература тех времен ярко описывает капиталистическое «грехопадение» крупных представителей дворянства, поскольку торговля и промышленность всегда считались на Руси занятием низкого сословия. Еще ранее, до отмены крепостного права, правительство принимает самое активное участие в ориентации частных капиталов на учреждение акционерных ком-
* Согласно Боханову, 20 % дворян приняли участие в указанном движении.

паний и строительство железных дорог. В 1857 г. были понижены проценты по бан­ковским вкладам, что вызвало небывалый в России биржевой ажиотаж. Акции лю­бых компаний разбирались нарасхват до дня официальной продажи и тотчас начи­нали ходить из рук в руки с надбавкой. В Петербурге и Москве желающие получить акции собирались с вечера накануне раздачи у дверей контор и ждали целую ночь. При открытии дверей только весьма немногие получали желанные бумаги. В крепо­стной Руси подобные явления были невиданными.

Становится понятным, что отмена крепостного права на грабительских для кре­стьян условиях способствовала возникновению промышленного и спекулятивного ажиотажа, так как схороненные в земле и сундуках народные деньги наконец полу­чили условия для инвестирования.

Широким приложением капиталов и ареной для спекулятивных вакханалий ста­новится в конце 60-х гг. строительство железных дорог. Компания по строительству во главе с банкиром Штиглицем давала под поручительство правительства 5 % в год с вложенного капитала, что и после снижения банковского процента (до 3 %) было весьма выгодно. Частные капиталы мощным потоком полились в железнодорожные концессии. Известен ряд имен сказочно обогатившихся на данном мероприятии предпринимателей, ранее не имевших ни гроша в кармане. Это Монтекристо, Мекк, Дервиз, Губонин, Башмаков и др.

Как пишет В. Мещерский,17 за строительство версты железной дороги в карман приходило около 50 тыс. руб. А 500-600 верст уже приносили 25-30 млн руб. при­были. Высокой прибыли способствовало и то, что старания большинства акционе­ров были направлены в сторону непомерного раздувания сметы. Это гарантировало предприятию «солидность», позволяло делать самые щедрые «накладные» расходы по проведению концессии и этим обеспечивало успех.

К1910 г. в России появляются крупные железнодорожные короли с их спутника­ми и свитой. Громадные железнодорожные капиталы, добытые исключительно бла­годаря поддержке и гарантиям государства, продолжали расти стараниями находив­шихся под патронажем тех же железнодорожных королей банковских организаций со всеми миллионными вкладами российских обывателей.

Финансово-промышленное оживление замечалось, начиная с 60-х гг., повсюду. Вместе с железнодорожными обществами начинают расти и частные банки. В 1864 г. учреждается первый частный банк. До этого в России существовало един­ственное государственное кредитное учреждение всего с восемью отделениями в провинциях.

Весьма любопытны в плане инвестиционного поведения 80-е гг. XIX столетия. Как известно, это было время гнетущей политической реакции. При содействии окрепшей буржуазии был снят с поста министра финансов Н. Бунге, профессор уни­верситета, насаждающий в русской социально-экономической жизни европейские начала в виде фабричных законов и налоговой политики. На столь важный пост был назначен И. А. Вышнеградский. Новый министр отрекается от идей своего предше­ственника и открыто заигрывает с крупными промышленниками и финансистами, гостеприимно раскрывая перед ними государственную казну. Министерство финан­сов начинает оказывать всяческие поблажки крупным дельцам, позволяя им делать вещи, стоящие на грани нарушения закона, а нередко и переходящие эту грань. В эти дела вкладывались как частные, так и казенные деньги. Характеристикой этого пери­ода служит вошедшая в историю небрежно брошенная И. Вышнеградским фраза:

«Казна на то и создана, чтобы воровать у ней. Кто же ее не обворовывает!»18 Во времена министерства И. Вышнеградского промышленный протекционизм при­нял форму усерднейшего покровительства отдельным крупным промышленникам, финансовым дельцам и биржевым игрокам.

В августе 1892 г. И. Вышнеградский выходит в отставку, и Александр III назнача­ет на пост министра финансов графа С. Ю. Витте (1849-1915). Этот деятель осуще­ствляет в 1897 г. финансовую реформу, отвечающую интересам капиталистического пути развития страны. Была проведена девальвация: рыночный курс кредитного руб­ля понизился на У3. В промышленность и торговлю широко привлекались ино­странные капиталы, широким потоком хлынувшие в страну и существенно уве­личившие внешний долг России. Внутренняя экономическая политика страны связывалась с поддержкой отдельных наиболее предприимчивых и ловких лиц, про­кладывающих дорогу и тем самым являющихся как бы разведчиками крупной про­мышленности.19

Это означало самое широкое покровительство «наиболее предприимчивым хо­зяйственным единицам», «людям смелого почина». Перед ловкими и удачливыми дельцами гостеприимно открывались двери казенных банков, текли казенные день­ги в карманы дельцов как поддержка за благовидные государственные дела.

Излюбленной областью здесь остается железнодорожное дело. Министерство финансов, покровительствуя «русским материалам», назначило неслыханную за них цену. Рельсопрокатные и вагоностроительные заводы наживали благодаря этому колоссальные прибыли. Ежегодные переплаты казны только на одних же­лезнодорожных заводах исчислялись в 15 млн руб. В результате за 10 лет казна переплатила казенному и счетному железнодорожному строительству 0,5 млрд руб.!

Эти миллионы бурным потоком лились в карманы ловких предпринимателей, вызывая лихорадочное экономическое возбуждение производственной деятельно­сти. Грандиозные затеи, вроде постройки Сибирской железной дороги, открывали широкое приложение капиталов. Государство, пользуясь случаем, производит кон­версию государственных бумаг. Понижение доходности государственных бумаг вы­нуждает капиталистов вынимать из них деньги и вкладывать их в промышленность, приносившую в то время чрезвычайно высокий доход.

Как отмечал в свое время В. Витчевский,20 «учреждение новых и расширение уже существующих акционерных предприятий сделалось тогда своего рода спортом». За десятилетие (1889-1899 гг.) было учреждено 677 новых обществ с основным капиталом в 825 млн руб., а прежде основанные общества увеличили за это время свой основной капитал с 757 до 912 млн. В частности, в горной промышленности учредительный капитал возрос с 86 до 406 млн, причем специально в железной ин­дустрии капитал увеличился с 28 до 250 млн руб.

Вслед за горной промышленностью идет текстильная индустрия, капиталы кото­рой возросли со 198 до 346 млн руб.

Государство регулировало вложения частных инвесторов быстро и, главное, эф­фективно. Капиталисты, как послушные марионетки, дружно переориентировали свои капиталовложения, стоило государству дернуть за те или иные финансовые веревочки. Роль таковых выполняли обычно следующие манипуляции:

♦ понижение или повышение доходности государственных бумаг;

♦   щедрое казенное субсидирование тех или иных промышленных проектов;

♦   присвоение высших чинов за открытие угодного государству предприятия,
После отмены крепостного права проявилась еще одна форма изучаемого эконо­
мического поведения, а именно благотворительное инвестиционное поведение ку­
печества.

Конец Х1Х-начало XX в. называют «золотым веком русской благотворительно­сти». Пожертвования меценатов были направлены не только на искусство, просве­щение, религию, дома призрения и помощь сиротам. Инвестиции послужили основ­ным источником развития целых отраслей городского хозяйства, которые не приносили прибыли, например здравоохранения.

Отечественные меценаты в России «золотой поры» — качественно новое образо­вание, оно просто не имеет аналога в истории цивилизации, в опыте других стран. Миллионеры поддерживают своими деньгами научные и художественные проекты, финансируют создание музеев и картинных галерей, покупают дорогие произведе­ния искусства, учреждают стипендии, покровительствуют школам, больницам, при­ютам, оказывают персональную помощь подающим надежды ученым, поэтам, акте­рам и писателям.

Необозрима филантропическая деятельность Солдатенковых, Рябушинских, Демидовых, Рязановых, Пуговкиных, Бутиковых, Рахмановых, Коныриных, Куз­нецовых, Третьяковых, Ковылиных, Хлудовых, Мамонтовых.

Данная форма инвестиционного поведения была связана с чисто русской осо­бенностью психологии предпринимателей. Так, если на Западе в конце Х1Х-начале XX в. предпринимательство в рамках культурных традиций понималось как инди­видуальный долг перед Богом, то в России — как долг перед другими людьми, при­чем перед обществом в целом. Очень показательно по этому поводу высказался. П. Третьяков: «Моя идея была с самых юных лет наживать для того, чтобы нажитое от общества вернулось к обществу...»21

Некоторые купцы, например К. Г. Солдатенков, передавали в общественное ис­пользование в виде пожертвований, вкладов и т. д. практически все капиталы, нажи­тые ими за годы самостоятельной предпринимательской деятельности.

Данное бескорыстное, на первый взгляд, инвестиционное поведение имело очень глубинное психологическое основание. Дворянство, исключая Л. Толстого, не отли­чалось столь же массовыми благотворительными порывами — сказывалась барская психология. Дело в том, что купечество — это выходцы из крестьянской общинной среды, где материальное выделение из общей массы не поощрялось. Таким образом, срабатывал архетипический мотив невозможности не делать добро в силу древне­русской традиции равенства.

Другим мотивом благотворительного инвестиционного поведения молодого рос­сийского предпринимательства являлся страх Божьего суда после смерти. Ведь все купечество было весьма набожно. Также хочется отметить еще один характерный мотив благотворительного поведения — стремление увековечить свое имя, вложить деньги в бессмертие. Как известно, бессмертными, с точки зрения их общечелове­ческой ценности, считаются наука, искусство, религия, образование.

Таким образом, благотворительное инвестирование могло быть не столь беско­рыстно, как кажется на первый взгляд: деньги вкладывались в откуп от кары Божьей и от кары соотечественников, а также в бессмертие своего имени.

5.4. Влияние государственной идеологии на инвестиционное поведение в России до начала XX в.

Проведенный нами исторический анализ инвестиционного поведения в России по­казал, что инвестиционные процессы в стране всегда тесно зависели от государствен­ной идеологии.

Как уже отмечалось, до XV в. не существовало четко оформленной единой госу­дарственной идеологии. Как пишет Г. Бондарев, в это время в развитии Северной и Южной Руси имелись внутренние различия. Киевская Русь испытывала сильное влияние Византии, от которой она принимает христианство и как религию, и как форму культуры. Экономическое развитие данной территории оказывало сильное влияние на коллективное начало. Считается, что коллективизм пришел с прароди­ны южных славян — Индии. В настоящее время существует ряд научных работ, по­священных происхождению славян. Из них следует, что прародиной южных славян является Индия,* в то время как предки северных славян — варяги.** По направле­нию к северу коллективное начало ослабевает и усиливается индивидуальное. По­степенно к XV в. обе «оси» (Киевская и Новгородская Русь) начинают сближаться, и окончательное их слияние происходит с образованием Московской Руси.

Основные денежные средства в Новгородской Руси тратились на строительство и содержание церквей, организацию купеческих караванов, а также закапывались в землю («клады») всеми слоями населения.

Основная особенность экономической жизни Новгородской Руси состояла в том, что у населения не было материальных излишков, поэтому особо вкладывать куда-либо было нечего. Строили церкви очень богатые единичные воины-купцы.

Для простого люда именно горшок являлся символом благополучия, а земля — главной ценностью. Поэтому хранение денег в закопанных в землю горшках ассоци­ировалось именно с плодородием земли, т. е. новгородцы вкладывали средства в ее ублажение.

Основные вложения в Киевской Руси имели более паразитическую направлен­ность. Деньги тратились на предметы роскоши; «пиры на весь мир» (длившиеся не­сколько суток; в них участвовало до нескольких сот человек); пышные языческие обряды с дорогими жертвоприношениями; рабов («живой товар» как военные тро­феи); военные походы; дома и другие формы недвижимости.

В начале XII в. (1169 г.) сыновья Ярослава Мудрого, борясь за власть, развалили единую Киевскую Русь. Вследствие этого произошел отток населения на Северо-Запад, что привело к усилению Новгородских и Ростово-Суздальских земель.

При чтении русских летописей XVII-XVIII вв., пишет Г. Бондарев, создается впечатление, что формирование Московского государства как символа крепкой вла­сти и тоталитарной идеологии было естественным для Руси событием. Так, посто­янные княжеские междоусобицы и набеги внешних врагов приводили к бесконеч­ным страданиям древних славян. Как пишет автор, летописи пропитаны таким духом страданий, что «как-то даже инстинктивно начинаешь ждать с нетерпением, когда

* Сторонниками данной идеи являются М. П. Погодин, Н. И. Костомаров, К. Н. Бестужев-Рюмин и др. ** Сторонниками этой идеи выступают С. П. Семенов, Г. Бондарев и др.

же явится крепкая власть, которая объединит народ, отразит внешнего врага и поло­жит конец разрушительному честолюбию князей. Создается впечатление, что весь ход русской истории ведет к этому. Вот приходят татары, а междоусобицы продол­жаются. Опустошается и вымирает вся Киевская Русь. И "несть числа" страданиям Руси Смоленской, Владимиро-Суздальской, а потом и Московской Тверской. Псков и Новгород терзают Литва, немцы и шведы. Но наконец зарождается понима­ние силы единения славян. Иван Калита копит деньги, Дмитрий Донской соединяет полки. И вот результат — татары побеждены. Затем вокруг Москвы складывается цен­трализованное государство, и это переживаешь, читая летописи, как долгожданный момент. На время как бы стушевывается все другое, что приносит с собой укорене­ние монархии: подавление вольного Новгорода и Пскова, внутренний "монголизм" Ивана Грозного, введение крепостного права при Борисе Годунове, произвол Петра I и т. п.».22

Дело в том, что в нормативной культуре россиян изначально не была заложена ответственность земного царя за судьбу человека. Общинное начало не предпола­гает, что царь — фигура, оторванная от общины, — должен за нее отвечать. За общину отвечает сама община.

В западной культуре положение совсем другое. Там «король должен не пощадить своей жизни» ради благополучия вассалов.23 Жизнь главы государства принадле­жит стране и народу. Такое положение вещей накладывает на короля огромную от­ветственность за народ, в нормативной культуре они соединены как единое целое.

В России изначально власть и народ находятся в оппозиции. При этом, конечно, связь есть, но очень несправедливая: народ должен власти (налоги, рекрутов, свою жизнь и т. д.), а власть народу ничего не должна.

Первым, что возродило и поддержало страну, стала идея единения и расшире­ния. Русь устала от войн, татар, междоусобиц, и сработал защитный механизм куль­туры (термин Лурье). В результате в XV в. начинает складываться тоталитарно-экстенсивное государство.

Централизация Руси происходила под влиянием иосифлянства — самостоятель­ного церковно-политического течения.24 Его основные идеи имели огромное влия­ние на историческое развитие нашего государства.

Согласно основателю движения — Иосифу (1439-1515), Бог способен предстать в любом образе и качестве. При этом Богу свойственно действовать не только пре­мудростью, но и коварством. Сам акт вхождения Бога в образ человека есть дья­вольский акт. Коварство и хитрость оказываются выражением божественной пре­мудрости, так как изначально эти качества несут всемирную гармонию и благо. С помощью данной малопонятной философии о «божественном коварстве» Бога. вселившегося в московского государя, Иосиф трактовал сущность царской власти.

Именно поэтому Московскому государству должны подчиняться все христиане. в том числе и духовенство. Бог вручил ему все высшее — «милость и суд, и церков­ное, и монастырское, и всего православного христианства власть и попечение», а значит, «царский суд святительским судом не посужается ни от кого». Более того, московский князь является главой «всея русских государей», удельным князьям надлежит оказывать ему «должное покорение и послушание».

Венцом развития теории волоцкого игумена Иосифа стали воззрения Ивана Грозного, для которого труды богослова были настольными книгами. Так, Иван IV полагал, что сильна только та держава, в которой цари единовластны, а причиной

всех бед, обрушившихся на Русь, является похищение царской власти избранной Радой во главе с видным государственным деятелем того времени А. Ф. Адашевым (ум. в 1561 г.)- Таким образом, сердцевину иосифлянства составляла имперская идея, достигшая своего окончательного развития в сочинениях Феофана Прокопо-вича — сподвижника Петра I.

В противовес концепциям иосифлян («стяжателей») во второй половине XV в. оформилось религиозное течение «нестяжателей». Его идейным вдохновителем является Нил Сорский (1433-1508), который в своих взглядах опирался на не иска­женное церковью вероизучение «чистого» истинного христианства. В этом учении наряду с отрицанием религиозной обрядности и скептическим отношением к «чуде­сам» проповедуется непривязанность к материальным ценностям и всему земному, включая человеческое тело. Главное для Нила Сорского — нравственное совершен­ствование через обращение к человеческой душе.

Идеи нестяжателей нашли поддержку как среди крупных феодалов, цепко дер­жавшихся за удельную систему, так и в среде простого народа. Идея богослужения через нищенство и странничество красной нитью проходит через всю историю рос­сийского государства.

Становится понятным безропотное принятие не только народом, но и светской элитой деспотизма русских царей. Если царь — это божественное воплощение («во-человечивание», согласно Иосифу), то любые его деяния, включая деспотизм, бо­жественны и обсуждению не подлежат. Данная идея имеет корни в восточном пони­мании сути императорской власти. Естественно, что философия Нила Сорского была близка широкой народной массе, философия же Иосифа Волоцкого близка российским правителям всех времен.

Начиная с правления Петра I, приобретает статус государственной идеологии имперская идея державности. Она является модификацией идеи экстенсивного раз­вития в экономическом, национальном, идеологическом и географическом планах.

Окончательное оформление в качестве государственной идеологии идея держав­ности получила 30 октября 1721 г. в день празднования Ништадского мира, завер­шившего Северную войну, когда Петр принял титул «Отца Отечества и Императора Всероссийского». Данное событие закрепило не только жесткую политическую цен­трализацию и бюрократизацию власти, но и особое — державное, умонастроение россиян. Так, заветные русские притязания выразил позже Ф. Тютчев: «Семь внут­ренних морей и семь великих рек... от Нила до Невы, от Эльбы до Китая, от Волги до Евфрата, от Ганга до Дуная... Вот Царство Русское и не прейдет во век, как то прови­дел Дух и Даниил предрек» ,25

Именно с этого периода можно говорить об инвестиционном поведении в Рос­сии. Его яркой особенностью было полное подчинение державной идее. Государство расширяло свои территории посредством бесконечных войн с соседями, а также через освоение и заселение новых территорий. С этой целью оно быстрыми темпами создавало военно-промышленный комплекс и поощряло развитие отраслей, с ним связанных: горнодобывающей, текстильной, металлургической промышленности, кораблестроения и т. д.

Инвестиционное государственное поведение отличалось в этот период жестоко­стью, насилием. Государство привлекало для распоряжения своими средствами предпринимателей практически без их согласия. В случае невыполнения жестких государственных требований предприниматель наказывался (вплоть до смертной

казни). Для своих державных целей правительство выколачивало из народа не толь­ко последние деньги, но и жизни. Часть населения, не принимавшая государствен­ный тоталитаризм, уходила в старообрядческие общины, где наблюдались своеоб­разные формы инвестиционного поведения. Во-первых, оно имело групповую форму. Все члены общины уходили на труднодосягаемые земли ради спасения от нашествия антихриста и его слуг (Петра I и государственных людей) и совместно организовывали кустарный промысел, сельскохозяйственные работы, охоту на зве­ря. Продукцию продавали на ярмарках, а на вырученные деньги расширяли общин­ное дело, а также (что важно) налаживали торгово-сбытовую деятельность. Закупа­лась продукция в одном городе и перевозилась в другие города. Практически все водные артерии страны использовались старообрядцами для внутренней торговли. Итак, главная особенность инвестиционного поведения государства во времена Пет­ра I обусловливалась идеей тоталитаризма и расширения, а на инвестиционное по­ведение старообрядцев влияла тема сохранения и развития общины.

До середины XIX в. инвестиционное поведение населения менялось мало. Но после отмены крепостного права в нем стали наблюдаться некоторые новые чер­ты. Важнейшей из них было инвестиционное поведение — вложение денег в произ­водственную сферу. Способствовало этому достаточное накопление капитала и при­нятие ряда государственных законов, стимулирующих к предпринимательству все слои населения, включая дворянство. Конечно, государственный прессинг на произ­водственную деятельность был очень силен. Это и чрезмерный контроль выпуска продукции, и государственная опека, и регламентации.