На Западе интерес к модели человека в различных экономических теориях достаточно повысился начиная с 60-х гг. XX в. 22 страница

Расцвет Новгородской Руси длился до второй половины XV в. Объединению земель вокруг Москвы предшествовала кровавая расправа, учиненная над Новгоро­дом Иваном III, а затем и Иваном IV. Эта расправа была первым подавлением духа индивидуализма на Руси.

Со второй половины XV в. складывается новая культура — московская. Она рез­ко отличается от киевско-новгородской. Московская Русь способствовала форми­рованию у населения общинного сознания и отождествлению человека и государ­ства с выделением вождя-лидера и защитника.

Таблица 5.1. ОТЛИЧИТЕЛЬНЫЕ ЧЕРТЫ КУЛЬТУРНЫХ МОДЕЛЕЙ В РОССИИ

ДО КОНЦА XVI В.

Разные по сути киевско-новгородская и московская культуры формировали у инвесторов различные формы инвестиционного поведения. Так, первая модель на­целивала на сакральные объекты вложения средств (в ублажение высших сил, руко­водящих земной жизнью) и в детей — будущих работников. Вторая же модель, име­ющая склонность к предельности, нацеливала на вклады в спасение души и в детей (для обеспечения старости и помина души «на том свете»). Сама же московская

модель, склонная к централизации всего и вся, вынуждена была выработать харак­терный инвестиционный механизм. Это были защитные вложения огромного коли­чества средств в военно-чиновничий аппарат.

Централизация Руси проходила под знаком всеобщего подчинения и закрепоще­ния. Поместья с людьми раздавались дворянам за службу. Московское княжество

t по устройству походило на военный лагерь. В XVI в. армия была весьма внушитель­ных размеров — состояла из 100 тыс. человек. Ее в условиях неурожайной полосы надо было прокормить, что было очень нелегко. Отсюда — прикрепление кресть­янского населения к земле, а точнее, к ее временно находящимся на службе владель­цам — военным людям. Все население Руси становится «тяглым», т. е. подлежащим обложению. Московское государство было разделено на военные округа, которыми управляли воеводы. На содержание армии, по разным подсчетам, работало от поло­вины до двух третей населения.

В XV-XVI вв. в России формируется идеология самодержавия. К этому вре­мени Москва уничтожает остатки инакомыслия и вольности, покоряя Новгород и Псков. К этому же времени закрепляется идея о том, что Москва — это «третий Рим». Окончательный удар по вольнодумству был нанесен Иваном Грозным. Царь установил террористическую опричнину, которая закончилась трагическим

 «смутным временем». Однако даже военная организация дала трещину — Москва проиграла во второй половине XVII в. в Ливонской войне, что откинуло Русь в развитии назад практически на 50 лет. Только с приходом к власти династии Ро­мановых начинают «залатываться дыры и огрехи» их политических предшествен­ников.

В это время для инвестиционной активности населения складываются крайне неблагоприятные условия.

Предшественники Петра I, всеми силами отстаивая независимость, создали из страны «военный лагерь». Как известно, в военных организациях трудно выработать инвестиционное поведение.

Во-первых, оно является отклоняющимся, вольнодумным, самостоятельным по

г отношению к линейному, строго заданному, зависимому от вышестоящего военного начальника поведению.

Во-вторых, инвестиционное поведение возникает при наличии свободных лич­ных средств, которых у российских граждан практически не было. Последние остат-

I ки зажиточного боярства разгромил в опричнине Иван Грозный. Он же уничтожил купцов Новгорода и Пскова. Понятие «собственность» на Руси этого периода было

! очень относительно, так как она полностью принадлежала государству, а земля с имением выдавалась за службу (только в XVIII в. собственность стала принадле­жать дворянину). Что касается инвестиционного поведения простого люда, то оно практически исключалось. Ведь норма его эксплуатации помещиком доходила до 50 % и выше, не считая множественных поборов с общины.

В-третьих, инвестиционное поведение — атрибут определенного уровня культу-

Ё ры. Для примера, мельницы, с которыми сражался Дон Кихот в отсталой средне­вековой Испании, были на Руси в аналогичный период диковинкой, водопровод

I появился лишь в начале XVII в. и только в столице. Часы пришли на Русь в XV в. (по сравнению с XII в. в Европе). Первый частный банк в России открылся в XIX в.

г (по сравнению с XIII в. в Европе), а первая русская монета отчеканена лишь в конце

: XV в. (на Западе в X в.).

В-четвертых, данный вид экономического поведения может возникнуть при бо­лее или менее стабильной жизни индивидуума и его уверенности в завтрашнем дне. Но в древней и средневековой Руси жизнь была текучей — колонизация, перемеще­ния людей с места на место, нашествия, внутренние смуты. Все это обусловливает вялотекущий процесс дифференциации групп по социальному и профессиональному признак}'. Данное обстоятельство способствует установлению в обществе вертикаль­ных связей, идущих сверху. Если в средневековой Европе государство было относи­тельно слабым и обществу приходилось своими силами решать многие проблемы, то в России, наоборот, государство превращается в дирижера общественных процессов.

В эпоху правления Петра I сложилась имперская социокультурная модель разви­тия России, которая включала три основных элемента:

выборочное заимствование, в основном для военных целей, технических и организационных достижений более развитых стран в обмен на сырье и сырь­евые продукты;

ужесточение эксплуатации собственного народа традиционно феодальными методами;

растущую централизацию и бюрократизацию управления.

Наблюдается ярко выраженный контраст между модернизаторскими и архаи­ческими тенденциями. Модернизации подвергается лишь военное хозяйство. К-кон­цу петровского царствования Россия располагает громадной армией в 350 тыс. чело­век, включая 24 тыс. моряков.

Это была лучшая армия в Европе. Ее обслуживание требовало колоссального напряжения народных сил, так как на ее содержание уходило 80-85 % национально­го дохода. Закрепощение народа стало распространяться и на городских жителей, на дворян,- которые должны были теперь служить 25 лет. В Петербург насильно пересе­лили тысячу дворян и тысячу купцов (не считая ремесленников). В это же время были оформлены системы:

а)  «выбивания» налогов;

б) организации общественных работ;

в)  рекрутских наборов;

г)  управления народными массами посредством табеля о рангах;

д) контрольно-карательного управления.

Россия превратилась в мощную военную державу, использующую приказы и на­силие, но не свободное предпринимательство и инвестиционное поведение. Увели­чение податей втрое никак не могло способствовать росту инвестиций. Данная мера сократила население на i/5 часть. Отметим, что указанные тенденции имперского развития сохраняются до 90-х гг. XX в.

Итак, с XVII в. в России появилась третья по счету культурная модель. Она вобра­ла в себя частично элементы киевско-новгородской модели и полностью — москов­скую. Замкнутость дворянского клана в смысле «родовитости» была взята из первой, а материальная зависимость всех социальных слоев от государства — из второй. Коло­ниально-налоговая политика была также перенята из московской модели.

Теперь рассмотрим социокультурные факторы, влияющие на формирование инвестиционного поведения в петровской модели, просуществовавшей до конца XIX в.

С XVII в. богатство человека зависело лишь от воли государства. После утвер­ждения единодержавия в течение долгого времени не могло образоваться богатой родовой знати. Как уже упоминалось, любая земля давалась не в родовую, а во вре­менную собственность. Такое положение дел было лишь в XVII в. В результате сло­жилась закономерность, четко подмеченная Е. П. Карповичем:7 в России никогда не было равномерного распределения богатств. При этом богатство было очень непроч­ным, его получение часто зависело не от вложенного труда владельца, а от слепого случая. Особо крупные капиталы быстро исчезали у первых же поколений владель­цев. Люди, разбогатевшие в России, как правило, начинали тотчас жить на самую широкую ногу, забывая свою прежнюю скромность и не заглядывая в будущее. На исчезновение богатств имела сильное влияние общая гражданская, юридическая и экономическая обстановка, а также конфискация имущества, служившая наказа­нием неугодных двору людей.

Все смотрели на царя не только как на верховного повелителя и единственный источник материального благосостояния, но и безграничную власть, могущую в лю­бое время лишить каждого всего имущества.

Ничего подобного не наблюдалось ни в одной западной стране, где богатые и знатные граждане стояли в довольно независимом от государства положении, имея при этом политические права, а также законное право наследования имущества.

Раздача российским государем богатств зависела не от ратных дел, а от степени покорности, угодливости и раболепия приближенных людей. Попрошайничество (на выдачу поместий, вотчин и денег) проходит заметной полосой через всю исто­рию наших частных богатств. Даже в XVIII в. самые известные русские богачи, обра­щаясь к государям с просьбами о новых пожалованиях, прикидывались бедняками, умоляя «рабски» и «слезно» смиловаться над их убожеством, сиротством, нищетою и горестным положением.

Бедность старинной знати была одной из основных причин, породившей у нас взяточничество, лихоимство, казнокрадство и злоупотребления разного рода в ог­ромных размерах. Не имея достойного состояния, должностные лица добывали себе средства на жизнь незаконными способами, которые все больше входили в обычай и превращались в привычку.

Высокие должности испокон веков использовались для устройства собствен­ных дел.

Содержание в бедности служилых людей не было случайным. Ведь люди, уве­ренные в законности своего богатства, потенциально опасны для носителя абсолют­ной власти. Поэтому даже если богатство и раздавалось, то могло быть и конфиско­вано в любой момент.

В то время как на Западе процветали регионы, являвшиеся центрами мировой торговли, в России более зажиточные люди жили поближе к «кормушке», находя­щейся в Москве. Известно, что наиболее знатные бояре проживали именно в Мос­ковской губернии (Иван III отдал более 7 тысячам тяглых людей поместья в разных областях государства, а двадцати восьми своим боярам пожаловал до 300 тыс. деся­тин именно в окрестностях Москвы).

На Западе владельцы богатств являлись ко двору, чтобы проживать свое богат­ство «с блеском», в России же, наоборот, ко двору являлись с целью наживать богат­ство, ибо «такая близость внушала приятные надежды на разживу».

Как видим, служилое дворянство, толпившееся вокруг государя, представляло с точки зрения инвестиционного поведения группу попрошаек-реципиентов. Госу­дарство же выступало в роли инвестора, вкладывающего огромные средства в упро­чение собственного существования, создавая и преумножая мощный оплот монар­хии — дворянское сословие.

Со времен Федора Ивановича основным объектом вложения средств являлись имения с крепостными крестьянами. Права владеть ими добивался каждый разбога­тевший представитель свободного сословия. Он приобретал за деньги или за боль­шие пожертвования при посредстве своих покровителей гражданские чины, давав­шие право на потомственное дворянство. Таким образом, деньги вкладывались, особенно со второй половины XVII в., первоначально в звание помещика, а потом уже покупались имения с крестьянами. Чем больше у помещика было «душ», тем богаче он считался.

Первоначальные капиталы скапливались, конечно, у торговцев или мелких за­водчиков, т. е. у людей низкого происхождения. Однако как только торговый капи­тал достигал определенного уровня, он тут же превращался в дворянское звание. При этом ближайшие наследники того, кто приобретал данное звание, отказывались от предпринимательской деятельности отцов и дедов и проживали богатство на бар­ский лад. Причем владельцы богатств, полученных от предпринимательской дея-. тельности, без особых затруднений вступали в родственные связи со знатными ро­дами, а их дети и внуки имели почетные дворянские звания. К числу таких фамилий относятся Демидовы, Баташевы, Устиновы, Рюмины, Гончаровы, Варенцовы, Тули­ковы, Мальцевы и многие другие.

Конечно, подобные случаи встречались и в Западной Европе, но это было скорее исключением из правил, так как там торгово-промышленный класс представлял са­мостоятельную и влиятельную политическую силу. Поэтому не имело особого смыс­ла вкладывать огромные средства в переход в другую социальную группу. В нашей же стране положение предпринимателей — основных потенциальных инвесторов, было настолько неблагоприятным во всех отношениях (правовых, социально-эконо­мических, психологических), что представители торгово-промышленных сословий были вынуждены выбрать единую инвестиционную стратегию — скорейшее обеспе­чение себя и своего семейства дворянским титулом. Такой переход по закону был совсем не труден и материально привлекателен, ибо торговля была недостаточно развита, производство ненадежно и слишком контролировалось государством, а вложение денег в покупку дворянских имений было делом верным, прибыльным и удовлетворявшим социальные амбиции.

Даровой труд крестьян, приписанных со времен Петра I к фабрикам и заводам, давал возможность наживать предпринимателям огромные деньги, особенно на чу­гунных, железных и медно-плавильных заводах. Однако ближайшие наследники их владельцев все равно, как правило, становились дворянами.

Другим источником применения своих капиталов в России XVII-XVIII вв. слу­жили различного рода казенные откупа: таможенные, заставные и преимуществен­но винные, а также казенные подряды и поставки, а позднее золотые прииски. Од­нако говорить о серьезных вложениях в какое-либо производство в то время было бессмысленно, ибо основным источником дохода считалась не прибыль с вложен­ных в производство и банковские операции денег, а в первую очередь добыча, выве-

зенная из завоеванных стран. Например, богатство графа Шереметьева — военная добыча из разгромленной Лифляндии; графа Апраксина — добыча, полученная в результате войны со Швецией, и т. д.

Управление приказами, президентство в коллегиях (особенно в военной, адми­ралтейской и вотчинной), управление губерниями и провинциями и другие виды государственной службы на высоком уровне также были источниками обогащения. При этом из их множества следует, что общественное мнение (разумеется, высшего света) поборы и взяточничество не считало преступлением, марающим доброе имя. Правительство также снисходительно смотрело на данное явление. Особенно отли­чались этим Анна Иоановна и императрица Елизавета. Известно, что в те времена одна только Бердичевская ярмарка приносила губернатору города ежегодный доход до 30 тыс. руб.

Крайне распространено было элементарное казнокрадство. Только при Петре I оно хоть как-то стало пресекаться (и то ненадолго). Например, воронежский гу­бернатор Колычев в 1722 г. успел «налихоимить» 700 тыс. руб. Другой высокий сановник — «оберфискал» и блюститель казны Нестеров похитил из казны же 300 тыс. руб. Особо замечены были в расхитительстве государственной казны князь Меньшиков, графы Головкин и Шафиров, министр Бестужев-Рюмин.

Начиная с царствования Екатерины II, сановники «хватали», где только могли, и не брезговали даже мелкими суммами. При этом военные ведомства не отставали от гражданских. Командир полка и губернатор смотрели на вверенных ему людей и хозяйство, как на собственное подворье. Известно, что каждый кавалерийский полк в начале XIX в. давал своему командиру ежегодно дохода до 100 тыс. руб. ассигнациями. Неудивительно, что при таких способах обогащения главное было сделать вложения в должность, с которой потом можно было всю жизнь «стричь купоны». Никакие торговля и промышленность не могли принести стабильно (в рос­сийских условиях) столь больших барышей.

Практиковалось также получение крупных подарков от царей кроме наследуе­мых поместий (вотчин) в виде материальных ценностей — украшений, дорогостоя­щих сервизов, различных предметов роскоши. Эти дары не удерживались наследни­ками и исчезали уже ко 2-му, реже 3-му поколению. Особо отмечена щедрость царя Бориса Федоровича, императора Павла Петровича и императриц Елизаветы Пет­ровны и Екатерины П.

Итак, до середины XVIII столетия основные средства вкладывались с целью по­лучения прибыли, в основном в должности и звания.

Основными препятствиями для сохранения имеющегося богатства в семьях ро­довых дворян были:

раздел всего имущества между сыновьями после смерти отца — владельца поместья;

конфискация имущества в виде «взятия имения и животов на государя» без суда. Изъятие всего движимого и недвижимого имущества происходило вследствие государевой опалы, которая распространялась на все семейство. При этом отобранное имение с крестьянами поступало в казну, а чаще разда­валось другим лицам (нередко тем, которые сами устраивали падение богато­го дворянина). Последнее обстоятельство лишь способствовало распростра­нению особого рода девиантного экономического поведения под названием «утопить ближнего своего» с целью личной наживы. Наша история изобилу-

ет случаями подобного неожиданного разрушения состояний и судеб одних лиц с громадными богатствами и такого же неожиданного обогащения других. Так, вследствие конфискации погибли состояния известных русских бога­чей. Это и князья Хованский, Голицын, Мышецкие, Кольцов-Масальский. Сибирские, Гагарин, Меншиков, Долгорукие; и графы Дефлер, Лесток, Тол­стой; барон Шафиров; купцы Кикин, Лопухин, и многие другие.

Ввиду постоянных конфискаций все осознавали непрочность своих личных и наследственных богатств. Поэтому приумножение богатства честным Путем, требу­ющим вложения труда и времени, представлялось делом пустым и рискованным. То ли дело «жить на широкую ногу», пока не отняли то, что имеешь.

Только с изданием дворянской грамоты 11 апреля 1785 г. конфискация имуще­ства без суда была отменена, что, естественно, упрочило материальное положение дворян.

Величина богатства определялась на Руси не в денежном эквиваленте (иметь деньги, а тем более «делать их», на Руси всегда считалось недостойным порядочного человека занятием), а в количестве душ, имевшихся у дворянина. Поэтому налич­ных скапливалось очень мало, да и те, что были, превращались в мертвый капитал. Владельцы золота и серебра делали подарки церквям и монастырям. Известны щед­рые подношения графа Шереметева Тихвинскому монастырю (золотые лампады с бриллиантовыми подвесками стоимостью более 60 тыс. руб., золотая риза на образа стоимостью около 50 тыс. руб., архиерейские люстры на сумму свыше 150 тыс. руб. и т. д.). Дары делались не только из набожности, но и в силу тех экономических условий, при которых хождению денег не было места.

Первые рубли появились в России в XVI в. При Екатерине II на двадцатимил­лионное население приходилось всего 60 млн руб., которые были в постоянном обо­роте. Конечно, скопить денежный капитал в таких условиях было практически невозможно. Известны, конечно, некоторые исторические личности, типа графа За­вадского, которым удавалось скопить деньги, выходящие прямо из чеканки.

В России всегда существовала особенность, касающаяся частных капиталов: при общей бедности основной массы населения у нескольких человек — несметные бо­гатства. Особенно ярко это стало проявляться со времен Петра I, одаривавшего сво­их приближенных за ратные или предпринимательские успехи. Это были князь Меньшиков, графы Шереметев, Прозоровский, Головин, Ягужинский, а также Толстой (имущество которого благодаря «подставной политике» знаменитого кня­зя Меньшикова впоследствии было конфисковано) и др. Были известны (причем вследствие скандального обнаружения) резко обогатившиеся чиновники. Это явле­ние стало масштабным после возрастания в России торговых и промышленных оборотов. К таким именитым богачам относятся князья Гагарин, Кольцов-Масаль­ский и др.

Итак, русские цари имели склонность одаривать своих приближенных имения­ми и роскошными подарками за военные подвиги. Это обстоятельство побуждало приближенное ко двору дворянство способствовать частому ввязыванию России в военные кампании. В результате бесконечных войн народ хирел и беднел, а единич­ные лица приобретали несметные богатства.

Со сменой правителей менялись лишь лица, особо приближенные к царскому двору. Быстрое их обогащение происходило по той же схеме — благодаря царской милости.

Лишь начиная с середины XIX в., после прекращения раздачи имений с крестьян­скими душами, способы обогащения сдвинулись в сторону предпринимательства. Однако и тут резкое обогащение наблюдается не благодаря рыночному экономичес­кому поведению, а, скорее, за счет инвестиций, когда огромные суммы денег вклады­вались в финансовые акции, сулившие существенную прибыль, — в строительство железных дорог, в нефтедобычу и т. д.

Инвестиционное поведение дворянства, характерное для России с XVII до се­редины XIX в., полностью зависело от государственной воли. Основными объек­тами вложения капиталов были взятки, чины и звания, а также поместья с кресть­янами.

Инвестиционное поведение купечества в этот период также имело ряд особенно­стей. Как отмечает П. А. Берлин,8 в допетровское время капиталы в основном скла­дывались от вложений денег в торговлю. Однако четко оформленного класса купе­чества не существовало, что затрудняло сбор налогов с этой категории населения. Торговцев сгоняли в посады, бывшие подобиями сельской общины, «мира». Данная организация объединялась государством насильственно ради достижения фискаль­но-административных целей. Часто посадские люди, укрываясь от тягла, массами уходили в волости. Происходило их добровольное закабаление помещиками, вхо­дившими с ними в сговор. Объясняется это неуплатой крепостными налогов, а ответ перед государством за них держал помещик. Если таких посадских находили госу­дарственные чиновники, их нещадно избивали и возвращали в посад.

При этом вырабатывалось особое, скрытое от надзора инвестиционное поведе­ние, связанное с торговлей.

Петр I, желая создать надежное тягловое сословие, взял на себя историческую роль собирателя буржуазии. Крутым кнутом и очень вкусным пряником он втяги­вал крупных капиталистов, вышедших из купечества, в промышленную деятельность. Он окружал владельцев капиталов докучливой и неусыпной правительственной опекой. Размеры производства, сорт товара, сбыт и величина вложений денег под­вергались подробной регламентации. В результате бывшие купцы превращались'из предпринимателей в государственных чиновников. Если заводчик не справлялся, по мнению правительственных надзирателей, с «размножением» фабрики (дабы это случайно не произошло, бывшие купцы быстро научились давать взятки надзирате­лям), то подвергались крупным штрафам и суровым карам вплоть до смертной каз­ни. Наказывали не только тех, кому вверяли казенные фабрики, но и честных пред­принимателей, открывавших заводы на свой страх и риск.

При Петре I образование крупных богатств в предпринимательской среде все­цело зависело от милости царского двора и правительства. Если промышленнику удавалось угодить правительству, на него как из рога изобилия сыпались привиле­гии, ему отдавались богатейшие земли, оборудованные заводы, к нему прикрепля­лись десятки тысяч крестьян. Но стоило начальству разгневаться, и такого не только лишали льгот и привилегий, но отнимали частную собственность и подвергали му­чительным и унизительным наказаниям.

В результате традиционных злоупотреблений администрации купечество не смогло пополнить казну в соответствии с возлагаемыми на него надеждами. Петр I на протяжении всего царствования пытался «исправить торговое дело», но справед­ливые жалобы на притеснения купцов чиновниками и воеводами не прекращались и казна недополучала денег.

Конечно, великому «собирателю буржуазии» удалось привлечь ряд торговых капиталистов к инвестированию в промышленность. Например, при основании Московской компанейской мануфактуры деньги внесли: Апраксин — 20 тыс. руб., Шафиров — 25 тыс. руб., Толстой — 20 тыс. руб.,9 в то время — очень крупные капи­талы. Однако последующая политика Петра I, связанная с регламентацией, протек­ционизмом, неумелой финансовой политикой, отсутствием опыта воздействия на чиновников, непосредственно контролирующих промышленников, свела «на нет» все его усилия. После смерти царя почти все организованные им фабрики были закрыты, капиталы утекли обратно в торговлю, страна разорилась из-за постоянного переустройства военной организации, войн и походов, а народ изнемогал от подат­ного пресса. Известно, что при Петре подати утроились с 25 до 75 млн руб., а населе­ние уменьшилось на 20 %.10

Начиная с Екатерины Алексеевны, в стране наблюдается упадок торговли, про­мысла, что продолжалось вплоть до воцарения Екатерины II. Только она вносит в жизнь русской буржуазии новую сильную струю оживления, освободив купечество от «большого невольничества». В 1775 г. ею издается указ, освобождающий купцов I и II гильдии от телесных наказаний и избавивший их от «презрительной» подати (по которой почти не было отличий от крестьянства). Купечество начинает платить процентный сбор с капитала «по совести объявленного». Благодаря тому что регла­ментация и попечительство были несколько снижены, капиталы вновь усиленно ста­ли стекаться из торговли в промышленность. Однако в отличие от петровских вре­мен на добровольных началах. По подсчету Туган-Барановского, за период правления Екатерины II количество фабрик с 984 увеличилось до 3161, а в 1773 г. товаров производилось на 3548 тыс. руб. fx При этом промышленность начинает производить товары не только для казны, но и для населения.

Однако, несмотря на активное привлечение торговых капиталов в промышлен­ность, правительство не допускало вложения денег частных лиц в особо прибыль­ные мероприятия. Так, правительство устраивает монополию на самые популярные отечественные товары: смолу, поташ, ревень, клей и т. д. Государственная монополия устанавливается также на иностранные товары, скупавшиеся через частных купцов и продававшиеся по монопольным государственным ценам. Купцам платили только за комиссию, а барыши они обязаны были сдавать в казну. Протоколы Верховного тайного совета свидетельствуют, что в первой половине XVIII столетия, несмотря на поощрения Петром I купечества, торговля и промышленность не приносили бо­гатства. Казна, пользуясь своим привилегированным положением, не подпускала купцов к самой возможности существенного увеличения капитала. При этом казен­ные деньги вкладывались в монопольные товары на правительственный страх и риск. На таких торговых операциях казна наживала огромные деньги. В 1705 г. ка­зенной монополией становятся соль и табак, в 1707 г. — деготь, коломазь, мел, рыбий жир и сало, а в 1709 г. — щетина.

Таким образом, главным инвестором в стране являлось государство, а в буржу­азии правительство видело лишь придворного поставщика и интенданта — служи­лое сословие. Одной рукой государство осыпало промышленников льготами, моно­полиями и субсидиями, а другой — своей финансовой политикой обескровливало страну, отвлекая средства основной массы населения от вложений в расширенное производство. У купцов и промышленников развивалось стремление, во-первых, к быстрооборачиваемому и незаметному для глаз чиновника вложению капиталов,

а во-вторых, к экономическому поведению, приносящему деньги не путем вложения в производство из полученной прибыли, а путем получения льгот и субсидий у госу­дарства.

Основная масса населения из-за отсутствия средств не имела опыта инвестици­онного поведения, а потенциальные инвесторы — купечество и промышленники — не могли на законных основаниях серьезно участвовать в инвестициях.

Если купцам удавалось значительно обогатиться, они пытались встать на один уровень с «благородными», что не находило законодательной поддержки. Единствен­ным путем, выводящим из «подлого» звания и избавляющим от издевательств и притеснений, было получение имения и дворянства. Кроме того, с определенного времени администрация и суд находились в руках мелкого дворянства. Такая адми­нистрация, прикрываясь «сильной заступою», безнаказанно устраивала в свою пользу незаконные поборы. Именно поэтому считалось, что купцу, да и любому дру­гому неименитому человеку, прибегать к суду бесполезно, так как это могло приве­сти к волоките и новым унижениям.

Яркие примеры отношений чиновников и предпринимателей в середине XIX в. описаны Н. Найденовым.12 Данные отношения характеризуются насилием, униже­нием, злопыхательством со стороны государственных чиновников.

В качестве примера приводится взаимодействие правителя Москвы графа А. А. Закревского с московским купечеством I и II гильдии (известно, что именно Москва явилась центром сосредоточения самых именитых и богатых купцов).

И  Страх в купеческой среде (особенно среди фабрикантов), по словам Н. Найденова, был

|    всеобщим. «Каждый, пользовавшийся хоть малой известностью, ждал ежечасно, что

I   явится казак с вызовом — по какому-либо доносу или жалобе — на суд графа... Кварталь­
ные надзиратели под разными предлогами стали чаще обходить дворы, в особенности

I   такие, где помещались фабричные заведения, и собирать дань; выработалась каста при-

|    вилегированных ходатаев, имевших доступ к генерал-губернаторскому управлению; из

.1  среды близких к графу людей явились посредники, занявшиеся "ловлей рыбы в мутной