На Западе интерес к модели человека в различных экономических теориях достаточно повысился начиная с 60-х гг. XX в. 11 страница

Можно высказать и другое предположение: концептуальная незаданность про­цесса трансформаций есть логическое продолжение развития корпоративно-ма­фиозной экономической культуры, захватившей властные позиции в обществе. Высказав это предположение, мы попытаемся аргументировать его более подробно, рассмотрев сам процесс трансформаций.

Социокультурный аспект экономической трансформации

Попытка социокультурного подхода к проблеме экономических трансформаций имеет отнюдь не схоластический интерес, Его основная цель — спрогнозировать ожи­даемое будущее. Можно вспомнить, что наиболее удачный научный прогноз резуль­татов попытки России революционным путем перейти к капиталистическому обще­ству европейского типа был сделан М. Вебером. Как известно, он полностью подтвердился — попытка форсировать переход к капитализму обернулась усиле­нием радикальных социалистических элементов, которые совершили революцию и привели к власти бюрократию. Этот блестящий прогноз был сделан именно в результате анализа культуры.

1.  На уровне массового экономического сознания существовавшая система уст­
раивала большинство населения до тех пор, пока была способна удовлетворять не­
высокий уровень потребностей советского человека, т. е. пока не появилась возмож­
ность сравнивать качество изготавливаемых советской промышленностью вещей с
качеством производимых рыночной экономикой товаров. Такая возможность для
большой массы населения появилась на волне «нефтяного бума» 70-х гг. и закончи­
лась товарным дефицитом к середине 80-х. Объектом обвинений в столь резком
переходе стали партия и высшее партийное руководство, поскольку советский чело­
век никогда не связывал свой уровень жизни со своими трудовыми усилиями или с
работой собственного предприятия.

Можно утверждать, что семидесятилетние усилия режима увенчались полным успехом в центральном для экономике вопросе — вопросе о собственности. Совет­ский человек не только не был заинтересован в приобретении какой-либо собствен­ности, но вообще плохо понимал, что это такое. В конце советского этапа развития в массовом сознании преобладало отношение к собственности как к «ничьей». Как ни странно, но именно такое отношение к собственности придавало стабильность режи­ма. Бороться можно было только с плохим руководителем (государственным или партийным товарищем), но никак не с владельцем. Существовали «дозволенные» формы такой «борьбы с бюрократией». Утверждать, что персонал советских пред­приятий стремился стать владельцем «средств производства», не возьмется ни один из апологетов рыночных трансформаций. Все разговоры о таком направлении эко­номических реформ воспринимались с изрядной долей тревоги и полным непони­манием тех последствий, к которым такие реформы могут привести предприятия. С сегодняшних позиций такое понимание ситуации можно рассматривать как «предчувствие катастрофы», которая в силу каких-то неясных причин стала неиз­бежной.

2.  На уровне теоретической социально-экономической культуры были отражены
основные пороки системы:

способность исключительно к экстенсивному развитию;

отсутствие стоимостных измерителей;

нечувствительность к научно-техническому прогрессу и прямая незаинтере­сованность предприятий в каких-либо изменениях ассортимента и качества выпускаемой продукции;

низкая производительность труда как следствие отсутствия какой-либо по­зитивной мотивации;

очевидная экономическая несостоятельность ценностной системы социализ­ма, провозглашавшей все более полное удовлетворение материальных потреб­ностей в качестве основного условия перехода к коммунистическому обще­ству;

неспособность основных экономических институтов (Госплан, Госснаб, Сов­мин и пр.) эффективно управлять экономикой и возрастающая зависимость системы государственного управления от партийно-хозяйственной номенк­латуры;

тотальная безответственность.

При таком достаточно верном понимании основных проблем сделать что-либо существенное, оставаясь в рамках теоретических положений марксизма, было не-

возможно. Выход за пределы данной теории был строго запрещен, а дальнейшее раз­витие хозяйственной деятельности на основе теоретических положений марксизма было невозможно. Основанная на принципах этой теории управленческая идеоло­гия, обосновывавшая любое управленческое действие как следствие знания «объек­тивных законов развития природы общества», привела к истощению природных и человеческих ресурсов даже такой богатой страны, как Россия.

Кризисное состояние общественных наук, невозможность их дальнейшего раз­вития в условиях жесткого идеологического контроля была еще в 60-е гг. отрефлек-сирована творческой интеллигенцией. Было очевидно, что творческая жизнь в условиях фантомного существования культуры невозможна. Это не означает, одна­ко, что при снятии идеологических барьеров возобладали бы идеи реформаторов рыночного направления трансформации общества, если бы данный вопрос решался на основе голосования.

3.  Можно полагать, что в экономической культуре партийно-хозяйственного
управления безнадежность идеи использования экономики с целью построения но­
вого общества была осознана значительно раньше, чем в других культурах. С тех пор
как программы партии стали состоять исключительно из цифр по производству ста­
ли, угля и цемента на душу населения, стало ясно, что идеология не имеет собствен­
ной системы ценностей и, сохраняя контроль над обществом, не знает, что ему
предложить. Для хозяйственников такой контроль был опасен и непредсказуем.
Появление нового Генерального секретаря партии могло означать что угодно — от
смены приоритетов в экономике, ведущей к гибели отдельных отраслей, до простого
сумасбродства, связанного с отстранением от должности и исключением из партии
из-за отсутствия в установленное время на рабочем месте (Андропов, 1984 г.).

Право распорядительства собственностью без права обладания ею имело свои сильные негативные стороны: нестабильность, стопроцентная зависимость матери­ального положения от занимаемой должности, необходимость считаться с местной партийной властью и целый ряд других аналогичных причин, каждой из которых хватило бы для того, чтобы прийти к желанию изменить ситуацию.

Советской номенклатуре или партийно-хозяйственной верхушке, считает В. Кузнецов, были выгодны любые экономические трансформации, пока они не подрывали ее положение в обществе. Она была согласна сменить одни привилегии на другие, но ни в коем случае не остаться за пределами «кормушки». Такая готов­ность облегчила задачу реформаторов, однако необходимо было соблюдать жесткие условия — играть надо было по негласным внутригрупповым правилам.91

Если в двух других экономических культурах недовольство могло существовать только как желание выразить в какой-либо форме свой протест против существую­щей системы, то в культуре партийно-хозяйственного управления было все необхо­димое для реализации такого желания: наиболее адекватное понимание эконо­мического и политического положения страны, реальная экономическая власть, отчетливое понимание личных целей, которых можно добиться в результате транс­формации экономической системы.

4.  Кроме отмеченных выше «официальных» экономических культур, начиная с
60-х гг. начала постепенно формироваться и выделилась как самостоятельная еще
одна экономическая субкультура, получившая название «теневой экономики». Ее
появление было прямым следствием отмены репрессивных форм государственно­
го контроля за хозяйственной деятельностью и неспособности плановых механиз-

мов к ее эффективному регулированию. Любой плановый производитель продукции мог произвести ее в гораздо больших объемах. Проконтролировать изготовление «лишней» продукции было чрезвычайно сложно. Эта неучтенная в планах продук­ция становилась объектом прямого обмена между производителями.

На этой основе развивалась неформальная экономика — система неформальных отношений между субъектами хозяйственной деятельности, базирующаяся на лич­ных отношениях и непосредственных контактах между ними. В сферу этих отноше­ний были включены и партийные руководители различного уровня.

По самым косвенным оценкам, объем неучтенной в системе планово-админист­ративного распределения продукции составлял около 175 млрд руб. в год.

На этой же основе существовал еще один вид деятельности — так называемая «фиктивная экономика». Можно было договориться с плановым получателем про­дукции и не изготавливать ее, а получать документы об ее изготовлении. Выплаты зарплаты и премий за такую продукцию составляли в 70-80-е гг. до 30-35 млрд руб. в год.

Наконец, можно было изготавливать и реализовывать нигде не учтенную про­дукцию и вести криминальную, скрываемую от всех форм контроля экономичес­кую деятельность.

В настоящее время сложно оценить действительную заинтересованность «тене­вой экономики» в трансформациях, но, несомненно, что складывающаяся на ее ос­нове система отношений имела тенденцию к легализации в силу следующих причин:

по критериям оценки рыночной экономики это была вполне «нормальная» система экономических отношений, с позиций которой плановые методы ре­гулирования выглядели как анахронизм;

в «теневой экономике» скапливались огромные средства, которые чрезвы­чайно сложно было легализовать в силу действовавшей в стране системы без­наличных денежных расчетов;

в «теневой экономике» создавалась система взаимосвязей и отношений меж­ду людьми, которая противоречила не только официально принятой идеоло­гии и морали, но и законам, регулировавшим экономическую деятельность.

Практически любой советский хозяйственный руководитель к концу 80-х гг. мог быть обвинен в нарушении какого-либо из многочисленных законов и заключен в тюрьму (многие статьи этого законодательства не отменены до сих пор).

Можно считать, что «теневая экономика» была заинтересована скорее в измене­нии законодательства, регулирующего экономическую деятельность, а не в снятии идеологического «навеса» над обществом.

Таким образом, можно считать, что советская экономическая система не устраи­вала всех, но причины неудовлетворенности были разные.

Если следовать хронологии, то начало трансформаций может быть связано с про­возглашением горбачевской «гласности». На уровне теоретической экономической культуры это означало снятие всяческих запретов на свободное высказывание свое­го мнения в научных работах и возможность давать различный анализ и оценку сложившейся социально-экономической ситуации.

Естественно, что в оценках преобладал резкий негативизм, вся история совет­ской экономики предстала как история лагерей, тоталитаризма, некомпетентности, администрирования и т. д. Причем практически все такие оценки давались с пози-

ций стоимостной (экономической) оценки соотношения полученного результата к произведенных затрат, что почему-то стало сразу рассматриваться как нечто самс собой разумеющееся. Игнорировался тот факт, что советская хозяйственная дея­тельность на всех своих этапах строилась под другие цели и задачи: на первом этапе это были задачи построения бесклассового общества и формирования нового чело­века, затем развитие индустрии для борьбы с мировой системой капитализма, по­том победа в войне с фашизмом (про этот этап, кажется, еще не было сказано ничего плохого — все признают, что советская экономика блестяще вышла из сложнейшей ситуации), потом военное противостояние с Западом. В советской экономике никто и никогда не считал и не умел считать затраты и прибыль в рублях — это не имело никакого значения и смысла. Так же как бессмысленно оценивать ее с позиций сто­имостных Показателей.

Единственная заслуживающая, на наш взгляд, внимания оценка советской эко­номики — это оценка с позиций особой экономической культуры, особого типа орга­низации хозяйственной деятельности, что мы и пытаемся сделать в данной работе. Мы полагаем, что именно такой анализ необходим для прогнозирования процесса трансформаций.

В реальности же оказалось, что на уровне имевшейся теоретической экономи­ческой культуры легко критиковать, но достаточно сложно дать анализ, из которого бы следовали прогноз и программа возможных вариантов трансформации совет­ской экономики.

В массовом экономическом сознании переход к гласности означал переход к дис­кредитации всех ценностей социализма — начиная от переоценки роли советских руководителей партии, правительства и промышленности (оказалось, что никого из них нельзя назвать просто порядочным человеком) и заканчивая изменением отно­шения к собственности и системе государственного патернализма.

После дискредитации системы ценностей наступил этап в изменении основ нор­мативной культуры советской экономики, который, собственно, и может считаться началом этапа трансформаций. Были приняты законы, изменившие отношения собственности, т. е. практически подорвавшие основы советской экономики, — «Об индивидуальной трудовой деятельности», «О государственном предприятии», «О кооперации в СССР», «О собственности в СССР».

Вслед за творческой интеллигенцией получили возможность легализовать свою деятельность профессионалы «теневой экономики» и криминальных экономиче­ских структур.

Можно попытаться перечислить некоторые психолого-экономические послед­ствия принятия этих законов.

1. Принятие этих законов создало правовое оформление реальных экономиче­ских интересов (стремление к деятельности, приносящей прибыль). Прак­тически это означало появление экономического поведения вместо поведе­ния трудового. Наиболее активная часть трудоспособного населения стала уходить с государственных предприятий и поступать на работу в кооперати-. выи малые предприятия, где главным критерием оценки деятельности выс­тупала получаемая прибыль и соответственно заработная плата. 2. Ввело в советскую экономику двойственный подход к оценке результатов хозяйственной деятельности: государственные предприятия работали в пла-

новой системе и оценивались по выполнению плана, а кооперативы и малые предприятия работали только для получения прибыли.

Прямым следствием этого было появление огромного числа торгово-заку­почных кооперативов, скупавших продукцию у государственных предприя­тий и реализовывавших ее по более высоким ценам, что, собственно говоря, и способствовало созданию «товарного дефицита» в советской системе распре­деления.

Способствовало быстрому обогащению некоторой части населения и зало­жило основы социальной стратификации общества по уровню жизни. Если учесть, что такое резкое и нескрываемое обогащение происходило в условиях практически недействующей системы налогообложения и контроля за источ­никами получаемого дохода, то в массовом осознании оно понималось как «нечестное» и вызывало резко негативное отношение.

Сделало советскую экономику практически неуправляемой:

появлением огромного количества самостоятельных предприятий, имев­ших счета в банках и действовавших вне системы партийного и государ­ственного контроля;

легализацией «теневой экономики», имеющихся средств и развитием па­раллельной хозяйственной деятельности, оперирующей реальными день­гами и действующей по законам рынка.

Естественно, что параллельное существование двух хозяйственных систем, дей­ствующих по разным законам, не могло долго продолжаться. Такого не выдержала даже привычная ко всяким экспериментам советская экономика.

Поэтому следующим логичным шагом была предпринятая правительством Н. Рыжкова попытка начать так называемую «номенклатурную приватизацию».

Как мы уже отмечали, по советской Конституции собственность считалась госу­дарственной (общенародной), и правом владения собственностью не пользовался никто. Зато правом пользоваться и распоряжаться безраздельно обладала так назы­ваемая «номенклатура» — круг людей, включавших партийных и государственных хозяйственных руководителей и директоров предприятий, внесенных в «книгу жиз­ни» — партийные списки лояльных и непотопляемых. Эта «номенклатура», подгото­вив массовое сознание к необходимости изменения формы собственности, к тому, что у собственности должен быть «хозяин», начала процесс «разгосударствления» формально общенародной собственности. Крупные государственные предприятия и целые отрасли стали переименовываться в «концерны», а право собственности на их имущество стало передаваться «номенклатуре».

«Номенклатурный дележ в неприглядной форме», — так назвал этот этапприва­тизации Н. Шмелев.92

Приватизация такого типа не ставила своей конечной целью повышение эф­фективности производства, а следовательно, кампания не сопровождалась глубоки­ми преобразованиями в управлении. В результате этого эффект оказался, по мне­нию Б. Мильнера и Е. Торкановского, нулевым или составил отрицательную величину.93

Так, согласно данным центра изучения цен рынка, каждые семь из десяти пред­приятий, производящих продукцию производственно-технического назначения, после приватизации сократили объемы производства на 15-20 %, и почти все пред-

приятия перестали вкладывать инвестиции в долговременные программы (Эконо­мика и жизнь, 1993, № 23, с. 1).

Определение «быстро и грязно», данное журналом «Экономист» (ноябрь 1995 г.), наиболее точно характеризовало российскую приватизацию, так как за счет нее рез­ко обогатилась «номенклатура». Только за время проведения первого этапа прива­тизации отток капитала из России за рубеж плюс прирост накоплений наиболее богатой части населения в «твердой» валюте по рублевому эквиваленту оказались реально сопоставимыми со стоимостью государственного имущества, по существу безвозмездно переданного «новым собственникам».94

Политические события 1991 г. прервали этот процесс. Затем наступила очередь «шоковых реформ» Е. Гайдара: плановое ценообразование было заменено рыночным и план сменился «госзаказом». Не останавливаясь на экономической стороне этого решения, попытаемся прояснить для себя только его мотивационно-ценностную сто­рону. При проведении этой реформы расчет делался на то, что в условиях свободно­го рыночного ценообразования товаропроизводители начнут вести себя экономи­чески рационально: искать возможность выпуска приносящей прибыль продукции и на этой основе развивать производство.

Такой расчет полностью игнорировал социокультурный контекст и те условия, в которых такие реформы реализовывались. Е. Гайдар не раз утверждал, что все «культурные люди» в любой части света ведут себя экономически рациональным образом. Применительно к России это весьма спорное утверждение.95

Основные элементы шоковой терапии — отказ от государственного планирова­ния и рыночное ценообразование сделали не только необратимым процесс транс­формаций, но и придали ему тот вид, который предопределил их чисто рыночный характер и антисоциальную направленность. Движение в этом направлении предпо­лагало решение еще одного, последнего и самого главного, вопроса — кому будет принадлежать формально все еще государственная собственность?

Первичный раздел государственной собственности был проведен по программе приватизации А. Чубайса. Не останавливаясь отдельно на проблеме собственности и отношения к собственности в России, заметим, что приватизация создала види­мость социальной справедливости: трудовой коллектив предприятия получил свой 51 % акций, и одновременно полностью удовлетворила интересы администрации предприятий, сделав ее их практическим владельцем.

После завершения первого этапа приватизации можно утверждать, что транс­формация советской экономики закончилась и в настоящее время Россия имеет так называемую переходную экономику.96 Естественно, то, что получилось к настояще­му времени, не похоже на то, что декларировалось, и не может быть названо «рыноч­ной экономикой», а процесс трансформации нельзя считать законченным. Переход­ная экономика кроме унаследованных проблем экономики советской порождает и свои собственные, совершенно новые проблемы, которые и составят содержание трансформаций на ближайшую перспективу.

Как отмечают некоторые исследователи,97 в результате трансформаций «эконо­мика государства» постепенно превратилась в «экономик}'' физических лиц», где основными агентами рыночных pi внерыночных экономических отношений являют­ся в настоящее время в России не предприятия, организации и учреждения (в том числе органы власти и управления), а в первую очередь физические лица, имею­щие возможность принимать решения от имени хозяйственных субъектов. В ре-

зультате экономика приобрела криминальную окраску со следующими характер­ными чертами:

увеличивающийся разрыв между личными интересами руководителей и интересами трудовых коллективов предприятий и объективно наилучши­ми для данного предприятия способами реализации его рыночных возможно­стей, обусловливающих конфликтный характер разрешения подобных про­тиворечий;

огромные различия в оплате труда руководителей и исполнителей на пред­приятии (этотразрыв достигает 100-кратной величины);

сдвиг интересов экономических агентов в сторону краткосрочных;

коррупция на всех уровнях управления и власти;

резкое ограничение свободной рыночной конкуренции;

криминализация экономических отношений между предприятиями, произ­водителями и потребителями, перенос отношений между предприятиями в сферу отношений между физическими лицами;

неэффективность использования большинства ресурсов с общесистемной точки зрения.

Несомненным является тот факт, что в течение пяти лет советская экономика реально трансформировалась в экономику российскую. В настоящее время трудно сказать, какая из этих двух хозяйственных систем лучше отражает особенности мен­талитета, окажется ли российская экономика способной к дальнейшим трансформа­циям и какой срок существования ей уготовлен.

Основные выводы

1.  Если все общества проходят одни и те же стадии развития, например экономи­
ческие, хотя и в разное время, ускорение естественного движения вперед —
миссия любого цивилизованного государства. Российские реформаторы, ста­
вившие в качестве основной цели создание частного сектора экономики, пред­
полагавшей в итоге рост благосостояния россиян, изменение системы управ­
ления и формирование новой трудовой мотивации, по всей вероятности,
имели именно такие идеологические представления.

Практика показала, что, следуя по западному пути экономического развития, Россия весьма своеобразно вступила в рыночные отношения, причем сложив­шаяся ныне ситуация до сих пор не находит идентификации в рамках какой-либо известной экономической теории.

2.  Большинство понятий, описывающих экономическое поведение, несет в себе
содержательный отпечаток марксистской методологии. Как и всякие терми­
ны, они были ни хороши, ни плохи сами по себе. В той или иной степени они
позволяли описывать и изучать созданную по данной концепции социально-
экономическую реальность. Можно сказать, что марксистская концепция со­
циально-экономических процессов и советская экономика были в значитель­
ной степени конгруэнтны.

С началом этапа трансформаций это соответствие разрушилось, и понятия марксистской социологии, как и понятийный аппарат европейской теорети­ческой социологии, оказались мало пригодны для описания происходящих трансформаций в силу денотативной некорректности.98 Экономическое поведение не является установившейся предметной облас­тью. На научный подход к описанию и прогнозированию данного вида пове­дения с равным правом претендуют и экономика, и социология, и социальная психология, и экономическая социология. В зависимости от специализации автора одни и те же или близкие по смыслу и содержанию понятия описыва­ются с помощью терминов «массовое поведение», «экономическое сознание», «экономическое мышление», «экономическая культура», «экономическая психология» и т. д.*

Употребляемые термины соответствуют здравому смыслу и применяются для научного анализа явлений в экономике, психологии, социологии, культуро­логии и целом ряде других наук. В связи с этим никакое конвенциальное по­нимание данных терминов невозможно. В этом случае понятия обретают смысл только в рамках авторской концепции. Таким образом, в данной работе все употребляемые термины используются для описания экономического по­ведения с позиций, определяющих его, выработанных культурой, латентных механизмов, к которым мы относим ценности и ценностные ориентации, со­циальные нормы, интересы и мотивацию поведения.

Предлагаемые ниже определения основных понятий, как правило, не расхо­дятся принципиально с тем пониманием, которое сложилось в социально-эко­номической литературе. Однако мы считаем необходимым дать наше пони­мание терминов в начале работы, так как сами приводимые определения уже служат представлению нашей позиции. 3. Крайне важно понять, соотносимы ли ценностные постулаты, имманентно со­держащиеся в экономических воззрениях, владеющих умами реформаторов, российскому менталитету. Для этого проанализированы ценностные основа­ния экономических культур, основанных на этике православия и протестан­тизма, определены основные черты их различия. Проанализированы также ценностные основания советской экономической культуры, которые помогут в дальнейших рассуждениях о механизмах регуляции поведения в микро- и макроэкономических ситуациях.

: См., например: БляхманЛ. С. Перестройка экономического мышления. М.: Политиздат, 1990; Хузъминов Я. Советская экономическая культура: наследие и пути модернизации // Вопросы эко-гомики. 1993. № 3; Китов А, И. Экономическая психология. М.: Экономика, 1987, и т. п.

Основные проблемы

Глава 3

ПСИХОЛОГИЯ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА

редпринимательство как социально-психологическое явление вызывает актив­ный интерес многих зарубежных и отечественных исследователей, потому что одной из его важнейших социальных функций является повышение благосостояния общества.1

Один из первых исследователей предпринимательства И. А. Шумпетер предпо­ложил, что оно помогает развиваться обществу при переходе экономики от одного равновесного состояния к другому. Иными словами, предпринимательство несет функцию разрушения экономического равновесия в обществе. Происходит это при помощи «осуществления новых комбинаций», основными из которых являются:

изготовление нового, неизвестного потребителю блага;

открытие новых способов производства (технологий) и коммерческого ис­пользования уже существующих благ;

освоение новых рынков сбыта;

освоение новых источников сырья; изменение структуры отрасли с помощью создания своей или подрыва чужой отраслевой монополии.

Такого же направления во взглядах на функции предпринимательской деятель­ности придерживаются Дж. Долан и Е. Лидсей. Они считают, что основная функция предпринимательства состоит в преодолении старых стереотипов и границ в эконо­мике. Это происходит благодаря сдвигам кривых спроса (при улучшении и внедре­нии новых товаров и услуг) и кривых издержек (при внедрении новых методов организации производства и разработке новых технологий), когда предпринимате­ли одновременно получают прибыли.

Если И. А. Шумпетер, Дж. Долан и Е. Лидсей считают основной функцией пред­принимательства способствование развитию экономики с помощью разрушения экономического равновесия, то И. Керцнер и Р. Кантильон придерживаются обрат­ной точки зрения, считая основной функцией предпринимательства поддержку дви­жения экономики к равновесию.

Р. Кантильон полагает, что свою равновесную функцию предприниматель­ство выполняет, приводя в соответствие спрос и предложение на рынке товаров. По утверждению И. Кирцнера, основная функция предпринимательства состоит в том, чтобы добиться такого регулирования экономической системы, осуществить такую ее подстройку, которая обеспечивала бы движение рынков к состоянию рав­новесия. Предприниматель обладает «уравновешивающей силой». При этом в осно­ве предпринимательства лежит созидательный акт открытия новых прибыльных воз­можностей в условиях неравновесного состояния экономической системы.

Обе точки зрения на функцию предпринимательства в обществе вполне справед­ливы. Ибо именно последовательная смена функций способствует развитию эконо­мики, разрушающей равновесие, и является мощным фактором этого развития, так как не позволяет экономике ни застаиваться, ни разбалансироваться. Эти функции являются сторонами одной медали — рынка, где главной фигурой выступает пред­приниматель.  

Каждая из функций выполняет свое назначение на соответствующей стадии раз­вития предпринимательской деятельности. По И. А. Шумпетеру, их три.2 Первая — создание рынка для новой продукции. Именно здесь необходимо предприниматель­ское чутье и превосходство в информации для нахождения неудовлетворенного или потенциального спроса потребителей. На этой стадии рынок находится в равнове­сии, и предприниматели стремятся вывести его из этого состояния, выполняя соот­ветствующую функцию. Это подтверждает мнение Дж. Пилдича о потребителях, которые сами не знают, чего хотят, пока что-либо им не предложишь. Дж. Пилдич объявил это на основе заявления знаменитого исследователя потребительского рын­ка — доктора П. Нельсона, который считал: «...если потребителей прямо спросить, чего они хотят, они не смогут ответить».3

Вторая стадия предпринимательской деятельности наступает, когда новый товар необходим потребителю. Здесь неожиданно выясняется, что люди, не видевшие до сих пор каких-то вещей, вдруг начинают в них нуждаться. Если это происходит, предприниматель убеждается, что для делания денег не обязательно удовлетворять общественный спрос. Оказывается, его можно формировать и иметь от этого огром­ные прибыли. На данной стадии рынок находится в неравновесном состоянии, а предприниматель пытается привести его к равновесию, удовлетворяя его актуаль­ные потребности и одновременно выполняя свою функцию. Эта стадия связана с чисто организационными моментами: расширением объема производства, приемом на работу новых людей (удовлетворяя при этом рынок труда) и т. д.