На Западе интерес к модели человека в различных экономических теориях достаточно повысился начиная с 60-х гг. XX в. 7 страница

Интересна позиция, с которой отношения русских купцов с высшими силами описыва­ет арабский купец и писатель Йбн-Фадлан. По сохранившимся материалам, ему посча­стливилось в 922 г. встретить группу воинов-купцов из балтийскихземель в Булгаре. Он пишет: «И как только приезжают их корабли. Каждый из них выходит и несет с собой хлеб, мясо, лук, молоко и набид (хмельной напиток), пока не подойдет к высокой воткнутой деревяшке, у которой имеется лицо, похожее на лицо человека, а вокруг нее — маленькие изображения, а позади этих изображений стоят высокие деревяшки, воткнутые в землю. Итак, он подходит к большому изображению и поклоняется ему, а потом говорит: "О, мой господин, я приехал из отдаленной страны и со мной много девушек — ; столько-то и столько, много скота — столько-то и столько-то голов, и соболей — столько- то и столько-то шкур", — пока не сообщит всего, что привез с собою из своих товаров. — "И я пришел к тебе с этим даром"; потом он оставляет то, что было с ним, перед этой 11 деревяшкой:" Вот, я желаю, чтобы ты пожаловал мне купца с многочисленными динара­ми, и чтобы он купил у меня, как я пожелаю". Потом он уходит. И вот, если для него продажа его бывает затруднительна и пребывание его задерживается, то он опять приходит с подарком во второй и в третий раз, а если все же оказывается трудным сделать то, что он хочет, то он несет по подарку и маленьким изображениям и говорит: "Это женам нашего господина, и дочерям его, и сыновьям его". И он просит и молит у них о ходатайстве, униженно кланяясь. Если продажа была легка, тогда он говорит: "Господин мой и исполнил то, что мне нужно, и мне следует вознаградить его". И вот он берет овец или рогатый скот и убивает их, .раздает часть мяса, а оставшееся несет к большой и маленьким деревяшкам и вешает головы рогатого скота или овец на эти деревяшки. Когда же наступает ночь, приходят собаки и съедают все это. И говорит тот, кто это сделал: "Уже ; стал доволен мой господин мною и съел мой дар"».

Ритуальные пиры обычно устраивались купцами и на родине. Так, все варианты сказок про новгородского купца — Садко, который вернулся домой, начинаются следующими словами: «И сделал он обед про таможенных людей, где напивались молодцы уже допьяна».

К концу X в. особо благоприятные условия для внешней торговли у Руси сложи­лись с Византией, в частности с Константинополем — оплотом восточной ветви христианства. Этому способствовали выгодные для русских купцов торговые дого­воры, заключенные между двумя странами. Дальновидные восточные политики пре­доставляли русичам огромные льготы: обеспечение продуктами питания на шесть месяцев, разрешение жить в предместье Константинополя (в монастыре св. Мамон­та), пользование баней, право прохода в город по 50 человек и т. д.

Живя по полгода в почете в Византии, русские купцы возвращались на родину и очень тепло отзывались о восточной христианской вере. Конечно, торговые связи были налажены и со странами западного христианства. Но для них Русь была второ­сортной страной, в ней господствовало «дикое язычество». Такое принебрежение к славянам не могло способствовать принятию западного христианства.

Когда перед князем Владимиром встал вопрос о выборе новой-веры, которая соответствовала бы новой феодальной идеологии и укрепила внешнее могущество Древнерусского государства, он призвал к себе знатных купцов, повидавших мно­гие страны, и спросил их, что они думают по поводу разных верований. Как пишет Н. С. Гордиенко, ответили ему купцы так: «У мусульман "нет веселия", нельзя пить вино и есть свинину, от того их закон "не добр", у западных христиан "красоты не видно никакой", строги и смотрят свысока. Византийская же страна давно была известна русичам своим гостеприимством, необыкновенной загадочностью и луч­шей, чем во многих других странах, верой. Там есть и "веселие, и красота"; и не знали — на небе мы или на земле мы, ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом».

Конечно, кроме «красоты и веселия» восточная ветвь христианства отличалась от западной некоторыми фундаментальными позициями, которые сыграли немалую роль в принятии данной веры русичами. Так, искупление грехов при жизни восточное христианство считало одной из главных задач человека. Данная концепция вполне укладывалась в языческую концепцию отношение человека с окружающим миром. Поэтому, когда в 988 г. Киевская Русь приняла крещение от Византии, этот факт не означал коренного переворота в сознании русичей, и процесс христианизации

русских растянулся на века, вплоть до XX в. Православный журнал «Вера и разум» от 1913 г. с горечью замечает, что в начале X столетия наблюдалось мощное народное сопротивление внедрению христианского сознания и что «именно с Владимира начинается упорная борьба христианства с массой стойкого в язычестве русского славянства». В процессе изменения народного сознания огромную роль сыграло военно-ку­печеское сословие, которое «экспортировало» восточное христианство, распрост­раняя по Руси «благие» вести о новой вере. Любопытно, что, приняв одними из первых крещение, сами купцы во многом остались прежними по своей языческой сути.

Своебразная религиозная двойственность, или, как многие называют, двоеверие, стала медленно проникать в мировоззрение бывших язычников. Как мы увидим далее, христианское православие, попав на русскую языческую почву, породило но­вую, весьма специфическую веру — «народное, или языческое, христианство».

Первоначальный принцип насилия при внедрении новой веры постепенно сме­нился на принцип компромисса. Произошла адаптация православного мировоззре­ния к языческому и наслоение нового на сохранившееся старое. Языческая идея о переселении души после смерти снова в физическое тело заменилась идеей ада и рая. Идею языческого жертвоприношения, связанного с убиением животного, пред­лагалось заменить на бескровное нравственное приношение себя в жертву с помо­щью отказа от прелестей земной жизни. Аскетическое поведение, согласно право­славной ортодоксии, искупляет все грехи. Так на русскую землю была привнесена идея, которую можно сформулировать как идею возможности приобретения будущего блаженства посредством настоящего страдания.

Языческая Русь столкнулась с совершенно новыми для нее понятиями и симво­лами — страданием или блаженством в посмертной «жизни», единобожием, икона­ми, спасением и покаянием, нравственной жертвой ^искуплением, а также страхом перед наказанием божьим и виной за грех. Эта идеология возобладала над старыми понятиями кровавого жертвоприношения, переселения после смерти в другое тело, установления контактов с высшей силой при помощи специальных обрядов (пиров с песнями и плясками — братчиной).

Славянское язычество являлось магической религией, так как в ней использова­лась совокупность обрядов, связанных с верой в способность человека вступать в контакт с «высшими силами». Как отмечал А. Мень, ключевым моментом в любой магии является использование этих сил для получения высшего блага или удовлет­ворения своих целей исключительно земного содержания.33 Например, предотвра­тить беду, получить хороший урожай, вылечить больного, приворожить любимого, сбыть выгодно товар и т. д.

 Православное христианство не нацеливало славян на получение благ здесь и те­перь, в этой жизни. Совсем наоборот, оно призывало отказаться от них ради блажен­ства после смерти.

Для того чтобы принять новое, необходимо в него поверить. Как считает Р. Грассери, вера — это пассивная сторона религии, она вызывается преданием, воспитани­ем, наставлением. Можно с уверенностью сказать, что официальное принятие язы­ческой страной христианства не означало принятия новой идеологии русским населением. Современные исследования, посвященные вопросам соотношения меж­ду византийской верой и славянской языческой религией, позволяют сделать вы-

вод о глубинных внутренних противоречиях между двумя этими религиями. Обе религиозные системы отражали разные стороны бытия: язычество определяло мес­то человека в мире природы, христианство — отражало социальную сущность чело­века среди людей. «Круги охвата» этих систем не совпадали, но кое-где пересека­лись: вера в жизнь после смерти, в сверхъестественные силы и их доброе и злое начало. Такое сочетание двух систем и явилось причиной своеобразного русского двоеверия.

В XIII в. в Новгороде появляются первые церкви, принадлежащие купеческим гильдиям: Ивана на Опоках, Успения на Торгу, Пятницы на Торгу. В определенной мере все они отражали аграрно-магические представления о сверхъестественных силах. Православная символика плавно выстраивалась в архитектурные ансамбли. Внутри церквей убранство соответствовало представлению славян о языческих ри­туалах: своды подпирали столбы в виде деревянных идолов, посреди церкви стоял огромный стол для трапезы и т. д. По данным археологов, только с XIII-XIV вв. в курганы новгородской знати начинают хоронить христианские кресты, а вся Нов­городская область оставалась языческой и в XVI в.

, Конец XVI в. ознаменовался падением Великого Новгорода и началом царство­вания московских царей. Приходит в упадок предпринимательская деятельность, отходят в прошлое те языческие обряды, которые выполняли русичи по прибытию в чужеземную страну и были так красочно описаны Ибн-Фарланом. Однако полити­ческая перестановка не означала полного закрепления православного сознания у рус­ского населения, в частности у предпринимателей. Существует множество истори­ческих фактов, доказывающих их приверженность до конца XVII в, к языческой вере.

Так, например, до конца XVII в., т. е. до церковного раскола и заката Руси, сохра­нялось среди царей поверье, что «рука оставляет след», некий отпечаток души. «По "вынутому" следу ноги насылали порчу — по аналогии московские цари перо в руки не брали, а диктовали тексты. Так Поступал Иван Грозный, его сын царевич Иван Иванович, самодержец Федор и даже Борис Годунов».36

Московское правительство активно поддерживало веру в колдунов. Так, в 1632 г. до Москвы дошли слухи о том, что колдунья наговорила на хмель, привозимый из Латвии. Правительство запретило скупать этот товар под угрозой смертной казни.37

Христианское вероучение и культ не всегда были известны даже монашеству и представителям высшей иерархии. Простые миряне не знали ни евангельской исто­рии, ни символа веры, ни главнейших молитв, даже «Отче наш». Из церковных тек­стов мы узнаем, что «миряне стоят в церквах в шапках, сквернословят», а сама служ­ба совершалась таким образом, что только способствовала подобному отношению к ней: попы и причетники путали молитвы, формулы крещения, пели за здравие, когда надо было петь за упокой. Священнослужители приходили на службу пьяными, за­тевали ссоры, скверно ругались и дрались. Иностранцы, побывавшие в России в XVI-XVII вв., также предоставляют интересные сведения. Так, один из них пишет, что российский монах попросил у него милостыню именем четвертого лица святой троицы, каковым оказался св. Николай. Другой с удивлением сообщает, что вологодский епископ не смог назвать ни имен, ни число святых апостолов, которые написали евангелие.38

Такая безграмотность в отношении православия неудивительна, ибо первые бо­гослужебные книги появляются на Руси только с XV в. и только в крупных городах.

He посвященный в тонкости христианской веры народ использовал попов для со­вершения магических обрядов: освящения воды и окропления ею домов, людей и скота, изгнания бесов, отпевания покойников, обходов полей во время засухи и т. д. В народном понимании церковь служила для удобства совершения старинной маги­ческой обрядности. Рядом с христианскими служителями продолжали существо­вать прежние профессиональные посредники между людьми и внеземными силами. Имеются сведения о сильном влиянии волхвов, скоморохов, ложных пророков, кол­дунов и знахарей.

Только в результате указов Петра I, обязывающих всех посещать церковь и веду­щих борьбу с колдунами и языческими пророками, влияние магической обрядно­сти ослабевает. Знахари, вещуны и волхвы уходят в раскольничьи общины, но все же продолжают свою деятельность.

В середине XVII в. предпринимательское сословие было весьма немногочислен­ным и бедным и довольствовалось скудными барышами от внутренней торговли. Вот как жаловались государю купцы в 1642 г.: «Мы холопы твои, гостиной и сукон­ной сотни людишки... многие из нас оскуднели и обнищали до конца. Наши торжишки отняли иноземцы и оскуднели мы от воеводского задержания и насильства». Купцы из гостиной и суконной сотен принимали активное участие в обогащении русского язычества новыми православными фетишами и обрядами, способствующими раз­гулу колдовства, знахарства и божественных откровений. Классическими примера­ми, подтверждающими это суждение, являются часто упоминаемые историками два случая. Один произошел в 1611 г., когда русский купец кинул в огонь икону с изо­бражением св. Николая за ненадобностью, так как она не спасла его дом от пожара. При этом хозяин иконы торжественно заявил: «Ты не хотела помочь мне, теперь помоги себе сама». Другой пример взят историками из мемуаров иностранцев, которых приводила в великое изумление следующая особенность русских торговцев: чем усерднее рус­ский торговец крестился, тем большая вероятность подвоха крылась при покупке товара. Данную особенность можно объяснить, обратившись к исследованиям Б. А. Рыбакова. Он пишет, что в этот период у русских людей было очень своеобразное отношение к православному кресту. Дело в том, что до введения христианства у рус­ских был свой языческий четырехконечный крест, который нес чисто защитную фун­кцию. Христианский же крест нес идею Святой Троицы, что было малопонятно для русских язычников. Однако форма креста напоминала древнеславянский магический крест, который появился у русичей задолго до появления христианства. Этот крест выражал идею четырехстороннего пространства и всех элементов, заполняющих это пространство. Идея заклинания пространства и человека в пространстве прочно вла­дела русскими людьми и после принятия христианства.41 Вполне понятен перенос защитной функции славянского креста на православный. Поэтому чем больше торговцы XVII в. крестились, тем больше защищали себя от последствий обмана.

Подводя итог вышесказанному, отметим, что до конца XVII в. на Руси преобла­дали следующие духовные тенденции, определяемые идеологией православного христианства и остатками язычества одновременно:

вера в многобожие и сверхъестественные силы: «нечистую силу» и «неведо­мую силу»;

четкое соблюдение правил взаимоотношений с богами и сверхъестественной силой по принципу «защиты от злых сил и ублажения добрых сил», включающих в себя ношение специальных оберегов и амулетов, произношение маги­ческих защитных формул, а также, в более ранние периоды, произведение специальных ритуалов и подношение даров, которые одновременно защища­ли людей и ублажали злые силы; «ублажение» добрых сил предполагало пря­мой контакт с «покровителем», произнесение специальных молитв, жертво­приношения с непременными ритуальными пирами, песнями, плясками и потреблением алкогольных напитков;

принятие Русью византийского христианства лишь обогатило магические ри­туалы предпринимателей новыми фетишами;

отрыв Руси от непосредственного контакта с Византией (особенно после за­воевания Константинополя турками) и погружение предпринимателей в сре­ду соотечественников (особенно после разгрома Новгорода и создания усло­вий, неблагоприятных для внешней торговли) способствовало сохранению у русичей остатков языческой веры.

В конце XVII в. в истории русской религии произошли два важных события, повлиявших на дальнейшие духовное развитие Руси: в православии произошел рас­кол на старую и новую веру, и церковь была подчинена государству.

Во-первых, была принята реформа Никона, согласно которой должен был про­изойти ряд изменений в формальных церковных обрядах. Вместо старого написа­ния «Исус» положено стало писать «Иисус», стали признаваться восьмиконечный, шестиконечный и четырехконечный кресты вместо старого восьмиконечного, двое-перстное крестное знамение заменили троеперстным, хождение вокруг аналоя и цер­кви против солнца, а не по солнцу и т. д. Реформа вызвала волну сопротивления. Священнослужители и в особенности монашество преграждали дорогу нововведе­ниям. Привязанность русских староверов букве текста долго не находила разумного объяснения. О том, что такая привязанность может говорить о другом способе пони­мания связи между языком и реальностью, долгое время не было и речи.

Известно, что почитание икон занимало особое место в России. В настоящее время появляются исследования, рассматривающие поклонение иконам как пере­живаемый непосредственно религиозный опыт в его конкретных исторических формах. Так, М. В. Дмитриев утверждает, что концепция иконопочитания восходит к Иоанну Дамаскину, и приводит высказывание английского путешественника Дж. Флестера, который в XVI в. пишет, что «русские почитают свои иконы как самого Бога». Для русских икона — не конвенциональный знак связи с Богом, а реальное место реального присутствия Божьей благодати в этом мире. С. Булга­ков писал о том же, называя икону реальным окном в потусторонний мир, разно­видностью церковного предания. Таким образом, русские иконопочитатели до­пускали существование различия ипостасей при единстве сущности — в Троице, единства ипостасей при различии сущности — в иконе. Иконоборство в Византии было иным, чем на Западе, и имело причиной вопрос о воплощении Бога. Иконо­борцы считали поклонение иконе идолопоклонством, не понимая, что православ­ная икона — средство перехода от чувственного к трансцендентному и предполага­ет особый религиозный опыт, особую семиотическую связь между знаком и предметом, материальным и духовным. Настолько же серьезным, как к иконе, было отношение многих православных духовных лидеров к букве священного тек­ста, обрядности, церковным традициям.

Русский народ, который за несколько столетий приспособил православие к сво­им житейским нуждам, четко подчинив его магической обрядности, отреагировал на реформу расколом. В этом расколе принимало участие практически все населе­ние, включая духовенство. В результате с конца XVII в. до середины XVIII в. проис­ходило структурирование различных слоев населения по религиозным «интересам». Довольно большая часть населения — 20 тыс. человек, протестуя против нашествия «антихриста», подвергла себя самосожжению. Всего же на Руси проживало в начале XVIII в. 12 млн. человек. Кроме самосожжения «не одна тысяча простых людей поморила себя голодом... в подземных ямах и пещерах, утопилась в водах, задуши­лась в петлях».

Большое количество беглых, закрепощенных Соборным Уложением 1649 г. крестьян вследствие жестких правительственных мер было найдено. Карательные экспедиции и массовые казни также истребили значительную часть крестьянского населения. Оставшиеся в живых дворяне, часть посадских людей, крепостные кре­стьяне официально приняли новую веру; другая часть посадских людей, которым удалось избежать смертной казни, беглые крестьяне, солдаты и люди неопределен­ных занятий примкнули к старообрядцам.

Необходимо отметить, что в конце XVII-начале XVIII в. институт православной церкви был полностью подчинен государству и интересам правительства. Согласно Монастырскому приказу, патриаршество было расформировано, назначены четкие жалования духовному клиру по штатному расписанию. В 1721 г. духовный регла­мент подчинил церковь одной из государственных коллегий — Синоду, во главе которого был поставлен обер-прокурор. При этом «первейшими обязанностями клира стало насаждение верноподданнических чувств... и политический сыск среди прихожан», в чем духовенство давало присягу.

«Новая» вера была быстро распространена по всем русским городам, во все ду­ховные академии и семинарии. Новоиспеченные попы стали объяснять чудотвор-ность икон и обрядов не эмпирическими фактами, к которым исторически привык­ло народное сознание, а абсолютной первопричиной: божественной благодатью, сведенной на землю искупительной жертвой Христа.

В дополнение ко всем вышеперечисленным мерам Петр I издал ряд указов об обязательном посещении всеми сословиями церковных служб. Все эти новшества только способствовали массовому отходу духовного клира и тяглового населения к недосягаемым для правительства раскольникам.

Период с конца XVII до середины XVIII в. можно назвать переходным от язычес­кой веры к языческо-православной. Его характеризуют следующие особенности:

выбор между добровольной смертью и жизнью;

выбор между «старой» и «новой» верой;

если произошел выбор «старой» веры, то происходит поиск близкой по духу старообрядческой общины.

К середине XVIII в. стала выявляться высокая экономическая активность в ста­рообрядческих общинах различного толка. Посадский раскол, который включал в себя духовенство, купечество и часть дворянства, базировался на торговом капитале общин, имевших свои церкви и духовенство. Такие общины назывались поповски­ми. Одна из первых старообрядческих ячеек такого толка обосновалась в Стародубье на основе двенадцати купеческих московских семей. Вскоре за московской колонией последовали колонии из других городов: Калуги, Белева, Костромы, Орла, Вязьмы и т. д. Туда же стали стекаться раскольничьи эмигранты из крестьян. Эко­номическим и церковным центром поповщины стала Вятка, чьи слободы населяли 40 тыс. человек. Туда, привлекаемые вольною и «святою» жизнью, прибывали «пре-многое число из разных городов богатых купцов, укрывающихся от податей и рек­рутских наборов».

Торговая деятельность вятских старообрядцев опиралась на кустарей Старо-дубья, Вятки, а производимый товар сбывался в Калуге, Москве, Поволжье и т. д.

Другая линия посадского старообрядчества поповского толка обосновалась в Керженце с помощью беглых монахов и попов. Рядом с глухими керженскими леса­ми проходила широкая торговая дорога на юг и восток и протекала Волга. В руках старообрядцев оказались хлебная пристань в Горбатове, прядильные мануфактуры в Самаре, Павлове, Лыскове. К концу XVIII в. по берегам Оки и Волги насчиты­валось 46 тыс. раскольников. С Волги колонизация пошла на Урал. К середине XVIII в. на заводах Демидова и Осокина «приказчики едва ли не все, да и сами промышленники раскольники, и ежели оных выслать, то, конечно, им заводов со­держать некем... ибо там при многих мануфактурах... почитай всеми харчами и по­требностями торгуют... раскольники», — говорят архивные данные. Петровское правительство, насаждающее силой промышленное предпринимательство, доволь­но лояльно относилось к тем общинам, которые работали на новых заводах и фабри­ках. Ярким примером тому может служить всемерная помощь крестьянину-старо­обрядцу Демидову, создавшему знаменитые Уральские заводы, на которых работали практически одни старообрядцы. И даже более того, Петр I, нуждающийся в боль­шом количестве рабочих рук, ведет политику на прекращение самосожжений под страхом принудительных работ на заводах, благодаря чему самоистребление как массовое явление резко пошло на убыль.

Организация общин беспоповского толка, первоначально состоящих исключи­тельно из одних крестьян,, в отличие от поповских имела более длительную историю превращения их в предпринимательские организации. Мы уже отмечали массовые самоистребления, которые в основном происходили в этих общинах. Параллельно с этой особенностью общин данного толка были и другие буйно-эксцентричные про­явления, резко отличавшие по сути этих старообрядцев от аскетично-воздержан­ных поповцев. Образовались такие общины вокруг лжепророков и лжепророчиц — волхвов. Пользуясь доверием, они могли иногда с успехом предсказать урожай, неурожай, удачу и неудачу различных промыслов, за что брали деньги. Так в некоторых общинах складывался первоначальный капитал. Знания по тайному пророчеству сохранились со времен древнеязыческой Руси благодаря строгой замкнутости, традиционности и преемственности обучения. «У людей божьих обыкновенно наследовали звание пророческие дети, рожденные от свального греха пророка, пророчиц и всей общины мужчин и женщин».46 Таких детей специально обучали строгой тайне, их тщательно оберегали. Так сохранялась древнерусская магическая культура, с помощью которой обогатилось немало будущих купцов, вышедших из подобных общин. Специальная комиссия по делам некоторых особо обогатившихся пророков доказала, что некоторые из «волхвов» пользовались ма­гическими приемами для личного обогащения, чему не сопротивлялся простой и невежественный народ.

Такие общины были довольно распространены в системе рек Волги и Оки, в Там­бовской, Саратовской, Орловской, Петербургских областях. Вскоре они проникли в крупные города: Москву, Петербург, Ярославль, Владимир и т. д. А в 1732 г, было обнаружено, что «главным начальником всей этой ереси» является московский ку­пец Сапожников, а также некий настоятель из турецких владений, который постав­лял все нужные книги для 62 учителей и пророков.

Вот так, используя потребность народа в мистике, экзальтации и «духовной радо­сти», многочисленные купцы: Суслов, Лупкин, Касьянов, Осипов, Чуркин, Сафьянов и другие организовали общины, где сколачивали крупный первоначальный капитал.

Любопытно, что многочисленные общины под руководством «волхвов» неожи­данно начинают переходить к обряду оскопления. К XIX в. скопчество сделалось специфической религией купцов, фабрикантов и ростовщиков. Дело дошло до того, что пророк-скопец Селиванов с 1803 г. открыто поселился в Петербурге и принимал поклонение буржуазной и великосветсткой публики, а в 1809 г. его посетил импера­тор.

К новому «богу» стекались паломники со всей страны, Петербург превратился в духовный центр скопчества. Многочисленные оскопленные крестьяне и рабочие переселялись в «общины» купцов и фабрикантов. Во главе таких общин стояли из­вестные купеческие фамилии: Ненастьевы, Костровы, Громовы, Солодовниковы и др. Только когда оскопление стало проникать в среду чиновников и даже дворян­ства, это явление вызывало протест Николая I и он в 1842 г. назначает каторгу за данную процедуру.

Необходимо отметить, что не все старообрядческие организации беспоповского толка имели такую экзотическую идеологию, существовали более спокойные общи­ны, типа поморских и федосеевских.

По имеющимся сведениям, история первой старообрядческой общины в Помо­рье Выговском начиналась с одержимости самоистреблением входивших в нее не­скольких тысяч крестьян.

Однако впоследствии освобожденное от ревностных хранителей веры населе­ние общины стало расти из-за постоянного притока беглецов. Пришлось «промыш­лять на хлеб и деньги». Постепенно Выговское Поморье превратилось в крупное торгово-промышленное предприятие на артельных началах, со своими конторами и агентами в Вытегре, Петрозаводске, Москве, Стародубье. С 1702 г. на государ­ственные деньги староверы братья Денисовы и Викулин строят Повенецкий завод, предоставляя поморцам работу, крышу над головой и религиозную защиту. Один из самых прогрессивных шагов, который предприняли поморцы, — это разрешение вопроса о браке. Был разработан «брачный устав», описывающий правила вступ­ления в брачный союз без освящения официальной церковью. Именно этот факт привлекал многочисленных разбогатевших староверов, желающих передать свое добро по наследству, а не в общую казну общины. В начале XIX в. торговый капи­тал Выга проникает в промышленность. Появляются на базе общины имена круп­ных фабрикантов-староверов поморского толка: Морозов, Зенков, Гусаров, Мака­ров. Именно эти купцы поддерживали членов Выги тем, что предоставляли им работу, жилье; давали беспроцентные кредиты рабочим, крестьянам, беглым сол­датам, принявшим их веру.

История знаменитой Федосеевской общины начинается с ухода ряда поморцев из Выги в связи с несогласием о принятии «брачного устава». Первоначально состоявшая из неимущих беглых крестьян, после выхода в свет в 1762 г. Манифеста, приглашавшего вернуться в Россию людей всех наций, в том числе и расколь­ников, она пополнилась вернувшимися из-за границы купцами. Вскоре община утвердила свои позиции в Петербурге, Новгороде, Стародубье, Риге и т. д. Цент­ром общины стало Преображенское кладбище в Москве, с часовней, богадельней и молитвенным домом. Основатель Преображенского кладбища Илья Ковылин, вер­нувшийся из Польши купец-старообрядец, принимал в общину мужчин и женщин, которые давали обет воздержания, и супругов, отказавшихся друг от друга. Всту­павшие в общину, спасаясь от помещиков, служения в армии, да и просто от голода и холода, обязаны были все свои капиталы передавать попечителям Рогожского кладбища, о чем говорилось в общинном уставе. Весь капитал общины постоянно вращался в «торговой коммерции». В начале XIX в. торговый капитал постепенно превращался в промышленный. Хозяевами общины и крупнейших молелен стано­вятся известные фабриканты-купцы, чьи капиталы достигали нескольких милли­онов: Ф. А. Гучков, А. Никифоров, М. Григорьев, Д. Тимофеев, Ф. Любушкин и др. Федосеевцы при условии принятия «старой веры» предоставляли беглым.каторж­никам, крестьянам, солдатам бесплатное жилье. Укрытие же беглецов производи­лось по отлаженной системе покупки паспортов умерших мещан в мещанских управах и пересылки этих людей в отдаленные федосеевские общины, разбросан­ные по всей России.

Данная община была весьма обширна. Известно, что кроме Лефортово в Москве она охватила поселения на пространстве в 20 верст от Москвы между трактами Петербургским, Ярославским, дорогами на Киржач, Коломну и Серпухов. Кроме этого, имела 70 населенных пунктов, где проживали федосеевцы, от Карелии до Ас­трахани, от прусских земель до Томска. Это было огромное централизованное федосеевское царство, скрытое от полицейского надзора. Торгово-промышленная дея­тельность общины держалась на прибыли от товаров, выпускаемых на свечных, суконных и лесопильных заводах. Продукция общины сбывалась через коробейни­ков, лавочников и крупные магазины. Для координации своей деятельности в дни великих постов федосеевские купцы съезжались в Москву из провинции. Так «бла­гочестивые съезды» превращались в биржевые.