На Западе интерес к модели человека в различных экономических теориях достаточно повысился начиная с 60-х гг. XX в. 1 страница

Есть и отечественные ученые, занимающиеся разработкой данной проблематики. Вместе с тем не удалось обнаружить специальных работ, которые рассматривали бы модель человека в отечественных экономических теориях, будь то ранние или относящиеся к советскому периоду.

Рассмотрим, как изменялась модель человека в экономических теориях. Для удобства примем за основу гипотезу В. В. Радаева о том, что каждая исследовательская дисциплина имеет внутренний цикл развития, который условно можно разбить на шесть этапов.

Доклассический, когда происходит обоснование дисциплины, определяются ее основные понятия и вводятся ключевые термины.

Классический, когда складывается общий дисциплинарный подход, разраба­тываются первые системы понятий.

Неоклассический, или этап профессионализации, когда складывается «методологическое ядро», идет детальная разработка категориального аппарата, создаются рабочие модели и инструментарий. Наблюдается интеграция дисциплины и ее обособление от других областей знаний.

Этап профессиональной зрелости, когда происходит относительно обособленное развитие дисциплины, ее достраивание и заполнение «белых пятен». Складываются основные исследовательские направления.

Этап кризиса и экспансии. Осуществляется переопределение собственных границ, делаются попытки вторжения в смежные области, активно используются междисциплинарные подходы.

Этап фрагментации-переоформления, когда возникает несколько новых относительно самостоятельных отраслей знаний, перемешивающихся со смежными дисциплинами. На первом, доклассическом этапе не было еще речи о каком-то обособлении «экономического человека» из общего метафизического о нем представления.

Поэтому начнем анализ его эволюции сразу со второго этапа. Примечательно, что на этапе профессиональной зрелости, особенно у институционалистов, прослеживается влияние современной психологии на модель экономического человека.

Т. Веблен, например, понимавший существование огромного разрыва между экономической теорией и экономической реальностью, хорошо знал работы современного ему У. Джемса (1842-1910), внесшего значительный вклад в психологическую науку. Однако общая прагматическая направленность, свойственная американской психологии того времени, наложила отпечаток на понимание У. Джемсом оснований личности и создание образа «человека психологического»: «В самом широком смысле личность человека составляет общая сумма всего того, что он может назвать своим: не только его физические и душевные качества, но также его платье, дом, жена, дети, предки и друзья, его репутация и труды, его имение, лошади, его яхта и капиталы. Если по отношению ко всему этому дело обстоит благополучно — он торжествует; если дела приходят в упадок — он огорчен; разумеется, каждый из перечисленных нами объектов неодинаково влияет на состояние его духа, но все они оказывают более или менее сходное воздействие на его самочувствие...

Инстинктивное влечение побуждает нас накапливать состояние, а сделанные нами ранее приобретения становятся в большей или меньшей степени близкими частями нашей эмпирической личности. Наиболее тесно связаны с нами произведения нашего кровного труда. Немногие люди не почувствовали бы своего личного уничтожения, если бы произведение их рук и мозга (например, коллекция насекомых или обширный рукописный труд), созидавшееся ими в течение целой жизни, вдруг оказалось уничтоженным. Подобное же чувство питает скупец к своим деньгам. Хотя и правда, что часть нашего огорчения при потере предметов обладания обусловлена сознанием того, что мы теперь дол

 Прагматизм — направление в философии, признающее истиной лишь то, что дает практически полезные результаты, возможность  обходиться без некоторых благ, которые рассчитывали получить при дальнейшем пользовании утраченными ныне объектами, но все-таки во всяком подобном случае сверх того в нас. Остается еще чувство умаления нашей личности, превращения некоторой части ее в ничто. И этот факт представляет собой самостоятельное психическое явление. Мы сразу попадаем на одну доску с босяками, с теми pauvres diables (отребьем), которых так презираем, и в то же время становимся более чем когда-либо отчужденными от счастливых сынов земли, властелинов суши, моря и людей, властелинов, живущих в полном блеске могущества и материальной обеспеченности. Как бы мы ни призывали к демократическим принципам, невольно перед такими людьми явно или тайно мы переживаем чувства страха и уважения». эволюции «экономического человека», в Германии возникла оппозиция самой его идее практически одновременно с политэкономией А. Смита. Речь идет об исторической школе в экономической теории.

Поскольку идеи А. Смита выводимы не из опыта истории, а из «естественной природы человека», представители другого направления — немецкого историзма — критиковали их прежде всего за распространение «рудиментарной психологии экономического человека» на все времена и страны, из которой делаются далеко идущие выводы. Представители немецкой исторической школы Б. Гильдебрандт и К. Книс предлагали рассматривать в качестве объекта для анализа в экономике народ как национально и исторически определенное, объединенное государством целое. Отдельный человек, по мнению Б. Гильдебрандта, «как существо общественное, есть прежде всего продукт цивилизации и истории. Его потребности, образование и отношение к вещественным ценностям, равно как и к людям, никогда не остаются одними и теми же, а географически и исторически беспрерывно меняются и разви­ваются вместе во всей образованностью человечества».

Таким образом, «экономический человек» классической и исторической школ принципиально отличаются. Первый — одинок и независим. В своих выборах он подчиняется только экономическим аргументам. Второй — скован множеством социокультурных стереотипов, навязанных внешней средой, и только в этом качестве может проявляться в хозяйственной деятельности. Сужая область анализа экономической теории, историческая школа привлекла внимание к этическим и психологическим проблемам рыночного хозяйства, стремясь разобраться в их происхождении. Именно эта проблематика является одной из важнейших в современной экономической науке, сыграв заметную роль в формировании экономико-психологического направления, развивающегося на грани макроэкономики и психологии больших групп.

Анализируя эволюцию образа человека в экономической теории, нетрудно усмотреть принципиальную тенденцию в развитии экономических наук: все большее отстранение их содержания от нравственного аспекта человеческой жизни. Последствия такого отстранения для науки и практики в настоящее время отмечены отечественными экономистами и вызывают серьезную озабоченность. С другой стороны, кроме математизации экономической науки прослеживается и противоположная тенденция — расширение и углубление образа экономического человека, попытка приблизить его к реальности.

Последний, шестой этап развития экономических наук связан с фрагментацией и переоформлением. При этом возникает несколько новых относительно самостоятельных отраслей знаний, перемешивающихся со смежными дисциплинами, что будет рассмотрено отдельно, в связи с формированием одной из таких самостоятельных смежных дисциплин — экономической психологии.

Вступление стран с развитым рынком в эпоху постиндустриального общества изменило сферу потребления, поставив в качестве целей экономики удовлетворение потребностей не только и не столько групп населения, сколько конкретной личности, индивидуума. Значение личности в других сферах экономики — производстве, распределении, обмене, управлении — также сильно выросло, поскольку работающий индивид, благодаря достижениям научно-технического прогресса, получил материальную, информационную, энергетическую и прочие возможности радикально влиять на результаты деятельности организации и других социально-экономических систем как положительно, так и отрицательно. В этих условиях модели, разработанные в рамках экономических теорий, стали недостаточно адекватными; Процесс развития наук, примыкающих к экономике, требует перехода на уровень психологии, к исследованию человека. Конечно, без упрощения, редукции человеческой сущности и поведения невозможно было бы моделировать экономические процессы. Но если стоит задача исследования таких действий человека и общества, как выбор решения в экономической ситуации, а действующее лицо — индивидуум, то приходится обращаться к сфере специальных наук о человеке и в первую очередь — к психологии.

ТЕМА №3

«Экономический» и реальный человек. Эволюция экономико-психологических идей на Западе

Как самостоятельная область психологического знания, экономическая психология начала формироваться в первой трети XX в, хотя первые исследования были опубликованы несколькими десятками лет раньше. Одна из первых работ по экономической психологии, изданная в конце XIX в. в Германии Г. Мюнстербергом, вскоре была переведена на русский язык. Однако широкого распространения в то время экономико-психологические идеи не получили. В 1902 г. французским социопсихологом Г. Тардом был написан двухтомник «Экономическая психология», также не получивший должного признания у экономистов.

Позже, в 40-х гг., внимание научной общественности привлекли экспериментальные исследования американского психолога Дж. Катоны. Изучая поведение потребителя, он стал одним из самых ярких представителей маркетинговой ветви экономической психологии. Примерно в это же время эта наука начинает формироваться и в Европе.

В 70-е гг. создается Международная ассоциация по исследованиям в области экономической психологии.

В настоящее время в международной экономической психологии сформировались следующие направления исследований и подходы к решению теоретических и практических задач:

психология занятости,

психология денег,

психология потребления,

психология накопления,

психология экономического поведения,

макроэкономическая психология,

психология предпринимательской деятельности,

психология принятия решений в хозяйственной деятельности.

Один из первых отечественных исследователей в области экономической психологии С. Малахов обращает внимание на развитие на Западе смежной дисциплины в двух направлениях: «психологическая экономика» (или «поведенческая экономи­ка») и «экономическая психология». Разница между ними заключается в методах исследования. Экономисты (психологическая экономика) используют абстрактно-дедуктивный метод, корректируя его вариативностью индивидуального экономи­ческого поведения. Направление их движения — от построения теоретических кон­струкций к практике. Психологи (экономическая психология) чаще оперируют конкретно индуктивным методом. Направление их движения — от эксперимента к теоретическому построению, например, выявление закономерностей проявления че­ловеческой личности в рамках экономических отношений. Вместе с тем границу между психологической экономикой и экономической психологией трудно разли­чить, а их предметные области пересекаются.

Экономическая психология зародилась на Западе, как прикладная наука, вытекающая непосредственно из нужд развивающейся экономической теории. Ее задача — исследовать практические причины несоответствия пове­дения «экономического человека», его модели в рамках той или иной концепции. Напомним, что классическая модель экономического человека предполагала его: независимость от других действующих на конкурентном рынке субъектов; рацио­нальность; обладание полнотой информации о ситуации, в которой он действует, удовлетворяя свои потребности; стремление к максимизации своей выгоды. На практике оказывается, что можно найти примеры, когда ни одно из этих допущений «не работает».

Ключевой фактор модели экономического человека — рациональная максимизация собственной выгоды. Это допущение используется в экономических теориях и практике, от расчетов поведения индивида до рецептов экономической полити­ки. При нерациональном поведении субъект должен был бы исключаться из расче­тов экономистов как аномалия. Но для психологов рациональное рассуждение, расчет — только один из моментов процесса принятия решения, поскольку на него влияют и различные психологические стереотипы, и привычки, и эмоции.

Для психологов предметом рассмотрения может являться сам механизм принятия решения. Кроме того, при движении к цели человек может получить удовлетво­рение не одной потребности (осознаваемой как цель), а и нескольких других потреб­ностей, ценность которых воспринимается как равная или сравнимая с целевой. Например, удовольствие поторговаться может рассматриваться как ритуал, суще­ственно влияющий на окончательную цену.

Принятое решение может быть необязательно максимально выгодным: существу­ет так называемый «экономический альтруизм», самая распространенная форма ко­торого — благотворительность. Индивидуальная выгода может рассматриваться как функция не одной, а минимум двух переменных: полезности для себя и полезности для других. Последняя зависит от степени близости субъектов, прежде всего — род­ства.

Одним из самых первых и важных выводов западных ученых в русле экономико-психологического подхода было открытие того факта, что на принцип максимизации выгоды разрушительным образом влияют эффект насыщения и особенности коллективного действия и влияния.

Эффект насыщения был экспериментально подтвержден в 70-е гг., когда было установлено, что мотивация экономической деятельности имеет нелинейный ха­рактер.

При исследовании проблемы мотивации Т. Сцитовски установил, что на стадии новизны экономической деятельности мотивация ускоренно возрастает с ростом стимула, а на этапе комфорта — замедляет рост. Далее возникает эффект насыще­ния. При проектировании изменения мотивации на изменение полезности эконо­мической деятельности получается S-образная кривая полезности, функционально зависящая от стимула — благосостояния.

Отсюда можно сделать вывод о различном поведении «экономического человека» на различных стадиях экономической дея­тельности, а значит, и о неоднозначности его модели.

Эту закономерность подтвердили и американские психологи Д. Канеман и А. Тверски.

Особенности коллективного действия и влияния. В социальной психологии М. Шерифом сформулирована концепция достижения экстраординарных целей, когда некоторые сверхцели могут быть достигнуты только в результате психологи­ческого взаимодействия субъектов и готовности пожертвовать личной выгодой и групповым фаворитизмом («Всем будет хорошо, когда каждый поймет, что делать добро другим — самое лучшее для него самого»). Неэффективность «экономическо­го эгоизма» доказывает психологическая игра Джулиана Эдни «Гайки» (или «ореш­ки»).20 На блюде имеется 10 гаек. По условию участникам игры следует набрать как можно больше гаек (орешков), причем им известно, что через каждые 10 секунд количество оставшихся гаек будет удваиваться. Очевидно, что если участники игры проявят выдержку и дождутся увеличения числа гаек на блюде, каждый из них теоретически сможет набрать большее их число. Однако практика показала, что в 65 % случаев все гайки расхватывались участниками именно за начальные 10 секунд. Сказывается ситуация конкуренции, спешки, а также нежелание сначала подумать, а затем только принимать решение в условиях сотрудничества. (Если бы участники спокойно посидели 30 секунд, они получили бы в распоряжение 80 гаек.)

Механизм принятия решения человеком включает фактор психологической инер­ции. Например, подготовка к переговорам позволяет повысить эффект от них, но представляется чересчур трудоемкой, вызывающей и психологические затраты.

Рис. 1.1. Кривая «полезность—благосостояние» (по Т. Сцитовски)

Американские психологи пришли к выводу о том, что при определенной точке рав­новесия дополнительный прирост затрат, в том числе и психологических, ведет лишь к ухудшению результата (при подборе персонала, когда претендентов слишком мно­го, будет отобран далеко не лучший). В контексте проблемы, как совместить благополучие индивидов, включая их право преследовать свои личные интересы, и благополучие общества в целом, соци­альные психологи используют лабораторные игры, показывая, каким образом пози­тивно мыслящие люди попадаются в ловушку взаимно деструктивных стратегий поведения. В качестве примера деструктивного поведения может быть рассмотрена распространен ная на Западе сельскохозяйственная проблема — трагедия общинных выгонов, основывающаяся на массовых нарушениях запрета выпасать скот в определенное время года на тех или иных территориях. Непосредственный личный интерес заслоняет отдаленные печальные последствия. Кажущееся малым нарушение общественного договора в интеpecax одного вызывает лавину других малых нарушений с ликвидацией общего блага, вплоть до экологических катастроф, уничтожения видов животных и растений.

Другим примером является так называемая «дилемма двух заключенных». Она иллюстрируется историей о двух подозреваемых, совершивших совместно несколько преступ лений разной тяжести. Их по отдельности допрашивает окружной прокурор. Оба винов­ны, однако у прокурора нет доказательств этого. Поэтому, если ни один из них не признается, каждый получит незначительный срок (например, по 2 года тюрьмы). Если один из преступников окажет помощь следствию и сознается во всем в то время как его напарник будет молчать, первого освободят от наказания, а напарник получит полный срок — 12 лет тюрьмы. Если признаются оба, то получат лишь небольшое сокращение срока и каждый будет приговорен к 10 годам. Оптимальной для обоих преступников была бы стратегия молчания. При возможности договориться и уверенности, что договоренность будет исполнена партнером, каждый получил бы всего по два года тюрьмы. Однако, чтобы минимизировать свой срок, большинство признается, хотя обоюдное признание приводит к более суровому сроку, чем обоюдное непризнание. Американские психологи объясняют это особенностями восприятия степени и цены риска, субъективной интерпретацией ситуации и ожиданий в отношении другого, негативным представлением о другом человеке (он сознается первым).21

Примерно в 2000 исследований американские универсанты сталкивались с раз­личными вариантами дилеммы заключенного, где ценой игры был не срок заключе­ния, а чипсы, деньги или фишки. При каждой заранее выбранной вторым игроком стратегии первому выгодней обособиться (так как он эксплуатирует готовность к сотрудничеству второго игрока или защищает себя от эксплуатации с его стороны). Тем не менее, и в том-то вся проблема, не сотрудничая, обе стороны получают гораз­до меньше, чем если бы они доверяли друг другу и извлекали взаимную выгоду. Эта дилемма зачастую загоняет участников в психологическую ловушку, когда оба осоз­нают, что могли бы взаимно выгадать, но, не доверяя друг другу, «зацикливаются» на отказе от сотрудничества (см. табл. 1.2).

Таблица 1.2. ДИЛЕММА ЗАКЛЮЧЕННОГО

И дилемма заключенного, и трагедия общественных выгонов заставляют людей объяснять свое поведение ситуацией, а поведение партнеров — их личностными свой­ствами («Я должен защититься от конкуренции, а они просто жадные, не заслужива­ют доверия»); часто мотивы поведения меняются (сначала — желание получить лег­кие деньги, затем — минимизировать потери, а потом — сохранить лицо и избежать поражения).

Как и большинство реальных конфликтов, эти дилеммы — примеры игр с ненуле­вой суммой. Каждый может выиграть и проиграть поодиночке и вместе. Эти игры являются социально-психологическими ловушками, в которых индивидуальные интересы противопоставлены групповым и даже рациональное поначалу поведение индивидуумов приводит, в конечном счете, к вреду для них. Катастроф по причине неосмотрительного поведения людей никто не планирует, Но предвидеть их следует. Тем не менее не всякое эгоистическое поведение приводит к коллективным бед­ствиям: еще А. Смит замечал, что не благотворительности мясника, пивовара и бу­лочника мы обязаны своим обедом, но их заботе о своих личных интересах.

Учитывать на практике проявления особенностей коллективного действия и вли­яния предлагает американский психолог Д. Майерс путем следующих решений со­циальных дилемм.22

Регуляцией (принятием законов, ограничением индивидуальных свобод). Например, при игре в «гайки», зная об общем благе и стремясь его обеспечить, игроки могут согласиться брать не более 1 или 2 гаек каждые 10 секунд, отда­вая остальные «в рост», либо избрать лидера, который будет выдавать каждо­му его долю.

Посредством уменьшения размеров группы и добровольной экономии, более реальной в малых группах, нежели в больших. Отсюда вытекает вывод о пользе разделения общества на малые саморегулирующиеся группы, когда централь­ное правительство излишне, что было замечено в России П. Кропоткиным.

Организацией коммуникации, позволяющей не только переругаться, но и ско­оперироваться, повысить групповую идентичность, сотрудничать.

Посредством изменения выигрышей — перемены каналов (стимулирование сотрудничества, предотвращение эгоизма).

Посредством апелляции к альтруистическим нормам. Это эффективно в ма­лых группах, в непосредственных контактах, но плохо работает на уровне боль­ших групп, например, нации.

Итак, очевидно, что в определенных случаях психологическая координация бо­лее продуктивна, чем максимизирующее поведение. При этом возникают пробле­мы, которые могут быть связаны с восприятием человеком поведения и намерений другой стороны.

Пример — эксперимент-игра «Ультиматум». В игре участвуют ведущий и два игрока. Ведущий предлагает одному из них некоторую сумму денег, однако тот дол­жен поделиться со вторым участником. Если второй участник согласится на предло­женную сумму X, то первый получит общую сумму минус сумму X. Если же второй участник не согласится, первый ничего не получит. Второй участник знает об этом. «Экономический человек», по теории максимизации выгоды, должен был бы согла­ситься на любую, самую ничтожную сумму, так как реальная альтернатива — нуль выгоды. Однако в реальности такое поведение — исключение, а не правило, так как

«доноры» понимают восприятие предложения очень маленькой суммы в категориях психологических — неуважение, оскорбление и т. п.23

Самое интересное, что у американцев наиболее часто соотношение оставляемой и предлагаемой доли составляет 7:3. В России же, по результатам экспериментов, проведенных С. В. Малаховым в 90-е гг. — 5 : 5. Соотечественники готовы отдать половину, опасаясь, что любое другое предложение будет отклонено. Такое разли­чие поведения американцев и соотечественников в элементарной экономической ситуации серьезно ставит под сомнение возможность переноса экономико-психоло­гических фактов, полученных в одной социокультурной среде, на другую.

Итак, зародившаяся на Западе экономическая психология заявила о себе как науке субъективных представлений об экономической реальности, которые, преж­де всего, сказываются на приятии решений субъектом экономической деятельности. Он руководствуется не теоретическими положениями экономических наук, а свои­ми представлениями об экономической реальности, которые могут значительно от­клоняться от экономических расчетов.

1.4. Эволюция экономическо-психологических идей в России

Первые упоминания об экономической психологии как прикладной ветви психоло­гической науки прозвучали в работах отечественных ученых А. И. Китова, В. П. Попо­ва, А. В. Филиппова, опубликованных в 80-90-е гг. В соответствии с запросами государственной экономической политики того периода основным направлением исследования было изыскание средств повышения эффективности хозяйственного механизма. Экономическая психология чаще всего рассматривалась как наука о пси­хологических условиях эффективного хозяйствования, а ее тематика связывалась с человеческим фактором в производстве и проблемами управления. Речь шла о том, что руководителю необходимы знания по психологии, чтобы полнее использовать все резервы человеческого фактора, обращаясь к самому глубинному, психологи­ческому его началу.24 Это заставляло экономическую психологию некоторое время развиваться практически слитно с промышленной психологией и психологией управления.

Однако уже тогда имелись работы, авторы которых понимали неизбежность са­мостоятельного пути. Такой путь рассматривался в русле марксистской идеологии как выявление психологических аспектов отношений собственности. «Экономика и психология — две отрасли знания, изучающие один и тот же общий для обеих наук объект — человека. Экономическая наука исследовала отношения людей в обще­ственном производстве, отношения "по поводу вещей" и уделяла недостаточно вни­мания воздействию личностных, субъективных факторов на экономические отно­шения. Психологическая же наука, в свою очередь, всецело занималась человеком, субъективными сторонами отношения людей вне зависимости от конкретного эко­номического контекста этих отношений. Соединение их усилий дает возможность полнее отразить экономическую жизнь общества. Чтобы убедиться в этом, нужно обратиться к рассмотрению таких экономических понятий, как товар, стоимость, и психологических аспектов тех реальностей, которые они отображают».

Превращение проблемы человека в общую главную особенность всех современ­ных наук-отмечали ведущие отечественные психологи. Б. Г. Ананьев обозначил воз­растающую дифференциацию научного изучения человека, углубление специализа­ции отдельных дисциплин, их дробление на все более частные учения, а также объединение различных наук, аспектов и методов исследования человека в различ­ные комплексные системы, возникновение новых пограничных дисциплин и меж­дисциплинарных подходов.

Однако всегда имелся ряд причин, препятствующих полноте описания человека языком наук. От ряда из них, в основном идеологических, пострадала и современная отечественная наука о человеке.

В России советского периода в общественных науках доминировало такое пони­мание политэкономии К. Маркса, при котором особое значение придавалось эконо­мическому базису, основывающемуся на производстве и определяющему систему надстройки. Поскольку утверждалось, что экономика определяется главным обра­зом производством, человек производящий рассматривался в качестве основы об­щества, а потребность в труде определялась как базовая. Соотечественника как субъекта экономических решений «для себя» в картине описания того времени не могло быть принципиально. Поэтому сейчас можно утверждать, что социально-эко­номические реформы в России застали психолога-прикладника врасплох, а его за­казчика-практика поставили перед соблазном прямого некритического заимствова­ния эмпирических материалов, полученных в других научных традициях и в другой культуре.

Первый — «гайдаровский» — этап реформ подразумевал вхождение России в общемировое русло экономического развития. При этом в качестве главной цели декларировалось установление более высокого уровня жизни для основных масс людей, встретивших перестройку и реформы весьма позитивно и даже с энтузиаз­мом. Этому соответствовали и определенные социальные ожидания. Осуществляться первый этап должен был посредством решения трех задач: реформирования собствен­ности через разгосударствление и создание частного сектора; замены административ­но-командной системы управления рыночной, экономической; преодоления отчуж­дения трудящихся от общественного труда через формирование у них «чувства хозяина».27 С приходом нового правительства в 1997 г. официально был объявлен новый этап реформирования, объектами которого должны были стать жилищно-коммунальная и пенсионная сферы, а также естественные монополии без принци­пиального изменения основного курса. Экономический кризис августа 1998 года и быстрая смена правительств также не повлекли официальных заявлений о смене кур­са реформ или каком-то особом их этапе. Последующие смены правительств не сопро­вождались ни официальными сообщениями о перемене идеологии реформ, ни каки­ми-то радикальными экономическими сдвигами в жизни существенно обнищавшего за период реформ населения.

В научно-экономической литературе и в периодической печати можно найти самые разные ответы на вопрос о степени достижения целей реформ с самого их начала. Однако не только политическая оппозиция, но и значительное количество других компетентных мнений сходятся в их невысокой оценке. Опросы экспертов, проведенные официальными социологическими организациями, также дают доста­точно удручающую картину (см. табл. 1.3).

Таблица 1.3. ОЦЕНКИ РЕЗУЛЬТАТОВ РЕФОРМ (% К ЧИСЛУ ОТВЕТОВ)

По данным Р. В. Рыбкиной, оценивая направления реформ, немногим более 50 % опрошенных «удалось»: разрушить старую систему управления; наполнить рынок товарами; обеспечить экономическую свободу. По остальным же одиннадцати оцен­ки экспертов говорят о полном провале.