СТОЯНКА ПОЕЗДА ВНЕ РАСПИСАНИЯ 1 страница

2.Найдите в тексте рассказа фразы, подтверждающие ваш ответ.

П.Л. ПРОСКУРИН

ПОД ЯРКИМИ ЗВЕЗДАМИ

  Северная полночь подкралась неслышно и мягко. Николай Иванович взглянул на часы и задумался. В этот момент дверь стремительно распахнулась.

  Поправив очки, Николай Иванович с удивлением оглядел ввалившегося в комнату молодого великана в полушубке, в заиндевелой шапке. Слегка приподнявшись с уютного кресла, спросил:

  – Чем обязан, молодой человек?

  – Вы – Аксенов? Доктор Аксенов?

  Он сильно волновался – забыл даже поздороваться, и хозяин посмотрел на пришедшего более внимательно. И опять его поразила могучая фигура незнакомца. Доктор очень любил рослых, сильных людей. Залюбовавшись пришедшим, он переспросил:

  – Доктор? Возможно… Вполне возможно, молодой человек. Впрочем, доктором перестал быть очень давно, с тех пор как ушел на пенсию. Сейчас я… гм…

  Его вдруг захлестнуло чувство тревоги. Светившееся в глазах незнакомца беспокойство передалось доктору, и он умолк на полуслове. Торопливо сдергивая с головы шапку, пришедший сказал:

  – Доктор… вы должны помочь, доктор. Я – Серегин, с метеостанции, с Медвежьей сопки… Понимаете, она только сегодня приехала… Такое несчастье… Вышли на лыжах – и на сук. Пробита грудь, правая сторона. Без памяти… Вы должны пойти со мной, доктор…

  Серегин старался говорить спокойно, но это ему плохо удавалось. На лбу выступил пот, щеки горели.

  Перед Николаем Ивановичем мелькнул одинокий домик метеостанции, заброшенный под самые небеса. Николай Иванович молчал. Годы, старое, изношенное сердце… О чем тут можно говорить. Серегин, поняв его без слов, упавшим голосом произнес:

  – Только вы можете помочь, доктор… О вас рассказывают чудеса. Поймите! – неожиданно повысил голос почти до крика. – Это же – она!

  Последнее было произнесено так, что у доктора чаще забилось сердце.

  – Она? – переспросил Николай Иванович, думая о том, где у него может быть чемоданчик с хирургическими инструментами. Серегин, как эхо отозвался:

  – Она, доктор… Настенька…

  – Гм… И все же, молодой человек, не теряя времени, обратитесь к хирургу Поприщенко. От меня через два дома… А мне до вашего дома не добраться…

  Встретив взгляд парня, Николай Иванович замолчал. Он вдруг понял, что тот ему не верит, не может верить. Ведь там была – она, а он – прославленный хирург, и в глазах парня светилась беспредельная вера. Николай Иванович почувствовал, как горячеет, ширится что-то в груди. Или от этого парня, или из глубины прошлого пахнуло на него просторами тайги, молодостью, снегами, тем временем, когда мчался он двести и больше километров по первому зову, мчался в кочевья, на прииски, на рудники, в леспромхозы. И он вдруг подумал о том, что ему очень хочется пойти с этим молодым парнем, пойти, чтобы опять вдыхать загустевший от мороза воздух, и задыхаться, и, волнуясь, спешить, спешить, спешить. Вновь чувствовать ответственность за чью-то жизнь, за себя, за свое умение… Глядел он при этом мимо Серегина, и тот, теряя надежду, уже готов был закричать на хозяина дома. Но в этот момент Николай Иванович сказал:

  – Беги к Поприщенко, скажи, что Аксенов просит его прийти. Захватить все нужное для операции в грудной полости и прийти. Сестру пусть прихватит… Ну, ну, – сердито он. Я же сказал, что иду…

  – Доктор…

  – Не разговаривать! Марш! Марш! – прикрикнул он, вспоминая военное время и радуясь необычному приливу сил и бодрости.

  Хлопнула дверь; потирая руки, Николай Иванович стал быстро ходить по комнате, отыскивая нужные вещи. На некоторое время его опять охватило сомнение – остановившись у окна, он стал сосредоточенно рассматривать морозные узоры. Рассматривал и старался заставить себя думать о другом, хотя знал точно, что на метеостанцию пойдет. Это была потребность, похожая на жажду. Ожидание лишь усиливало это чувство, и, когда, наконец, вернулся Серегин в сопровождении Поприщенко и студентки-практикантки, Николай Иванович проворчал, что люди совершенно разучились волноваться и торопиться.

  Они вышли из поселка и стали круто подниматься на сопку. Время перевалило за полночь. В поселке гасли огни. Настывший воздух казался очень плотным, и тишина стояла такая, словно всю эту местность с тайгой, сопками и поселком накрыл ледяной колокол, расцвеченный густо вмерзшими в него звездами.

  Люди едва поспевали за шедшими впереди Серегиным, а Николай Иванович с первых же шагов на подъем стал задыхаться. Старому хирургу казалось, что вот-вот начнут лопаться сосуды.

  Подъем становился все круче и труднее. С каждым новым поворотом все дальше отдалялись безмолвные огни поселка. А Серегин шел очень быстро. Стараясь не отставать, Николай Иванович хотел, было попросить, чтобы шли потише, но поскользнулся и упал, едва не сбив студентку. На ее испуганный вскрик вернулся Серегин, приподнял Николая Ивановича с земли и, как ребенка, поставил на ноги.

  – Давайте я вас понесу, доктор, – растерянно предложил он. – Быстрее будет. Мне ведь не трудно.

  Несмотря на серьезность положения, все засмеялись: далекое эхо прозвенело ледяными колокольчиками где-то внизу над поселком.

  Эта небольшая передышка помогла Николаю Ивановичу слегка отдышаться. Дальше ему пришлось идти, опираясь на Серегина, и делал он это с большим удовольствием. Ощущение молодого сильного человека рядом успокаивало.

  Когда они прошли больше половины пути, сверху донесся тоскливый вой собаки. Хирург почувствовал, как вздрогнул Серегин. Незаметно для себя Николай Иванович ускорил шаг. Мигавшие звезды, казалось, торопили, а снег под ногами насмешливо скрипел:

  «Зря… зр-ря… зр-ря…»

  Николай Иванович опять начал задыхаться и знал: если не отдохнуть…

  Едва он подумал об этом, потемнело в глазах, и очередной шаг он сделал через силу. Но, очевидно, это усилие помогло, и вместо того, чтобы упасть, он продолжал идти, и даже дышать ему стало легче. Мысли вернулись к тому старому времени, когда он, молодой, тридцатилетний врач, оперировал. Были силы, большие планы. Давно бы можно было стать академиком, а вот не стал…

  Николай Иванович помнил множество людей, которых оперировал. Вспомнился и первый пациент – мальчик лет десяти – Володя. Случай легкий – аппендицит, но это была первая самостоятельная операция. Мальчик смотрел с любопытством – смелый мальчишка. Да, ничего не скажешь, хоть не профессор, но землю топчешь не даром, старик. Был ты и остался на земле беспокойным часовым, спал на один глаз, вскакивал по первому зову и шел, как и сейчас, в ночь, в бураны и слякоть. Все-таки интересная штука – жизнь! Тревога за нее стала второй сущностью, даже возраст и пришедший вместе с ним опыт не изгладили остроты этого чувства. Вот и сейчас… Чем ближе цель, тем тревожнее становится…

  С высотой увеличивался мороз, воздух стал суше, начинал жечь сильнее. Снег похрустывал тонко, но Николай Иванович, углубленный в свои мысли, этого не замечал. От засыпанного снегом домика метеостанции к ним метнулась большая черная собака, радостно запрыгавшая вокруг хозяина.

  Николай Иванович уже не сдерживал парня; наоборот, теперь он сам не мог подавить волнения. И во время осмотра лежавшей без сознания девушки и готовясь к операции. Но это было особое волнение. Оно исчезло, когда хирург почувствовал в руке скальпель: пальцы еще не утратили гибкости. Готовясь сделать еще надрез, он вдруг увидел у порога комнаты Серегина – раньше почему-то не замечал. Их взгляды встретились. Улыбнувшись глазами, хирург глухо, сквозь повязку сказал:

  – Пробита плевра. Иди и будь спокоен. Пройдет месяц и – можете играть свадьбу. Иди…

  Часа через три в домике метеостанции наступила тишина. Даже Серегин, сидевший у изголовья больной с тех пор, как окончилась операция, задремал. Но сам Николай Иванович, устроившись в этой же комнате, на диванчике в углу, никак не мог сомкнуть глаз. Сказалось напряжение последних часов: где-то возле сердца начинало ныть – первый признак близившегося приступа. Хирург покачал головой: ох, уж это сердце…

Медленно, стараясь успокоиться, хирург стал ощупывать один карман за другим, хотел подняться, чтобы посмотреть в карманах пальто, но с необыкновенной ясностью вдруг вспомнил, что видел флакончик на этажерке перед самым уходом, видел…

В следующую минуту он хотел кого-нибудь позвать, но понял, что уже никто и ничто ему не поможет. И сразу же, словно что взорвалось в нем, он увидел ледяной купол, усеянный крупными звездами. Еще он успел подумать о том, что забыл, как называется лекарство.

– Забыл, забыл.

Потом перед ним сверкнул яркий огненный след. Сорвалась звездочка. И в то же самое мгновение проснулся Серегин, поднял голову и огляделся. Стояла тишина. Николай Иванович по-прежнему сидел, уронив голову на грудь.

Настенька спокойно и ровно дышала. Серегин осторожно взял ее руку – рука была нежной и теплой.

– Живая.

Скоро должен был наступить рассвет, но пока в темном бархате неба сияли бесчисленные звезды. Гореть им, не сгорая, – вечно.

КОММЕНТАРИИ:

леспромхоз –в СССР предприятие лесозаготовительной промышленности, занимающейся заготовкой, вывозкой, разделкой по сортам и отгрузкой древесины, первичным сплавом леса

пенсия – денежное обеспечение, получаемое гражданами в старости за выслугу лет, при потере трудоспособности. Определенным категориям трудящихся пенсии назначаются на льготных условиях

не даром топтать землю – жить так, чтобы своим трудом приносить пользу людям

спать на один глаз – спать чутко, просыпаясь от малейшего шума

тайга – тип растительности с преобладанием хвойных лесов. В России распространена в Сибири

рудник – горнопромышленное предприятие для добычи руды (горной породы, содержащей металлы, а так же другие полезные ископаемые)

прииск – место добычи, разработки драгоценных ископаемых

играть свадьбу – праздновать свадьбу

изношенное сердце – очень больное сердце

настывший воздух – морозный воздух

ЗАДАНИЕ. Ответьте на вопросы:

1.Почему Аксенов не сразу согласился помочь Серегину?

2.Что вспомнилось Аксенову, когда к нему за помощью обратился Серегин?

3.Как изменялось самочувствие Николая Ивановича по дороге к метеостанции и почему?

4.Какую роль сыграл тот факт, что доктор Аксенов забыл дома флакончик с лекарством? Обоснуйте свой ответ.

5.В чем доктор Аксенов видел смысл жизни?

6. Какие профессиональные качества врача проявились у Аксенова?

7.Что вы узнали из рассказа о практической работе доктора Аксенова?

8.Чем болел Николай Иванович Аксенов? Аргументируйте свой ответ.

АЛЕКСАНДР ГРИН

  «Жизнь Грина… многими своими чертами напоминает юность Максима Горького. И Горький и Грин прошли через босячество, но Горький вышел из него человеком высокого гражданского мужества и величайшим писателем-реалистом, Грин же – фантастом», – писал К. Паустовский в очерке «Жизнь Александра Грина».

  А.С. Грин прожил тяжелую, полную лишений жизнь. Его детство и юность прошли в провинциальном городке, в бедной семье, среди ссор, побоев, нищеты. Потом долгие годы скитаний по стране, работа банщиком, писцом, грузчиком, матросом, случайный копеечный труд, голодные месяцы и годы, ночлеги на улицах и у случайных людей. «Биография Грина, – говорил Паустовский, – беспощадный приговор дореволюционному строю человеческих отношений. Старая Россия наградила Грина жестоко – она отняла у него еще с детских лет любовь к действительности. Окружающее было страшным, жизнь – невыносимой… Грин выжил, но недоверие к действительности осталось у него на всю жизнь. Он всегда пытался уйти от нее».

  Ночуя под перевернутыми лодками, сидя в тюрьме за политическую деятельность, бродя по холодному голодному Петербургу в поисках тепла и пищи, Грин создавал в своем воображении, в своих произведениях фантастические города, роскошные картины южной природы, блестящие в солнечных лучах моря с плывущими по ним кораблям, сильных, смелых людей – отважных путешественников и мореплавателей, нежных, самоотверженных женщин…

  Даже имена и названия необычны в его рассказах. «Я всегда замечал, – писал М. Горький, – что людям нравятся интересные рассказы только потому, что позволяют им забыть на час времени тяжелую, но привычную жизнь». Эти слова относятся и к Грину. Он, мечтатель, создал в своих книгах фантастический мир, на первый взгляд, совсем оторванный от действительности, мир, похожий на сказку. Но ведь и мечты человека – тоже отражение его души, его мыслей и стремлений. На вопрос о том, нужны ли нам такие мечтатели-фантасты, как Грин, убедительно ответил писатель

К. Паустовский:

«Да, нам нужны мечтатели… Значение каждого писателя определяется тем, как он действует на нас, какие чувства, мысли и поступки вызывают его книги, обогащают ли они нас знаниями, или прочитываются как забавный набор слов.

Грин населил свои книги племенем смелых, простодушных, как дети, гордых, самоотверженных и добрых людей. Эти цельные, привлекательные люди окружены свежим воздухом гриновской природы – совершенно реальной, берущей за сердце своим очарованием… Рассказы вызывают в людях желание разнообразной жизни, полной риска, смелости… После рассказов Грина хочется увидеть весь земной шар – не выдуманные Грином страны, а настоящие, подлинные, полные света, лесов, разноязычного шума гаваней, человеческих страстей и любви…

Грин был не только великолепным пейзажистом, но был еще и очень тонким психологом. Он писал о самопожертвовании, мужестве – героических чертах, заложенных в самых обыкновенных людях. Он писал о любви к труду, к своей профессии, о неизученности и могуществе природы. Наконец, очень немногие писатели так чисто, бережно и взволнованно писали о любви к женщине, как это делал Грин.

Грин – писатель, нужный нашему времени, ибо он вложил свой вклад в дело воспитания высоких чувств…»

ГОЛОС И ГЛАЗ

Слепой тихо лежал с повязкой на глазах. Ему нельзя было двигаться после операции. Рабид, так звали слепого, волновался, думая, что скоро снова сможет видеть. Профессор сказал ему, что операция прошла удачно. Каждый день, уходя из клиники, профессор говорил Рабиду:

– Не волнуйтесь, я сделал для вас всё, что возможно. Почти месяц Рабид ждал операцию, и все это время за ним ухаживала Дези, девушка, работавшая в клинике.

В первый день, когда Рабида привезли в клинику, он услышал молодой женский голос, звонкий и нежный. Этот чудесный голос уверенно и спокойно говорил кому-то, куда положить нового пациента, заботливо спрашивал Рабида, удобно ли ему. И Рабид сразу поверил этому голосу. Этот тёплый голос дарил ему надежду.

Девушку, чей голос делал Рабида счастливым, звали Дези. Три не­дели Рабида готовили к операции, и каждый день начинался для него с прихода Дези. Добрая и весёлая, она помогала ему ждать и наде­яться. Сделав всё, что нужно для больного, она садилась около его кровати, и они подолгу разговаривали. Рабид рассказывал ей о своей жизни, Дези говорила о том, что происходит сейчас. Жизнь в рассказах Дези была такой же доброй и чистой, как она сама.

Рабид давно понял, что любит эту девушку, но не мог сказать ей о своей любви. Он считал, что у слепого нет права говорить молодой девушке о любви. Для неё, для Дези, он хотел снова стать здоровым, снова видеть. В своих мечтах он видел её молодую, прекрасную, как тёплое летнее утро. Он слушал её милый голос, как лучшую музыку.

И сейчас, после операции, он больше всего боялся, что никогда не увидит Дези. Конечно, он верил профессору, но в душе его жил страх.

Рабид не знал, что девушка, которую он так хотел поскорее увидеть, ждала этого момента со страхом и грустью. Она была некрасива. Дези знала, что Рабид любит её, и боялась, что чувство его исчезнет, когда он её увидит. Их дружба, их долгие разговоры стали нужны ей, она поняла, что тоже любит его. И вот теперь она смотрела на себя в зеркало и со страхом думала, что будет.

Но её честное любящее сердце говорило ей: «Пусть кончится этот хороший месяц, Рабид должен видеть, и будь что будет!»

И вот наступил этот день. Сегодня наконец снимут повязку. Paбид волновался, как никогда: сегодня он может увидеть Дези.

Врачи сняли повязку, и Рабид услышал голос профессора:

– Откройте глаза!

Рабид открыл глаза и увидел какую-то занавеску, которая мешала ему.

– Уберите занавеску, – сказал он, – она мешает.

И тут он понял, что снова видит. От волнения ему трудно было говорить, слёзы текли по его лицу. Когда первые минуты волнения прошли, Рабид внимательно осмотрел комнату. Ему хотелось по­скорее увидеть Дези. В комнате были врачи, профессор, но Дези не было.

А Дези, узнав результат операции, вернулась в свою маленькую чистую комнату. Она знала, что эта встреча будет последней. На­дев красивое летнее платье, она причесала свои прекрасные тёмные волосы, открыв розовое от волнения лицо. С улыбкой на лице и болью в душе она вышла из комнаты.

Около двери в палату Рабида она остановилась, сейчас она почти хотела, чтобы всё осталось по-старому. Наконец она открыла дверь.

Рабид смотрел на неё.

– Кто вы? – улыбаясь, спросил он.

– Правда, я как будто новый человек для вас? – сказала она.

 Звук её голоса сразу вернул Рабиду всё их короткое прошлое.

В его чёрных глазах Дези увидела огромную радость, и боль ушла из её сердца. Нет, чуда не произошло, но вся её любовь, её страх и волнение отразились в такой улыбке, что она показалась Рабиду прекрасной. Её стройная фигура в лёгком платье, розовое от вол­нения лицо, нежная улыбка, её голос – всё это было для Рабида чудесной музыкой. Она была хороша в свете любви.

– Теперь, только теперь, – сказал Рабид, – я понял, почему у вас такой голос. Я любил его слушать даже во сне. Простите меня, но сегодня мне можно разрешить говорить всё.

ЗАДАНИЕ. Ответьте на вопросы:

1.Расскажите историю любви Рабида и Дези.

2.Почему Дези боялась встречи с Рабидом после операции?

3. Как закончилась эта история?

4.Как вы думаете, какую роль играет любовь в жизни человека?

5.Можете ли вы вспомнить поэтов и художников, в жизни и творчестве которых большую роль сыграла любовь.

6.Назовите ваше любимое произведение о любви.

ЗМЕЯ

«Наследники Неда Гарлана», как прозвали их в шутку знакомые, были семь молодых людей, студентов и студенток, владевшие сообща моторной лодкой, которой наградил их Гарлан, скончавшись от чахотки в Швейцарии.

В середине июля состоялась первая поездка «наследников». Они отправились на берег озера Снарка вести дикую жизнь.

Восьмым был приглашен Кольбер, несчастная любовь которого к одной из пустившихся в путешествие, Джой Тевис, стала очень популярной в университете еще год назад.

Джой Тевис с шестнадцати лет по сей день наносила рану за раной, и, так как она не умела или не хотела их лечить, они без врача заживали довольно быстро. Кольбер был ранен серьезнее других и не скрывал этого. Он делал Джой предложение три раза, вызвав сначала смех, потом – желание «остаться друзьями» и, наконец, нескрываемую досаду. Он ей не нравился. Она боялась серьезных людей, смотрящих в упор и делающихся печальными от любви. При одной мысли, что такой подчеркнуто сдержанный человек сделается ее мужем, ею овладевал мстительный гнев, обращенный к невидимому насилию.

Однако Кольбер не был навязчив и она не избегала его, предварительно взяв с него слово, что он не будет более делать ей предложений. Он послушался и стал держать себя так, как будто никогда не волновал ее этими простыми словами: «Будьте моей женой! Джой!»

На третий день «дикой жизни» Джой захотелось пойти в лес, и она пригласила Кольбера ее провожать, смутно надеясь, что его каменное обещание «не делать более предложений» встретит повод растаять. Уже три месяца ей никто не говорил о любви. Она хотела какой-нибудь небольшой сцены, вызывающей мимолетное, вполне безопасное настроение, напоминающее любовь.

Они вышли на поляну с высокой травой, усеянную камнями, и сели на камни, думая каждый о своем.

Кольбер заметил, что, отдохнув, следует возвратиться.

– Вы рады, что наши отношения стали простыми? – сказала, помолчав, Джой.

– Этот вопрос исчерпан, – осторожно ответил Кольбер, не без основания предполагая ловушку. Я дал слово. Впрочем, если…

– Нет, – перебила Джой, – я уже запретила вам, и вы дали слово. Неужели вы хотите нарушить обещание?

– Скорее я умру, – серьезно возразил Кольбер, – чем нарушу обещание, которое я дал вам. Вы можете быть спокойны.

Джой с досадой взглянула на него; он сидел, улыбаясь так покорно и печально, что ее досада перешла в возмущение. Ее затея не удалась.

Идти дальше – значило самой попасть в глупое положение. Некоторое время она еще надеялась, что Кольбер не выдержит и заговорит, но тот лишь задумчиво катал меж ладоней стебель травы. Джой вдруг почувствовала, что этот человек всем своим видом, преданностью и твердостью дает ей урок, и ее охватила такая сильная неприязнь к нему, что она не удержалась от колкости.

– Вы дали слово из трусости. Безопаснее сидеть молча, не так ли?

– Джой, – сказал встревоженный Кольбер, – на вас действует жара. Идемте обратно, там вы будете в тени!

Джой встала. Ей захотелось вцепиться в густые рыжеватые волосы и долго трясти эту тяжелую голову, не понимающую смысла игры. Он не захотел ответить ее прихотливому настроению. Обидчиво и тяжело взволнованная девушка пристально смотрела себе под ноги, покусывая губу. Ее внимание привлекло нечто, блеснувшее в зашуршавшей траве.

– Смотрите, ящерица!

Толчок Кольбера едва не опрокинул ее. Она закачалась и с трудом устояла на ногах. Кольбер, махая руками, топтал что-то в траве, затем присел на корточки и осторожно поднял за середину туловища маленькую змею, повисшую двумя концами: головой и хвостом.

– Видали вы это? – возбужденно заговорил он, смотря в гневное лицо Джой. – Простите, если я вас сильно толкнул. Бронзовая змея! Одна из самых опасных. Женщины почти всегда принимают змей за ящериц. Укушенный бронзовой змеей умирает в течение трех минут.

Джой подошла ближе.

– Она мертва?

– Мертва, – ответил Кольбер, сбрасывая змею и снова поднимая ее.