ПОДЛИННЫЕ ПОКАЗАНИЯ УИЛФРИДА ЮСТЕЙСА РИВЕРТОНА. 14 страница

Я пропустил эту парочку вперед, когда мы вышли из подвальчика, так что они прокладывали нам дорогу среди мусорных ящиков и всякого другого хлама, загромождавшего темный переулок.

Джеки взяла меня под руку и крепко прижала мой левый локоть к крутому выступу своей груди. Это был чисто импульсивный жест, свойственный, насколько я понимаю, всем пышногрудым девушкам.

– Знаете, вы меня совсем было сбили с толку там, в кабачке! – сказала она тихо. – Вообще-то, я и сейчас еще не совсем пришла в себя!

– Луи был настроен агрессивно по отношению ко мне, к нам обоим. Я это заметил с самого начала. И он решил, что никто не осмелится сказать нам, как найти Митфорда.

– Почему же?

– Хороший вопрос, мне и самому хотелось бы найти хоть мало-мальски разумный ответ на него. Во всяком случае, единственное, что мне тогда пришло в голову: любым способом надо на время избавиться от Луи. И притом сделать это так, чтобы он вышел из бара в полной уверенности, что я буду сидеть тихо и ждать его возвращения.

– Я только что сообразила, – Джеки была потрясена своим открытием, – что к тому времени, когда мы доберемся до дома Митфорда, это будет вам стоить уже две сотни долларов!

– Вряд ли меня это должно беспокоить: ведь мой клиент обладатель приза Академии, – сказал я небрежно. – Во всяком случае, ему представится возможность доказать себе и другим, что деньги для него ровным счетом ничего не значат, если речь идет о благополучии сестры.

Мы свернули за угол и очутились на узкой улочке, которая ярдах в пятидесяти от нас заканчивалась глухим тупиком. Оба приятеля стояли под уличным фонарем, поджидая нас, и низенький, костлявый Чарли-Лошадь являл собой разительный контраст огромному, тучному Бурундуку. Когда мы присоединились к ним, они явно струсили и стали нервно переминаться с ноги на ногу. Потом Бурундук несколько неопределенно махнул рукой в сторону дома через дорогу.

– Вот, – уточнил Чарли-Лошадь. – Росс живет в том доме, на первом этаже. Вам осталось только перейти улицу и нажать на кнопку звонка, Холман.

– Всего лишь нажать на кнопку звонка! – Бурундук так нервничал, что чириканье его прозвучало глухо и даже зловеще.

– Но мы ведь договорились, что вы получите деньги только после того, как я увижу лицо Митфорда, – возразил я. – Или вы считаете, что я должен уплатить вам сотню долларов только за удовольствие позвонить в дверь?

– Вот об этом-то мы как раз сейчас и думаем, – в отчаянии прочирикал Бурундук. – Луи – человек мало приятный в общении. С ним трудно ладить!

– Он нам вообще ничего не рассказывает. – Чарли-Лошадь злился. – Мы, его лучшие друзья, даже не знаем, с кем еще он проводит время!

– У него нет сердца. – Бурундук скорбно покачал головой. – Судя по тому, что нам о них известно, Луи и Росс Митфорд вполне могут быть близкими друзьями.

– Даже старыми приятелями, – подтвердил Чарли-Лошадь. – Так что очень может быть, что, когда Луи вышел из бара с этой сотней долларов, с тем чтобы не возвращаться обратно, он направился прямо сюда прикинуть, чем можно помочь старому другу. И заодно сообщить, какую он оказал ему услугу: мол, не дал возможности одному типу из Лос-Анджелеса, который ищет Росса, обнаружить, где скрывается его старый друг.

– Не у всех же каменное сердце, как у Луи, – прочирикал Бурундук. – И уж, конечно, Росс Митфорд не такой. Он будет благодарен другу за услугу. И наверняка скажет ему: «Зайди-ка, пропустим стаканчик-другой». А Луи за бесплатную выпивку готов на все.

– Так что сейчас он вполне может быть там, – пробормотал Чарли-Лошадь. – И что он может подумать, когда откроет дверь и увидит нас на пороге рядом с вами, Холман?

– Подумает, что мы иуды-предатели, – подхватил Бурундук. – Луи, конечно, подонок и грязный, двуличный мошенник, но все-таки я предпочел бы иметь его в качестве друга, а не врага!

– И я тоже. – Чарли-Лошадь вздрогнул всем телом.

– Сотня достанется вам только в том случае, если я увижу физиономию Митфорда, – повторил я. – Если все заканчивается на этой стороне улицы, я оплачиваю вам только расходы на такси.

– В каком размере? – осведомился Бурундук.

– Десять долларов, – проворчал я.

– Идет, – воскликнули оба в один голос.

Купюра исчезла мгновенно, как только я извлек ее из бумажника, и в ту же минуту оба бесстрашных приятеля испарились за углом.

Я уже был на середине улицы, когда оглянулся и заметил, что Джеки по-прежнему стоит на тротуаре.

– Глупо, правда? – с трудом выговорила она сквозь лязгавшие зубы, когда я вернулся к ней. – Я хочу сказать, что понимаю, насколько глупо это. Но все равно я боюсь сейчас ничуть не меньше, чем те двое! Рик! – Ее пальцы больно впились в мою руку. – А что, если они правы и Луи на самом деле сейчас там, вместе с Россом Митфордом?

– Не знаю. – Я был раздражен. – В такой ситуации остается только надеяться, что ничего такого не произойдет.

– Знаешь что? – Голос ее на этот раз звучал отвратительно хрипло. – А ты вовсе не храбрый! Ты просто чертовски глуп – вот и все!

– Почему бы тебе не подождать меня здесь? – предложил я.

– А почему бы нам попросту не вернуться обратно в Лос-Анджелес и позабыть обо всей этой истории? – прошептала Джеки.

– Самое худшее, что может случиться, это если дверь откроет сам Луи. Тогда я скажу ему, что хочу видеть Митфорда, а он пошлет меня ко всем чертям.

– И что тогда?

– Я и уберусь ко всем чертям. Ты за кого меня принимаешь? За психа, который не отдает себе отчета в собственных возможностях?

– Что ж, теперь, когда я убедилась, что ты самый обыкновенный трус, мне сразу стало легче, – вздохнула она. – Пообещай мне, что как только Луи велит тебе убираться, мы сразу бросимся бежать.

– Я вот только думаю, – медленно размышлял я. – Может быть, нам следует пуститься наутек в тот же миг, как мы убедимся, что дверь открыл действительно этот тип?

Глава пятая

Судя по внешнему виду, можно было предположить, что этот дом знавал когда-то лучшие времена. Но сейчас в вестибюле не было никакого освещения, и я вознес молитву всем богам, чтобы шорох, который я услышал, как только мы очутились внутри, относился к крысам. Мне потребовалось зажечь три спички, пока, наконец, я нашарил дверной звонок, а когда надавил пуговку, внутри раздался оглушительный трезвон, похожий, скорее, на сигнал пожарной тревоги.

– Если там кто-то и спал, – прошептала Джеки, – то теперь-то уж наверняка проснулся!

Я подождал секунд десять, физически ощущая всем телом сгущавшуюся вокруг меня тьму, потом снова позвонил. И все это время меня не покидало ощущение, что темнота, которая давит на мою черепную коробку сверху, вот-вот материализуется в нечто твердое и полновесное и шарахнет меня изо всех сил по макушке. Я чиркнул очередной спичкой и тут вдруг заметил, что дверь, перед которой мы топчемся, как-то странно скошена, а между ней и стеной явственно проглядывает темная полоса. Я нерешительно поднял руку и осторожно надавил пальцами на верхнюю филенку. Темная полоса стала медленно расширяться. Так же осторожно я просунул в эту щель руку и принялся шарить по стене. Пальцы мои нащупали выключатель – и вот под потолком загорелась тусклая лампочка, осветив переднюю квартиры на первом этаже.

– Рик! – Джеки, как видно, собиралась произнести что-то шепотом, но прозвучало это как какой-то нелепый, неестественный вопль. – Никого, видно, нет дома, так что давай сразу сделаем то, что решили, если увидим Луи: уберемся отсюда к черту!

– Все-таки давай посмотрим. – Я предложил это потому, что понял: сейчас она предпочтет что угодно – только бы не дожидаться меня в темном холле, да еще в полном одиночестве!

Пройдя через переднюю, я оказался в гостиной и включил свет. Окинув комнату быстрым взглядом, убедился, что она пуста, и пошел дальше по коридору.

– Куда ты идешь теперь? – Голос Джеки дрожал.

– Надо посмотреть в других комнатах.

– Я лучше подожду здесь. – Она распахнула дверь гостиной и бросила на меня сердитый взгляд. – Смотри не забудь заорать, если с тобой случится что-нибудь ужасное!

Квартира была небольшая. Остальные три комнаты имели на удивление нежилой вид, словно хозяин квартиры появлялся здесь не чаще одного раза в неделю и оставался в ней ровно столько, сколько требуется, чтобы приготовить себе чашку кофе.

Я рассеянно подумал, куда же делись двадцать тысяч долларов, которые дал Митфорду Пакстон, если он так скоро оказался вынужденным жить в такой трущобе? Черт побери, какое невезение, думал я, возвращаясь в комнату, где ждала меня Джеки. Ни Луи, ни Митфорда, и Джеки только зря до смерти перетрусила.

В следующее мгновение нога моя наступила на что-то мягкое, но весьма массивное – я потерял равновесие и шлепнулся на пол вниз лицом.

Несколько секунд я лежал, ошеломленный, распластавшись, как лягушка, потом кое-как поднялся на ноги. Целый поток отчаянных ругательств застрял у меня в горле. Ибо я увидел, обо что споткнулся. Мягкая, но весьма объемистая пастушка лежала навзничь на полу: глаза ее были закрыты, дыхание с трудом вырывалось из полуоткрытых губ. Она находилась в полной прострации. В этом я имел возможность убедиться в последующие пять-шесть секунд, когда, с трудом подняв ее на руки, кое-как протащил несколько шагов по комнате и свалил в ближайшее кресло.

Мне показалось, что привести ее в чувство обычным способом – плеснув в лицо холодной воды – будет слишком жестоко. А потому я стал похлопывать ее по рукам, громко взывая к ней: «Джеки, Джеки!..»

Это была классическая сцена, которая так часто повторяется в самых первых кинофильмах. У меня даже появилось смутное ощущение, что сейчас на пороге вырастет режиссер, в кавалерийской рубашке и светлых бриджах, наставит на меня свой мегафон и крикнет: «Вырезать!»

– Джеки! – повторил я уже, наверное, двадцатый раз. – Что с тобой? Ты решила обратиться в Спящую Красавицу?

– Что такое? – слабо пробормотала она.

– Плотину прорвало, – сказал я садистски. – Все уже укрылись на холмах. Нам осталось ровно три и три десятых секунды – учти это! – до той минуты, как на нас обрушится пятидесятифутовая стена воды!

Джеки раза два моргнула, потом широко открыла глаза. Они открывались все шире и шире, пока, наконец, не остановились на мне, полные ужаса, остекленевшие. Рот ее тоже широко раскрылся, она вздохнула и приготовилась издать вопль. Но я изловчился и успел засунуть ей руку в рот, так что вместо визга получилось какое-то нечленораздельное бульканье.

– Я пошутил насчет того, что плотину прорвало, честное слово! – отчаянно взмолился я. – Между нами и Боулдердам достаточно большое расстояние, а плотина крепка и надежна.

Джеки принялась мотать головой из стороны в сторону, и мне показалось, что длилось это неимоверно долго. При этом не сводила с меня пылавшего смертельной ненавистью взгляда широко распахнутых глаз и отчаянно пыталась высвободиться из моих рук.

Потом вдруг сдалась, тело ее обмякло, словно силы покинули ее. Обманутый этим кажущимся спокойствием, я стал осторожно вытаскивать руку из ее рта. Вдруг она свирепо вцепилась зубами в мою кисть и несколько мучительно долгих секунд не размыкала челюстей. Мне ничего не оставалось, как стукнуть ее костяшками пальцев другой руки промеж глаз.

Правда, я только собирался это сделать, но не успел, потому что она так же внезапно как и сомкнула, разжала челюсти, и я смог высвободить из зубов людоедки свою искалеченную руку.

– Ты мне никогда не говорила, что тебя искусала бешеная собака, – простонал я.

– Ты ведь только пошутил насчет того, что плотину прорвало? – произнесла Джеки шепотом, от которого у меня кровь застыла в жилах. – С чего ты решил, что это твои идиотские выдумки так потрясли меня?

– А что же еще? – смог выдавить я между двумя стонами.

– Что еще? – У меня в ушах зазвенело от зловещего хохота, которым она внезапно разразилась. – Ты ведь, пожалуй, уже даже и не помнишь, как оставил меня тут в полном одиночестве, пока бродил со своим дурацким осмотром по квартире!

– Я первым делом заглянул в эту комнату, и она была пуста, – проворчал я. – Так что я не понимаю, какого черта ты имеешь в виду!

Ужас снова появился в ее взгляде.

– А ты заглядывал за кушетку? – тихонько спросила Джеки.

После этого я даже не слишком удивился, когда обнаружил за кушеткой труп. Парень лежал на животе, голова его, неестественно вывернутая в сторону, покоилась на скрещенных руках. Вид у него был до странности безмятежный, несмотря на то, что в спине торчали всаженные по самую рукоятку ножницы.

Мой желудок судорожно сжался: поразительно, сколько крови содержится в человеческом теле! Кровь из раны растекалась широкими лужами по обе стороны его тела. Стена и задняя спинка кушетки испачканы влажными коричневыми пятнами. Кушетка была расположена так, что между ней и стеной образовался угол. Нетрудно было себе представить, как он стоял у конца кушетки, когда ему сзади нанесли удар, – и тогда он упал между спинкой кушетки и стеной.

Я подошел к другому концу кушетки, где покоилась на скрещенных руках его голова, и опустился рядом с ним на колени. Тело было еще теплым, значит, смерть наступила совсем недавно.

Узенькая голубая полоска привлекла мое внимание – какая-то бумажка виднелась из-под растопыренных пальцев правой руки убитого. Я осторожно приподнял пальцы и взял за краешек голубую наклейку со спичечного коробка.

«Бравура Бутик» было выведено на ней изящными золотыми буквами, а пониже указано местонахождение заведения: Вествуд-Виллидж. Еще ниже, более мелким шрифтом, было напечатано – коротко и внушительно: «Еще одно звено в цепи заведений Уоррена, которые торгуют только товарами высокого качества!»

Недаром говорят, философски подумал я, возвращая бумажку назад, под растопыренные пальцы покойника: нет ничего нового под солнцем. Еще в двадцатых годах фирма убийств «Инкорпорейтед» решила, что открыла возможность продавать самый высококачественный товар.

Я поднялся и прошел туда, где по-прежнему неподвижно сидела Джеки.

– Это Росс Митфорд?

Она молча кивнула.

– Если захочешь вонзить свои зубы в другую мою ладонь, то добро пожаловать! – Мой юмор, конечно, оставлял желать лучшего.

– Ты не виноват, Рик. – Джеки слабо улыбнулась. – Ведь от двери ты ничего не мог разглядеть за спинкой кушетки. Но я-то до сих пор, по детской привычке, каждый вечер заглядываю под кровать, прежде чем улечься спать, даже если это вовсе и не кровать, а, например, проклятый диван, на котором я сплю сейчас, – там и щель-то между полом и нижней доской не больше полудюйма шириной! Потому-то, когда я сюда вошла, мне сразу стало невтерпеж: так и подмывало заглянуть под кушетку, прежде чем усядусь на нее. Вот так и получилось, что я сунула свой нос за спинку кушетки.

– Постарайся забыть об этом.

– Мне и самой бы этого хотелось. – Лицо ее было бледно-зеленым, и она смотрела на меня в новом приступе панического страха. – Ой, давай лучше уйдем отсюда, Рик, пока меня не вырвало! Пожалуйста, прошу тебя!

Когда мы добрались до моего дома, было уже около двух часов ночи. Джеки решила, что пока не в состоянии отправиться к себе, я же, как уже раньше объявил ей, никогда не спорю с девушками, переоснащенными в верхней части.

Она очень быстро освоилась у меня, и я не терял времени даром: смешал несколько хороших порций, так как считал, что добрая выпивка – лучшее успокоительное средство для наших вконец истрепанных нервов.

– В том, что владеешь домом на Беверли Хиллс, – с жаром объяснял я Джеки, – есть одно очень важное преимущество: ничто так не вселяет в тебя большую уверенность в самом себе и в собственных силах.

– А разве тебе недостает этой уверенности?

– Во всяком случае, у меня не так уж много доказательств собственной значимости, – честно признался я.

– И все же, сколько именно у тебя таких доказательств? – поинтересовалась Джеки.

Я бросил взгляд на кушетку, где она растянулась, удобно устроив бокал между двумя вздымающимися вершинами, в глубокой долине. Интересно, лениво подумал я, покрываются ли эти пики зимой снегом?

– Так сколько все-таки, Рик? – настаивала она.

– Вообще-то, всего одно, – честно признался я. – Вот это самое пристанище.

– А не великовато ли оно для холостяка? – Джеки лукаво улыбнулась. – Хотя, пожалуй, нет. Ведь это как раз очень удобно, если ты задумываешь этакую небольшую оргию с шестью девицами одновременно, правда?

– Эге! – Я восхищенно посмотрел на нее. – Вот это я называю мыслить глобально.

– Это вошло у меня в привычку, – сказала она самым будничным тоном. – А ведь и правда, всякий раз, когда я смотрю на свой фасад, мне ничего другого и не остается!

– Когда я был мальчишкой, то искренне считал альпинизм величайшим спортом в мире, – ободрил я Джеки. – И с тех пор не произошло ничего такого, что заставило бы меня изменить свои взгляды.

Она извлекла бокал из неповторимого, единственного в мире укрытия, опустила ноги на пол, потом уселась на кушетке в такой позе, словно спина у нее не гнулась.

– Мне так хотелось бы забыть о том, что случилось сегодня ночью, Рик, но я никак не могу!

– Тебе хочется поговорить на эту тему!

– Я просто чувствую себя виноватой, что мы не сообщили полиции об убийстве Росса. – Она испустила печальный вздох. – Но ведь если бы мы это сделали, то чувствовали бы еще большую вину перед бедной Кармен!

– Не трать понапрасну времени на то, чтобы изводиться по поводу своей вины, – возразил я. – Митфорд ведь был уже мертв, когда мы его нашли, и ничто не в силах изменить это. Кто-нибудь другой найдет его тело и известит копов. Самое нелепое в том, что наверняка это будет кто-нибудь из тех, кто не имел с Россом Митфордом никаких отношений. После максимум часового допроса полицейские непременно его отпустят. А поскольку мы так тесно связаны с Митфордом, то даже если нам очень повезет, полиция доберется до нас не позднее завтрашнего дня!

– Ты прав, – кивнула Джеки, – Я все время помню о том, что идея отправиться на Венецию-Бич принадлежала мне одной, и еще – именно я настояла на том, чтобы отправиться туда вместе с тобой. Я просто с ума схожу от этой мысли!

– Интересно, раздобыл ли бармен лошадь для того пьянчужки? – Я хотел отвлечь ее.

– Ах ты жестокий, бесчувственный, бессердечный тип, а я… – И она разразилась отчаянным приступом смеха. Ей потребовалось добрых десять минут, чтобы успокоиться и снова заговорить. – Если он утром отправится на поиски универмага Кланси – того, который построен за один день, – помнишь? – то подумает… – Она снова подавилась смешком. – Он подумает… подумает, что они… разобрали здание за ночь по кирпичику…

Она беспомощно мотала головой, а все тело ее сотрясалось от неудержимого хохота. Задыхаясь от смеха, она отчаянно втянула воздух в легкие – и случилось неизбежное: лимонно-желтая рубашка затрещала, последние пуговки отскочили, и она широко распахнулась, до самого пупка. И тут на Джеки напала отчаянная икота, она-то и довершила начавшийся стриптиз. Когда Джеки, наконец, успокоилась, рубашка едва держалась у нее на плечах, и ее великолепная верхняя половина, теперь уже ничем не скрытая, предстала перед моим ошеломленным взором.

Я не мог оторвать взгляда от того, что открылось моим глазам. Мне чудилось, что я лечу на самолете над снежными вершинами Альп, на минимальной высоте. Сходство потрясающее, успел подумать я, разве только вершины Альп выглядели иначе. Ибо те, на которые уставился я, весь поглощенный их созерцанием, были увенчаны пунцовыми макушками, и этот восхитительный, нежный оттенок постепенно темнел, расходясь кругами и смыкаясь с ослепительно-белой линией снегов. Я в каком-то нервном экстазе вдруг понял, что любой мужчина согласился бы всю жизнь скользить по этим роскошным склонам, и при этом ему вовсе не потребовались бы лыжи.

Оглушительная икота завершилась, наконец, пронзительным смешком на самой высокой ноте, а затем наступила мертвая тишина. Впрочем, она меня тоже вполне устраивала, ибо в наступившем молчании я мог со всей серьезностью отдаться решению проблемы: с какой стороны мне лучше подобраться к вершинам при первой попытке атаки?

Мысль о возможной неудаче нисколько меня не смущала – я твердо решил не прекращать своих попыток до конца моих дней.

– Ох, ради бога, прости меня, Рик! – Виноватый голос Джеки доносился до меня откуда-то издалека, словно нас разделяло по крайней мере несколько миль, и я не обратил на него никакого внимания. Она снова замолчала – к сожалению, всего лишь на несколько минут.

– Рик! – На этот раз голос прозвучал гораздо резче. – Чем ты занят, черт побери? Решил погрузиться в транс по системе йогов или еще что-то в этом роде?

Господи, с горечью подумал я, и почему это женщины не в силах помолчать хоть несколько минут?!

– Рик!

От звука ее голоса я ощутил прямо-таки ударную волну в несколько децибел и едва удержался на ногах. Мысленно я в последний раз совершил грандиозное путешествие – спустился по склону ближайшего ко мне пика и прошелся по всей чудесной долине между вершинами. Я счел совершенно нормальным чувство полной дезориентации, охватившее меня после головокружительного путешествия в окрестностях ее пупка. Только встряхнув несколько раз головой и похлопав глазами, я кое-как оправился от головокружения, и ошеломленное лицо Джеки медленно сфокусировалось перед моими глазами.

– Тебе лучше? – с тревогой спросила она. – У тебя часто бывают такие приступы, или это впервые?! – Она обеспокоенно прикусила нижнюю губу. – Я бы не хотела испугать тебя или встревожить. Если бы только ты мог сейчас себя видеть! До чего у тебя странное выражение лица! Ты когда в последний раз был у психолога?

– Это был всего лишь короткий приступ экстаза. А экстаз, если он длится достаточно долго, вместе с побочными явлениями признан всеми психологами как благополучный фактор.

– Это все звучит не лучше, чем ты выглядишь, – сказала Джеки с сомнением в голосе.

– После того, как я получил возможность сполна убедиться в необычайном совершенстве девушек с пышной оснасткой, – честно признался я, – я уже никогда не смогу удовлетвориться более мелкими масштабами. Впредь буду проходить мимо особ с пропорциональными прелестями, даже не удостоив их взглядом. Что же касается плоскогрудых и пышнобедрых… – Я презрительно фыркнул. – Отныне они для меня не существуют – их место только на кухне!

– Я чуть не задохнулась от смеха и едва не умерла от икоты, так что мне просто некогда было подумать о рубашке, – виновато сказала Джеки и, не удержавшись, бросила взгляд на свою обнаженную грудь. – Ты именно это имел в виду, когда говорил о необычайном совершенстве, Рик?

– Именно это! – кровожадно сказал я.

Она повернулась ко мне и улыбнулась. И сразу как-то вся преобразилась. Я понял, что дело тут в целом комплексе: подернутые дымкой синие глаза Джеки приобрели сейчас мягкий и теплый цвет яркого летнего неба, а ее улыбка излучала такое тепло, что от нее можно было бы согреться даже на расстоянии десяти километров. Я медленно подошел к ней, а она успела еще скинуть с себя сапожки из телячьей кожи, прежде чем поднялась с кушетки. И наши тела слились в безмолвном тесном объятии, а губы скрепили наш общий порыв.

Прошло, казалось, всего лишь несколько мгновений – и вот уже Джеки стоит рядом со мной в моей спальне, а улыбка ее излучает такое сияние, что я мог бы поклясться: этой энергии хватит, чтобы освещать весь Лос-Анджелес в течение ближайшей тысячи лет. Но вдруг эта ослепительная улыбка стала меркнуть, а потом и вовсе погасла. Я сразу понял, что случилось что-то ужасное.

– Проклятая молния снова застряла! – сказала она с яростью.

Джеки сердито пожала плечами, сунула за широкий пояс большие пальцы обеих рук и рванула джинсы изо всей силы. Глаза ее широко раскрылись, но на том все и кончилось: застежка не поддавалась, несмотря на ее отчаянные рывки.

– Рик! – взмолилась наконец Джеки. – Они ни на дюйм не сдвинулись с моих бедер. Неужели я до конца дней моих упрятана в эти чертовы джинсы?

– Не волнуйся, – успокоил я ее. – Я все улажу.

Я вышел на кухню, взял наиболее острый из двух имевшихся в моем хозяйстве столовых ножей и вернулся в спальню. Почему-то, увидев у меня в руке нож, Джеки издала тихий, жалобный вопль.

– Если ты ляжешь на кровать лицом вниз, мне потребуется на это дело не больше двух секунд.

– Честно говоря, Рик, – голос ее дрожал, – я не настолько уж сгораю от нетерпения. Видишь ли, если рука у тебя хоть чуточку дрогнет, у меня же останется отметина на всю жизнь!

Она покорно растянулась на постели, потом довольно неохотно перекатилась со спины на живот. На лице ее я успел заметить выражение невинной жертвы, готовящейся принять мученический конец. Сначала я распорол задний шов джинсов. Правда, при этом чуть-чуть оцарапал правую половинку ее задика, и она тут же завопила так отчаянно, словно я был каким-то чудовищем, вроде адепта маркиза де Сада. Все же пять секунд спустя джинсы распались на две аккуратные половины, которые я без труда стащил с Джеки.

– Я ведь сказал, что улажу это дело. – Я отвесил ей игривый шлепок по мягкому месту. – Но, думаю, тебе нет смысла беспокоиться об этих тряпках.

– Я всегда могу купить новые синие джинсы. – Она перекатилась на спину и провела руками по бедрам. Лицо ее опять приняло встревоженное выражение. – А что же ты сделал с моими трусиками, Рик?

– Разве на тебе были трусики?

– О господи! – Джеки быстро уселась на постели, схватила останки своих джинсов, несколько секунд копошилась в них, а потом со стоном швырнула их на пол.

– Нашла? – спросил я с надеждой.

– Нашла! – Она откинулась спиной на подушки и уставилась в потолок с каким-то отрешенным выражением лица.

Я прилег на кровать рядом с ней и нежно прикрыл ладонью ближайший снежно-белый пик.

– Хорошо!

– Просто великолепно, – ядовито отозвалась Джеки. – У меня только одна-единственная проблема: каким же образом я смогу их надеть, если ты их так аккуратно распорол надвое?

– Мы это как-нибудь уладим потом. – Я, потянувшись, прикрыл свободной рукой второй пик-близнец.

– Как, черт побери, я доберусь до дома?! – спросила она с отчаянием. – Неужели ты считаешь, никто не заметит, что на мне всего-навсего широкая улыбка да пара сапожек из телячьей кожи?

– Я куплю крылатую колесницу, – пообещал я, зарываясь лицом в душистую долину между пиками. – Я тебе непременно ее куплю, и уж, конечно, она будет инкрустирована золотом!

– Я не слышу ни слова из того, что ты там бормочешь! – разозлилась Джеки.

Я неохотно поднял голову и уставился на нее.

– Ох и чертовка же ты, пастушка, вот что я тебе скажу!

Целую минуту после этого она давилась смехом, сначала он булькал у нее в горле, а потом и все ее тело ходуном заходило от смеха, словно началось сексуальное землетрясение.

– Рик! – жалобно взмолилась она. – Я должна перестать смеяться! Если со мной еще раз повторится такой же приступ, я наверняка поврежу себе какой-нибудь жизненно важный орган!

– Я могу это устранить, – уверенно сказал я.

– Только не вздумай снова хвататься за свой ужасный нож!

– На этот раз – никакой хирургии, – заверил я ее. – На этот раз необходимо терапевтическое вмешательство.

Она просто закатилась, залилась трелью серебристых звоночков, которые вдруг оборвались на самой высокой ноте… Больше она уже не смеялась.

– Рик, – сказала Джеки потом глуховатым и чуть охрипшим голосом, – у тебя, оказывается, есть чудесное лекарство против таких приступов! Отчего ты его не запатентуешь?

– У него все-таки определенные границы действия, – признался я. – Представь, что будет, если его применить, скажем, посредине универсального магазина?

– Ты хочешь сказать, в таком, как магазин Кланси? – Ее конвульсивные всхлипывания от смеха бросали мою голову из стороны в сторону, словно челнок в открытом штормовом море. – Ты помнишь универмаг Кланси? Он как раз в трех кварталах к югу от того бара, который они построили всего за одну ночь, – того самого, где подают «лошадь на три пальца»!

Каскад оглушительного смеха обрушился на мою бедную голову. Я приподнялся на локте и сердито поглядел ей в лицо.

– Немедленно прекрати это! Иначе мне придется повторить всю процедуру лечения с самого начала.

– Я понимаю, – радостно взвизгнула Джеки, – именно этого-то я и добиваюсь!

Глава шестая

Я распрощался с Джеки Эриксон только в десять часов утра, когда прибыло заказанное такси. Единственный предмет моего гардероба, в который ей удалось втиснуть свои бедра, – полосатые шорты – не слишком удачно сочетались с тем, что осталось от ее ковбойского наряда, включая стетсоновскую шляпу. Но, как я раз пятьдесят подряд объяснял ей с неизменным терпением, шорты между сыромятным поясом и сапожками из телячьей кожи – это все-таки значительно лучше, чем если бы эта часть ее тела была бы вовсе ничем не прикрыта. После того, как такси, увозившее Джеки, исчезло за поворотом, я вернулся в дом, набрал номер «Санатория с видом на холмы» и попросил к телефону сестру Демпси.

– Это говорит Рик Холман, – назвался я, когда в трубке раздался, наконец, ее хрипловатый голос.

– Слушаю вас, мистер Холман!

– Я подумал, что, пожалуй, есть смысл принять ваше предложение, чтобы окончательно скрепить наш уговор. Сегодня ведь пятница, и, насколько я понимаю, вы свободны весь уик-энд. Так почему бы вам не упаковать свой чемоданчик и не приехать ко мне домой часиков в пять вечера?