Нейтральность относительно предпочтений

Талер и Санстейн пишут:

$$$«Либертарианский патернализм является относительно слабой и мягкой формой патернализма, подразумевающей минимальное вмешательство, поскольку он не лишает людей свободы выбора и не затрудняет принятие решений. Если люди хотят курить сигареты, есть сладости в больших количествах, выбирать плохую медицинскую страховку или отказываться от накопительной пенсионной схемы, либертарианский патернализм не будет заставлять их поступать против своей воли или усложнять им жизнь. И все же это патерналистский подход, посколькую частные и государственные архитекторы выбора не просто пытаются предугадать и воплотить в жизнь ожидаемые предпочтения людей. Скорее они стремятся организовать управляемое движение людей в том направлении, которое сделает жизнь лучше. Они подталкивают »[386].

Что бы ни писали сами Талер и Санстейн, либертарианский патернализм не всегда можно назвать мягким. Действительно мягкий патернализм заботится лишь о том, чтобы действие было добровольным, и пока оно добровольно, индивид может делать что угодно: предположительно иррациональное решение будет принято с тем же уважением, что и рациональное. Либертарианский патернализм Талера и Санстейна заходит гораздо дальше и пытается подтолкнуть людей к рациональным решениям и помешать им принять нерациональные. Предполагается, что люди постоянно делают не то, чего они хотят или чего им следовало бы хотеть. К примеру, большинство людей хотели бы иметь обеспеченную старость, но для этого они слишком мало откладывают в период трудовой активности, или же они хотят быть стройными, но поглощают одну калорийную бомбу за другой. Всегда есть повод для дискуссии о том, соответствуют ли поступки людей тому, чего они «действительно» хотят. К примеру, недостаток силы воли неоднократно становился предметом философских дискуссий с античных времен и до наших дней, и с моей точки зрения сегодня мы ни на шаг не приблизились к решению этой проблемы по сравнению с Аристотелем. Довольно часто очень трудно определить, чего «действительно» хочет индивид. К примеру, если человек делает совсем не то, что он хотел бы сделать по его собственным словам , это далеко не всегда говорит о том, что его действия расходятся с его истинными желаниями . И когда человек, страдающий избыточным весом, говорит, что он хотел бы похудеть, он не всегда действует вопреки своим предпочтениям, покупая картошку фри или фуа-гра, поскольку в данном случае дело скорее всего в том, что его желание есть картошку фри и фуа-гра имеет приоритет перед его желанием похудеть. Проблема определения «действительных» предпочтений индивида будет возникать при любом типе патернализма, стремящегося к максимизации этих предпочтений. И тем не менее Талер и Санстейн считают, что вмешательства необходимы для того, чтобы убедиться, что индивид действует в соответствии со своими «действительными» предпочтениями, и, как мы увидим в дальнейшем, это роднит их версию патернализма с жестким патернализмом. Основная разница заключается в том, что Талер и Санстейн настаивают на том, что вмешательство в жизнь граждан никогда не должно носить принудительный характер, если только самую малость: у граждан всегда должна быть возможность выбрать альтернативу, не оптимальную с точки зрения автора вмешательства.

Слово «действительные» в контексте «действительных предпочтений» индивида носит несколько двусмысленный характер, потому что его можно понимать, с одной стороны, как «фактические предпочтения индивида», а с другой стороны, как «предпочтения, которыми следовало бы руководствоваться для увеличения своего благосостояния». Эта неоднозначность постоянно ощущается в работах Талера и Санстейна. Разделять эти два значения очень важно, поскольку именно они определяют границу между сильным и слабым патернализмом. Слабый патернализм нейтрален в отношении предпочтений индивидов, а сильный затрагивает эти предпочтения. Последователь слабого патернализма не учитывает в процессе вмешательства свои собственные предпочтения или предпочтения третьих лиц, интересуясь лишь соблюдением фактических предпочтений индивида. Последователь жесткого патернализма занимается соблюдением тех предпочтений, которые индивиду следовало бы иметь, в зависимости, к примеру, от того, что считают оптимальным эксперты системы здравоохранения, и вне зависимости от того, поддерживает ли сам индивид эти предпочтения. Слабый патернализм, нейтральный в отношении предпочтений, дает индивидам свободу следовать тем целям, которые они устанавливают себе сами, тогда как жесткий патернализм сам задает эти цели исходя из принятого им стандарта.

Приведем пример, наглядно демонстрирующий различие между этими двумя типами патернализма. Последователь слабого патернализма может считать, что государственная власть обязана адекватно и как можно более объективно информировать граждан о реальных опасностях, связанных с курением, исходя из предположения, что все хотят обладать такой информацией, чтобы понять, готовы ли они подвергать себя такому риску для здоровья. Если же государство создает собственную табачную монополию с целью снизить доступность, а следовательно, и потребление табачной продукции, аргументируя это тем, что так будет лучше для здоровья курильщиков, то такая стратегия будет примером жесткого патернализма. Другим примером жесткого патернализма будет использование властями стратегии преувеличения опасности, посколькую подобная манипуляция подрывает способность индивидов принимать свободные решения на основе достоверной информации. То же касается и стратегии повышения налогов и сборов на табачную продукцию с целью снизить потребление, что благоприятно скажется на здоровье граждан. С другой стороны, вполне допустимо повышать налоги и сборы, чтобы покрыть возросшие расходы на решение проблем со здровьем вследствие курения, но тут мы начинаем удаляться от проблематики патернализма. Джон Стюарт Милль пишет:

$$$«Налог на крепкие напитки с целью затруднить их приобретение есть такая мера, которая отличается от совершенного запрещения употребления крепких напитков только степенью, а не принципом, если мы оправдаем совершенное запрещение. Всякое повышение цены на какой-либо предмет торговли есть запрещение употреблять этот предмет тем, которые не имеют средств платить за него увеличенную цену, а для тех, которые имеют средства заплатить, оно есть кара за удовлетворение потребности употреблять этот предмет; следовательно, подобная мера совершенно противоречит тому принципу, что избирать для себя тот или другой род удовольствия, расходовать свои денежные средства тем или другим способом, исполнив все свои легальные и нравственные обязанности к государству и к другим индивидуумам, что все это составляет сферу индивидуальной свободы и должно быть предоставлено личному усмотрению каждого индивидуума»[387].

Милль не утверждает, что нельзя облагать налогом стимулирующие вещества; напротив, он предлагает облагать их более высоким налогом, чем товары первой необходимости, поскольку это принесет государству прибыль. При этом он считает незаконным использование налогообложения для воздействия на поведение людей, даже в целях улучшения их жизни, то есть он не оправдывает патерналистские вмешательства. Талер и Санстейн придерживаются другого мнения по этому вопросу. Так, они пишут, что курильщикам пойдут на пользу высокие налоги на табачную продукцию, поскольку они будут подталкивать к отказу от курения[388].

Талер и Санстейн, к сожалению, не проводят четкого различия между слабым и сильным патернализмом, склоняясь то к одному, то к другому. Между тем это весьма важное различие, поскольку слабый патернализм, не касающийся предпочтений индивида, вполне совместим с основными либеральными идеями[389]. Что же заставляет меня утверждать, что форма патернализма, предложенная Талером и Санстейном, не является нейтральной в отношении предпочтений? Они пишут, что их целью является воздействие на выбор индивидов таким образом, чтобы обеспечить наилучший результат, доступный для объективной оценки, что в результате должно привести к увеличению благосостояния, даже если это не соответствует фактическим предпочтениям индивида[390]. Они утверждают, что либертарианский патернализм не пытается выяснить ожидаемые предпочтения индивидов, но «будет подталкивать людей в направлении, способствующем увеличению их благосостояния»[391]. В их работах временами встречаются оговорки, что архитектура выбора приводит к наилучшему соблюдению фактических предпочтений индивида, например, в том случае, когда они пишут, что архитекторы выбора должны влиять на выбор индивида таким образом, который сам индивид считает приводящим к наилучшему результату[392]. Они пишут также, что архитекторы выбора должны «пытаться влиять на поведение людей таким образом, чтобы они проживали более продолжительную, здоровую и счастливую жизь»[393]. В более точной формулировке архитектор выбора является консеквенциалистом, который увеличивает благосостояние. Здесь становится очевидным недопонимание отношения между объективностью знаний и нейтральностью в отношении предпочтений. Архитектор выбора должен строить свою деятельность на консультациях экспертов, обладающих предположительно объективными научными знаниями. Таким образом, деятельность, которая фактически стремится формировать предпочтения – поскольку предпочтения здесь оказываются внешними по одношению к индивиду, – заявлена как нейтральная в отношении предпочтений. Именно в силу того, что Талер и Санстейн пытаются отталкиваться от объективной шкалы, их вариант патернализма не нейтрален относительно предпочтений, ведь по-настоящему нейтральный патернализм строится исключительно на субъективных предпочтениях индивида. Проблема в том, что отдельно взятый человек далеко не всегда считает, что увеличение его благосостояния важнее всего остального. Человек всегда может оказаться ярым сторонником концепции равенства результатов, так что для него будет важнее, чтобы все достигли одинакового уровня благосостояния, а не чтобы его собственное благосостояние было максимальным. Другой человек может считать, что самой важной целью является максимальная личная свобода. Третий может думать, что важнее всего соблюдение определенных этических норм. Смысл в том, что предположение о необходимости любой ценой увеличивать личное благосостояние индивида является довольно спорным[394]. Санстейн и Талер демонстрируют свою зависимость от концепции homo oeconomicus, вследствие чего они безоговорочно принимают аксиому, согласно которой все люди стремятся прежде всего к собственной выгоде. Однако в действительности человеческая мотивация является гораздо более сложным феноменом.

Проблема «стандартных решений» Талера и Санстейна заключается в том, что они предполагают существование единой нормы благосостояния, а все люди разные. При этом они совершенно не приводят конкретного описания этой нормы благосостояния. Понятие «благосостояние» вообще является довольно сложным, и разные люди могут вкладывать в него различное содержание. Здесь возникает искушение обратиться к исследованиям различных представлений о счастье. Вероятно, счастье, или, конкретнее, личное благополучие и является тем стандартом, на который стоит ориентироваться. Можно даже привести отдельные выводы из многочисленных исследований о счастье. Один из стандартных выводов гласит, что больше денег, как правило, означает больше счастья, но в обеспеченных странах, таких, как Норвегия, эта тенденция ослабляется[395]. Не следует слишком стремиться к материальным благам, поскольку это снижает уровень счастья. Нужно общаться с друзьями, быть женатым или иметь сожителя, а вот дети не способствуют увеличению счастья. Многие люди испытывают больше счастья на работе, нежели в любом другом аспекте своей жизни, и люди, которые работают больше, как правило, оказываются более счастливыми, чем люди, работающие мало. Женщины счастливее мужчин. Возраст тоже имеет значение: обычно самое счастливое время жизни приходится на возраст около 27 лет, а затем уровень счастья плавно опускается вплоть до минимума, наступающего в 69 лет, после чего наблюдается небольшое повышение. Жить лучше в стране, предоставляющей гражданам значительную индивидуальную свободу. Люди, интересующиеся состоянием дел в мире и уделяющие внимание тому, чтобы сделать мир лучше, ничуть не счастливее тех, кому нет дела до таких вопросов. Образование и чтение книг, как правило, не влияют на уровень счастья. Если использовать субъективное ощущение благополучия как общий стандарт, это даст нам некоторые подсказки по поводу того, куда именно следует подталкивать людей. На пол и возраст мы вряд ли можем повлиять, зато можно подталкивать людей к тому, чтобы они больше работали и вступали в брак. Должно быть, многие поддержали бы такое подталкивание. Но как быть с подталкиванием людей к тому, чтобы они не заводили детей? Или к тому, чтобы они не читали книг и не получали образования, поскольку это никак не влияет на уровень счастья, так что лучше было бы потратить это время на что-то другое, что способствует увеличению счастья? Подобное подталкивание едва ли встретило бы большую поддержку, хотя оно вроде бы тоже следует идее максимизации личного благополучия. Различные параметры, которые статистически повышают уровень субъективного благополучия, не всегда совпадают с тем, что все – или как минимум большинство – считают оптимальной жизнью. Мы могли бы вообразить себе жизнь, максимально соответствующую всем возможным критериям увеличения счастья, но эта жизнь может показаться нам не такой уж привлекательной. Кроме того, исследования показывают, чтó необходимо для счастья усредненному гражданину, однако такой усредненный гражданин не существует в реальности. Усредненный гражданин получит больше удовлетворения от совместной жизни, чем от большого количества денег, однако многие конкретные граждане предпочли бы деньги. Каждый человек сам должен определить, к какой категории он относится, исследователи не могут решить это за него. Таким образом, мы вынуждены отказаться от использования научного представления о счастье в качестве той нормы благосостояния, которую Талер и Санстейн неоднократно упоминают, но никак не конкретизируют в своих работах.

Может быть, нам помогут более объективные показатели, чем личное счастье – к примеру, здоровье, продолжительность жизни, экономическая стабильность и т. д.? Проблема в том, что разные люди по-разному расставляют приоритеты среди этих показателей благосостояния. Для одного важнее всего здоровье, другой предпочитает удовольствия, которые в долгосрочной перспективе приносят здоровью вред. Некоторые родители хотят, чтобы их дети ели как можно более здоровую пищу, другие считают, что детям полезнее всего есть то, что хочется. Даже утверждение, что яблоки полезнее пирожных не является нейтральным относительно предпочтений. Здесь авторам теории либертарианского патернализма полезно было бы вспомнить следующее высказывание Джона Стюарта Милля:

$$$«Каждому человеку присуще желание, чтобы другие люди поступали таким же образом, как он сам поступает, и все сочувственные ему люди имеют в этом отношении одинаковое с ним желание, – вот что в действительности руководит мнением людей касательно правил поведения. Конечно, люди не сознают, что их мнения о правилах поведения обусловливаются их личным вкусом; но, тем не менее, мы не можем не признать делом личного вкуса такие мнения, которые в подтверждение своей истинности не приводят никаких доводов, или же, вместо всяких доводов, ссылаются на то, что так думают и другие люди, тогда как это обстоятельство, что известное мнение разделяется многими людьми, нисколько не доказывает истинности мнения, а свидетельствует только, что известный вкус принадлежит не одному, а многим индивидуумам»[396].

Современный либерализм по большей части признает плюрализм ценностей, поскольку люди преследуют не просто различные, но зачастую противоречащие друг другу цели. Это справедливо не только для взаимоотношений между отдельными людьми и группами; такие конфликты зачастую происходят во внутреннем мире индивида, который не может отдать предпочтение одной из нескольких целей – например таких, как благосостояние, свобода и равенство, – одновременное достижение которых не всегда возможно, и которые не получается ранжировать относительно нейтральной шкалы. Талер и Санстейн в своих работах ни разу не ссылаются на обширную литературу, посвященную вопросу плюрализма ценностей, и придерживаются в этом вопросе строгого монизма, ставя во главу угла благосостояние индивида. Между тем плюрализм ценностей совместим только со слабой формой патернализма, не вмешивающейся в сферу человеческих предпочтений.

Талер и Санстейн подчеркивают, что люди часто не имеют четких предпочтений, и в этом они, безусловно, правы, однако совершенно непонятно, почему это является аргументом в пользу жесткого патернализма.

Практические проблемы

На все вышесказанное можно возразить, что разница между мягким и жестким вариантом патернализма не так уж важна, когда речь идет о либертарианском патернализме, который в любом случае предоставляет индивидам возможность выбрать не ту альтернативу, которая оптимальна с точки зрения патерналиста. Однако загвоздка заключается в том, что, согласно Талеру и Санстейну, архитекторы выбора могут прибегать к достаточно сильным мерам вмешательства, чтобы подтолкнуть индивидов к выбору стандартных решений, то есть к действиям в соответствии с предпочтениям архитекторов[397]. Они подчеркивают, что архитекторы выбора могут влиять на предпочтения людей, которые не осознают этого и не замечают никакого принуждения. Разве это не называется манипуляцией? Талер и Санстейн отрицают это, ссылаясь на принцип публичности Джона Ролза[398], согласно которому власти не должны вести политику, которую они не хотят или не могут обосновать перед лицом народа[399]. Такой принцип, по всей видимости, не допускает явного обмана, однако он не ограничивает применения манипуляции в политических кампаниях, к примеру, против наркотиков[400]. А следовательно, ничто не мешает властям проводить аналогичные манипулятивные кампании и против курения, и против нездоровой еды. Теория Талера и Санстейна оставляет довольно широкую лазейку для манипулятивных методов, если власти готовы публично обосновать их, говоря, к примеру, что опасности курения несколько преувеличены, однако оно влечет за собой столько проблем со здоровьем, что борьба с ним требует принятия особых мер. В таком случае не соблюдается право граждан на достоверную информацию, которая поможет им принять автономное решение, поскольку стремление либертарианского патернализма к увеличению благосостояния оказывается важнее прав граждан.

Для того чтобы либертарианский патернализм достигал своих целей, архитекторы выбора должны либо сами являться экспертами, либо консультироваться с экспертами, не подверженными влиянию различных иррациональных факторов, выявленных исследованиями по поведенческой экономике. А это довольно проблематично, что наглядно демонстрируют примеры, приведенные самими Талером и Санстейном: если вам расскажут, что 90 % операций определенного вида прошли успешно, вы с гораздо большей вероятностью выберете эту операцию, чем если вам расскажут, что 10 % таких операций закончились смертью пациента. Проблема в том, что именно эта тенденция наблюдается в том числе и у врачей, то есть тех самых экспертов, которые предположительно должны разбираться в вопросе лучше, чем обычные люди[401].

Архитекторы выбора скорее всего будут подвержены тем же когнитивным дефектам, что и «обычные» люди. Именно поэтому из исследований по поведенческой экономике можно сделать вывод, прямо противоположный тому, что сделали Талер и Санстейн, а именно: понимание человеческой «иррациональности» делает патерналистские вмешательства еще менее привлекательными. Принимая во внимание иррациональность как «обычных» людей, так и авторов патерналистских вмешательств, можно утверждать, что обычный человек будет иметь более сильную мотивацию исправить ошибки, которые мешают ему достичь полного удовлетворения своих предпочтений, нежели посторонний патерналист, а следовательно, обычному человеку лучше удастся блюсти свои интересы[402].

Талер и Санстейн подчеркивают, что выбор стандартного решения будет иметь большое влияние на поведение людей. Они даже признают, что существует проблема «публичного выбора»[403]. Архитекторы выбора, которые все же остаются людьми, могут сформировать стандартные решения, которые скорее будут удовлетворять их собственные предпочтения, а не предпочтения граждан в целом, чьи интересы являются целью патерналистских вмешательств.

Заключительные положения

Когда Санстейн и Талер утверждают, что созданная ими модель либертарианского патернализма приемлема буквально для всех, независимо от идеологической позиции, они успускают из виду, что это их убеждение основано на полном игнорировании вопросов политической идеологии в их работах. Если изучить их теорию более внимательно, то сразу же бросятся в глаза нерешенные идеологические противоречия.

Проблема выражения «либертарианский патернализм» заключается в том, что слово «патернализм» используется в очень размытом и неточном смысле, так что под это понятие подпадает очень много различных явлений. То же касается и использования слова «либертарианский», хотя и в меньшей степени. Многие из тех вмешательств, которые названы «патерналистскими», скорее следовало бы описывать как тривиальную помощь. Столь нечеткое понимание слова «патернализм» приводит к скрадыванию различий между безобидной помощью и жесткой манипуляцией.

Несмотря на очевидность такого рода проблем в связи с теорией либертарианского патернализма, Талер и Санстейн считают подобные возражения малозначительными, поскольку в любом случае будет существовать некое стандартное решение, оказывающие влияние на поведение людей, сформированное намеренно или же возникшее совершенно случайно. А раз стандартные решения неизбежны, то решения, предложенные в соответствии с теорией либертарианского патернализма, гораздо предпочтительнее любых других, поскольку они оставляют индивидам свободу выбора и служат максимизации их благосостояния.

Талер и Санстейн, безусловно, правы в том, что нам следует использовать результаты исследований человеческого поведения для формирования стандартных решений, служащих интересам граждан. Однако от признания этого факта очень далеко до прямой манипуляции, которая заставляет людей выбирать наилучшую с точки зрения патернализма жизнь, а не ту, которую они хотели бы для себя сами. Разумеется, либертарианский патернализм предпочтительнее многих других форм патернализма, при условии, что мы подходим к вопросу с либеральной точки зрения, но еще предпочтительнее было бы полное отсутствие патерналистских вмешательств, или, в крайнем случае, слабая форма патернализма, нейтральная в отношений человеческих предпочтений.

Учитывая, что Талер и Санстейн в своей теории принимают за точку отсчета абсолютно рационального индивида, homo oeconomicus, обладающего «полной информацией, неограниченными когнитивными способностями и совершенной силой воли»[404], реальные люди оказываются в заведомом проигрыше. Тем самым действующие из лучших побуждений политики, чиновники и прочие архитекторы выбора получают практически неограниченную свободу для патерналистских вмешательств во все аспекты нашей жизни. Либертарианский патернализм является идеологией заботы, которая подразумевает тотальный контроль над населением при помощи развитой системы экспертных оценок, определяющих наилучшие из возможных способов, какими нам следует жить.

И хотя выражение «либертарианский патернализм» еще не существовало во времена Алексиса де Токвиля, он предостерегал именно от такого типа политического устройства:

«Над всеми этими толпами возвышается гигантская охранительная власть, обеспечивающая всех удовольствиями и следящая за судьбой каждого в толпе. Власть эта абсолютна, дотошна, справедлива, предусмотрительна и ласкова. Ее можно было бы сравнить с родительским влиянием, если бы ее задачей, подобно родительской, была подготовка человека к взрослой жизни. Между тем власть эта, напротив, стремится к тому, чтобы сохранить людей в их младенческом состоянии; она желала бы, чтобы граждане получали удовольствия и не думали ни о чем другом. Она охотно работает для общего блага, но при этом желает быть единственным уполномоченным и арбитром; она заботится о безопасности граждан, предусматривает и обеспечивает их потребности, облегчает им получение удовольствий, берет на себя руководство их основными делами, управляет их промышленностью, регулирует права наследования и занимается дележом их наследства. Отчего бы ей совсем не лишить их беспокойной необходимости мыслить и жить на этом свете?

Именно таким образом эта власть делает все менее полезным и редким обращение к свободе выбора, она постоянно сужает сферу действия человеческой воли, постепенно лишая каждого отдельного гражданина возможности пользоваться всеми своими способностями. Равенство полностью подготовило людей к подобному положению вещей: оно научило мириться с ним, а иногда даже воспринимать его как некое благо.

После того как все граждане поочередно пройдут через крепкие объятия правителя и он вылепит из них то, что ему необходимо, он простирает свои могучие длани на общество в целом. Он покрывает его сетью мелких, витиеватых, единообразных законов, которые мешают наиболее оригинальным умам и крепким душам вознестись над толпой. Он не сокрушает волю людей, но размягчает ее, сгибает и направляет; он редко побуждает к действию, но постоянно сопротивляется тому, чтобы кто-то действовал по своей инициативе; он ничего не разрушает, но препятствует рождению нового; он не тиранит, но мешает, подавляет, нервирует, гасит, оглупляет и превращает в конце концов весь народ в стадо пугливых и трудолюбивых животных, пастырем которых выступает правительство»[405].