Либертарианский патернализм

Теория Ричарда Талера и Касса Санстейна о либертарианском патернализме вызвала множество дискуссий в последние годы. Впервые теория была сформулирована в статьях «Либертарианский патернализм» (2003) и «Либертарианский патернализм – не оксюморон» (2003), а затем получила широкую известность после выхода книги «Nudge»

(пер. с англ.: «Подталкивание») (2008)[364]. Либертарианский патернализм предполагает мягко подталкивать людей в направлении, которое будет способствовать улучшению их благосостояния, не лишая их возможности выбрать альтернативы[365]. Подобная система, с точки зрения авторов, удовлетворяет как принципу централизованного управления в социальной демократии, так и либеральному принципу сохранения свободы выбора. На следующих страницах я попытаюсь показать, что в действительности теория либертарианского патернализма малопривлекательна, и мои аргументы против этой теории будут справедливы и в отношении более сильных вариантов патернализма.

Учитывая традиционное неприятие патернализма в либеральной философии, выражение «либертарианский патернализм» кажется оксюмороном, то есть сочетанием слов с противоположным значением. Как гласит название одной из статей Талера и Санстейна, они настаивают на том, что это не оксюморон. Другими словами, они считают, что их версия патернализма приемлема для либералов и либертарианцев[366]. Сами они пишут следующее: «Мы предлагаем либертарианскую по духу форму патернализма, которая может оказаться приемлемой для самый ярых сторонников свободы выбора на основе как автономии, так и благосостояния»[367]. Я хотел бы подробно рассмотреть скорее теоретические предпосылки их позиции, нежели конкретные меры, которые они предлагают. Прежде всего я вкратце обрисую некоторые аксиомы экономического поведения, лежащие в основе либертарианского патернализма.

Основы современных исследований экономического поведения были заложены психологами Дэниелом Канеманом и Амосом Тверски. Изначально их исследования проводились без отсылки к экономике, однако довольно быстро стало ясно, что выводы из их экспериментов имеют самое непосредстенное влияние на экономику. Я не буду вдаваться в детали их исследования, которое в общем и целом показывает, что наши решения далеко не всегда так рациональны, как мы привыкли думать[368]. Классическая экономика предполагает, что индивиды действуют рационально, исходя из личных предпочтений, а также той релевантной информации о ситуации, которой они располагают. Едва ли кто-то предполагал, что все люди действительно поступают именно так, но по методологическим причинам приходится допустить такую упрощенную схему, подобно тому, как в физике шар катится по абсолютно ровной плоскости, лишенной трения, или в ваккуме, хотя едва ли такие условия могут существовать в реальном мире. Однако поведенческая экономика показала не просто некоторые отклонения от идеальной модели, какие мы обнаружили бы и в реальном физическом эксперименте с реальным шаром на реальной плоскости: выяснилось, что люди думают и действуют совершенно не так, как предполагалось в классической экономике. Со временем появилось множество работ, доказывающих это[369]. Исследования по поведенческой экономике показали, в частности, что мелкие и совершенно нерелевантные факторы зачастую заставляют индивидов принимать те или иные решения. К примеру, необходимость потратить две минуты на заполнение анкеты может быть достаточной причиной для отказа от участия в проекте, который может принести большую выгоду в долгосрочной перспективе. В этой связи Талер и Санстейн утверждают, что путем установления правильных стандартов можно нейтрализовать подобные негативные факторы и способствовать принятию правильных решений. Они указывают также на тот факт, что людям часто не хочется утруждать себя изучением сложных вопросов, предполагающих множество различных альтернатив, поэтому «тщательно выбранный стандарт, подталкивающий их в благоприятном направлении», был бы для них настоящим спасением[370].

Санстейн и Талер пишут: «Предположение, что необходимо уважать индивидуальные решения, обычно основывается на утверждении, что люди способны принимать оптимальные решения или как минимум делают это лучше, чем кто-либо может сделать за них»[371]. Здесь мы видим самое уязвимое место их теории: она основывается на допущении, что противники патернализма в целом противятся ему из-за уверенности в том, что человек представляет собой homo oeconomicus . Ту же ошибку допускает Дэниел Канеман в своей последней книге «Думай медленно, решай быстро», в которой он поддерживает теорию либертарианского патернализма Талера и Санстейна[372]. Канеман критикует якобы либертарианское представление о том, что люди рациональны в своих действиях (в узком смысле, как homo oeconomicus ), и что им не требуется защита от последствий собственных решений именно в силу их предположительной рациональности. Все это лишено конкретики. Разумеется, некоторые либералы верят в концепцию homo oeconomicus и считают, что люди всегда лучше знают, что для них хорошо, однако многие уважаемые мыслители либерального толка ясно и открыто отрицают такое представление о человеке. Обратившись к работам самых авторитетных теоретиков либерализма, мы увидим, что большинство из них не поддерживают концепцию homo oeconomicus . К таким мыслителям можно отнести Канта, Гумбольдта и Милля. А те, кто считает, что сам Адам Смит идентифицирует человека с homo oeconomicus, скорее всего, просто не читали его работ.

Фридрих Хайек так и пишет в своем классическом эссе «Индивидуализм истинный и ложный», где он подчеркивает, что человек «достаточно иррациональное и подверженное заблуждениям существо» и что «индивидуальные ошибки корректируются только в ходе общественного процесса»[373]. Далее он заявляет, что приписывать Смиту антропологию, основанную на homo oeconomicus, было бы совершенно неверно:

«Вероятно, лучшим примером неверных представлений об индивидуализме Адама Смита и его единомышленников служит ходячая вера в то, что они выдумали пугало “экономического человека” и что их выводы подрываются их же предположением о строго рациональном поведении и вообще ложной рационалистической психологией. Конечно же, они были крайне далеки от предположений подобного рода. Будет куда правильнее сказать, что с их точки зрения человек по природе ленив и склонен к праздности, недальновиден и расточителен и что только силой обстоятельств его можно заставить вести себя экономно и осмотрительно, дабы приспособить его средства к его же целям»[374].

В определенном смысле можно утверждать, что поведенческая экономика не представляет собой нового синтеза, а всего лишь развивает идеи классической экономики, которая не проводила жесткого различия между экономикой и психологией. Теорию Адама Смита вполне можно описать как теорию экономического поведения, поскольку все его экономические идеи выдвигались с оглядкой на психологию человека, как это становится ясным из его работ «Исследование о природе и причинах богатства народов» и «Теория нравственных чувств», если их воспринимать как взаимосвязанные. Смит во многом предвосхитил более поздние исследования по поведенческой экономике[375].

Отрицание идеи homo oeconomicus свойственно не только ранним, но и значительной части поздних либеральных философов. Одним из ярких примеров такого отрицания является Хайек:

$$$«Еще одна вводящая в заблуждение фраза, используемая для того, чтобы подчеркнуть действительно важный момент, – это знаменитое предположение, что всякий человек лучше кого бы то ни было знает свои интересы. В подобной форме оно звучит неправдоподобно и не является необходимым для выводов индивидуалиста. Действительная их основа заключается в том, что никто не в состоянии знать, кто же знает это лучше всех, и единственный способ, каким можно это выяснить, – через социальный процесс, где каждому предоставлена возможность попытаться и удостовериться, на что он годен»[376].

Либеральная традиция всегда была антипатерналистской, несмотря на принятие и осознание того факта, что люди не всегда знают, чтó для них лучше: от человека вовсе не ожидалось, что он будет полностью рационален в своих действиях. Как отмечает Хайек в «Конституции свободы», все политические теории фактически исходят их предположения, что люди достаточно невежественны, однако он добавляет, что те, кто призывает к реальной свободе, «отличаются от остальных тем, что относят к невежественным людям и себя, и всех мудрецов»[377]. Таким образом, исходная предпосылка заключается вовсе не в том, что каждый лучше знает свои интересы, но в том, что никто не знает их достаточно хорошо.

Еще одно слабое место в теории либертарианского патернализма Талера и Санстейна заключается в практически полном отсутствии в их работах ссылок на известных теоретиков либерализма. Исключением является лишь небольшая сноска в статье «Либертарианский патернализм – не оксюморон», которую стоит процитировать:

«Многие стандартные аргументы против патернализма основываются не на консеквенционализме, а на идее автономии – на представлении о том, что люди имеют право принимать самостоятельные решения, даже если эти решения ошибочны. Идеи Джона Стюарта Милля в книге “О свободе” являются смесью аргументов от консеквенционализма и от автономии. Нашей главной целью является благосостояние и консеквенции, хотя свобода выбора в некоторых случаях является элементом благосостояния. Мы согласны с тем, что требование автономии может диктовать определенные условия, но утверждаем, что в контексте нашей дискуссии было бы фанатизмом придавать автономии как свободе выбора первостепенное значение, всегда имеющее приоритет перед консеквенциальными задачами»[378].

Аргумент Талера и Санстейна против антипатернализма выходит не очень убедительным, поскольку он направлен главным образом против идеи, которая вовсе не лежит в основе антипатернализма: его фундаментом является скорее понятие автономии, нежели концепция homo oeconomicus. Отдавая приоритет благосостоянию и оставляя за автономией в лучшем случае второстепенную роль, Талер и Санстейн идут вразрез с либеральной традицией, а также с либертарианизмом. Кроме того, они не приводят никаких обоснований в пользу того, что последствия важнее автономии, помимо утверждения, что обратная точка зрения является «фанатизмом».

Талер и Сантсейн предлагают заданный «архитектором выбора» стандарт, которому должны подчиняться все люди, считающие себя рациональными. Разумеется, они оставляют людям возможность действовать «иррационально», если им того хочется, однако стандарт устанавливается экспертами для всех. Идеи Талера и Санстейна весьма напоминают идеологию Фрейзера, основателя общества «Уолден два» в одноименном романе Б. Ф. Скиннера. Фрейзер исходит из того, что если существует развитая наука о человеческом поведении, а также известен путь достижения благосостояния, было бы глупо не воспользоваться этими знаниями для того, чтобы обеспечить благосостояние для всех. Фрейзер считает, что знает, в чем заключается благосостояние всех его сограждан, а следовательно, считает себя вправе использовать техники управления поведением для того, чтобы заставить людей реализовать его идеи. То же можно сказать и об авторах теории либертарианского патернализма. Они считают, что им удалось вывести формулу благополучной жизни, и они хотят использовать свои знания о законах человеческого поведения для того, чтобы привести реальную жизнь в соответствие с этой формулой. Разумеется, они призывают к гораздо менее радикальным вмешательствам, чем Фрейзер, однако они сами подчеркивают, насколько мощны инструменты «архитектуры выбора». Если кто-либо сочтет выведенную Талером и Санстейном формулу некорректной и захочет строить свою жизнь иначе, Талер и Санстейн просто заявят, что несогласные ошибаются. Они никого не хотят «заставить» жить в соответствии со своей формулой, они хотят только «подтолкнуть» их.

Вероятно, в этом состоит самый курьезный момент всей теории либертарианского патернализма, если учитывать те принципы поведенческой экономики, на которых он основывается. Талер и Санстейн даже не рассматривают возможность использовать концепцию homo oeconomicus в качестве позитивной нормы для всех индивидов. Они пишут, что индивиды принимают неправильные решения, которые они, без сомнения, изменили бы, «если бы обладали полной информацией, неограниченными когнитивными способностями и достаточной силой воли»[379]. В книге «Nudge» особенно видна настойчивость, с которой Талер и Санстейн описывают иррациональность человеческих решений и отличия их от тех решений, которые бы принял по-настоящему рациональный индивид, а затем показывают, как при помощи относительно простых мер можно было бы подтолкнуть индивидов принять то решение, которое приведет к наиболее рациональному результату. Под «рациональным результатом» подразумевается результат, который максимизирует собственное благосостояние индивида. Другими словами, цель либертарианского патернализма заключается в том, чтобы заставить людей поступать так, как поступил бы homo oeconomicus. Талер и Санстейн следуют за поведенческой экономикой в отрицании концепции homo oeconomicus как правдоподобной модели реального человека, однако их теория либертарианского патернализма принимает концепцию homo oeconomicus как рациональную норму.

Личное благосостояние индивида как главный приоритет является достаточно случайным выбором. Учитывая стандарт рациональности, принятый Санстейном и Талером, было бы, к примеру, нерационально действовать определенным образом исходя из этических причин, если такое поведение не способствует увеличению благосостояния. Как отметил Амартия Сен, такой взгляд на рациональность не выдерживает критики[380]. Люди постоянно делают выбор в пользу альтернативы, которая не служит их собственной выгоде, поскольку с их точки зрения такие действия будут более этичны в данной ситуации. К примеру, мы часто соблюдаем свои обязательства перед семьей, друзьями, организациями и т. д. даже в тех случаях, когда это наносит ущерб нашему благосостоянию, в отличии от нарушения этих обязательств. Человека, который никогда не поступает подобным образом, мы сочли бы психопатом.

Люди руководствуются ценностями, которые далеко не всегда можно редуцировать до заботы о собственном благосостоянии. Предположим, Пер страдает серьезным заболеванием, которое приведет к мучительной смерти, если немедленно не принять меры по его излечению. Врач Пера рассказывает ему, что есть две возможных схемы лечения его болезни, X и Y, причем Х поможет ему с вероятностью 90 %, а Y – только 50 %. С этой точки зрения X будет гораздо более рациональной альтернативой, чем Y. Однако могут быть причины, не связанные с личным благосостоянием Пера, которые могут заставить его выбрать Y. Эти причины могут быть чисто экономическими: к примеру, вариант X слишком дорогой, так что, выбрав его, Пер поставит под угрозу финансовое благополучие всей своей семьи, тогда как вариант Y дешевле, и Пер выберет его, так как более высокий риск для здоровья с его точки зрения оправдывает уменьшение экономического риска для его семьи. Эти причины могут также носить этический характер: к примеру, если Пер всю свою жизнь был ярым борцом за права животных, и теперь не может выбрать вариант X, поскольку производство этого лекарства связано с причинением животным огромных страданий, в отличие от варианта Y. Если Пер выбирает более высокий риск для здоровья, поскольку так он избежит конфликта с собственными моральными принципами, это вполне рациональное решение, и у него должна быть возможность сделать именно такой выбор.

Абсолютный приоритет личного благостостояния как нормативного идеала есть не что иное, как экономический предрассудок, который Талер и Санстейн принимают на веру. В этом заключается основная проблема теории либертарианского патернализма, делающая его не более приемлемым с либеральной точки зрения, чем любая другая форма патернализма.