Позитивная и негативная свобода

Разграничение между позитивной и негативной свободой чаще всего связывают с именем Исайи Берлина. Сам Берлин ссылается на Бенжамена Констана, который и ввел впервые это различие, однако стоит отметить, что похожее разграничение встречается и в кантианской философии. Стоит упомянуть, что сам Берлин далеко не считал различие между позитивной и негативной свободой исчерпывающим. В одном из своих ранних эссе, посвященных этому вопросу, он упоминает, что задокументировано около двухсот различных значений слова «свобода», и он планирует исследовать лишь два из них, хотя и весьма важных[168]. Берлин подчеркивал, что при рассмотрении позитивной и негативной свободы мы встречаемся с совершенно различными вопросами, на которые приходят совершенно различные и часто противоречащие друг другу ответы.

Автором понятия негативной свободы считается Томас Гоббс. Заметим, что его трактовка негативной свободы сильно отличается от трактовки позднейших либеральных философов. Гоббс пишет: «Под свободой, согласно точному значению слова, подразумевается отсутствие внешних препятствий»[169]. Гоббс понимает свободу в чисто физическом и негативном смысле. Он пишет, к примеру, что если вас не пускают на теннисную площадку, то это не является ограничением вашей свободы, если только у вас не возникнет желание войти на площадку и сыграть в теннис[170]. Единственным релевантным вопросом для определения свободы является вопрос, открыта ли человеку возможность поступить так, как он хочет. Сам Гоббс сформулировал это так: «Свободный человек – тот, кому ничто не препятствует делать желаемое, поскольку он по своим физическим и умственным способностям в состоянии это сделать»[171]. Итак, быть свободным – это значит не иметь препятствий к тем физическим действиям, которые мы имеем желание совершить[172]. Мотивы, которые побуждают человека к таким поступкам, не играют никакой роли. Если человек, к примеру, действует из страха, его поступок будет столь же свободным, как если бы он действовал исходя из позитивного желания. Быть свободным значит поступать согласно своим желаниям, в соответствии со своими предпочтениями, а также не поступать определенным образом потому, что человек испытывает страх, который тоже является следствием личных предпочтений, а следовательно, не препятствует свободе. Как уже упоминалось, Гоббс придерживается принципа «умолчания закона», согласно которому все, что не запрещено, разрешено[173]. Когда закон не молчит, он звучит громоподобно. Закон должен внушать страх, и Гоббс подчеркивает, что ни одно другое чувство не способно так же эффективно помешать людям нарушать закон[174]. Государство угрожает наказанием, которое перевешивает все сомнительные преимущества нарушения прав других людей, и страх наказания обеспечивает возможность мирного сосуществования. Согласно Гоббсу, этот страх не противоречит свободе и даже лежит в ее основе[175].

Необходимо добавить, Гоббс не призывает к увеличению свободы в таком негативном понимании. Антипатернализм, столь свойственный либеральной философской традиции, совершенно чужд ему. Напротив, он пишет:

$$$«Задача законов, которые являются лишь установленными верховной властью правилами, состоит не в том, чтобы удержать людей от всяких произвольных действий, а в том, чтобы дать такое направление их движению, при котором они не повредили бы самим себе своими собственными необузданными желаниями, опрометчивостью и неосторожностью, подобно тому как изгороди поставлены не для того, чтобы остановить путешественников, а для того, чтобы не дать им сбиться с дороги»[176].

Определение свободы, данное Гоббсом, следует понимать буквально: свобода для него не что иное, как отсутствие препятствий для физических действий[177]. Из этого следует, по его собственным словам, что узник в большой камере более свободен, чем узник в маленькой камере. А кроме того, если узнику удастся убедить себя, что он желает оставаться запертым в маленькой камере, он может считаться столь же свободным, как и человек, который может передвигаться беспрепятственно. И поскольку свобода определяется как отсутствие препятствий к передвижениям в соответствии со своими желаниями, запертый узник, убедивший себя в том, что ему не хочется выйти, полностью соответствует критериям свободы по Гоббсу. Сказать, что это противоречит нашей интуиции, значит ничего не сказать, и именно поэтому гоббсова теория негативной свободы привлекла совсем немного последователей.

Однако вернемся к Исайе Берлину. Обычно считается, что негативная свобода – это свобода от чего-либо, то есть отсутствие подчинения и принуждения. Несвобода понимается как нечто, что так или иначе составляет реальное или мнимое препятствие естественному течению нашей жизни, а свобода понимается как отсутствие таких препятствий. Позитивную свободу часто описывают как свободу для совершения каких-либо действий. Я планирую продемонстрировать, что такое распространенное понимание не вполне соответствует концепции позитивной и негативной свободы Исайи Берлина. Негативная свобода связана с тем, какие возможности открыты для индивида, а позитивная свобода касается вопроса, кто или что руководит нами.

Первое описание негативной свободы у Берлина дается так:

$$$«Обычно можно сказать, что я свободен в той степени, в какой ни один человек или никакие люди не вмешиваются в то, что я делаю. В этом смысле политическая свобода – это всего лишь пространство, в котором я могу без помех предаваться своим занятиям. Если другие не дают мне сделать то, что без них я сделал бы, я несвободен; а если пространство сужают до минимума, можно сказать, что я подвергся принуждению или даже порабощению»[178].

Другими словами, негативная свобода характеризуется отсутствием внешних препятствий, и далее он рассуждает о препятствиях как продуктах «изменчивых человеческих практик»[179]. Последнее уточнение особенно важно в свете того, что избавляет нас от необходимости считать законы природы, такие как сила тяжести (которая мешает нам левитировать, если вдруг у нас возникает такое желание), препятствиями к свободе.

Различие между препятствиями человеческого и природного происхождения имеет большую практическую ценность. Предположим, я очень люблю лежать на газоне городского парка и загорать. Возможность пойти и лечь на газон в ближайшем парке является элементом моей личной свободы. Если городские власти запретят гражданам лежать на газонах, а за нарушение этого запрета назначат большой штраф, я лишусь своей свободы в том, чтобы лежать на траве. Представим теперь, что никто ничего не запрещал, но вся трава сгорела в результате пожара, что в итоге дает тот же результат: я не могу лечь на траву и позагорать. В третьем случае никто ничего не запрещал, пожара не случилось, однако у меня развилась сильная аллергия на траву, так что я воздерживаюсь от лежания на газоне, несмотря на отсутствие юридических и физических препятствий, поскольку мне хочется избежать насморка, чихания, зуда и прочих признаков аллергии. Все три случая приводят к одному результату: я больше не делаю того, что мне нравится делать, а именно, лежать на траве в парке, однако существует принципиальная разница между причинами, которые привели к этому результату. Лишь первый из трех примеров можно рассматривать как ограничение моей свободы в политическом смысле, поскольку только в этом случае моя свобода была ограничена действиями другого человека. Он мог руководствоваться совершенно легитимными основаниями, издавая запрет лежать на траве в данном конкретном парке, и тем не менее, поскольку я больше не могу этого делать, моя свобода ограничена.

Однако четкой границы между человеческими и природными препятствиями для свободы не существует. К примеру, существуют препятствия, вызванные экономическими или структурными причинами, не имеющими личного характера, то есть несводимыми к действиям какого-либо конкретного человека. Они отличаются от природных препятствий, которые мы не можем рассматривать как ограничение личной свободы индивида, но они отличаются также и от препятствий, возникающих вследствие действий какого-либо человека или учреждения. Является ли массовая безработица в странах Южной Европы ограничением негативной свободы безработных? Если рассматривать безработицу как следствие ошибочной экономической политики, которого можно было избежать, то является. Более наглядным примером будет всеобщий голод, унесший жизни около сорока пяти миллионов человек во время «Большого скачка» в Китае, ставшего одной из крупнейших политических катастроф XX века[180]. Эта катастрофа легко вписывается в теорию Берлина как ограничение негативной свободы, тогда как голод, вызванный исключительно естественными причинами, таким ограничением считаться не может. Амартия Сен показал, что в некоторых случаях всеобщий голод не влечет за собой ограничения чьей-либо негативной свободы[181]. Вместе с тем будет справедливо утверждение, что голодная смерть является серьезным ограничением личной свободы в силу того, что она лишает человека возможности жить так, а не иначе.

Обратимся теперь к бедности. Исайя Берлин испытывает затруднения в вопросе о том, является ли бедность ограничением негативной свободы индивида. С одной стороны, он признает убедительным утверждение о том, что бедность есть негативная несвобода, особенно если она является результатом намеренных человеческих действий[182]. С другой стороны, из его общей концепции негативной свободы следует, что между бедностью и несвободой нельзя поставить знак равенства, поскольку это приведет к наполнению понятия негативной свободы новыми позитивными смыслами и в конце концов к его размытию. Кроме того, не всякая бедность является результатом намеренных человеческих действий. Скорее, бедность является предпосылкой для возникновения всех человеческих обществ, которые с разной степенью успеха борются с этим явлением. Разумеется, существует бедность, вызванная человеческими действиями, но это скорее исключение, чем правило. В общем и целом бедность не следует рассматривать как негативную несвободу с точки зрения философии Исайи Берлина. Это, однако, не означает, что Исайя Берлин считает проблему бедности не связанной с темой личной свободы. Он утверждает, что борьба с бедностью является столь важной задачей, что даже оправдывает некоторые ограничения свободы, но вместе с тем пишет, что даже если материальные ресурсы не равняются свободе, они являются важнейшим условием для ее реализации[183]. В любом случае приходится признать, что эта тема недостаточно освещена в философии Берлина. Если мы не рассматриваем бедность как ограничение негативной свободы индивида, из этого следует, что негативная свобода в действительности не является исчерпывающим определением свободы вообще, поскольку очевидно, что бедность препятствует свободе.

Тот факт, что существуют некоторые неясности и ограничения свободы, которые вместе с тем не являются ограничениями негативной свободы, не означает, что концепция негативной свободы Исайи Берлина ничем не лучше соответствующей концепции Гоббса. Следует заметить, что Берлин существенно расширил понятие препятствий по сравнению с Гоббсом и включил в их число угрозы, обман и манипуляции, которые мешают принятию свободных решений. Кроме того, Берлин не советовал толковать негативную свободу как способность поступать согласно своим желаниям, поскольку в таком случае ему достаточно просто перестать желать свободы. «Если я знаю, что желания мои неосуществимы, я просто должен от них освободиться»[184]. Подобная трактовка негативной свободы полностью вмещает в себя ситуацию, при которой индивид, прикованный к скамье без малейшей возможности пошевелиться, но при этом убедивший себя, что шевелиться ему совершенно не хочется, может считаться свободным, несмотря на то, что это противоречит здравому смыслу. Негативная свобода определяется количеством открытых нам дверей, а не тем, чтобы была открыта именно та дверь, которую мы хотим открыть. Грубо говоря, быть свободным значит иметь несколько доступных вариантов действия. Другими словами, я обладаю свободой выбора, если в моей власти совершить поступок Х или не-Х. Если мне разрешен только не-Х, а Х запрещен, я не имею свободы выбора, поскольку из этого следует, что мне не просто разрешено выбрать не-Х, но этот выбор мне навязан. Таким образом, критерием свободы является возможность выбрать как Х, так и не-Х, независимо от того, что в итоге я выберу только один из вариантов. В этом пункте Берлин сильно расходится с Гоббсом, который считал, что принципиальна доступность только той альтернативы, которую я выбираю. Берлин утверждает, что свобода предполагает наличие и других альтернатив, помимо выбранной.

В либеральной философской традиции часто попадается мнение, что бóльшая свобода, понимаемая как свобода выбора, предпочтительнее меньшей. Будучи типичным представителем этой традиции, Джон Ролз рассматривает свободу как первичное благо, которого всем хочется иметь как можно больше. Он пишет, что людей «не заставляют принимать больше свободы, чем они того желают, но от бо́льшей свободы еще никто не пострадал»[185]. Другими словами, он считает, что при идентичных обстоятельствах нам больше хотелось бы иметь n+1 вариантов действия, чем n, поскольку это дает больше свободы[186]. Всякий человек хочет, чтобы у него было больше, а не меньше альтернативных вариантов действия[187]. Негативная свобода в понимании Берлина – это свобода, которая увеличивает количество вариантов действия. Такое понимание свободы не противоречит тому факту, что в определенной ситуации индивиды предпочитают закрыть глаза на многие из альтернатив, потому что в данных обстоятельствах им хочется выбирать из меньшего количества вариантов. Однако это желание не означает, что у других индивидов тоже должно быть меньше вариантов выбора.

Предположим, я ношу исключительно белые футболки определенной фирмы, определенного размера и фасона. Заходя в магазин одежды, я рассматриваю все остальные фирмы, цвета, размеры и фасоны как «мусор», который только мешает мне найти нужную футболку. Однако это не означает, что я имею право ограничить выбор футболок для других людей, чтобы магазин лучше соответствовал моим потребностям. Можно добавить также, что другие люди не просто имеют право на другие представления о том, какие футболки им следует носить. Многим из них нравится сам процесс выбора футболки среди множества вариантов. Вместо футболок в этот пример можно подставить поставщиков коммунальных услуг или операторов сотовой связи, или что угодно еще. Идея в том, что мои личные предпочтения никак не должны влиять на количество доступных альтернатив. Могут быть веские причины для закрытия некоторых альтернатив, к примеру, если они так или иначе нарушают чьи-то права, но каждое подобное исключение из правила о свободном доступе должно быть убедительно обосновано. Негативная свобода неизбирательна, и ее основной смысл в обеспечении как можно большего количества альтернатив.

Почему так важно, чтобы было доступно как можно большее количество вариантов выбора? Здесь полезно будет обратиться к мысли Амартии Сена о том, что при изучении свободы важно учитывать как аспект возможности, так и аспект процесса[188]. Аспект возможности состоит в том, что чем больше у нас свободы, тем больше мы имеем возможностей достигать своих целей в жизни, а аспект процесса заключается в идее, что важна и сама возможность выбирать. К примеру, одним субботним утром я решаю, что мне хочется еще немного поспать вместо того, чтобы вставать и идти на субботник, проходящий в моем районе. В первом случае я просто следую своему желанию, и никто мне не мешает. Во втором случае жители района оказываются так раздражены тем, что я постоянно пропускаю субботники, что являются ко мне домой и ведут меня на субботник силой. В третьем случае жители района так рассержены на меня за мое отвратительное поведение на прошлом субботнике, что угрожают линчевать меня, если мне вдруг придет в голову прийти на субботник еще раз, так что я остаюсь дома из соображений собственной безопасности. Очевидно, что во втором случае имеет место ущемление моей свободы, поскольку я вынужден действовать вопреки своему желанию. В первом и третьем случае я поступаю так, как мне хочется, поскольку ничто не мешает мне лениться и валяться в кровати еще несколько часов, но статус моей свободы в этих двух случаях весьма различен, поскольку в первом случае я свободно выбираю из двух альтернатив, а в третьем случае я вынужден сделать такой выбор под угрозой насилия. Другими словами, аспект процесса в этих случаях реализуется различным образом, и фактически принуждение меня к той альтернативе, которую я выбрал бы в любом случае, является ущемлением моей свободы. Довольно часто аспект возможности и аспект процесса совпадают друг с другом, но бывает и так, что они находятся в противоречии. Если индивид получает больше вариантов выбора, аспект процесса максимизируется, однако при этом выбор может так усложниться, что результат окажется хуже, чем если бы вариантов выбора было меньше, и таким образом аспект возможности пострадает. И наоборот: индивид может просто доверить процесс выбора другому лицу, например, профессиональному консультанту, чтобы достичь лучшего результата, так что аспект возможности максимизируется, но пострадает аспект процесса. Разные люди придают этим аспектам различное значение и удельный вес: для кого-то важнее полученный результат, а для кого-то возможность принимать самостоятельные решения. По мнению Сена, очень важно обеспечить людям доступ и к аспекту процесса, а не только к аспекту возможности, поскольку сама возможность выбирать является важным элементом нашего благополучия[189].

Берлин полностью осознает, что человеку требуется не только негативная свобода, о чем высказывается следующим образом: «Ведь свобода – не просто отсутствие каких бы то ни было помех: это перегрузило бы само понятие, оно стало бы значить слишком много или не значить ничего»[190]. Понятие негативной свободы в философии Исайи Берлина является по большому счету чисто дескриптивным, оно описывает лишь открытые индивидам возможности и ничего не говорит об их знаниях и отношении к этим возможностям[191], тогда как позитивное толкование свободы с необходимостью будет нормативным. Позитивная свобода состоит в том, что индивид проживает свою жизнь в соответствии с собственными ценностями. Позитивная свобода состоит не в отсутствии посторонних вмешательств, но в контроле над собственной жизнью. Берлин связывает позитивную свободу с вопросом о том, кто нами руководит. Это риторический вопрос, поскольку очевидно, что каждый индивид хочет руководить собой сам. Вот что пишет Берлин:

«Позитивный смысл слова “свобода” проистекает из желания быть хозяином самому себе. Я хочу, чтобы моя жизнь и мои решения зависели от меня, а не от каких бы то ни было внешних сил. Я хочу быть орудием действия, а не подчиняться чужой воле. Я хочу быть субъектом, а не объектом; следовать собственным соображениям и сознательным целям, а не делать что-то под воздействием внешних причин. Я хочу быть кем-то, принимать самостоятельные решения, выбирать направления действия, а не подчиняться силам природы или другим людям, как будто я вещь, животное или раб, неспособный жить по-человечески, то есть определять и осуществлять собственные задачи, собственную стратегию. Это, по крайней мере, часть того, что я подразумеваю, когда говорю, что я разумен и что разум отличает меня, человека, от остального мира. Превыше всего считать себя мыслящим, наделенным волей, активным существом, несущим ответственность за свой выбор и способным его обосновать, ссылаясь на свои идеи и цели. В той степени, в какой мне представляется, что это так и есть, я чувствую себя свободным – и наоборот»[192].

Другими словами, я хочу быть истинным субъектом, а не объектом. Субъекты желают автономии. Для того чтобы индивид был автономен, требуется не просто отсутствие принуждения или внешнего вмешательства, а значит, автономия не сводится к негативной свободе.

Берлин считает такое желание автономии полностью легитимным и открыто заявляет, что позитивная свобода является «законной, универсальной целью»[193]. Однако он считает, что это стремление к автономии может превратиться в угрозу свободе в том случае, если мы начинаем проводить различие между аутентичной и неаутентичной, или истинной и ложной самореализацией, проводимое внешней по отношению к деятелю инстанцией, которая в свою очередь может принудить его реализовать себя способом, определенным этой инстанцией как самостоятельный или истинный.

Критика Берлина направлена не против позитивной свободы вообще, но против извращенного толкования, в котором она превращается в свою противоположность. Представителем такого извращенного толкования является, в частности, Руссо, когда пишет: «Чтобы общественное соглашение не стало пустою формальностью, оно молчаливо включает в себя такое обязательство, которое одно только может дать силу другим обязательствам: если кто-либо откажется подчиниться общей воле, то он будет к этому принужден всем Организмом, а это означает не что иное, как то, что его силою принудят быть свободным»[194].

Когда решение о том, каким именно образом человек должен реализовать свою свободу, а также право принуждать его к этому силой, предоставляется обществу, подлинная автономия становится невозможна. В работах Руссо нет места и плюрализму. Как он сам пишет, если после подсчета голосов оказывается, что я проголосовал иначе, чем большинство, значит, я просто ошибся[195]. Чего я «на самом деле» хочу, определяется всеобщей волей, а быть свободным по определению значит быть в согласии со всеобщей волей. Соответственно, действовать в соответствии со своей индивидуальной волей значит быть несвободным, утверждает он[196]. Это есть не что иное, как описание тоталитарного общества, общества тирании большинства. Как отмечает Берлин:

«Манипулируя людьми, толкая их к целям, которые видны нам, социальным реформаторам, а им не видны, мы обращаемся с ними как с безвольными объектами, а значит – их разлагаем. Обманывая людей, используя их для наших, а не ими самими поставленных целей, даже ради их блага, мы, в сущности, поступаем с ними как с недочеловеками, словно их цели менее окончательны и святы, чем наши. Во имя чего я заставляю других делать то, чего они делать не хотели и на что не согласились? Только во имя какой-то ценности, более высокой, чем они сами»[197].

Позитивная свобода может легко внушить мысль, что это и есть истинная свобода, и если кто-то придерживается иного мнения, то он просто ошибается, и ему нужно навязать истинную свободу, как ее понимаю я[198].

Концепции позитивной свободы проникнуты морализаторством: они как минимум нормативны, поскольку все они содержат указания на то, как деятелю следует поступить. Противники понятия позитивной свободы часто представляют позитивную свободу так, словно она предполагает существование одного – и только одного – идеала, который должен быть навязан всем без исключения гражданам, хотя на самом деле нет никаких препятствий к тому, чтобы и позитивная свобода оставляла возможность плюрализма. По-настоящему плюралистическое толкование позитивной свободы вполне возможно, если верить Исайе Берлину. Плюралистическая концепция позитивной свободы практически не противоречит понятию негативной свободы, что подрывает авторитет Берлина, заявлявшего, что понятия позитивной и негативной свободы несовместимы . Впрочем, едва ли это наносит серьезный ущерб его теории в целом.

В одной весьма известной статье Джеральд Маккаллум опровергает проведенное Берлином различие между позитивной и негативной свободой[199]. Он утверждает, что свободу всегда следует понимать как свободу деятеля от чего-то для того, чтобы делать или не делать чего-либо. Впрочем, это возражение построено на неправильном понимании позиции Берлина, им же самим и спровоцированное, поскольку в одном месте он пишет, что свобода в негативном смысле «означает свободу от , отсутствие вмешательства в пределах по-разному определяемых, но всегда различимых границ», и далее он пишет о понятии позитивной свободы: «позитивное понимание свободы не как “свободы от”, а как “свободы для” – для того чтобы вести определенный, предписанный образ жизни»[200]. Такое понимание различия между негативной и позитивной свободой как свободой от и свободой для может быть эффективным с педагогической точки зрения, но если рассматривать его как исчерпывающее определение этих понятий, мы можем прийти к ошибочным выводам. Сам Берлин прекрасно осознает, что как негативная, так и позитивная свобода могут одновременно быть и свободой от , и свободой для . И все же он подчеркивает, что борющийся за свободу раб едва ли нуждается в более детальном представлении об этом понятии, чем простое желание перестать быть рабом[201]. Различие, которое он пытается провести, можно сформулировать точнее, пояснив, что негативная свобода открыта, а позитивная свобода закрыта, или что негативная свобода является общей, а позитивная более конкретной[202]. Можно даже сказать, что негативная свобода – это чистая возможность : она касается скорее возможных, нежели фактических действий[203]. Именно поэтому так поразительно, когда Берлин описывает эту свободу как «отсутствие всяких препятствий возможным решениям и действиям – отсутствие препятствий на всех путях, которыми может пойти человек. Такая свобода в конечном счете зависит не от того, как далеко и в каком направлении я хочу идти, но от того, сколько дверей мне открыто, насколько они открыты и какую роль каждая из них играет в моей жизни»[204]. Куда ведут эти пути и двери, неизвестно: это может быть свобода учить философию или смотреть сериал по телевизору, нюхать кокаин или быть принципиальным трезвенником, помогать старушкам перейти дорогу или издеваться над ними. Понятие негативной свободы в принципе не налагает никаких ограничений на то, какие именно возможности будут реализованы. Разумеется, у нас могут быть основания считать одни варианты более достойными и предпочтительными, а другие аморальными или банальными, однако подобные оценки не входят в понятие негативной свободы и никак из него не следуют. Понятие негативной свободы не отдает предпочтения никакому из способов самореализации, а лишь определяет внешние границы, в рамках которых эта самореализация будет происходить. Далее необходимо установить границы самой негативной свободы, прежде всего потому, что некоторые варианты действий будут нарушать неприкосновенность прав других людей. Эта мысль была очень четко сформулирована Кантом:

$$$«Свобода [члена общества] как человека, принцип которой в отношении устройства общества я выражаю в следующей формуле: ни один не может принудить меня быть счастливым так, как он хочет (так, как он представляет себе благополучие других людей); каждый вправе искать своего счастья на том пути, который ему самому представляется хорошим, если только он этим не наносит ущерба свободе других стремиться к подобной цели – свободе, совместимой по некоторому возможному общему закону со свободой всех (т. е. с их правом искать счастья)»[205].

Мы можем сформулировать иначе: поскольку счастье неопределенно, негативная свобода тоже должна быть открытой и неопределенной.

Свобода должна пониматься как возможность контролировать собственную жизнь, придавать ей желаемую форму. Тогда свободой индивида будет охвачен не только вопрос о существующих негативных ограничениях свободы, но и вопрос о доступных позитивных альтернативах – как потенциальных, так и реальных. В принципе, можно обладать негативной свободой, не обладая при этом позитивной, то есть быть свободным от постороннего вмешательства, но не быть при этом автономным, к примеру из-за психического заболевания, которое подрывает автономию; но нельзя обладать позитивной свободой, не обладая негативной, поскольку автономия подразумевает наличие альтернатив, свободу выбора, не ограниченную другими деятелями. Таким образом, любое полноценное описание феномена свободы должно включать в себя оба эти понятия.

Чарльз Тейлор обвиняет либеральную философскую традицию в одностороннем подходе, утверждая, что она основывается лишь на понятии негативной свободы, которая состоит в отсутствии внешних препятствий. У чисто негативного понятия свободы есть совершенно нелепые импликации, а кроме того, оно не дает объяснения многим важнейшим аспектам либерального общества, считает Тейлор. Во-первых, негативное понятие свободы не может объяснить различие между более важными и менее важными свободами человека[206]. Тейлор утверждает, что свободу следует понимать как отсутствие препятствий, мешающих нам делать то, что важно для нас. Согласно Тейлору, наше обыденное понимание свободы включает в себя понятие о важном и неважном, так что мы не воспринимаем потерю нерелевантных или не имеющих для нас ценности возможностей как ограничение нашей свободы. На это можно возразить, что потеря даже малозначительных возможностей тем не менее остается ограничением свободы, а также что в понятие негативной свободы не входит такой критерий, как важность утраченной альтернативы. Приверженец понятия негативной свободы без труда признает, что некоторые возможности важнее других, а следовательно, потеря некоторых возможностей ограничивает свободу сильнее, чем потеря других. Здесь важно то, что оценка важности или неважности возможности не входит в понятие негативной свободы, но является скорее вопросом оценки, которую предпринимает сам субъект. К этому можно добавить, что достоинство понятия негативной свободы как раз и заключается в том, что оно не проводит различия между важными и неважными возможностями, оставляя этот вопрос открытым.

Ядром свободы является способность делать выбор, а остальные стороны свободы являются либо предпосылками, либо следствиями этой фундаментальной способности. Из этого следует, в частности, что свобода увеличивается, когда увеличивается количество вариантов выбора. Такой чисто количественный подход не учитывает качественные различия между вариантами, что, однако, не означает, что качественные различия не имеют значения. Некоторые решения важнее других. Возможность выбрать критическое отношение к правительству страны важнее возможности выбора между соленым и несоленым арахисом. Однако далеко не факт, что любой другой человек расставит приоритеты так же, как и я, поскольку для кого-то свободный доступ к арахису может оказаться важнее свободы слова. И у каждого индивида должна быть возможность свободно совершать такой выбор, и не существует никакой объективной матрицы, в которой можно было бы разместить все возможные варианты выбора в соответствии с их значимостью. И все же существуют некие правовые понятия, которые позволяют грубо дифференцировать варианты: существует универсальное право на свободу слова, но нет никаких универсальных законов, регулирующих доступ к соленому арахису. Приверженец понятия негативной свободы сказал бы, что всякий индивид при любых обстоятельствах должен иметь возможность свободно выражать свое мнение, а кроме того, всякий человек имеет право есть соленый арахис, если ему так хочется, однако никто не обязан обеспечивать его этим соленым арахисом. Таким образом, возражения Тейлора не подрывают теорию негативной свободы.

Далее Тейлор подчеркивает, что не только внешние, но и внутренние препятствия свободе имеют значение. Чтобы быть по-настоящему автономным, индивид должен не только быть в состоянии действовать в соответствии со своими предпочтениями, но и сами эти предпочтения должны быть аутентичными . Они не будут аутентичными в том случае, если основаны на ошибочных представлениях, иррациональном страхе и тому подобном. Тейлор пишет: «Ты не свободен, если ты движим мотивацией – страхом, навязанными стандартами или ложным сознанием, – которая противоречит твоей самореализации»[207]. Далее Тейлор подчеркивает, что «сам субъект не может быть высшей инстанцией в вопросе о том, насколько он свободен, поскольку субъект не может авторитетно судить, насколько аутентичны его желания, а также насколько эти желания способствуют или препятствуют достижению его цели»[208]. Лишая индивида власти оценивать аутентичность своих собственных предпочтений, поскольку эти предпочтения могут быть основаны на неадекватном представлении индивида о самом себе и окружающем мире, Тейлор, судя по всему, склоняется к патернализму и именно к тому пониманию свободы, от которого нас предостерегает Исайя Берлин. И все же это не совсем верно, поскольку Тейлор не считает, что существуют какие-либо другие высшие авторитеты, будь то политические власти или системы экспертной оценки. Кроме того, Тейлор соглашается с мнением, что существует слишком мало концепций аутентичности и хорошей жизни, чтобы одна из них могла служить универсальным определением хорошей жизни и настоящей аутентичности. Из этого следует, что понятие позитивной свободы у Тейлора тоже будет плюралистическим, а это, как мы уже упоминали, вполне вписывается в теорию Берлина.

Берлин вовсе не является таким непримиримым борцом за чисто негативное понимание свободы, каким его зачастую считают. Сам он открыто заявляет, что не пытался обосновать понятие негативной свободы как единственно верное, так же как не отрицал понятия позитивной свободы, поскольку такая позиция была бы примером монизма и нетолерантности, против которых направлена вся его философия[209]. Кроме того, Берлин не считает негативную свободу единственной или высшей из всех ценностей, которую непременно следует максимизировать. К примеру, Берлин пишет следующее: «Аргумент в пользу интервенций со стороны государства или других действующих лиц с целью обеспечить индивидам условия для реализации как позитивной, так и минимального объема негативной свободы, сложно опровергнуть»[210]. Он решительно отвергает политику laissez-faire, полного невмешательства[211]. Он формулирует весьма важную мысль: «Пределы свободы человека или народа выбирать жизнь в соответствии со своими устремлениями нужно соизмерять со многими другими ценностями, среди которых, возможно, самыми очевидными будут равенство, справедливость, счастье, безопасность, общественный порядок. По этим соображениям, свобода не может быть безграничной»[212]. Он выражает эту мысль так ясно, что сложно понять, почему столь многие считали его фанатичным сторонником исключительно негативной свободы. Он подчеркивает, что его философия не разделяет мир на «негативную свободу и другие, незначительные ценности», что в действительности все намного сложнее[213].

Берлин показал, что две упомянутые концепции свободы могут содержать совершенно несовместимые трактовки одного и того же идеала, а именно политической свободы. К примеру, понятие позитивной свободы может подразумевать государственное вмешательство в таком объеме, какой является совершенно неприемлемым с точки зрения негативной свободы. Из этого следует, что невозможно максимизировать негативную и позитивную свободу одновременно. Таким образом, политическая свобода включает в себя некоторый объем как позитивной, так и негативной свободы, а соотношение этих объемов зависит от каждого конкретного общества и исторического контекста. Берлин даже не возражает против некоторого ограничения негативной свободы, но настаивает на том, что подобное ограничение всегда должно считаться ущемлением индивидуальной свободы, независимо от того, насколько благие цели оно преследует[214]. Каждое подобное ограничение должно быть убедительно обосновано существованием другой ценности, которая в данном конкретном случае имеет больший вес. Поскольку не существует универсального правила, устанавливающего соотношение между позитивной и негативной свободой[215], должны существовать определенные нормы минимального объема негативной свободы, которые обязано соблюдать любое общество. Кроме того, Берлин настаивает, что чем сильнее ограничение негативной свободы, тем более убедительным должно быть обоснование.

Я в целом согласен с концепцией негативной и позитивной свободы, предложенной Берлином, и надеюсь, что в этой главе мне удалось развеять некоторые недоразумения, связанные с его теорией. Тем не менее остаются еще проблемы, связанные с отношениями между его плюрализмом и его либеральной теорией: насколько одно следует из другого и насколько они вообще совместимы друг с другом. Далее, понятие негативной свободы подверглось суровой критике со стороны современных республиканских теоретиков. Кроме того, идеи Берлина о позитивных предпосылках для свободы малоубедительны. Все эти вопросы мы обсудим в экскурсе, посвященном плюрализму ценностей, а также в следующих главах.