Потаенную игру ради достижения той же цели. 5 страница

реформы, — взвешенно и разумно.

Контраст между Ландо-

ном и Рузвельтом впечатлял — темпераменты, характеры были

диаметрально противоположными, и, казалось, это приносит

свои плоды: согласно опросам общественного мнения, Ландон

выходил в лидеры.

Понимая, что выборы уже совсем близко, и надеясь, что

настает их звездный час, республиканцы усилили свои нападки

на Рузвельта, обвиняя его в классовых предрассудках и

черными красками рисуя перспективы его второго президентского

срока. Антирузвельтовские газеты опубликовали целую

серию статей с персональными нападками. Хор критики

усиливался, республиканцы потирали руки, наблюдая, как в

лагере Рузвельта начинается паника. Один из опросов выявил

Ландона как несомненного лидера

Что до Рузвельта, то он не начинал свою кампанию до конца

сентября — до выборов оставалось каких-нибудь шесть

недель, — и тут, ко всеобщему изумлению, он сбросил маску

беспристрастности, которая ему так идеально подходила.

Недвусмысленно обозначив свою позицию как более левую

по отношению к Ландону, он подчеркнул контраст между собой

и кандидатом от республиканцев. С едким сарказмом

цитировал он речи Ландона, в которых тот одобрительно высказывался

о «Новом курсе», но заявлял, что может провести

его лучше. Однако зачем голосовать за нового кандидата, если

у него практически те же взгляды и идеи, но при этом совсем

нет опыта для их реализации? С каждым днем голос Рузвельта

становился все громче и увереннее, его действия — все

более решительными, а тон его речей заставлял припомнить

библейские мотивы: это был Давид, вышедший на бой с Голиафом

от большого бизнеса, который стремился повернуть

страну вспять, в эру монополий и гангстеров

Республиканцы в ужасе взирали на толпы, собиравшиеся

на выступления Рузвельта. Все те, кому «Новый курс» помог

хоть в чем-то, сейчас обнаружили себя — их были тысячи,

десятки тысяч. Они поддерживали Рузвельта с почти религиозным

пылом. В одной особенно яркой речи Рузвельт

обличил финансовые круги, настроенные против него. «Никогда

еще в истории нашей страны, — говорил он, — эти силы

не выступали так сплоченно против одного кандидата, как они

делают это сегодня. Они единодушны в своей ненависти ко

мне — и я приветствую их ненависть... Я хотел бы, чтобы о

втором моем президентском сроке можно было сказать, что

в нем эти силы встретили своего укротителя, того, кто поставит

их на место»

Ландон, чувствуя, что наступают серьезные

перемены в настроении электората, усилил свои нападки

и постарался дистанцироваться от «Нового курса», о поддержке

которого заявлял раньше, — но, казалось, от всех этих

потуг пропасть, в которую он катился, лишь становится еще

глубже. Слишком поздно он спохватился и изменил курс,

было очевидно: его ставки падают.

В день выборов Рузвельт победил с преимуществом, невиданным

доселе в истории выборов в США: он выиграл во

всех штатах, за исключением двух, и количество представителей

Республиканской партии в сенате сократилось до шестнадцати.

Но самым удивительным в этой блестящей победе

все-таки было то, как быстро удалось Рузвельту переломить

ход событий.

ТОЛКОВАНИЕ

Рузвельт, разумеется, следил за тем, как проходил съезд республиканцев,

и с самого начала ясно понимал, какую стратегию

они избрали — сугубо центристскую линию, с упором на

благоразумие и умеренность. Теперь он мог устроить им великолепную

западню — для этого требовалось лишь уйти в

тень, предоставив республиканцам полную свободу дейст-

вий. Шли месяцы, у Ландона было предостаточно времени на

то, чтобы умеренная позиция как следует закрепилась за ним

и отпечаталась в умах избирателей. Тем временем республиканцы

правого толка нападали на президента, доходя в своей

критике до ядовитых личных выпадов. Рузвельт выжидал момента,

когда популярность Ландона достигнет пика. В какой-

то момент люди до предела насытятся его вялой и пресноватой

умеренностью, равно как и ядовитыми атаками правых

В конце сентября он почувствовал, что момент наступил,

вышел на сцену и четко обозначил свою позицию как более

левую, нежели позиция Ландона. Это был абсолютно стратегический

ход, идеологией здесь и не пахло. Такая позиция

давала ему возможность провести резкое различие между

собой и Ландоном. Во время серьезного кризиса — каким,

вне всякого сомнения, была Великая депрессия — необходимо

выглядеть решительным и сильным, проявлять твердость,

выступать против конкретного неприятеля. Наскоки и выходки

правых услужливо предоставили Рузвельту такого неприятеля,

а неуверенность и мягкотелость Ландона позволяли по

контрасту выглядеть сильным и уверенным в себе. Все вместе

принесло Рузвельту победу.

Теперь перед Ландоном стояла дилемма. Продолжай он

отстаивать свои центристские взгляды, это будет воспринято

как слабость и не принесет популярности. Если же примкнуть

к правому крылу — что он и сделал в итоге, — это выглядело

бы непоследовательным и наводило бы на мысль, что

кандидат доведен до отчаяния. Это была маневренная война

в чистом виде: все начинается с того, чтобы занять сильную

позицию — в случае с Рузвельтом это была его отстраненная,

беспристрастная президентская поза, — которая давала бы

свободу выбора и пространство для маневра

Дайте неприятелям возможность обнаружить себя, пусть

покажут, в каком направлении они собираются вести атаку.

Когда их позиция станет достаточно определенной, позвольте

им хорошенько на ней закрепиться — пусть заявят о своей

позиции во всеуслышание. Теперь, когда они привязаны, осуществляйте

маневр — прижмите их так, чтобы им некуда было

податься, оставляйте для них только плохие варианты. Выжидая,

не приступая к активным действиям до последнего

(когда до выборов оставалось шесть недель), Рузвельт, во-

первых, совершенно не оставил республиканцам времени на

то, чтобы сориентироваться и что-то предпринять, а во-вторых,

добился того, что его собственные выступления прозвучали

свежо, остро и не успели приесться избирателям.

В сегодняшнем мире все строится на расчете и политике,

а политика всецело зависит от выбора позиции. В любой политической

схватке лучший способ обозначить свою позицию

— провести четкое различие с позицией противной стороны.

Если для того, чтобы создать ощущение такого контраста,

вам приходится прибегать к помощи речей, вы находитесь на

зыбкой почве: люди не доверяют словам. Заявления о том, что

вы сильны или компетентны, звучат как самовосхваление.

Вместо этого предоставьте соперникам говорить, уступите

им и возможность делать первые ходы. Когда они обозначат

свою позицию и закрепят ее в представлении окружающих,

наступает ваше время.

Жатва созрела, пора браться за серп.

Теперь вы начинаете создавать контраст, цитируя какие-то

их высказывания и показывая, насколько сильно ваше отличие

от них — в тоне, в отношении, в действии. Постарайтесь,

чтобы контраст был резким. Если противники заняли радикальную

позицию, не противопоставляйте им умеренность

(она обычно ассоциируется со слабостью); нападайте на них,

осуждайте за пропаганду нестабильности, представьте их как

революционеров, рвущихся к власти.

Если они отреагируют,

смягчив тон своих выступлений, уличите их в непоследовательности.

Если они продолжат следовать тем же курсом,

вскоре их идеи приедятся, утратят прелесть новизны. Если же

они займут агрессивную оборонительную позицию, вы получите

все основания говорить об их неуравновешенности.
Пользуйтесь этой стратегией в битвах повседневной жизни,

позволяя людям занять позицию, которую вы затем сможете

сделать тупиковой. Никогда не рассказывайте, что вы

сильны, лучше покажите это, наглядно продемонстрировав

контраст между собой и вашими непоследовательными или

посредственными соперниками

Турки разослали лазутчиков, чтобы проверить

информацию и разузнать побольше. Им уже было кое-что

известно о Лоуренсе: он, что было нетипично для английских

офицеров того времени, отлично владел арабским языком,

хорошо ладил с местным населением и даже одевался в их

стиле. К тому же он был дружен с шерифом Фейзалом, лидером

арабского мятежа. Сумеет ли он собрать армию для нападения

на Акабу? Это выглядело вполне вероятным, стоило присмотреть

за этим не в меру ретивым англичанином. Стало известно,

что в разговоре с одним из арабских вождей — тайным

агентом турок — Лоуренс проговорился, упомянув, что направляется

в Дамаск, дабы разжигать беспорядки среди арабов.

Этого турки боялись больше всего, поскольку мятеж в густонаселенных

районах на севере мог выйти из-под контроля.

Отряд, собранный Лоуренсом, не мог быть многочисленным

— не более пятисот человек, однако ховейтат были превосходными

воинами, они яростно сражались, к тому же

очень быстро передвигались на боевых верблюдах. Турки

предупредили своих в Дамаске и направили войска в надежде

перехватить Лоуренса — труднейшая задача, учитывая

подвижность арабов и необъятные просторы пустыни.

В последующие несколько недель о Лоуренсе не было

никаких известий. Между тем турки получили неприятное

известие о восстании в Маане, расположенном далеко на юге.

Арабы из племени думания (одного из трех ховейтатских кланов)

захватили контроль над городом Абу-эль-Лиссаль, прямо

на пути от Маана к Акабе. Турецкий батальон, направленный

с заданием отбить город, обнаружил, что укрепления

разрушены, а арабы ушли. И вдруг, совершенно неожиданно,

перед пораженными турками на холме над Абу-эль-Лис

салем выросла армия ховейтат, возглавляемая Лоуренсом

ТОЛКОВАНИЕ

Схватка между Британией и Турцией в ходе Первой мировой

войны как нельзя ярче демонстрирует разницу между войной

на истребление и войной маневренной. До тех пор пока

в дело виртуозно не вступил Лоуренс, британцы, сражаясь

по правилам войны на изнурение, направляли арабов на захват

ключевых пунктов вдоль железнодорожных путей. Эта

стратегия играла на руку противникам: у турок недоставало

людей для того, чтобы патрулировать свою линию, но, увидев,

что арабы готовят атаку в каком-то одном месте, они успевали

оперативно подтянуть туда силы и обращали против

нападающих всю огневую мощь, заставляя отступить. Лоуренс

— а он не имел ни военного образования, ни соответствующего

опыта, зато был наделен удивительным здравомыслием

— сразу же оценил абсурдность ситуации.

Вокруг

железной дороги на тысячи миль расстилалась пустыня, свободная

от турок. Арабы издревле славились умением воевать

на верблюдах — эта традиция уходила корнями еще к временам

пророка Мухаммеда; просторы пустыни, полностью находящиеся

в их распоряжении, сулили безграничные возможности для

маневров, грозя туркам и загоняя их в форты.

Величайшая сила, на которую вы можете рассчитывать в

любом конфликте, это способность ввести противников в

заблуждение относительно ваших планов. Сбитые с толку

соперники не знают, откуда им ждать удара, как защищаться;

поразите их внезапной атакой, и они, утратив равновесие,

падут. Чтобы этого добиться, вам нужно подчинить все

свои действия одной задаче: заставить неприятеля теряться

в догадках. Заставьте его гоняться за вами по кругу; произносите

вслух нечто противоположное тому, что намерены

предпринять; угрожайте на одном участке, после чего подвергайте

обстрелу совсем другой.

оздайте максимум неразберихи.

Но для успешного выполнения такого плана вам необходимо

пространство для маневрирования. Если вы окружили

себя толпой соратников, которые торопят вас, принуждая

к поспешным действиям, если заняли неудачную позицию,

загнав себя в угол, или взялись оборонять одну неизменную

и постоянную позицию, свободы маневра у вас нет. Вы становитесь

предсказуемым. Вы уподобляетесь британцам или

туркам, двигаясь только по проторенным путям, по прямым

линиям, не замечая пустынных просторов вокруг. Те, кто сражается

по этим правилам, заслуживают кровопролитных сражений,

в которые они неизбежно попадают

Оптимальное решение таково: нужен план, основанный на

четком представлении о том, чего вы, собственно, хотите и

добиваетесь. Разработав план, расчистите для себя пространство

и обеспечьте возможность двигаться и по альтернативному

пути — просчитайте разные варианты, согласно которым

можно действовать. Вы направляете ситуацию, но оставляете

пространство для непредвиденных возможностей и случайных

событий. И полководцев, и художников можно, пожалуй, оценивать

по тому, насколько успешно они справляются с хаосом

и неразберихой, принимая их, но в то же время направляя и

используя для достижения собственных целей.

Поскольку сила ваших соперников неотделима от умения

ясно мыслить, ваша хитрость должна быть направлена на то,

чтобы вывести их из себя и одурманить. Если ваши маневры

будут слишком явными, это рискованно — вас могут разоблачить.

Нужно быть тоньше, хитроумнее: привлекайте соперников

своим загадочным поведением, хорошо продуманными

речами и поступками, постепенно добивайтесь их доверия,

а потом вдруг резко отступайте. Когда почувствуете, что

они эмоционально отвечают на вашу игру, что разочарование

и гнев нарастают, можете наращивать темп своих маневров.

Подготовленные должным образом, ваши соперники

выскочат на остров, обеспечив вам легкую победу.

Авторитетное мнение:Победа в сражении

достигается кровопролитием и военной хитростью.

Чем талантливее и опытнее полководец,

тем большее значение он придает хитрости,

тем меньше полагается на кровопролитные

сражения... В основе почти всех битв,

вошедших в историю как лучшие образцы военного

искусства... лежат военная хитрость,

искусный маневр, когда врага удается победить

с помощью некоего нового опыта или

изобретения, некоей необычной, стремительной,

неожиданной уловки или стратагемы.

В подобных сражениях потери у победителя

бывают весьма незначительными.

— Уинстон Черчилль (1874—1965)

ОБОРОТНАЯ СТОРОНА

Нет ни доблести, ни смысла в том, чтобы навлекать на свою

голову кровопролитную схватку. Однако этот тип войны может

играть определенную роль как часть маневра или стратегии.

Внезапное окружение или мощная лобовая атака в момент,

когда враг меньше всего ее ожидает, способны иметь

поразительные результаты.

Единственная опасность в маневрировании — то, что

можно самому запутаться, если использовать слишком много

вариантов и возможностей. Старайтесь, чтобы все было

проще: ограничьте себя теми вариантами, которые вам под

силу контролировать.

ИСПОЛЬЗУЙ ПЕРЕГОВОРЫ,

ЧТОБЫ ДОБИТЬСЯ СВОЕГО:

СТРАТЕГИЯ ДИПЛОМАТИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ

Во время переговоров от вас обязательно постараются получить

то, чего не смогли добиться в открытом столкновении.

Возможно, даже станут взывать к вашей честности и морали,

прикрывая красивыми словами свою выгоду. Не поддавайтесь

на подобные уловки: ведь такие переговоры — не что иное,

как маневрирование в борьбе за власть или положение. Понимая

это, вы должны обеспечить себе сильную позицию, чтобы

противной стороне не удалось с помощью словопрений обвести

вас вокруг пальца. До и во время переговоров старайтесь

играть на опережение, создавайте неослабевающее давление

на соперников, навязывая им свою позицию. Чем больше вы

выбьете для себя, тем больше можете отдать — имея в виду

незначительные уступки. Создайте себе

репутацию человека несговорчивого

и бескомпромиссного, чтобы с вами

предпочитали не связываться.

ВОЙНА ДРУГИМИ СРЕДСТВАМИ

После того как в 404 году до н. э. Спарта добилась окончательной

победы над Афинами в Пелопоннесской войне, в великом

городе-государстве начался длительный период упадка.

Шли годы и десятилетия, многие граждане Афин мечтали

о возрождении былой славы полиса. Среди них был и знаменитый

оратор Демосфен.

В 359 году до н. э. в сражении был убит правитель Македонии,

за обладание престолом разгорелась борьба. Для

афинян Македония была варварской северной страной, о которой

и вспоминали-то единственно потому, что она располагалась

вплотную к отдаленным афинским поселениям, охранявшим

зерно, поступавшее из Азии, и золото из местных

копей. Одной из таких застав был Амфиполис — поселение,

которое некогда было афинской колонией, но позднее попало

в руки македонян. То была весьма чувствительная потеря.

Афинские политики решили флотом и армией поддержать

одного из претендентов на македонский трон (звали этого

человека Аргей). В случае победы он чувствовал бы себя

обязанным Афинам, так что можно было бы потребовать в

качестве платы за услугу вернуть Амфиполис.

К сожалению, афинские политики поставили не на ту лошадку:

царем стал двадцатичетырехлетний Филипп, брат

умершего правителя, — он легко обошел Аргея с борьбе за

власть и взошел на престол. К удивлению афинян, Филипп,

однако, не стал высказывать им претензий, он с легкостью

пошел на уступки, отказался от всех притязаний на Амфиполис

и объявил город независимым. Мало того, он еще и освободил

без выкупа пленных афинских солдат, захваченных в

одном из сражений. Он даже повел разговор о возможности

заключения союза с Афинами, своим недавним противником,

и в ходе тайных переговоров предложил вновь захватить Амфиполис

через несколько лет, чтобы затем передать его в распоряжение

Афин в обмен на другой город, находившийся под

афинским контролем. Отказываться от такого заманчивого

предложения было бы неразумно

Афинские посланники, принимавшие участие в переговорах,

с похвалой отзывались о Филиппе, отмечая, что под

его суровой внешностью явно кроется поклонник афинской

культуры — и в самом деле, он пригласил в свой город известнейших

афинских философов и художников. Казалось, теперь

у Афин есть надежный союзник на севере; и этот благоприятный

поворот был мгновенным, все случилось как-то

само собой, не потребовав никаких усилий. Филипп начал

усмирять языческие племена у других границ, и между двумя

державами воцарился мир.

Спустя несколько лет — политическая ситуация в Афинах

в это время была неспокойной, там шла ожесточенная

внутренняя борьба за власть — Филипп напал на Амфиполис

и захватил его. Афиняне, помня о соглашении, направили

своих посланников, чтобы обсудить условия передачи города

им, — но, к их удивлению, Филипп больше не предлагал

город, ограничившись туманными и неопределенными посулами

на будущее.

Посланники не чувствовали в себе сил

противиться — виной тому послужили внутригосударственные

проблемы — и вынуждены были смириться. Скрепя сердце

они приняли предложения македонского царя. Теперь,

получив Амфиполис в свое распоряжение, Филипп обретал

свободный доступ к золотым копям и богатым лесам. Складывалось

впечатление, что им все так и было задумано с самого

начала.

На коварного Филиппа гневно обрушился Демосфен,

предрекая, что варвар не остановится на достигнутом, что

опасность угрожает теперь всей Греции. Оратор призывал

афинян немедленно собрать армию, чтобы встретить захватчика

во всеоружии, и напоминал о их былых славных победах

над другими тиранами. Но тогда ничего так и не случилось.

Зато спустя еще несколько лет, когда Филипп попытался захватить

Фермопилы — узкий проход в горах, по которому осуществлялась

связь между Центральной и Южной Грецией, —

афиняне действительно направили туда армию, чтобы защищать

стратегически важное ущелье. Филипп сдался, Афины

радовались победе*.

В последующие годы Афины внимательно следили за тем,

как Филипп расширяет свои владения на север и на восток,

как он продвигается в Центральную Грецию. В 346 году до

н. э. он неожиданно обратился к Афинам с предложением

заключить договор. Разумеется, к тому времени всем уже

было понятно, что доверять Филиппу нельзя. Многие афинские

политики зареклись иметь с ним дело — однако альтер-

натива была неутешительной: война с Македонией в самый

неподходящий для Афин момент. К тому же Филипп был довольно

убедителен в своих доводах, он, казалось, вполне искренне

желает заручиться дружбой соседей, которым это соглашение,

что ни говори, позволяло надеяться хоть на сколько-

нибудь продолжительный период мира. И вот афиняне

скрепя сердце направили послов в Македонию для подписания

договора, получившего название Филократов мир. Согласно

этому договору, Афины, в числе других пунктов, окончательно

отказывались от притязаний на Амфиполис, а взамен

получали гарантии безопасности для остальных своих поселений

на севере.

Посланники возвращались, удовлетворенные достигнутыми

соглашением, но не успели они добраться до дома, как

получили известие, что Филипп снова выступил к Фермопилам

и захватил проход. Потребовали объяснений. Филипп ответил,

что действовал так, защищая свои интересы в Центральной

Греции от временной угрозы мятежа, и незамедлительно

освободил проход. Но чаша терпения афинян переполнилась

— они больше не хотели терпеть подобные унижения.

Филипп вновь и вновь нарушал обещания, пренебрегал условиями

соглашений ради сиюминутной выгоды. Этому бесчестному

человеку нельзя было доверять. Возможно, он и освободил

Фермопилы, но это не меняло сути дела: он продолжал

захватывать все более обширные территории, затем, желая

казаться сговорчивым, возвращал кое-что из завоеванного —

но лишь незначительную часть, да и то для того, чтобы со временем

вернуть себе все. Его государство разрасталось на

глазах. С помощью коварной дипломатии он медленно, но

неуклонно превращал Македонию в доминирующую силу во

всей Греции.

Демосфен и его сторонники вновь возвысили голос — и

теперь их услышали. Филократов мир был объявлен позором

и бесчестьем для Афин, а все, кто принимал участие в его

подготовке и подписании, лишились занимаемых ими постов.

В стране начались волнения, граждане Афин пытались обеспечить

безопасность поселений, расположенных к востоку

от Амфиполиса, были и провокации против Македонии.

В 338 году до н. э. Афины заключили союз с Фивами и вместе

с ними начали готовиться к войне против Филиппа. Союзники

встретились с македонцами в битве при Херонее, в Центральной

Греции; однако Филипп без труда одержал победу в

этом сражении, причем ключевую роль в нем сыграл его сын,

Александр.

Афиняне пребывали в настоящей панике: варвары с севера

вот-вот займут их город и сровняют его с землей. И снова

оказалось, что они ошибаются. Филипп предложил на редкость

великодушные условия мира и пообещал не вторгаться на земли

Афин. В обмен на это он хотел получить отдаленные поселения

на востоке, кроме того, Афины должны были стать союзником

Македонии. В подтверждение своих слов Филипп

отпустил на свободу афинян — пленных, захваченных им в

последней войне, не потребовав за них выкупа и не ставя никаких

дополнительных условий. Он заявил также, что делегация,

возглавляемая его сыном Александром, доставит в Афины

пепел всех афинских солдат, павших у Херонеи. Взволнованные

таким великодушием, афиняне объявили Филиппа и

его сына гражданами Афин и воздвигли статую Филиппа на

агоре — месте, где происходили народные собрания

Не прошло и года, как Филипп собрал представителей

всех греческих городов-государств (за исключением Спарты,

которая отказалась участвовать) и выступил с предложением

создать союз, который был назван Коринфским, или

Общеэллинским, союзом. Впервые в истории греческие города-

государства объединились и составили единую конфедерацию.

Вскоре после того, как закончилось обсуждение условий

объединения, Филипп предложил вместе выступить

войной против ненавистных всем персов. Его предложение

было принято с готовностью, причем афиняне проявляли особенный

энтузиазм. Все как-то забыли, что Филиппу нельзя

доверять, — помнили только, какое великодушие проявил недавно

этот царь.

В 336 году до н. э., перед тем как началась война с Персией,

Филипп был убит. Его преемником стал Александр, которому

предстояло сохранить и укрепить Общеэллинский

союз, повести греков к победе над Персией и к образованию

империи. И практически все это время Афины оставались

верным соратником Македонии, надежным якорем стабильности

в этом союзе.

ТОЛКОВАНИЕ

С одной стороны, война — дело относительно простое: вы

ведете свою армию к победе над неприятелем, убивая его

солдат, захватывая его земли и обеспечивая себе надежные

тылы, чтобы со временем объявить себя победителем. Могут

случаться поражения и отступления, но вы стремитесь вперед,

стараясь продвинуться как можно дальше. А вот переговоры

почти всегда трудно даются, вызывают волнение и

беспокойство. С одной стороны, нужно постараться удержать

свои завоевания, не отдать то, что уже удалось захватить,

да еще и постараться выбить для себя как можно больше

сверх того. С другой же стороны, переговорам полагается

проходить в атмосфере взаимного доверия, партнеры должны

идти на уступки и стремиться к тому, чтобы сомнений в

надежности не возникало. Совмещение этих двух условий —

искусство настолько тонкое, что справиться мало кому под

силу, ибо никто не может быть уверенным до конца, что противная

сторона его не обманывает. В царстве недоверия, расположенном

на границе мира, и войны, ничего не стоит ошибиться,

неверно истолковать намерения оппонента и получить

в результате долгосрочный договор, условия которого

вас не устраивают

Филипп решил эту проблему неожиданным образом: он

не рассматривал переговоры в отрыве от войны, а отнесся к

ним как к расширению военных действий. В переговорах, как

и на войне, требуются хитрость, маневры и стратегия, все это

помогает сохранять свои преимущества и двигаться вперед,

точно так же, как и на поле боя. Именно такое понимание переговоров

заставило Филиппа дать независимость Амфипо

лису, хотя он и обещал со временем передать этот город Афинам,

— обещал, не собираясь выполнять данного слова. Эта

военная хитрость помогла ему выиграть время, завоевать

дружбу афинян, так что можно было не ждать от них подвоха,

пока он решал свои проблемы в других регионах.

Филок

ратов мир точно так же позволил Филиппу отвлечь внимание

от его операций в Центральной Греции и постоянно держать

афинян в напряжении. В какой-то момент, решив, что его конечной

целью должно стать объединение Греции и поход против

Персии, Филипп определил, что именно Афины — с их

славной историей — способны сыграть роль символического

центра, вокруг которого сплотятся остальные греческие

государства. Великодушные условия мира, предложенного

им, были результатом хитроумного расчета — ведь он хотел

заручиться поддержкой Афин и добиться от них преданности

Филипп никогда не останавливался перед тем, чтобы нарушить

данное слово. К чему покорно исполнять условия договора,

если понятно, что со временем Афины могут найти

какое-нибудь оправдание своим действиям и постараются переместить