Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Слишком близко, чтобы простить




Все, что мне принадлежит, и чем я владею в полной мере – это прошлое. Минувшее как одинокий маяк мерцает вдали. Говорят, так у всех. Ночные мотыльки, одиночество, благодать и страшные пауки. Дожди «слепые» и легкие. Дороги. И, конечно, ты. Но без дерзости. Любить, близко любить, но позже, много позже. Только в памяти. Словно бы простить тебе уже нет шанса. Вот уже три года прошло, как слетело с твоих уст мимолетное «Здравствуй!». На пороге старинного магазина, на пороге молодости, тех лет и вечной любви. Неизведанное стремишься изведать. Не свое любишь или пытаешься полюбить. Бьет дождь. Бьет жизнь. Благословенны только лесные тропы. Но куда глядеть? Куда идти, в этой одинокости блуждая? При свете дня и в ночи. От человека к человеку. И где же? Где же ты, моя таинственная прекрасная любовь? Мой взор касается твоих стоп. Вот и все. И это в каждом замечаешь какое-то отсутствие любви. Только спланированный путь. Вот и все. Где твоя красота? Где же те годы? Моя юность где? Вечная, вечная, вечная любовь. Под крылом любви. Еще надежда. Мои надежды. И кто я? Человек, который обречен на одиночество?!! После любви. Столь краткой. Да, слишком близко, чтобы простить мы полюбили. Так ясно, так озарено, так тайно. Прости, прощай. Что ты, прости тогда уже в прошлом, навсегда в былом. Тогда, когда еще было не разглядеть, не понять еще твоей любви и моего счастья. Теперь я только понимаю, что любовь была. И даже, если человек исчезает, то он, словно бы остается с тобой навсегда где-то глубоко в душе, глубоко в сердце ты хранишь память о нем, его свет. Его свет. Вот и все. Травы разрослись. Любовь людей иссякла. Тропы проторены. Человек утрачен. А жизнь продолжается.

Ты все еще в запустенье

Мои неусидчивость, нетерпимость и неряшливость въелись в твою прическу. Но в то же время моя праведность известна только Богу единому. Сущее моей святости только для Него и бытийствует. Мне хватает с головой лепета вокруг, торопливых глупых искушений, гомона чужих грехов, мирской грязи. Поведать ли тебе о воскрешении и о моей ангелоподобности? Я больше не оплакиваю свою бескрылую любовь, утраченную нежность. Я все равно буду стоять на своем и разорву кольца повседневной жизни. В душе плещутся тревога и прежние ласки.

В памяти коричневое «голое» футбольное пустое поле с редкой травой, по бокам клевер и подорожник, и неосторожный взгляд, брошенный в пустое пространство каким-то человеком, мной.

Люди, загнанные в тенета, утонувшие в пучине своего невыносимого быта. Соприкасаясь с неизвестным, человек выглядит напуганным и осторожным. Перебирая в памяти слова, я натыкаюсь на слово «отрешенность».

В ничегонеделании есть поэзия. Настрой дальше жить – фантастически-бодрый. С замиранием сердца, я гляжу на облака, появившиеся на небосклоне густой грядой после ливня. Главное – никуда не торопиться, не спешить, но медлить, ждать, временить. Описывая свою тягучую жизнь в этом городе сегодня, не слишком веришь в мечты, что были вчера. Я оставляю за плечами жестокое время утрат. Время потерь, поисков. Время. Мгновения жизни, все ее тонкости и ошибки, начиненные наличием или отсутствием смысла. Мгновения жизни.

 

Утреннее свидание

Раннее утро. Полоска пляжа почти вся заросла дикими травами. Лишь кое-где можно было найти немного песка и на нем расположиться. Уже порхали утренние бабочки и редкие насекомые. Зрелая женщина в черных очках, ведущая за руку дочь, спускалась к пляжу по тропинке. Вблизи еще звучала итальянская музыка. «Богиня» шла, спускалась к деревенскому маленькому пляжу. Казалось, она торопилась, как торопятся скрыть тайну, чтобы ее не рассекретили. Солнечное «признание» вокруг, выжимки теплого воздуха. То лето было до духоты знойным. В речушке, которой было неведомо ее собственное название, можно было случайно нащупать битое стекло и обнаружить плывущих взад-вперед собак. Столько лет позади, где он не знал, что произойдет. Как окончится что-то новое и почему старое, хорошо знакомое, бывает, часто вредит, а не утешает. Женщина в солнцезащитных очках замерла на том пляже в вечности. Для него это было утренним свиданием, безутешно неразделенным; для нее – незначительным пустяком…. Пусть за спиной горы слов и галька у моря колышутся и вздыхают в памяти. На песке Черного, самого синего моря, где отдыхала его юность. В памяти осколки дней, непокоренные вершины, позабытые пристанища, дожди и темные ночи. Она, она всего этого не знает…. Медленно скользит лодка по глади реки. Только здесь в молчаливом покое утреннего свидания начинается жизнь.

Полуночный джаз

В поскребывающую тишину ночи врезается джаз. Как всегда пилят саксофоны, тромбоны и электрогитары. Ты в это время засыпаешь, и музыка постепенно умолкает в твоем сознании, хотя продолжает где-то все еще звучать. Дикий, неразборчивый, неуемный джаз-фолк. О ля ля, звуки громоздятся толпой и напоминают шелест трав и вздохи моря, особенно саксофон. Но почему джаз? И почему в полночь? Ведь это ты забыл выключить диск и вообще…. И где предел совершенству? Где? Спрашиваешь ты себя перед сном. Я ничтожный человек, думаешь ты, ничтожней снежинки и капельки дождя, тумана и черного дыма. Трататам-пам, трататам-пам, - гудит магнитола. И каждый раз, выпивая по пять-шесть чашек кофе в день, ты не думаешь о том, как много времени проходит, уходит, а ты его даже не провожаешь. Удивительно как-то…. И теперь тут, сидя на краю ванны и молчаливо затягиваясь сигаретой, в безмятежном покое, ты слушаешь джаз. Постепенно твое тело начинает кружиться и покачиваться под устаревшие с годами ритмы и мелодии, но которые по-прежнему берут за душу. Ты лелеешь свои бескрылые надежды. Твоя былая вера отчаянно упрятана глубоко в сердце. Джаз можно и не заметить – это лишь фон. Затем ты хитро стираешь грязь со своих шмоток, а полуночный джаз звучит-звучит. Возможно, в такие моменты ты вопросительно смотришь ей в глаза, как бы в прошлом, еще юный и чуткий к сладким запахам. Еще непосредственный, простой, бесхитростный и наивный. И тогда ты, пританцовывая под джаз, конечно же, спрашиваешь: «Любишь ли меня?», а она отвечает: «Ну что ты, нет!». И что они делали вместе, те двое, что их связывало кроме любви??! Сквозь знойное лето повисли вопросы, скобки и приговор любви. Остается одно существование, пусть слепое и нелепое. Жизнь, породившая музыку джаз.

Не с места!

У нас было белое окно. И из него было видно часть балки. А дальше была дорога. А за дорогой росла сосна. Причудливая сосна. А там внизу пригорка уже была железная дорога, по которой на дикой скорости безостановочно мчались поезда в ночи и ранним утром. Иногда это были электрички. Они будили нас гудками ночью и на рассвете. Как-то раз мы решили побаловаться и положили тяжелые камни на рельсы, приложили ухо к рельсе, и услышали, что приближается товарняк. Мы спрятались в засаде. Поезд с рельс не сошел, а вот камень был обращен в пыль. Рядом цвела облепиха. Неподалеку был туннель, уводящий в прекрасные южные заросли. Была весна. За домом цвели вишня и абрикос. Мы часто ели зеленые еще плоды абрикоса, потом пробирал понос. Даже песенку сложили. Во дворе было полно рябины, из которой мы делали бусы. Акации, кашку которой мы ели с муравьями. И каштана, из которого можно было сделать подделку, такую игрушку. Куда все ушло? Куда?!! Я больше не просыпаюсь ночью и не понимаю, где я, как это было однажды в детстве. Я больше не просыпаюсь ночью от гудка поезда.. Была весна. Сначала или потом она была? Вот по осени мы жгли сено. Такаядымовуха по всей окраине!! У нас было белое окно, но мне часто снится, как падает наш балкон. Он уже старенький и тогда был из прогнившего дерева. Там хранились мои коллекции: марки, открытки, фантики, наклейки на бутылки, крышки, плиточки и что-то еще. Еще снится, что никак не могу попасть на наш этаж. Лифт постоянно проезжает третий и останавливается на шестом или седьмом, где я просто теряю дар речи от страха. Здесь все не так! И как хочется порой вернуться туда, где, может быть, уже и не найдешь того же, что и было, но обретешь незыблемое бытие, дух времени и ощутишь некую неминуемость всего происходящего с человеком на этой земле. И поймешь, что надо опять учиться мечтать о дальних странах. Воспаришь светом мысли. Узрев, что все сотворенное и есть жизнь.

Не попадайся мне на глаза!

Когда-то, возможно, они видели друг друга, но всегда молчали. Он не слышал ни ее голоса, не мог толком разглядеть ее лица, не ведал ее имени. Похожее на отчаяние, молчание – вот суть их отношений. К тому же у нее никогда ни на что не было времени. К тому же она часто убегала, пока он не ушел насовсем из ее жизни, дней,… ночей. К тому же… он нравился ей чем-то. К тому же она нежно обняла его взглядом в тенистых аллеях парка. К тому же она его совсем не знала. Иногда ему чудилось, что она повторяет ему сквозь ночи: «Не попадайся мне на глаза!». К тому же теперь, когда есть время в горсти. Или это кажется? И с каждым новым мгновением мы утрачиваем, навсегда утрачиваем тайну любви. Да, встречаясь изредка глазами, они так и не решились друг другу признаться. Потом шли дожди, мели снега и даже много весен подряд, они безмолвствовали. Что за нерешительность? Что за трепет? Кто даст ответ? Дайте хоть слово, жест, хоть намек на то, что между ними произошло, происходит,… исходит. Возможно, чувство было столь сильным, что они, не сговариваясь, молчали в любви. Она не знала ни его имени, ни звука его голоса, не могла разглядеть лица. Никто из них не говорил, никто не плакал – лишь крик опустошения проник в бессвязную тишину. Но, не проронив ни слова, помешанный и слегка седой, он ушел от нее в безмолвии. Это как пустота, когда темнота сдавливает веки. А еще боль, но это для нее. Но ведь и так все понятно! Зачем слова?!! Уж лучше немота, конечно. Такова любовь: не приветствуя, проститься. Пора забыть. Пора понять. Пора произнести: «Не попадайся мне на глаза!». В тишине, в пустоте, в забвении, они вдвоем не говорят, не плачут, не надеются. Они по-прежнему любят в битве со злом, со временем. Самозабвенно. И небо молчит. И жизнь идет своим чередом.

В той стороне, где светло

Единственный буддийский храм в Петербурге, принято называть дацан, но мне нравится называть его пагодой. Два или три раза мне хотелось туда войти, но он по непонятной причине был закрыт. Теперь прогуливаясь, я лишь прохожу мимо него, втайне надеясь, что однажды туда попаду. Там, во дворе так нарядно, висят цветные флажки. Будто праздник для тех, кто там находится, стал единственным смыслом жизни. Люди только празднуют, празднуют бытие. Они радуются, просто радуются, что живут. Но для меня храм пока закрыт, не знаю, по какой причине. Да, по правде, я не слишком желаю туда попасть, но мне бы хотелось хоть разок там побывать. Увидеть своими глазами то, что там находится, пребывает. Последние слова Будды на Земле были: «Будь светом самому себе». Это великие слова. Он произнес их, когда покидал Землю навсегда. Он был краток. И в этих словах есть утешение. Есть осознанность и есть сам свет. Так может произнести только подлинно видящий, прозревший человек, мудрый Учитель. Еще Будда говорил о том, что никогда не делайте мне статуй и не поклоняйтесь им, но люди, наверно, из любви, а точнее из-за памяти, все-таки сделали эти статуи. И стали ему поклоняться таким образом. Я, например, иногда спрашиваю себя: «Зачем Будда вообще возвращался в этот мир?». Понятно, чтобы учить, чтобы спасать людей, чтобы вести их к свету. Но раз Он презрел желание, форму, почему же Он вернулся? И вообще имею ли я право говорить о Нем? Вот вопрос. Возможно, время, которое нам не оставляет ничего кроме опыта, заставило Его так поступить. Возможно, свет любви, которая жила в его сердце, подвигла Его вернуться. Возможно, сострадание к живым существам. Это лишь домыслы. Но Он не остался навсегда. Он ушел. Он стал Учителем, но не был ребенком. Странно. Он вел за собой учеников. Он был примером для толп, но не искал славы. Я думаю так, в невинности Он видел свет. Тот, кто берется учить других, находит в себе для этого силы, рано или поздно оказывается на распутье: лгать или говорить правду. Но путь Будды был свет, а время, в котором мы, люди, неповинны, этот свет сберегло. Сохранило. Даже незначительная встреча в нашей жизни может все изменить. Жизнь – это неизбежное переживание. Жизнь есть благо, единственное благо, которое нам дано.

Голубая магнитола

Как-то однажды отец подарил мне голубую магнитолу. И сестра уже не била по ней ногой, как по прежней, чтобы она заглохла. Из магнитофона в то время часто звучала меланхоличная музыка: электроника, рок и баллады. Иногда я ставила тот диск с мейнстримом, который начинался с португальской песни в стиле католический фолк. Джаз и театр мне не нравится, поэтому радио и такая музыка там не звучали. Живя бок о бок с магнитолой, я не знаю, мы многое пережили: и пыль, и переезды, и грохот под окнами и больницы. И все такое прочее. Какую-то скуку даже. Но мне не было так одиноко, потому что она была со мной, моя голубая магнитола. Нам вместе было теплей и веселее. Частенько из нее лилась музыка, начинающаяся так: А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а. Время шло – вокруг менялась жизнь, люди, обстоятельства, но не мы с магнитолой. Я и она так и остались прежними: внутренне и внешне. Теперь, когда магнитола пылится где-то в углу и наш ремонтник слушает по ней попсовое радио, я не знаю, это как-то неблагодарно с моей стороны забывать о ней. Но сейчас я часто слушаю радио, как бы увлекшись чем-то малонеобходимым, глупым и засасывающим. Пользуюсь, в основном, плеером с наушниками. Часто ловя ту или иную волну, мне чудится, шум далеких чужих неизвестных городов.. И все представляется та картина из далекого детства, когда я сижу темным вечером на качели во дворе и смотрю на брезжущие огни высотных домов вдалеке. В детстве мне казалось, что там за этими домами больше ничего нет, там заканчивается мир. Там конец. Раньше родители часто говорили, что из тебя выйдет, но я слушаю музыку и мне по барабану.. вот. Конечно, так долго не может продолжаться, а то у всех лопнет терпение, и тогда я говорю себе, истина не одна, их много, как много лиц, как много времени нам еще осталось, как много слов и взглядов. Как много слов. Как много слов. И всего. И лишь иногда, редко, очень редко, я прикасаюсь к голубой магнитоле, чтобы вставить диск или послушать надоедливое радио, но я знаю теперь – жизнь движется.

Ирис в подарок

Я, конечно, не отрицаю вашей любви. Мне тоже случалось задумываться о мелочах жизни и сиюминутных, столь не значащих вещах. Но когда тебя ставят на эти корявые рельсы, подкрадывается мысль, не заведет ли этот путь во тьму, не чреват ли он развращением души?!! Здесь повсюду тоска. Неприглядные заведения дремлют летом. По комнатам кружит всепроникающий тополиный пух. Июнь. Тоска. Но почему вы любите меня сильнее, чем я люблю себя? И если повествовать, то о чем, кроме любви? Как? Как вы меня заприметили на берегу среди свидетелей и соучастников трагедии и комедии жизни? Обыкновенно я незаметной тенью промелькну тут и там. И как в этом много и в то же время мало страдания. Мои «томатные» дни вот уже сходят на «нет», в особенности после больничных коек. Но все же почему так неприметно, но примечательно для меня, вы любите меня столь сильно? Как бы желая моего исчезновения?!! Вопрос так и не удостоился внимания. Ответа так и не последовало. Ваше имя прекрасно, это мое самое любимое имя. Но все это лишь мои догадки и достоверность того, что все уже, вся жизнь уже не та, что прежде. А прежде бывало…, ах, утренний чай, утренний час и непродажная юность. Как же так? Удивляюсь, что вы меня все же любите, возможно. Или мне показалось?!! И вот мне бы хотелось вручить вам ирис в подарок. В знак признательности и в подтверждение, что мне, к чему скрывать, ваша любовь ни к чему. Любите, наконец, себя! Любите каждое мгновение своей жизни.

Нежный взгляд на закате

Однажды на закате, когда красный шар солнца садился за рекой, его насмерть ранил нежный взгляд. Потом долго лечили сердце на отделении кардиологии, и примерно столько же душу в психиатрической лечебнице. Кто-то, насмехаясь, спросил у больницы, когда его выпустили: «Где здесь Невский проспект?!!». Это больно и смешно на закате и в любой другой вечер! Почему любовь, даже незначительная, требует жертв? И чем, чем мы жертвуем, любя? Нервами? Поиском? Тщетой? Душой? Сердцем?!! Она к нему так и не вернулась, так и не подошла. Он был смертельно ранен вначале не нежным взглядом, а той триединой тоской, когда всполохом ревности к ней приблизился другой. Тогда ад и схватил его, и уволок. Губы уже не могли ничего внятно выразить, а в глазах застыли слезы. Мягкие мокрые слезы и никакой поддержки…. Словно он жил в царстве теней и камней. Но там, на побережье, да, где пусто…. Воркующие купальщики робко и смело, нахально и страшно распевали на все лады ухищрение своих утех и отношений. Солнце вот-вот желало скрыться, а небо сбросить на землю покрывало ночи…. Когда огромно резкий, чуть с поволокой, нежный взгляд на закате свел его с ума. Лишил прекрасной жизни.

Майские корабли

Мой велик заглох где-то на заливе, в Приморском парке. Бросив его на асфальт, я села на траву и стала горько плакать. Уже вся трава была мокрой от моих слез. Это случилось у тогдашнего, полуразрушенного стадиона с грязными клозетами. Впереди был залив. И майские корабли, и баржи уплывали вдаль. Мне казалось, они уже не вернуться. Мне в то время казалось, что они покидают эти берега навсегда. Трава, еще свежая трава, колосилась под моими ступнями и ладонями. Мне было не сдержать слез. Такая покинутость и одиночество были на душе…. Мой велик заглох где-то там, в прошлом, на заливе. Я все вглядывалась и вглядывалась в горизонт, в безбрежность дали, в ширь. Мне было только девятнадцать. Я плакала от того, что прошлого уже ни за что не вернуть. И что в душе осталось только имя, прекрасное имя. Трава намокла от слез. Мне было не успокоиться. Еще цвела дивным цветом яблоня на фоне чистого синего неба. Познав одиночество и несовершенство любви, я больше не плачу. Во мне не осталось слез. И только след, только голос, только имя. Только голые камни у залива. И ветер ворошит волосы – я доверяю ветру. Просто, не выдержала душа во мне. Я верю, майские корабли не возвращаются, как и подлинная любовь, что непостижима и неприкосновенна. И повсюду жизнь в поисках единственного смысла.

Пауза

Спустя какое-то время, не сговариваясь, они случайно встретились, и, возможно, эта случайность оказалась роковой и они все же пренебрегли ею, как пренебрегают попрошайками и нищими. Само то чувство, сама любовь и есть для нее нищенка, готовая все же воздавать и благодарить вечно за мимолетную улыбку, доброе слово или восхищенный взгляд. Да, они встретились после паузы, в отношениях ли, в вечности ли. И снова, взгляни, снова эта пауза.. между ними. Но он к ней больше не вернется. Мало того, что они обманули друг друга и рассердили улыбчивого нежного бога любви. Нет, они больше не любят, нет между ними связи и связанности, привязанности, наконец…. Лишь вечная пауза. Возможно, широко распахнув глаза и приоткрыв слегка рот, она заметила, как еле видимая тень смерти легла на его лицо…. Смерть все отбирает и важность, и гордость, и всевозможные добрые качества, оставляя одну тропинку, лазейку, проталинку – память. И как далеко не зашел бы человек, как далеко не отбросило его бы в открытое море жизни «на жалкой лодочке повседневности» туда, где он открыт всем ветрам и светилам, он пронизан печалью, преисполнен радости и не ведает иного способа бытия, кроме любви.

Однако, мне снова и вновь представляются величественные сосны Северного склона, где вблизи вершины чувствуешь их дурманящий пряный запах и видишь как они высятся на фоне необъятного простора и глубины синего неба. И мне представляются люди, что отправились сквозь лес, туда, на самую вершину, где неизменно мелькают под их ногами черничные кустики, а над головами высятся сосны, они вошли туда стариками, а вернулись – вечно молодыми. Но что происходило в пути или на пути у них покрыто мраком тайны. То ли они прошли через обряд очищения души и тела, то ли неведомые и невидимые духи Северного склона оказались благосклонны к ним и выпустили из них «зверей», отпустив прегрешения и очистив от скверны.

Пауза. Я часто размышляю над этим словом. Она возможна в музыке, в отношениях и в боях, когда медлит враг. В отношениях к ее возникновению приводит множество факторов. Но уж если разлука, к примеру, вверена тебе судьбой и ты не знаешь, как быть дальше, то к чему и, в самом деле, оплакивать, что «сбежало молоко». Что вы потеряли друг друга!

Пауза бывает естественной и вынужденной. Жизнь полна пауз. Они случаются, когда в жизни много противоречий, ветер меняет направление и на исходе любовь. Происходит пауза из тишины и служит для того, чтобы снова из этого затишья посыпались звуки, полилась музыка, прозвучала симфония божественной любви. Затем, чтобы снова уверовать в бытие Бога и в единственный дар, что нам отпущен – жить под небесами.










Последнее изменение этой страницы: 2018-05-10; просмотров: 186.

stydopedya.ru не претендует на авторское право материалов, которые вылажены, но предоставляет бесплатный доступ к ним. В случае нарушения авторского права или персональных данных напишите сюда...