Природа исторического творчества: субъектно-объектные отношения

Спор о том, является ли история наукой, имеет глубокие корни. Знаменитый швейцарский ученый Я. Буркхардт полагал, что «история вообще является самой ненаучной из всех наук», а английский историк Б. Бари, напротив, утверждал, что история есть «наука, не больше и не меньше»^[339]. Ныне этот спор отошел в прошлое, и история заняла своё законное место среди других научных дисциплин. Однако вопрос о специфике познания в истории не утратил своей актуальности, и многие историки убеждены, что их познавательная деятельность ничем не отличается от работы физика или биолога. В этом отношении показательна дискуссия на страницах журнала «История и компьютер» между голландским историком П. Доорном и немецким М. Таллером, в которую включились многие ученые ^[340]. Своими корнями дискуссия уходит в XIX столетие, когда представители немецкого историзма обрушились на позитивизм за его стремление максимально сблизить историю и естествознание путем реализации в истории основных исследовательских принципов и методов наук о природе. В соответствии с данной установкой предпринимались многократные попытки «математизировать» историю, «очистить» её построение от всяких субъективных добавок, но большого успеха они не имели.

Было бы неправомерно утверждать, что естествознание вообще не влияет на историческую науку. Напротив, такое влияние следует оценить как глубокое и плодотворное. Идеалу «естествознания об обществе», приобретшему в XIX в. программный характер, – отмечает немецкий философ X. – Г. Гадамер, мы обязаны исследовательскими успехами во многих гуманитарных областях ^[341]. Использование историком количественных методов исследования и ЭВМ оказывает ему громадную помощь в постижении исторического процесса, и здесь накоплен значительный положительный опыт ^[342]. При всем том науки об обществе не могут полностью следовать образцу естествознания, на что существуют объективные причины.

Исходный момент, определяющий специфику наук об обществе, в том числе об истории, заключается в том, что в них наблюдается качественное совпадение субъекта и объекта познания.

Как писал Р. Ю. Виппер, «... о жуках и грибах составляют науку посторонние им люди, а не сами объекты науки, тогда как в общественной науке изучаемый объект и изучающий субъект до известной степени совпадают, и она представляет собой именно то самое, что в определённое время и в определённой среде думают о людях и о своём собственном общечеловеческом прошлом» ^[343]. Совпадение не означает полного тождества, поскольку объект познания в своем прошлом существовании вполне независим от историка.

Сознание ясного разделения субъекта и объекта познания развилось до методологической зрелости первоначально в естественных науках, а затем распространилось на историю. История стала анализироваться как продукт воздействия человека, который можно рассматривать и оценивать. Условием для этого является дистанция между историком и продуктом деятельности общества. Расстояние между настоящим и прошлым позволяет объективизировать историю до ясно очерченной величины, снабдить историческое событие контурами факта, который можно исследовать. Однако это не устраняет проблемы качественного совпадения субъекта и объекта познания, определяющей особенности концепции исторической объективности в отличие от естественнонаучной. Историк не может столь же бесстрастно судить о событиях и деятелях прошлого человечества, как это делает химик, изучая очередные результаты проведенного эксперимента ^[344].

Для осознания глубины коллизии, возникающей между объектом и субъектом познания в процессе исторического творчества, необходимо рассмотреть особенности объекта исторического изучения и характерные моменты познавательной деятельности историка. Главной отличительной особенностью объекта исторического изучения является то, что исторический процесс представляет из себя продукт сознательной целеполагающей деятельности человека. Совокупный продукт материальной и духовной деятельности человека составляет его культуру. В этом смысле история – наука о культуре и о культурном человечестве ^[345].

Человек наделён свободной волей, его поведение не поддается жёсткому программированию, ввиду чего в истории ненадежны прогнозы и бывает трудно определить мотивы поступков того или иного героя прошлого. Конечно, деятельность исторической личности – царство не только свободы, но и необходимости. Каждый из нас ограничен теми предпосылками в культурной жизни, которые были созданы предшествующими поколениями, соответствующей социальной средой, природными условиями, индивидуальными задатками и прочим. Поэтому, сколь бы гениальной ни была личность, реально осуществимыми оказываются лишь те её цели, которые соответствуют данным условиям места и времени, либо результаты оказываются недолговечны. Таким образом, общественная жизнь выступает как сложный сплав субъективных и объективных элементов.

Из совокупной деятельности отдельных лиц в историческом процессе возникают такие образования, значение которых далеко превосходит пределы отдельной личности: государство, церковь, наука, искусство и т. д. Историческая наука, как продукт деятельности человека, также есть часть некой системы, принадлежащей истории. Сам исследователь выступает как член определённого сообщества, т. е. он историчен. В этом смысле социальное познание оказывается самопознанием, в котором общество является субъектом и объектом одновременно. Успех такого самопознания в немалой степени будет зависеть от уровня развития общества, его ценностных ориентаций.

Общество предстает перед нами как постоянно развивающийся организм. Следовательно, объект познания у историка незавершённый, что порождает свои трудности при изучении текучей истории. Поэтому долгое время в учёных кругах вообще не считалось возможным создание научной истории современности, и она исключалась из преподавания. В программах учебных заведений новейшая история прочно утверждалась лишь в XX в.

Исключительно важно учитывать, что объект исторического изучения представляет собой прошлое, т. е. то, что однажды было и уже не существует. Каждый миг настоящее переходит в прошедшее, которое не возвратить и не повторить, как нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Это безвозвратно ушедшее прошлое недоступно прямому наблюдению исследователя, в связи с чем встаёт болезненный для историка вопрос о реальности его объекта познания. Может ли история, рассматривая столь специфичный объект, претендовать на достоверный характер своих исследований? Постоянно находились гиперкритически настроенные теоретики, ставившие под сомнение реальность исторического прошлого и объективность исторического познания. Едва ли не самыми радикальными среди них являются некоторые советские математики, последователи народовольца Н.А. Морозова, объявившие всю древность и раннее средневековье «творением эпохи Возрождения» и «укоротившие» мировую историю на несколько тысячелетий^[346]. Подобная «перестройка» исторической хронологии не только искажает прошлое, но и вносит дезориентацию в историческое сознание общества.