Структурализм. Междисциплинарные исследования

Описанная историческая ситуация меняется в 1970-е годы. Появляются новые общественные науки, и господствующее положение в умах занимает структурализм. Теперь историки начинают применять междисциплинарные исследования, то есть применять к изучению исторических явлений методы социологии, политологии, социальной психологии и других общественных наук.

Следует также подчеркнуть такие факторы как отход многих интеллектуалов от марксизма, раскол рабочего движения, рост индивидуализма. Одновременно на первый план выдвигаются проблемы освобождения женщины и расширение возрастного ценза в процессе политических выборов. Соответственно в поле зрения истории оказываются такие вопросы как пол, смерть, праздник [288].

Увлечение некоторых представителей «броделианской школы» изучением неподвижного времени привело к отказу от изучения событийной истории.

Новая история в 80-х годах предложила метафору, превосходно иллюстрирующую суть нового подхода к изучению истории. Новая история – «история молчаливого человечества» – это море, на поверхности которого плавают исторические события, а в глубине лежит анонимный народ. Необходимо проникнуть в глубины моря, поставив в центр исследования не героя, а безымянного человека и его повседневную жизнь, купно проанализировать все аспекты человеческой мысли, поведения, деятельности и через это постигнуть всю глубину истории [289].

Историки начали описывать «длительное» время на конкретных примерах, и что самое удивительное эта история позволила им резко увеличить читательскую аудиторию. Впервые со времен Жюля Мишле, Ипполита Тэна, Эрнеста Ренана, Жана Жореса труд профессиональных историков на деле нашел широчайшую читательскую аудиторию. Успех книги Ле Руа Ладюри «Монтайю» (1975 г.) в этом смысле является символическим, хотя и остался исключением. Историки поднялись на новую ступень интеллектуального и морального авторитета, о чем свидетельствует целый ряд явлений: резкий рост числа исторических бестселлеров и списков исторических изданий в издательских каталогах, появление новых, отличающихся по форме от книг и академических статей, разновидностей исторических публикаций в прессе, на телевидении и в кинематографе.

Все это служит подтверждением факта удивительного, если не сказать – чудесного сближения между исторической наукой и обществом, с готовностью воспринявшим работы учёных. Вряд ли такой брак по любви продлится долго, тем не менее, он содействовал резкому взлёту популярности исторической дисциплины [290].

Особо отметим, что её новых читателей пленила та самая – неподвижная история, название которой Ле Руа Ладюри в 1972 г. вынес в название своей первой лекции в Коллеж де Франс. В «новом прошлом» люди открыли для себя социальные формы, ценности, не замеченные или недооцененные ими прежде.

Социальный заказ и работа историков

Пример изменения характера исторических исследований, когда на первый план вышел не государственный, а социальный заказ – книга Ф. Ариеса. Ариес вышел из крайне правого политического крыла, в значительной степени исключенного из академической среды после второй мировой войны. Последнее, возможно, объясняет тот факт, что его ранние труды, при всей их новизне, не привлекли, сколько значительного внимания читателей, если не считать узкого круга коллег Ариеса, разделявших его воззрения.

Шумное признание к историку пришло не после публикации в 1960 г. его; замечательной работы «Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке»[291], а десять лет спустя, когда левые – а скорее даже ультралевые – начали заново открывать для себя в повседневной жизни и историческом опыте реалии, традиционно рассматривавшиеся ими как второстепенные: семью, органическую солидарность, социальное родство, общество без государства. Карьеру учёного-одиночки Ариеса можно считать, таким образом, приметой времени, красноречиво свидетельствовавшей о том, что успех «новой истории» являлся выражением глубинного коллективного мировосприятия. Вряд ли историки, пожинавшие плоды этого бума, в полной мере отдавали себе отчёт в происходящем, скорее они были ошеломлены столь горячим приёмом у аудитории [292].

На первое место начали выходить коммерческие, а не научные интересы, что всегда чревато отходом от поисков истины. Изучать то, что интересно массовому читателю, конечно выгодно с материальной точки зрения. Но академическая наука не может ограничиваться этими рамками.

Кроме того, нельзя считать детерминанты длительной протяжённости более значимыми только потому, что они меняются медленнее. Опыт экологических исследований в XX веке показывает, что изменения, возникающие в результате антропогенного воздействия на окружающую среду, превращают «долгое время» в «короткое».

Кризис структуралистской методологии

Казалось, что с помощью структуралистских методов удалось, наконец, создать новую методологию исторической науки, устраняющую все недостатки марксистской концепции. Налицо были все признаки бурного и захватывающего развития исторической профессии после 1970 г. Оно, однако, с трудом поддавалось контролю; более того, он сопровождалось своего рода недомоганием и поставило ряд вопросов о дисциплине и её методах – вопросов, становившихся все более актуальными на протяжении 1980-х – 1990-х годов.

Кризис исторической науки стал очевидным следствием того же самого прогресса в области исторических исследований. До сих пор история неизменно выигрывала от аннексии чужих территорий и накопления новых знаний. Она умножила круг рассматриваемых предметов, заимствовала идеи и подходы из других социальных наук и выделила из себя ряд поддисциплин (чей статус, а порой и оправданность существования значительно разнятся). Под её началом оказалась безбрежная, постоянно расширяющаяся территория – под началом, но не под контролем. Такова цена, которую всегда надо платить за отказ от единой исследовательской программы и общей методологии.

Такая эволюция исторического знания оказалась чревата для истории потерей программы и единства. Неспособность организовать накопленные богатства грозила истории дезинтеграцией на множество специализированных подразделений, возможно, не, связанных более друг с другом.

«История в осколках»

Такая ситуация время от времени, в духе поздравления самих себя с успехами науки, именовалась «историографическим взрывом», но позднее получила более пессимистическое определение: «история в осколках»[293].

Получился «хаотический позитивизм», находящий своё выражение в «теории равноправных факторов». Такой эмпирический подход уводит историка в мир случайностей и позволяет объяснять события любыми факторами. Отсюда как возможные последствия – субъективизм и произвол историка [294].