Кто такой Иисус Христос, чему учил и кому служил? 20 страница

Необходимо вспомнить, что нормой храмовой жизни в Египте, Греции, Риме в дохристианские времена и первые века нашей эры были мистерии. Не последними среди древних мистерий были мистерии гибнущих за людей, похороненных и воскресших богов, через которые проходили, начиная с какого-то уровня, все, принадлежащие к иерархиям посвящённых. И сам факт проведения в храмах мистерий посвящения в более высокие степени не был для общества тайной, а их психологическое воздействие и психологическое воздействие ожидания посвящения были хорошо изучены за тысячелетия внутри иерархий.

Если мистерию из храма вынести на площадь, то для взирающей на неё толпы, не оповещённой о предстоящей постановке и её сценарии, она будет самой реальной жизнью, а не «понарошку». Но для тех, кто её организовал, она всегда будет мистерией, «сценической постановкой». Чтобы убедиться в сказанном, следует раскрыть журнал «Молодая гвардия» №1-2 за 1992 г. на с.130-135, где приведена расшифровка «ребуса» «Исторический пикник», опубликованного газетой Ленинградского Союза журналистов «Час пик» в день Иоаннова масонства 24 июня 1991 г. Из ребуса ясно и однозначно извлекается дата 18 августа и никакая другая, а в пяти картинках показаны пять дней ГКЧП. И это всё почти за два месяца до событий! А сколько было переживаний у тех, кто не знал? А сколько ничего не знавших о постановке, когда настало её время, заняли своею волей, но в меру различения ими социальных ролей отведённые им в сценарии места и сыграли свои роли в соответствии со сценарием до конца, в том числе и их личного трагического конца? Многие из участников тех событий не знают и до сих пор, что всё было известно и оглашено заранее: для них ГКЧП – жизнь, жизненная трагедия, но для тех, кто извещал об этом через «Час пик» посвящённых в нечто, ГКЧП – мистерия, вынесенная из храма на площадь, в толпу. И разыгранный сценарий неотделим от жизненной трагедии, которую психика многих не выдерживает. Поэтому не бывает мистерии без истерии. Мистерия порождает истерию, а истерия делает возможным принятие толпой постановки мистерии за истинную правду жизни. «Психотроника», «экстрасенсорика» – одно из средств управления ходом мистерии, вынесенной в толпу из храма, но далеко не самое главное и не самоцель. Главное – неспособность толпы различать и думать, причём искусственно взращиваемая неспособность.

Но мистерия, вынесенная из храма в толпу, – средство управления толпой. И входящий в такого рода мистерию, если ему предопределена в ней роль жертвенного «агнца», земными своими личными силами миновать секиры постановщиков не может. Поэтому мистерия, вынесенная в толпу, – также и средство ликвидации противников тех, кто ставит по сценарию мистерию. Как управлять постановкой мистерии в толпе – это вопрос, не относящийся к самому сценарию. Но это проще, чем кажется на первый взгляд, поскольку каждый участник-солист подбирается на определённую роль и оповещается о предстоящем только в части, его касающейся, но не знает всего сценария, набора ролей, всех действующих лиц и всех путей-выходов из ситуации, ему навязанной. Кроме того, всё происходит на фоне толпы, движимой сиюминутными страстями, которые легко разогреть и погасить в нужный момент. Как всё это работает в совокупности, хорошо описал Болеслав Прус в романе «Фараон». У него всё описано правильно, только наследники жреческих иерархий Древнего Египта ушли со сцены в «мiровую закулису», которой толпа не видит, следуя принятому ею в себя безумию.

Авторы «Священной загадки» (Байджент и др., 1997) прямо утверждают, что Голгофа – сговор, сценическая постановка мистерии для толпы. Эдуард де Шюре в «Великих посвящённых» также пишет о мистерии, вынесенной из храма в толпу, в которой Иисус участвовал сознательно, приняв на себя роль жертвы: «да сбудется реченное через пророков». Фразы такого типа многократно следуют только в одном Евангелии от Матфея (1:22; 2:15; 2:17; 8:17; 12:17; 13:35; 21:4), а её эквиваленты, подобные «должно… пострадать» (Мф.16:21), пронизывают весь Новый Завет. Кодирование подсознания читателя на неизбежную сходимость реальной жизни и обетованного Писанием является одним из основных аспектов текста Нового Завета.

В соответствии с планами «мiровой закулисы» было решено показать толпе очевидную якобы казнь Мессии, т.е. было решено вынести в толпу из храма одну из практик посвящения – мистерию «гибели – воскресения бога», известную, в частности, в практике посвящений культа Осириса в Египте. «Воскреснув» после якобы казни, Иисус должен был бы обрести в восприятии толпы неповторимо чудесную репутацию воскресшего «богочеловека». Толпу, заворожённую «чудом», легко можно завести на что угодно, после чего она сама понесёт данного ей в цари-священники Мессию-«богочеловека» к назначенным «мiровой закулисой» для неё целям. И в этой алгоритмике раскрутки стихийных процессов в толпе Иисусу было уготовано принять на себя роль вождя, царя земного, т.е. по существу Антихриста, возможно, управляемого биоробота-зомби.

Но для гарантии успеха этого сценария планируемая якобы казнь должна была быть заведомо не убийственной. Для этого «мiровой закулисе» и её инструменту – первосвященнической верхушке – и потребовалось уйти от предусмотренной иудейским законом казни побитием камнями, которое оставляет после себя размозжённый, обезображенный труп, вернуть который к жизни, тем более в полном здравии, средствами медицины и магии весьма проблематично. Для осуществления имитации смертной казни более подходило распятие, не оставляющее тяжких телесных повреждений, особенно если казнимого не прибивали ко кресту гвоздями, а привязывали верёвками. Гвозди при распятии употреблялись как один из видов «милости» к казнимому, сокращающей срок мучений, поскольку потеря и общее заражение крови от наносимых гвоздями ран быстрее вводило казнимого в бессознательность и ускоряло смерть; привязанные же казнимые мучились долго, умирая от обезвоживания организма и тепловых ударов на солнцепёке, всё это время пребывая в противоестественной для человеческого тела позе, в которой его мускулатура понапрасну теряла силы, своими бесполезными конвульсиями доставляя дополнительные страдания. Кроме того, железо в те времена было относительно дорого, а распятие в Римской империи было массовым видом казни: соответственно железу можно было найти более полезное употребление. Поэтому обычно при распятии употреблялись верёвки, а не гвозди, вопреки тому, как это изображает церковная традиция: тело с пронзёнными гвоздями ладонями и ступнями – невесомо и прислонено к кресту. В действительности же, если гвозди вбиты в ладони, как это показано на большинстве изображений, тело неизбежно сорвётся с креста, собственным весом разорвав мягкие ткани ладоней. Распятие посредством верёвок не оставляет тяжких телесных повреждений и потому представляет собой наиболее предпочтительный вид казни для осуществления имитации «смерти – воскресения бога». При оказании медицинской помощи своевременно снятый с креста распятый и якобы умерший гарантированно остаётся жив.

Такая возможность подтверждается свидетельством Иосифа Флавия. Он в «Иудейской войне» сообщает, что после подавления иудейского восстания многие его участники были преданы реальному – убийственному – распятию. Обходя казнённых, Иосиф, уже прижившийся при подавлявшем восстание римском военачальнике Веспасиане, опознал на крестах трёх своих прежних знакомых. По его просьбе они были помилованы: их, уже провисевших на убийственных крестах длительное время, сняли с крестов, после чего им была оказана медицинская помощь и предоставлен хороший уход; хотя двое умерли, но третий выжил. Тем более шансы выжить в неубийственной имитации казни распятием – близки к 100%. Эффект воздействия распятия на психику толпы и психику якобы казнимого, на употребление дальнейшей жизни которого в своих целях посягают, может быть усилен за счёт применения снадобий-дурманов, функционально аналогичных тем, что употребляются при превращении неугодных в зомби в обществах, где поддерживается культ Вуду.

Канон Нового Завета сохранил в себе кое-какую информацию, указывающую на постановку мистерии образцово-показательной казни Иисуса в полном соответствии с ветхозаветными обетованиями. Распятие было римской казнью, и для его осуществления прежде всего необходимо было искусственное вовлечение в сценарий римского прокуратора Иудеи, а для этого нужно было обвинять Иисуса не в отступничестве от традиционного вероучения (поскольку Римская Империя расширяла свои границы на основе веротерпимости), а в подрыве её государственных основ. Кроме того, вовлечение римской власти в дело придало бы показанной толпе инсценировке «казни – воскресения бога» общеимперскую значимость, что впоследствии и подтвердилось в реальности распространением исторически реального христианства. Отсюда проистекает настырность синедриона по вовлечению в дело римского прокуратора и требование именно распятия, что известно по текстам Нового Завета. И особенно это бросается в глаза в неканоническом повествовании «Евангелия от Никодима».

«Евангелие от Никодима» – апокриф, не принятый церквями в библейский канон и дошедший до нас в редакции, датируемой не ранее, чем концом IV в. В нём обстоятельно описывается рассмотрение дела у римского прокуратора. Его авторы приводят диалог представителей синедриона и римского прокуратора.

Прокуратор, услышав, что Иисус обвиняется в хуле на бога Израилева, выслушав объяснение Иисуса («Моисей и пророки писали об этом страдании и воскресении Моём»), – дважды предлагает иудеям: «Если эти слова хула, возьмите его и по закону вашему судите». После первого римского предложения судить по их закону иудеи объясняют Пилату: «Того, кто хулит Бога, побивают камнями». Но намёк не принят, и вторичный отказ римской власти принять дело о «богохульстве» к рассмотрению приводит к тому, что кто-то из иудеев проболтался: «Мы хотим распять его на кресте» («Апокрифы древних христиан», СПб.: «Общество Ведической культуры», 1994, с.50).

Дошли ли эти слова из каких-то текстов на основе воспоминаний очевидцев, либо же они – позднейший плод умозрительной реконструкции прошлой исторической реальности авторами «Евангелия от Никодима», но они говорят, что, несмотря ни на какое промывание мозгов, у многих людей на протяжении последних двух тысячелетий было ясное ощущение злоумышленного втягивания Рима в дело, в котором надиудейская оккультная верхушка исходила из некой, ей известной целесообразности, соответственно которой побитие Иисуса камнями было для неё просто неприемлемо.

Так или иначе, историческая правда (или ощущение истинной подоплёки дела, но без её понимания) в «Евангелии от Никодима» выражена, и она не сгинула в веках: хозяева и заправилы синедриона желали определённо распятия и подстрекали толпу требовать распятия Иисуса от Рима. Забить камнями в обстановке политической нестабильности тех лет иудейская сторона могла кого угодно, не опасаясь римских репрессий, что видно из канонических текстов Нового Завета. Толпа, сопровождающая женщину, взятую в прелюбодеянии, явно не опасается римского правосудия в случае убийства её камнями в соответствии с иудейским законом (Ин.8:3-5). Деяния Апостолов (7:58-60) повествуют о побитии камнями христианского первомученика Стефана в присутствии Савла, будущего апостола Павла. При этом возбуждённая толпа выволокла Стефана из города через ворота, при которых всегда была стража. Впоследствии Павел, будучи римским гражданином, сам апеллирует к римскому суду, нисколько не опасаясь того, что для римского правосудия он – если не один из обвиняемых по делу о самочинном убийстве Стефана, то, по крайней мере, свидетель обвинения. Вопрос об ответственности кого бы то ни было за убийство Стефана перед римской властью не поднимается вовсе. Так же спокойно Деяния сообщают об убийстве некоего Февды (5:36) и некоего Иуды Галилеянина (5:37), занимавшихся какой-то миссионерской деятельностью, внешне подобной деятельности Иисуса. Все эти смерти объединяет то, что никто не заботился о том, чтобы соблюсти Писание. И если бы синедрион счёл возможной такую же смерть Христа, когда искали его, чтобы побить камнями (Ин.8:59; 10:31), то это было бы одно из многих убийств на почве разногласий иудейского вероучения, на которые римская власть смотрела сквозь пальцы. В сознании толпы оно бы затерялось среди подобных ему убийств и не обрело бы мистерического характера, позволяющего на его основе доктрину искупления сделать неотъемлемой частью Христова учения.

Из Деяний Апостолов явствует, что римская власть уклонялась от встревания в религиозные споры различных иудейских толков, ограничиваясь рассмотрением исключительно уголовных и гражданских дел. Но соучастие римлян было необходимо, дабы выделить предопределённое убийство из множества убийств на религиозной почве. Вовлечь прокуратора Иудеи в религиозное убийство было невозможно, отсюда – изменение состава преступления Иисуса: при предъявлении обвинения: в синедрионе – «богохульство» (Мф.26:65; Мк.14:64; Лк.22:71), перед римским прокуратором – «Царь Иудейский» (Мф.27:11; Мк.15:2; Лк.23:1-3; Ин.18:33), т.е. противник римского цезаря – обвинение в посягательстве на разрушение территориальной целостности Римской Империи и подрыв её государственности, автоматически вовлекавшее Рим в сценарий закулисной глобальной политики, далеко выходившей (и выходящей поныне) за пределы представлений большинства. Если же, как утверждает М.Байджент с соавторами, династические права Иисуса на царствование в Иудее были несомненны для него и для его сподвижников, то и для Рима, и для местной власти коллаборационистов он был неугоден именно по причине признания многими его царственных прав. И невозможно поверить, чтобы Пилат не нашёл за Иисусом вины, когда его представили ему в качестве Царя Иудейского, тем более в условиях, когда местная иудейская власть сотрудничала с Римом, а не призывала к вооружённому сопротивлению ему и восстановлению государственной самостоятельности Иудеи. Пилат же был в Палестине с войском и полномочиями, чтобы закрыть вопрос о суверенитете Иудеи раз и навсегда, и ещё один претендент на престол для него в таких условиях был избыточен. Лука (13:1) сообщает, что Пилат кровь неких галилеян «смешал с жертвами их», из чего можно понять, что Пилат не был любителем диспутов с обвиняемыми, но проводил политику диктата, основанную на страхе перед силой. Эдуард де Шюре полагает, что, будучи высокопоставленным римским чиновником, Пилат не мог не знать о храмовых мистериях, а в каких-то принимал, возможно, участие и сам. Вследствие этого, когда Христа ему представили уже в качестве «Сына Божия», что соответствовало высшим степеням посвящения, он действительно огорчился: «Пилат, услышав это слово, больше убоялся» (Ин.19:8). Все дальнейшие его действия говорят о понимании им того, что он оказался вовлечён в сценарий некой постановки и что «мiровой закулисой» ему предписана роль, которую он пусть и с отвращением, но не может не исполнить: он не свободен и бессилен изменить ситуацию, несмотря на свою должность и подчинённый ему воинский контингент. Он и исполнил навязанную ему роль, дав санкцию на показательную казнь. И здесь одно из немногих мест Библии, где открывается высший суверенитет «мiровой закулисы», стоящей над государственным суверенитетом равно как маленькой слабой Иудеи, так и огромного и могучего Римского государства.

В Библии нашёл своё выражение и косвенный признак наличия некоего скрытого сценария и хорошо налаженной системы его осуществления в отношении Христа. Но чтобы его увидеть – надо быть внимательным к жизни: ощущать внутрисоциальное управление, не согласное с совестью, в глобальном историческом процессе; знать литературу, порождённую масонской системой «public relations». Тогда в библейских сообщениях откроется странность: как только где-либо в Библии заходит речь о жречестве Египта или священнической верхушке Иудеи, то все их участники предстают как самостоятельные в своих действиях лица – члены гражданского общества, в то время как все они в действительности – члены корпораций, действуют в русле объединяющей их социальной доктрины и связаны жесточайшей партийной дисциплиной иерархической системы посвящений (в том числе и тайных). В силу этого обстоятельства между ними не возникают противоречия, а то, что воспринимается сторонними наблюдателями в качестве противоречий и разногласий – представляет собой либо разные ветви одного и того же процесса, либо маскирует что-то ещё в их действиях, что остаётся в умолчаниях.

Сказанное касается и синедриона, возглавлявшегося Каиафой, который осудил Христа. В данном случае Библия выпячивает напоказ патологическую ненависть священнической верхушки ко Христу. Да, была искренняя тупая и недалёкая ненависть ко Христу вследствие обеспокоенности за судьбу традиции и её приверженцев. Но это был процесс, предназначенный для демонстрации, который должен был сокрыть куда более изощрённый и далеко идущий сценарий вынесенной в толпу храмовой мистерии «убийства – воскресения бога».

Сценарий был запущен в действие. Иисус был взят под стражу, осуждён и предан на казнь. Все воочию видели, что казнь свершилась и Сын Человеческий умер на кресте. Он был погребён в специально предназначенной для него пещере-склепе, но… когда наступило утро, выяснилось, что тела в склепе нет, оно сбежало, обманув всех, и «воскресать» – некому, быть вождём-«богочеловеком» и Царём Иудейским – некому. Для посвящённых обнажился крах сценария, возникла необходимость делать умное лицо, оказавшись в дураках… Все забегали, засуетились.

Соответственно «богооткровенной истине», открывшейся крайне малочисленной группе особо доверенных «товарищей», пришлось на скорую руку, в темпе самопроизвольного развития ситуации лепить миф о «воскресении» и «вознесении» Христа, подкрепляя его чередой экстрасенсорных и эгрегориальных наваждений «явлений воскресшего Христа» среди опекаемых его учеников. И надо признать, что этот миф стал культовым мифом глобального действия.

После того как выяснилось, что могила пуста и воскресать для того, чтобы стать «богочеловеком» Царём Иудейским, некому, пошёл процесс управляемого «мiровой закулисой» коллективного мифотворчества на основе кумранских разработок, забытых толпой, но памятных заправилам «мiровой закулисы». Становление нового культа под такой опекой происходило не только беспрепятственно, но и при поддержке эгрегора доктрины Второзакония-Исаии*, который его заправилы переводили в новый режим функционирования после пришествия Христа-«Мессии». Вследствие поддержки со стороны эгрегора доктрины Второзакония-Исаии попытки противодействия становлению нового культа со стороны отдельных, подконтрольных тому же эгрегору лидеров традиционного иудаизма были обречены на крах. Одной из иллюстраций такого рода краха пресечь становление исторически реального христианства является судьба Савла-Павла.

Савл уже юношей (Деян.7:58) был фанатичным защитником традиционного иудаизма в том виде, каким он сложился к тому времени на основе доктрины Второзакония-Исаии. И когда началось становление исторически реального христианства, он фанатично препятствовал этому: «…Савл терзал церковь, входя в домы, и, влача мужчин и женщин, отдавал в темницу» (Деян.8:3), т.е. по существу речь идёт о том, что Савл был сотрудником ветхозаветной инквизиции, поддерживавшей единомыслие в обществе репрессиями.

Но после пришествия Христа-«Мессии» доктрина Второзакония-Исаии, чтобы сохранить себя и действовать в новых религиозно-исторических обстоятельствах, должна была изменить формы своего существования в обществе. И Савл, будучи по своему нраву её ревностным защитником, как нельзя лучше подходил для этой роли, однако он не так относился к становлению христианства, как это было желательно хозяевам и заправилам библейского проекта порабощения человечества. После же эпизода, имевшего место на пути в Дамаск, когда якобы Христос напрямую обратился к нему с того света (из Царствия Небесного),в этом его качестве защитника демонической доктрины Второзакония-Исаии ничего не изменилось, но теперь Павел защищал эту доктрину не тем, что гнал и терзал христиан, а искренне учил людей христианству в своём его понимании, порабощая новым культом всё новых и новых людей.

Так после стратегического наваждения на пути в Дамаск Павел поднялся в своём иерархическом статусе: если до этого он защищал одну единственную ветхозаветную эгрегориальную ветвь, несущую доктрину, и неуместно пытался искоренить её новозаветную отрасль, то после наваждения он положил начало взращиванию обеих ветвей так, чтобы они взаимно дополняли друг друга, будучи в согласии с этой доктриной, делая ей подвластными не только иудеев, но и неиудейские общества, которые принимали её за истину от Бога.