Походы и набеги: идентичность воинов

Готы на границах империи

В соответствии с этой схемой начать необходимо с обозначения некоей исходной точки готского потестарного развития, попытаться представить условия самостоятельной, автохтонной генерации властных отношений докризисного характера. Естественно, что в решении этой задачи по необходимости приходится полагаться на римские источники, повествующие о готах достаточно однопланово. Это неудивительно в силу ограниченности контактов римлян с готами военными столкновениями. Поэтому дальнейший анализ потестарной идентичности готов основан в основном на данных о набегах на римские территории.

Множество случаев вторжения отдельных готских отрядов в составе более крупных варварских формирований или самостоятельно во III в. не могут быть проанализированы с достаточной степенью обоснованности с точки зрения формирования потестарных отношений. Предводители этих отрядов выступают в качестве военных вождей, возглавляющих дружины ищущих славы и богатства варваров, причем зачастую совершенно различного происхождения.

Вторжение Книвы в 250-251 является одним из наиболее крупных эпизодов подобных набегов готов. Разорение Мезии и Фракии готами Книвы, сражение и победа над императором-узурпатором Децием и другие события, о которых красочно повествует Иордан[3], верифицируются другими источниками – Аврелием Виктором[4] (который, впрочем, очень лапидарен и неточен), Орозием[5], Евтропием[6] (которые еще более лапидарны) и Зосимом[7]. Однако ни один из них при этом не упоминает имени Книвы, равно как и вообще какого-либо общего главу вторгшихся через Дунай готов. Речь идет о некоей массе варваров, которые перешли границу империи. Зосим дает наиболее подробную и последовательную информацию и в целом признается одним из наиболее достоверных ранневизантийских историков. Он говорит о том, что готов фактически впустил командующий дунайской оборонительной линией Галл с целью их руками справиться с узурпатором Децием. При этом Зосим отмечает, что после переправы через Дунай готы вскоре разделились на три отряда, каждый из которых, очевидно, руководствовался собственными мотивами. Иордан, при всем своем стремлении преподнести готское вторжение, как возглавляемое единым лидером, тем не менее тоже упоминает о двух отрядах. Во всяком случае, нет убедительных оснований считать, что этот эпизод готских войн был знаковым или хотя бы показательным в ходе становления новых потестарных институтов централизации в среде готов.

Е. Ч. Скржинская, очевидно, вслед за немецкими авторами[8], полагает вероятным отождествление с Книвой упомянутого Иорданом чуть ниже в родословной Балта Гебериха Овиду[9]. Таким образом, это свидетельствует о развитой традиции династической преемственности лидерства в среде дунайских готов. Однако, помимо того, что подобное отождествление представляется достаточно натянутым, оно не означает с необходимостью существования в среде придунайских готов консолидированного единства во главе с определенной династией.

Более того, оно не означает даже существования вообще какого-либо готского единства. Зосим применительно к этому эпизоду обходится общими понятиями «скифы» и «варвары», и лишь в дальнейшем повествовании упоминает как врагов империи среди прочих племен готов, которые «вновь» разоряли города Европы. Позднеантичные хроники, за исключением Гетики Иордана, не выделяют готов в качестве самостоятельной силы в варварских нашествиях середины III в. и не дают ни малейшего намека на то, что эти нашествия осуществлялись под централизованным командованием.

Морской поход 258 года готов и других причерноморских племен на боспорских кораблях, о котором сообщает только Зосим, также выглядит достаточно стихийным грабительским набегом; примечательно, что Зосим упоминает о некоем Хрисогоне, которому варвары воздали хвалу за совет идти на незащищенную Никомедию. Кто именно этот Хрисогон, Зосим не уточняет; в ближайших хронологических пределах известна лишь фигура святого Хрисогона, замученного в начале IV в. в ходе гонений на христиан Диоклетиана. Имел ли именно его в виду Зосим, или же это другой персонаж, не представляется возможным судить. Однако примечательно, что в своих действиях варвары не чурались совета местных греко-римлян и даже оказывали им почести за принесенную удачу. Очевидно, как этническая, так и потестарная идентичность вторгавшихся в 258 году варваров была весьма слабо развитой.

Тенденция к произвольному разделению сил варваров сохраняется еще не менее столетия, что свидетельствует об отсутствии жесткой властной координации в их среде. Относительно следующего похода, который Е. Ч. Скржинская датирует 262[10], а В. П. Буданова ‑ 263 годом, это подтверждается даже Иорданом, указывающим (опять же, единственным из известных историков) имена трех предводителей: Респа, Ведук и Тарвар[11]. Характерно, что Иордан в данном случае воздерживается от генеалогических экскурсов; это является практически исключительным явлением в Гетике и касается только персонажей, не выступающих в качестве составной части готского предания. Косвенно это может быть подтверждением предположения А. М. Ременникова о неготском происхождении названных вождей[12]. Хотя А. М. Ременников говорит о славянском характере данных имен, вряд ли это можно считать достаточно обоснованным. Собственно, эта проблема не так существенна в контексте исследования. Важно, что вождей было несколько, их функции и иерархия неясны, как и этноплеменная принадлежность. Следовательно, вероятнее всего, что рассматриваемый поход являлся очередным слабо организованным и в значительной степени спонтанным набегом разнородных дружин, связанных общей целью разграбить богатые города Малой Азии.

История Августов не подтверждает сведения об этом походе (как и прочие письменные источники), но упоминает о другом, привязанном к консульству Галлиена и Сатурнина (264 год), в свою очередь не находящем отражения где-либо еще, даже у обычно весьма скрупулезного Зосима. И в этом случае вновь не говорится о каком-либо руководстве ордами варваров. Отметим, что в тексте источника используется широко распространенное обозначение варваров как скифов, но при этом уточняется, что скифы – это часть готов[13], что вносит еще большую путаницу в вопрос, кого же все-таки считали готами античные авторы, и можно в действительности уверенно говорить о том, что готы существовали в середине III в. как сформировавшаяся этноидентичность.

Примерно то же самое можно сказать и относительно следующих походов в 267-270, пусть и значительно подробнее освещенных Историей Августов и Зосимом (и при этом совершенно не упомянутых Иорданом, что представляется несколько странным, учитывая масштабы и известность именно этих походов в римской историографии). Оба источника называют скифов в качестве инициаторов похода, но первый напрямую отождествляет скифов и готов, второй же, напротив, говорит о том, что скифы должны были соединиться с герулами, певками и готами[14]. В любом случае, очевидно, что сведения об этническом составе варварских нашествий этого времени являются очень условными. Даже относительно численности вторгавшейся орды, которая многократно указывается в Истории Августов и повторена Зосимом (320 тыс. человек)[15], А. М. Ременников[16] и В. П. Буданова[17] высказывают большие сомнения, пусть и по разным причинам. Действительно, восторженный и апологетический тон Истории Августов по отношению к Клавдию Готскому не позволяет в полной мере доверять этой умопомрачительной цифре. А. М. Ременников приводит расчеты, по которым один боспорский корабль мог перевозить в среднем 30 человек[18]. Если верить Истории Августов и, очевидно, повторяющему ее Аммиану Марцеллину[19], кораблей насчитывалось две тысячи, что дает 60 тысяч человек. Это заставляет сомневаться, что поход совершался с целью последующего расселения племен по завоеванной территории. Еще более вселяет в этом сомнения исключительно грабительская тактика походов, и то, что остатки разбитых варваров стремились уйти с добычей обратно к Подунавью, а не пытались договориться с победившими римлянами. Об отсутствии единой координации нашествия 269-270 может также свидетельствовать и высказывание Истории Августов о том, что большинство королей было захвачено в плен (plerique capti reges)[20]. Речь идет о рексах, термин, которым обозначались в римских хрониках, как правило, военные вожди – хотя С. В. Санников полагает, что в античной историографии понятие rex применимо к любому представителю варварской публичной власти вообще[21]. В любом случае, История Августов не выделяет никого из этих рексов особо, что также может свидетельствовать об отсутствии централизованного лидерства в массе вторгшихся варваров. Речь, скорее всего, опять идет о предводителях дружин.

Об одном из таких предводителей упоминается в связи с походом Аврелиана против Зенобии, в котором император между делом разгромил некоего вождя готов Каннаба или Каннабауда вместе с его пятитысячным войском около 270 года (Gothorum quin etiam ducem Cannaban sive Cannabauden cum quinque milibus hominum trans Danuvium interemit)[22]. Упоминание этого имени, как и самого столкновения, встречается опять же только в Истории Августов, но даже не это представляется наибольшей проблемой. Указанная численность войска готов может быть сильно завышена ради превознесения заслуг Аврелиана. Но самые серьезные сомнения вызывает личность вождя. Х. Вольфрам вполне естественно отмечает подозрительное сходство Cannaban (аккузатива от греческого Cannabas) с cannabis, конопля[23]. Почему римский автор вставляет в свое повествование фразу о «конопляном» вожде, и насколько можно доверять этому сообщению как отражению некоего действительно произошедшего события? Э. Клюр в своем исследовании этимологии германских имен полагает, что здесь имеет место транслитерация имени Каннабальд[24]. Однако подобное имя не встречается где-либо еще и не характерно для готских вождей.

Так или иначе, при всей сомнительности данного сообщения, интерес представляет то, что впервые за долгое время речь идет о вторжении римлян на территорию варваров – за Дунай. И для обозначения вождя используется термин dux, а не rex, как в предыдущих случаях. Возможно, это лишь риторический прием Флавия Вописка. Однако существует вероятность, что речь идет об ином типе власти, нежели военный вождь варварской дружины в набеге. Возможно, что гипотетический Каннабальд являлся представителем родовой аристократии, старейшин, лидером некоей группы германских кланов или линиджей, осуществлявшим координационную и организационную деятельность в относительно мирное время, вынужденным возглавить сопротивление карательному походу Аврелиана.

Впрочем, Х. Вольфрам предполагает, что власть готских королей существенно отличалась от потестарных институтов прочих племен, была значительно более сильной, стабильной и организованной. Подчеркивая отличия аморфных племенных союзов от консолидированного малого племени готов, Х. Вольфрам считает, что именно на основе малого племени в условиях переселения смогла сформироваться централизованная власть королей как синтез родовой и военной аристократии. Именно это, по его мнению, сделало готов центром притяжения для прочих племен, позволило возглавлять набеги на империю и объединять самые разнородные этносы[25].

Вряд ли можно безоговорочно согласиться с подобным утверждением. В первую очередь, подобный вывод об особенной роли королевской власти у готов основывается на практически безапелляционном доверии к Иордану. Х. Вольфрам придает системообразующую роль так называемому историческому преданию готов, изложенному Кассиодором и пересказанному Иорданом. Но степень историчности этого предания очень неопределенна. И еще более сомнительно, что Иордан изложил его без искажений и конъюнктурных пассажей. Е. Ч. Скржинская закономерно отмечает, что главный источник Иордана, Кассиодор, был политически ангажирован в условиях перипетий римско-готской политики Теодориха. Сам Кассиодор пишет о своей истории, как о попытке связать готов и римлян, восстановить из полузабытых варварских легенд и редких фрагментов римских авторов цельную хронологию становления готов как достойных королей для Италии[26]. Уже из этих слов можно заключить, что у готов не было никакого единого исторического предания, повествующего об особом королевском роде, некоего сакрального текста – стержня племенной идентичности, о котором говорит Х. Вольфрам. По аналогии с другими варварскими народами можно предположить лишь существование некоего цикла королевских саг, слабо упорядоченных и неверифицируемых, откуда Кассиодор брал сведения о легендарных королях и создавал связную генеалогию. Нет причин полагать, основываясь на подобном источнике, как это делает Х. Вольфрам, что власть в среде готов имела какую-то принципиально иную природу, нежели в других германских племенах. Однако в этом смысле можно говорить о другом процессе: трансформации племенных идентичностей и потестарных институтов в ходе столь активных и тесных контактов с римлянами, какие имели готы в течение III в.