Глава 5. ПРЕДМЕТНОЕ ДЕЙСТВИЕ

5.1. Прежде, чем углубиться в рассмотрение единицы развития — способа развертывания структуры событийности и способа осуществления посредничества — необходимо задать требования к ее анализу.

— Единица развития должна быть рассмотрена как действие, само построение которого есть акт развития.

— Будучи способом осуществления посреднического действия, эта единица должна органично содержать как собственно действие (построение предмета и функциональных органов действующего), так и обращение к другому.

— Построение чего-либо и обращение не должны быть связаны в единице внешним образом. Построение должно быть задано и понято как обращенное не в силу каких-либо внешних обстоятельств (например, наличия наблюдателей), а в силу самого факта выполнения. Обращенность должна быть понята как внутренний и необходимый момент структуры самого построения.

— Действие, сам факт выполнения которого выражает и представляет смысл, можно назвать значащим. Его структура должна быть задана и воссоздана.

106

5.2. Считаю необходимым предуведомить читателя о том, что в этом параграфе будут повторяться некоторые мысли, с которыми он уже встречался ранее: о предметности и уподоблении. Однако, здесь эти мысли помещаются совсем в иной контекст — контекст, связанный с предметностью и противоречиями единицы развития.

Все представители деятельностного подхода либо имплицитно, либо явно допускали, что единицей развития является предметное действие. Особенно ярко это допущение было выражено Д. Б. Элькониным. В заключительной лекции курса детской психологии, который Д. Б. Эльконин читал на факультете психологии МГУ, он говорил: "Предметное человеческое действие двулико. Оно содержит в себе смысл человеческий и операциональную сторону. Если вы выпустите смысл, то оно перестает быть действием, но если вы из него выкинете операционально-техническую сторону, то от него тоже ничего не останется... Таким образом, внутри единицы человеческого поведения, а единицей человеческого поведения является целенаправленное сознательное действие, находятся эти две стороны. И их нужно видеть как две стороны, а не как различные и никак не связанные между собой сферы мира".

Все указания на существование двух независимых рядов действий — действий по общению и действий по преобразованию вещей — никогда не принимались и не могли быть приняты Д. Б. Элькониным. Он утверждал, что это производные и, более того, превращенные формы целостного человеческого действия, в котором освоение смысла (в разных формах обращения к другому) и освоение способа (в разных формах преобразования предметного мира) внутренне связаны, дополнительны по отношению друг к другу.

Однако какова эта исходная целостность? Как она устроена?

5.3. Было бы естественно вести поиск, опираясь на конститутивную характеристику человеческой деятельности — ее предметность (Леонтьев, 1975, 1983).

Фундаментальное для деятельностного подхода представление о предметности возникло в контексте работ А. Н. Леонтьева и его сотрудников по формированию обобщения, звуковысотного слуха, чувствительности и других психических функций. Эти исследования не были нацелены на формирование самого предметного действия. В экспериментах оно скорее использовалось, чем строилось. Вместе с тем в этих работах, а также в исследовании П. Я. Гальперина (1980) уподобление

107

движения органа свойствам предмета выступило как способ построения предметного действия.

Если, однако, уподобление рассматривать как гипотезу о построении действия (а не образа посредством действия), то возникает, по крайней мере, три неясности.

А. Создается впечатление, что предмет действия возникает перед субъектом каким-то естественным путем. Субъект как бы наталкивается на него. Однако же сама экспериментальная процедура, применявшаяся А. Н. Леонтьевым, П. Я. Гальпериным и другими, свидетельствует о том, что это совсем не так. За предметом стоит другой человек (экспериментатор), который этот предмет и "подкладывает" испытуемому, причем делает это не случайно, а осмысленно — имея в виду определенные образцы действования с предметом. Они и составляют то, что называется "логикой предмета". Однако на самом предмете, как говорил Д. Б. Эльконин, эти образцы "не написаны" (1998, с. 134). И поэтому их нельзя "вычитать", приспосабливая движение органа к физическим свойствам предмета.

Б. В экспериментах и наблюдениях П. Я. Гальперина (1980), который одним из первых сформулировал идею "действия по логике орудия", был и другой акцент — противопоставление "логики орудия" и "логики руки". Подчинение "логики руки" "логике орудия" требует преобразования сложившихся способов функционирования самогосубъекта действия. И тогда получается, что действие имеет два фокуса: преобразование объекта и преобразование субъекта. Но ведь не предмет же сам по себе преобразует "логику руки". Если он это делает, то является вовсе не предметом, а субъектом или, по крайней мере, участником действия. Кто же является этим "преобразователем" и как при его наличии должна выглядеть исходная интуиция, исходный образ человеческого действия?

В. Если предметное действие понять как приспособление (пусть даже и универсальное) к свойствам предмета, то другие люди, культура, общественные отношения оказываются предпосланными ему, как бы уже существующими до него. В действии реализуется определенное место в системе общественных отношений, реализуются личностные смыслы и т. п., а где же, в каком акте все это строится? Разве само действие — это не общественное отношение? Если нет, тогда действительно верно то, что деятельность — это одно, а "общение" — совсем другое. Хотелось бы, по аналогии с известным высказыванием Л. С. Выготского, сказать, что человеческая общность и культура как ее квинтэссенция

108

не реализуются и выражаются только, а совершаются в действии. Но для того, чтобы такое высказывание не было пустым философствованием, необходимо ответить на вопрос об исходной форме предметного действия.

Критикуя представление об уподоблении, я ни в коей мере не возражаю против того, что предметность конституирует деятельность. Я возражаю против того, что такая форма этого конституирования, как уподобление, и такая форма предметности, как свойства вещи, задают общий, а не частный случай. Возражения вызывает то, что в выводах из экспериментов оказывается, будто действие находит готовым свой предмет, который представляется как существующий объективно и независимо от действующего. Ведь в реальной экспериментальной ситуации этот предмет просто "подставляется" другим человеком. Я полагаю, что категория предметности требует анализа именно этого "подставления", способов передачи предмета действия одним человеком другому. В тех же исследованиях, которые мы рассматривали, действия другого человека (экспериментатора) выносятся за скобки в анализе результатов эксперимента. Тогда и получается, что действие индивидно (не включает в свою ориентировкудругогодействия), что предмет, а не действие другого человека как-то перестраивает сложившийся способ функционирования, что общество и культура находятся как бы вне самого действия,за ним, а нев нем.

5.4. Я уже отмечал, что Д. Б. Эльконин был противником понимания предметного действия как приспособления к свойствам предмета. Он писал о том, что ребенок строитзадаваемый взрослым образец (1989, с. 137). Но каким же образом этот образец начинает "влиять" на поведение ребенка? Благодаря чему образец может что-то "делать"? По логике Д. Б. Эльконина, надо найти ту реальную функцию другого человека (взрослого), которую "берет на себя" образец, становясь знаком, организующим поведение ребенка (см. 2.6.). По многочисленным описаниям формирования предметных действий и особенно по описаниям А. И. Мещерякова (1974) можно заключить, что образец выполнения действия, прежде чем стать таковым, былреальным действиемвзрослого телом ребенка. Причем действием, противопоставленным спонтанному, импульсивному функционированию самого ребенка (примеры таких действий есть и в известных наблюдениях Д. Б. Эльконина — 1989). Видимо, таков первый этап развития интерпсихической формы — этап реального действия взрослого телом ребенка. Впоследствии (а в случаях,

109

описываемых А. И. Мещеряковым, очень постепенно) взрослый "отпускает" движение ребенка, "оставляя" вместо своего действия предмет (орудие), который теперь уже не включен в действие взрослого, и образцы движения — акценты, фиксирующие его "узловые точки" (так, не так и т. п.). Нельзя забывать, что сам взрослый находится здесь же, рядом, готовый в любой момент взять ситуацию в свои руки, и само его реальное присутствие есть даже не просто знак, а олицетворение тех действий, которые он осуществлял ранее. Примеры интерпсихической формы действия, которые приводил Л. С. Выготский, на наш взгляд, описывают именно этот второй этап ее развертывания, когда знак выступает как "средство социальной связи" (1983,с. 141). Но чем он был до этого? Ведь он может значить лишь то, чем он сам был ранее, то, что он в себя вобрал. Он былреальным действием одного человека с действием же (ориентировкой действия) другого человека. К такому заключению приводят многочисленные описания формирования предметных действий в раннем детстве (Гальперин, 1980; Мещеряков, 1974; Эльконин, 1989). К нему же подводят и некоторые модели коллективной формы действия, разрабатываемые Г. А. Цукерман (1994), а также В. В. Рубцовым и его сотрудниками (Рубцов, 1987).

Реальное действие с ориентировкой действия другого человека имеет очень своеобразный критерий успешности. Оно может считаться выполненным лишь тогда, когда возникаетсобственное действиедругого человека. В противном случае можно считать, что оно не получилось, не достигло своей цели. В отношении наших примеров это значит, что "истина" первого этапа интерпсихической формы находится не в нем же, а во втором этапе, когда действие взрослого сворачивается в знак-образец и обращение к ребенку, а действие (движение) ребенка, наоборот, разворачивается в следовании образцу. Отметим, что слово "следование" — очень грубое обозначение для действий ребенка, поскольку его действия не являются продолжением и копированием действий взрослого.

Уже отмечалось, что как правило при интерпретации экспериментов действия экспериментатора (взрослого) выносятся "за скобки" и в действиях испытуемого (ребенка) выделяются черты, характеризующие предметное действие "как таковое" (это касается как констатирующих, так и формирующих экспериментов). При этом экспериментатор-интерпретатор полагает, что испытуемый действует с "объектами", а не с предметно воплощенными замыслами, проектами и программами построения действий. Эти программы, проекты и замыслы могут иметь

110

разную степень предметно-знаковой выраженности, могут быть как явно-персональными, так и неявно-анонимными. Но предметами действия всегда являются именно они, а не "естественные объекты". Таким образом, если полнее рассмотреть целостную ситуацию констатирующего и, тем более, формирующего эксперимента, то и работа экспериментатора, и работа испытуемого выступят как действие с действием (т. е. как действие, предметом которого является ориентировка другого действия). В разных случаях такое действие имеет разные средства. Но важно то, что средства — это всегда опоры перехода от действия одного человека к действию другого, опоры строения роли своего действия в ориентировке действия другого человека и, наоборот, роли действия другого человека в ориентировке своего действия. Преобразование вещей тогда становится предметным действием, когда в нем строятся такие опоры, т. е. строится, задается, корректируется, разрушается другое преобразование. Ориентировка собственного действия — построение пространства его возможностей — осуществляется через построение (разрушение) пространства возможностей другого действия.

Специфической и отличительной характеристикой предметного действия с точки зрения развиваемых представлений является его двойственность, его как бы "двудейственность" и "двумерность". Как продукт действия, так и его течение относятся сразу к двум разным системам обстоятельств и к двум разным образцам. Действие и есть то, что строит их взаимопереход. Оно всегда переходно и в своем высшем выражении строится как преодоление человеком собственных стереотипов и наличных обстоятельств через преодоление стереотипов и наличных обстоятельств действий других людей. Отмеченная двойственность-переходность является сущностной, внутренней характеристикой человеческого действия, его "внутренней формой" и может осуществляться в разных внешних формах действия — как в индивидуальной, так и в коллективно-распределенной.

5.5. В развиваемом представлении о действии есть один спорный аспект. Этот аспект особенно нагляден в приведенных примерах о формировании предметно-орудийного действия у ребенка. Ориентировка действий одного человека оказывается объектом преобразования для другого. Но как же возможен такой "объект"? Ведь ориентировка — это не вещь. По нашим примерам получалось, что взрослый действует с телом ребенка. Но тело — это не ориентировка.

Даже в тех предельных случаях, когда действие одного человека оказывается проводником и реализатором его воли на телесности другого

111

эта телесность не выступает как материал, а действие на нее — как форма. "Объект" оказывается сопротивляющимся не в переносном, а в буквальном смысле, т. е. оказывается живым — не только имеющим свою собственную "логику", но и реализующим ее, т. е. действующим. Косный, неживой объект — это еще одно из неосознанных допущений сложившегося представления о предметном действии.

Необходимо сделать и еще одну оговорку. Предельный случай, который мы только что рассматривали, не является общим для построения предметного действия. Он скорее является общим для его разрушения. Но ведь и борьба — это тоже форма действия с действием. Действие взрослого телом ребенка лишь тогда имеет смысл, когда оно передано, т. е.представлено ребенку, причем в виде границ и возможностей его собственного функционирования. Основная трудность формирования детских действий и состоит в созданиитакой представленности. В форме передачи своего действия и строится ориентировка действия другого человека.

5.6. Для примеров, которые я приводил, характерно то, что их персонажи (взрослый и ребенок) находятся в "асимметричных" отношениях. Однако, если взять примеры равноправных, "симметричных" отношений между людьми, то наше представление о действии оказывается не менее наглядным. В известном примере А. Н. Леонтьева, на котором было введено понятие действия (1983, с. 227), первобытные охотники, которые загоняют животное, и те, которые делают для него ловушку, связаны именно таким образом. Результат и способ действия одних является ориентиром, т. е. задает возможности и границы действия других. Действия находятся в отношении взаимопостроения. Результаты действий являются посредниками между ними. Действие завершается не результатом, а другим действием. И поэтому, действуя в своих обстоятельствах и по своему образцу, необходимо не только иметь в виду, но и реально утверждать иные образцы и обстоятельства. Именно в этом смысле результаты действий являются общественными предметами, потому что каждый из этих результатов содержит по крайней мере два образца, две логики. И в момент построения каждого своего действия надо учитывать их оба, иначе просто можно "промахнуться", не попасть в нужное место. Установившаяся кооперация является результатом учета таких промахов. Взаимопостроение двумя субъектами действий друг друга выступает для наблюдателя как их координация. В готовом виде ее можно назвать связью действий и "общественным отношением". Закрепленность

112

и отдельность действий — черта сложившейся, а не складывающейся деятельности.

Однако и в сложившейся деятельности при закрепленном и устоявшемся, а не ситуативно образующемся разделении труда действие каждого человека имеет ту же суть. Действия по изготовлению чашки, их замысел, программа и осуществление выстраивают действия пьющего из нее. Чашка (как и любой другой предмет) принадлежит этим двум совершенно разным рядам процедур и образцов. Но в отличие от действий, определенных конкретной и меняющейся данной ситуацией, действия гончара или стеклодува обращены не к какому-то определенному ("этому") партнеру, а к любому пьющему из чашки и соотнесены не с "этими" (сейчас возникшими) обстоятельствами его жизни, а с общей схемой его действия. Чашка — "общественный предмет" в собственном смысле слова. Однако ее смысл и функция остаются в принципе теми же, что смысл и функция какой-нибудь метки или ориентира, разграничивающего и объединяющего действия первобытных охотников. Смысл этот в построении (задании) одним действием другого — в посредничестве их взаимоперехода. Такую же функцию взаимоперехода и взаимоопределения двух рядов действий (построения действия с действием) имеют и книга, и картина, и храм. В этом случае вслед за Л. С. Выготским можно сказать, что функция культуры — это опосредствование, посредничество. Для нас существенно то, что это взаимное опосредствование двухдействий. Действие человека внутренне культурно, ибо как действие оно совершается и завершается лишь в том случае, когда возникает, проектируется, корректируется или разрушается другое действие. Двойственность, двумерность действия и его продукта определяет специфические трудности построения замысла и целеполагания — "апробирования цели действием" (Леонтьев, 1975, с. 106). Акт целеполагания требует соотнесения сразу двух искомых¹ и построения двух отношений и контекстов: отнесения продукта к обстоятельствам развертывания собственного действия и построения ситуации (пространства возможностей) какого-либо иного действия. Иное действие задает функцию и возможную "жизнь" продукта — то, что он будет "делать".

113

Анализ не будет полным, если специально не оговорить, что двойственность человеческого действия (двумерность и двуискомость ориентировки) характеризует лишь этап его становления. При этом продукты действий — знаково-предметные культурные формы — по определению и происхождению "прозрачны" по отношению к иному действию. Через них действие другого становится видимым и понимаемым, т. е. предметным. Однако по мере становления кооперации и по мере технологизации действий эти же предметы могут становиться (и становятся) не посредничающими, а, наоборот, "отгораживающими" одно действие от другого, замыкающими действие на себе, консервирующими его. Если известны правила и алгоритмы, с помощью которых можно изготовить чашку, то совершенно безразличны образцы ее употребления. Действие замыкается чашкой и ее "товарным видом", а все остальное начинает восприниматься как несущественное. Мы полагаем, что такую социокультурную ситуацию нельзя брать за основу психологической теории действия; это ситуация его редуцированной предметности.

Видимо, для логики развития предметного действия независимо от того, идет речь об истории или онтогенезе, характерен тот закон, который Д. Б. Эльконин отнес к развитию системы отношений ребенка и взрослого: чем более обособляется действие, тем более полны и всеобщи его связи с другими действиями (построение возможностей других действий) и, добавили бы мы, тем более творческим, трудным и ответственным становится его построение и осуществление.

5.7. Основные положения о предметном действии.

* Представление предметного действия лишь как преобразования вещей по их логике является редукционистским.

* Предметное действие лишь по видимости является преобразованием вещей. В какой бы форме (индивидуальной или коллективной) оно ни осуществлялось, его суть и смысл состоят в построении им другого действия. Действие — это всегда два одновременных и дополнительных преобразования, ни одно из которых не является естественным продолжением другого.

* Именно поэтому предметное действие двухмерно и двупредметно. Схема развертывания действия в данных обстоятельствах задает и строит иную схему и иные обстоятельства:

114

продукт действий сам что-то делает и вне своей функции — проекта иного действия — смысла не имеет.

* Даже в редуцированном действии его объект является не косным, а "живым" — не только имеющим собственную логику, но и реализующим ее, т. е. имеющим собственную систему функционирования.

* Человеческое действие никогда не является прямым преобразованием объекта. Поскольку его объект — это ориентировка другого действия, такое преобразование невозможно. Действие строится в форме представления другому человеку его ориентировки — границ и возможностей его действия. Человеческое действие двухсубъектно.

* Знаково-предметные формы, в которых объективируются возможности, являются продуктом человеческого действия. Это принципиально двойственные формы, отображающие взаимопереход двух действий.

* Человеческое действие двухтактно. Оба его такта дополнительны и реципрокны. Свертывание одного в знак-предмет предполагает развертывание другого.

* Формы, в которых задан взаимопереход действий, являются формами человеческой культуры. Культура иронична: ее предметы как сопрягают, так и обособляют действия. Абсолютизация сопряжения приводит к взаиморастворению, бездейственности и потере созидательного начала. Абсолютизация обособления приводит к тому же через потерю средств объективации и передачи ориентировки действия.

Рекомендуемая литература

1. Гальперин П. Я. Функциональные различия между орудием и средством // Хрестоматия по возрастной и педагогической психологии. М., 1980.

2. Гордеева Н. Д., Зинченко В. П. Функциональная структура действия. М., 1982.

3. Запорожец А. В. Избранные психологические труды. Т. 1. М., 1986.

115

4. Зинченко В. П., Смирнов С. Д. Методологические вопросы психологии. М., 1983.

5. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.

6. Леонтьев А. Н. Избранные психологические произведения. Т. 1. М., 1983.

7. Мещеряков А. И. Слепоглухонемые дети. М., 1974.

8. Нежнов П. Г., Медведев А. М. Метод исследования содержательного анализа у школьников // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14, Психология. 1988. N 2.

9. Обухова Л. Ф. Этапы развития детского мышления. М., 1972.

10. Обухова Л. Ф. Концепция Жана Пиаже: за и против. М., 1981.

11. Рубцов В. В. Организация и развитие совместных действий у детей в процессе обучения. М., 1987.

12. Цукерман Г. А. Виды общения в обучении. Томск, 1994.

13. Эльконин Б. Д. О способе опосредствования решения задач "на соображение" // Вопр. психол. 1981. N 1.

14. Эльконин Д. Б. Избранные психологические труды. М., 1989.

116

Глава 6. ПРОДУКТИВНОЕ ДЕЙСТВИЕ
КАК ЕДИНИЦА РАЗВИТИЯ

6.1. В предыдущей главе был сделан первый шаг в понимании единицы развития. Его результатом является, во-первых, отказ от представления о действии как о "вещепроизводстве" и, во-вторых, полагание представления о нем как порождении пространства возможностей другого действия. Но это лишь первый шаг, лишь наметка и эскиз возможной области поиска — поиска способа анализа формы этого порождения.

Для дальнейшего развертывания темы надо рассмотреть несколько вопросов, непосредственно следующих из нового понимания предметности действия и подводящих к искомому способу анализа.

* Понимание предметного действия как действия с действием может спровоцировать представление о том, что строится некая цепочка действий, каждое из которых ограничивает последующее. При таком понимании возникает традиционный вопрос о том, что есть "первое" действие и какова его исходная ситуация. Это, конечно же, очень

117

тривиальное и плоское понимание, против которого, однако, нет никаких логически выверенных противопоказаний. Они возникнут тогда, когда будет продемонстрировано, что полное действие является как открытым, так и самозамкнутым (обращенным на себя) конструктом, что и будет сделано чуть позже.

* Было показано, что предметность действия составляют не одни лишь косные вещи, но также "живые объекты" и знаки. И это очень существенное изменение точки зрения на суть предметного действия. Но вопросом является и то, каким образом, в каком действии строятся эти "живые объекты", позиции (способы рассмотрения мира) и знаки (средства удержания этого рассмотрения).

* Было сказано, что действие строится в форме представления другому человеку ориентировки его же действия. Но какова сама эта форма и каким образом она входит в ткань действования, является ли его необходимым моментом?

Лишь после ответа на все эти вопросы можно будет утверждать, что выстроена полная структура единицы развития, т. е. полная структура посреднического — значащего действия. Для того, чтобы на них ответить, необходимо окончательно расстаться с представлением о человеческом действии как форме (пусть и всеобщей) потребления культуры и попробовать представить его более полно — как культуросозидание.

Дальнейшее изложение будет попыткой введения в психологию культуросозидательного действия.

6.2. Для подхода к ответу на поставленные вопросы я воспользуюсь подсказкой А. Ф. Лосева, содержащейся в работе "Диалектика творческого акта" (1982), где автор последовательно отчленяет собственно творческий акт от близких ему конструкций. Таковыми являются категории становления, движения, развития, действия и созидания. Все они не исчерпывают содержания понятия о творческом акте. Его не исчерпывает даже представление о "созидании нового".

Творчество, по Лосеву, это созидание особого рода — "созидание самодовлеющей предметности". "Только если созданный предмет, — пишет А. Ф. Лосев, — не есть механическое повторение уже существующих предметов, только если нельзя свести его ни к каким другим предметам, только если он поражает нас своей оригинальностью и только если он

118

есть то, что само о себе свидетельствует, само себя доказывает, само себя отрицает, — только тогда можно доподлинно говорить о творческом акте, приведшем к возникновению этого предмета" (1982, с. 53; курсив мой. — Б. Э.). "Когда мы слушаем какое-нибудь музыкальное произведение, в достаточной мере художественное, — продолжает А. Ф. Лосев, — то мы, хотя и знаем что-нибудь о его авторе, хотя и знаем его биографию, его усилия в процессе создания этого произведения (о чем свидетельствуют, например, часто весьма многочисленные черновики данного произведения), тем не менее, однако, вполне забываем и биографию данного композитора, и сам процесс создания данного произведения, так как мы слушаем именно данное произведение, но не что-нибудь другое" (там же). И далее: "Но что же в конце концов мы слышим в музыке? Мы воспринимаем тот самостоятельный и подлинно творчески созданный "предмет", который, по крайней мере в минуты слушания музыки, является предметом вполне самодовлеющим, таким, как будто его никто не создавал и как будто бы не было никаких физико-физиолого-психологических материалов, из которых он фактически только и мог возникнуть" (там же, с. 54). Самодовлеющую предметность А. Ф. Лосев называет первой аксиомой (самоочевидным допущением) в диалектике творческой деятельности.

Для нас очень важна и вторая, выделенная им, аксиома — "аксиома агнетической доказательности" — сомоочевидное свидетельство того, что для объяснения появления и функционирования самодовлеющего предмета не подходит никакая цепь причин и следствий. Это дурная бесконечность, и такого рода цепь не надо строить в поисках внешних причин творчества и его продуктов. "Однако, — пишет А. Ф. Лосев, — в этом искании причин для данной вещи логически возможен и другой выход. Ничто не мешает нам конструировать такую вещь, которая для своего причинного объяснения уже не имеет никакой другой вещи, но сама, как таковая, уже содержит причину в самой себе, является причиной самой себя, т. е. чем-то самодвижным" (там же, с. 58). "Таким образом, решительно во всех областях творчества... — заключает А. Ф. Лосев, — подлинной спецификой творческого акта, которая конструирует его логически и относится к его структуре, только и является самодовлеющий продукт, для которого уже мало и становления вообще, и движения или применения вообще, и созидания вообще, хотя бы даже и созидания чего-нибудь нового. Дело здесь не в новости, а в полной несводимости творческого продукта к каким-либо другим продуктам, в

119

полной и небывалой его оригинальности, в его самодовлеющей значимости" (там же, с. 60).

К пониманию А. Ф. Лосевым творческого акта остается сделать лишь одно примечание. Самодовление и агнетичность являются существенными, определяющими моментами события. Поэтому, относясь к нашему контексту, можно сказать, что творческий акт и его продукт есть событие — явление идеальной формы. В этом смысле творческое действие есть осуществление идеальной формы, приводящее к возникновению ситуации события (см. 3.3.).

6.3. Теперь нам предстоит претворить лосевское понимание логики творческого акта в его психологию. Это центральный и самый трудный момент книги, ибо здесь, в схеме творческого акта находится "завязь" существования идеальной формы, а следовательно, события и посредничества.

Конструирование и исследование психологической модели творческого акта распадается на несколько шагов. На первом шаге представление А. Ф. Лосева о самодовлении продукта творчества необходимо дополнить еще одним очень важным именно для психолога моментом.

Рис. 7
(+ — внутренне пространство; (–) — внешнее пространство; (+ –) — граница).

В предыдущей главе говорилось о том, что продукт действия является собственно продуктом лишь в той мере, в какой сам нечто делает. Лишь нечто реально или потенциально действующее может быть "самим по себе", самодовлеющим. Говорилось также, что это действие не является продолжением процесса его построения (употребление ложки предполагает другой ряд операций, чем ее изготовление). Все это необходимо, но недостаточно. Это было бы достаточно для определения того действия, которое А. Ф. Лосев называет созиданием, но недостаточно для определения "созидания самодовлеющей предметности". В последнем случае необходимо представить продукт как меняющий (причем, необратимо) саму ситуацию его построения. После того, как такой продукт произведен, та ситуация, в которой он производился, становится иной, он "обратно" на нее саму и необратимо меняет ее. При этом ситуация

120

(обстоятельства построения) меняется в двух аспектах. Во-первых, меняется то, что можно назвать "средой действия". Например, представим себе, что построен дом. Как только завершено его строительство, необратимо меняется та ситуация (среда, место), где он строился. Она разделяется на внутреннее пространство (пространство жизни в доме), внешнее пространство и границу между ними (например, улицу или двор) (рис. 7).

Можно сказать, что дом поляризует пространство своего построения.

Во-вторых, продукт творческого акта необратимо меняет функциональные органы самого действующего (или действующих). В нашем примере это может быть постепенное изменение терморегуляции (обмена веществ) и уж во всяком случае — изменение способов рассмотрения мира; он будет сам теперь рассматриваться как нечто "внутренне-внешнее".

Здесь надо сделать одно пояснение. Когда я говорю о необратимых изменениях, то вовсе не имею в виду нечто, что является таким прочным и незыблемым, что убрать его нет никакой возможности. Я имею в виду, что появляется нечто, что не исчезает само, непосредственно и поэтому если уж надо это нечто "убрать", то требуется специальная работа и специальные средства, т. е. надобен новый, доселе не существовавший прием или способ действий. Его необходимость и есть свидетельство необратимости изменения ситуации не в физическом, а в психологическом смысле этого слова.

Именно потому, что подобный продукт необратимо меняет ситуацию своего же построения, становится невозможным "генетическое" объяснение его происхождения. Если уж есть потребность понять этот новый предмет в цепи причин и следствий, то эта цепь начинается с новой ситуации, а не со старой. Вообще, цепь причин предполагает в качестве среды некий постоянный и неизменный "эфир", пустое пространство, и именно поэтому никогда не может стать объяснением творческого акта.

Надо отметить, что подобная конструкция, т. е. представление о действии как изменении самой среды своего протекания, вовсе не нова для психологии, однако мимо этого понимания прошли многие психологи, в том числе изучавшие акт творчества. О ней напомнил, ее акцентировал и развил Д. Б. Эльконин в "Психологии игры", приводя бойтендейковское определение собственно игрового предмета как "предмета, который играет с самим играющим". По Д. Б. Эльконину, "игра с самим играющим" и есть построение действия, изменяющего условия самого действования. Более того, Д. Б. Эльконин полагал, что именно такого рода

121

действия составляют всеобщий способ ориентировочной деятельности (1978, с. 77—92). Дополняя эту мысль представленной трактовкой "работы" продукта творческого действия, можно, видимо, утверждать, что игровая форма действия является всеобщим способом "упражнения" в творчестве.

Лишь будучи действующим на ситуацию своего построения продукт имеет место в ней, т. е. обладает определенностью существования. Это место является ни чем иным, какформой фиксации его действия, точнее говоря, формой фиксации того, каким образом ситуация претерпевает действие продукта. Подобное "претерпевание" схематично выражено на рис. 7, где видно, что единое "поле действия" разделяется на несколько составляющих. (О претерпевании как необходимой характеристике органики самого действующего разговор пойдет в главе 8).

Фиксация действия продукта задает его значение — то, что именно он делает; другими словами, — что продукт делает, то он и значит. Впоследствии, когда сделанное начинает функционировать в соответствии со своим значением, это значение превращается в назначение.

6.4. Заданное "продуктное" представление о творческом акте является очень существенным, но не полным. Для полноты необходимо адекватно понять тот момент продуктивного действия, который принято называть "процессуальным", а именно момент самого протекания этого действия. В попытке его представления открывается очень интересная, непростая и противоречивая характеристика творчества.

Продукт действия можно представить не иначе как находящимся на конце некой "линии" действования, как ее конечный пункт, последнюю "точку". Тогда оказывается, что в конце некоего движения есть "точка", которая превращает саму ситуацию, среду движения, т. е. точка пересечения сразу двух действий: того, результатом которого она сама является, и того, которое сама производит с ситуацией построения первого действия. Но ведь это значит, что в данной точке (в момент "попадания" в нее) переопределяется, преобразуется само то действие (движение), в котором она же произведена, т. е. само это действие (Д1) трансформируется в другое (Д2), предметом которого является ситуация протекания первого действия (Д1).

Для пояснения этого довольно сложного рассуждения приведу два наглядных примера.

Предположим, что мы прочерчиваем линию на листе бумаги от одного ее края до другого. (Из пункта А в пункт Б на рис. 8). Что же мы получили в пункте Б?

122

Рис. 8.	Рис. 9.

Во-первых, мы получили результат в виде окончания движения как бы самого пункта А (например, конца карандаша по бумаге), а во-вторых, и это самое важное, получили разделение листа на две половины — деление плоскости¹. Пункт Б оказался такой "чудесной" точкой, где одно действие — Д1 (прочерчивание) переходит в другое — Д2 (деление листа), причем в такое, которое превращает действие Д1 из последовательного черчения в "действующую вещь" — отрезок.

Еще более наглядно все эти превращения выступят, если аналогично представить и проанализировать процесс черчения какой-либо замкнутой геометрической фигуры (рис. 9).

Здесь "точка замыкания" фигуры оказывается точкой превращения и взаимозамыкания двух действий — черчения и деления пространства.

Из проведенного анализа следует очень важное положение о психологическом строении продуктивного действия: оно оказывается в принципе двунаправленным — в нем движение к чему-либо (Д1) превращается в преобразование его же ситуации, пространства возможных траекторий самого этого движения — Д2, т. е. в построение места этого двжения. Точка превращения движения в его место и значение, т. е. тот промежуток, где происходит метаморфоза действия (точка "Икс" на рис. 10), и центр творческого акта — момент перехода от Д1 к такому

123

Д2, в котором само Д1 превращается из "движения к..." в преобразование ситуации движения.

Рис. 10.

Далее нам предстоит исследовать этот "момент", т. е. сам переход действования в ситуации в преобразование самой ситуации с обретением своего места в ней, т. е. превращение действия в самодействующую предметность.

Необходимо сделать одно очень важное примечание. Приводившиеся мной примеры (построение дома, черчение отрезка или замкнутой геометрической фигуры) вовсе не выглядят как акты творчества. Действительно, что творческого в черчении отрезка? Дело, однако, не в самих тех действиях, которые фигурировали в примерах. Дело в способе их рассмотрения. Черчение отрезка и фигуры, строительство дома были рассмотрены и представлены как творческие акты. Сказанное можно обобщить и утверждать, что любое элементарное человеческое действие можно представить как творческий акт, т. е. представить действование как его же развитие, превращение в нечто, что меняет среду своего же протекания, становится ее центром или, строго говоря, ее субъектом. В то же время любое действие можно представить и как функционирование, следствие чего-то, как то, для чего уже проторены пути, т. е. как действие в принципе нетворческое.

Сказанное означает, что структура творческого акта является для меня методом понимания развития, который здесь я только специально

124

обнажил, но применял его и ранее. Например, когда шел разговор о двуадресованности посредничества в причастии (см. рис. 4): обращение к Идеалу и перевоплощение в него (Д1) само было задано как выразительное и выраженное для других (Д2) и в силу этого меняющее их ситуацию (ту, в которой это перевоплощение происходило). Или, например, когда причастие со своей внутренней жизнью было понято как делящее мир на свое (родственное) и иное (чужое) пространство (см. рис. 5).

Итак, мой метод анализа состоит в том, чтобы развертывание чего-либо понять как действие самого этого развертывания на иное, а именно на то, где оно осуществляется. Замечу, что именно при таком методе мышления обнаруживается, проявляется и строится это "где" как претерпевающий предмет, а не пустой эфир.

Я полагаю, что лишь в таком двудейственном залоге можно конструктивно представить отношение идеи и реалии, событийность и посредничество, и тем самым утверждаю, что в основании их существования лежит творческий акт, т. е. они являют именно его бытие.

6.5. Из того, что рассматривавшиеся мной действия (6.4.) по своей фактуре не являются примерами творческих актов¹, следует и то, что попадание в "точку перехода" (от совершения действия к действию этого совершения) ни в коем случае не является "само собой разумеющимся", т. е. естественно происходящим или, наоборот, строго детерминированным. В подавляющем большинстве случаев в действии не преодолевается и не трансформируется его же ситуация. В точку перехода надо в буквальном смыслепопасть. И попав, можно лишь удивиться и изумиться сделанному.

Следующим шагом в конструировании схемы продуктивного действия будет определение тех условий, которые необходимы для попадания в искомую "точку". Здесь придется несколько дополнить наше представление о продуктивном действии и его продукте.

Вернемся к примеру со строительством дома. Было сказано, что построенный дом — это прежде всего "преобразователь" пространства построения. Понятно вместе с тем, что не всегда само это преобразование

125

выступает как идея дома. Конечно же, и идея, смысл дома могут быть явлены и лишь функционально (как его роль и назначение), но и в этом случае сама функциональность будет как-то выражена и оформлена. Например, дом выступит со стороны своей крепости и устойчивости или, если это идея разделения пространства, как нечто ограждающее и преграждающее.

Действие вещи должно иметь "лицо" (образ), быть выразительным. Даже полная функциональность должна быть и бывает выражена именно как таковая. Да и в наших самых "невыразительных" примерах с черчением отрезка и квадрата ведь не нетурально, не на самом же деле отрезок и квадрат делят плоскость. Уже говорилось, что им придана эта функция. Они так рассмотрены, т. е. представлены так, как если бы они нечто делили. И в той мере, в какой такое рассмотрение и представление действительно принимаются, прочерчивание линии выступает как, например, "разрезание", т. е. символически и выразительно. Даже здесь, хотя и не очень явно, но все-таки "мерцает" образ ("лицо") действия.

Вернемся, однако, к строительству дома. Чтобы он, будучи построенным, был "самим по себе", самодовлеющей индивидуальностью, образом идеи действия (защиты, устойчивости, "воспарения" и т. д.), в его строительстве необходимо соблюсти очень важные и даже решающие условия. Во-первых, надо, конечно, очень точно выверить и выстроить его "каркас": несущие конструкции, перекрытия, водопроводно-канализационную систему, электропроводку и прочее. В противном случае получится мишурное, сплошь демонстративное изделие ("карточный домик"). Вот эта выполненная в материале проектно-инженерная работа и есть то первое действие, которое должно быть осуществлено со всей тщательностью.

Однако, это действие и его продукт естественным образом ("сами по себе") ни во что не превращаются. В конце этого действия не находится наша волшебная "точка икс" — момент перехода к действию самого созданного. Поэтому, во-вторых, должна быть проделана специальная работа по снятию всего "инженерного" аспекта строительства: леса должны быть убраны, строительная площадка вычищена, трубы, несущие конструкции, канализационная арматура закопана и т. д. Это снятие ("прятание") является необходимым условием акцентирования и явления идеи дома, т. е. его выразительного аспекта. Можно сказать и наоборот: реальное художественно-пластическое выполнение образа задает необходимость снятия инженерно-технических опор. Лишь когда они убраны, т. е. когда спрятаны именно основания способа построения, дом

126

выступает, является как самодовлеющая индивидуальность — таким (вспомним Лосева), как будто его "...никто не создавал и как будто не было никаких физико-физиолого-психологических материалов, из которых он только и мог возникнуть". Дом оказывается случившимся, как бы "не руками сделанным", а возникшим как Deus ex machina, т. е. непонятно как и неважно как. С такого рода возникновением мы уже встречались и назвали его метаморфозой. Но только в данном случае сама метаморфоза как бы намеренно строится. В ее построение входит намеренное снятие существенных моментов конструкции. Лишь в этом случае, будучи отдельной и индивидуальной (иногда говорят — целостной), вещь может быть понята как преобразующая среду своего построения, определяющая свое место в мире, и в этом смысле значимая, имеющая значение.

Итак, в нашу "точку икс" встроены два реципрокных (одновременных и противоположных) аспекта действия: а) снятие способа построения опор вещи и б) акцентирование идеи получающегося предмета (рис. 11). Эти два аспекта задают переход от построения к действию построенного.

Рис. 11.

Замечу, что мы уже сталкивались с очень похожим примером (из экспериментальной работы), когда говорили о переходе от игро-ролевого к позиционному отношению и возникновению нового способа и средств видения мира (см. 4.7.). Речь шла о том, что воссоздание части

127

рисунка было сопряжено со снятием средств построения "прибора", с помощью которого эта часть выделяется. Именно с этим было связано воссоздание формы и идеи опыта видения, а не лишь его ситуативное использование.

Понимание "точки перехода" как результата построения реципрокного отношения двух действий ставит перед нами новый вопрос — вопрос о том, каким образом, за счет и посредством чего строится сама эта реципрокность — координация снятия одного и акцентирования другого. У нас уже есть основания ответа на этот вопрос, но прежде, чем их привести, необходимо дополнить обе схемы (рис. 10, 11) продуктивного действия.

6.6. Говоря о том, что выстроенный в творческом акте предмет действует на ситуацию, в которой он строился, мы допускали некоторую неточность.

Рис. 12.

Выстроенный предмет нельзя считать как бы автоматически и естественно действующим — поляризующим, преобразующим и разделяющим ту среду, в которой он находится, т. е. нельзя считать натурально "имеющим место" лишь в силу своего возникновения. В том, чтобы обнаружить и утвердить свое место состоит его задание, а не естество. Надо, чтобы он действовал, т. е. поляризовал, центрировал, разделял и (в пределе) порождал ту среду, в которой находится. Бытие предмета в ситуации всегда есть испытание его "заявленной" в образе порождающей

128

и преобразующей способности. Таковым и является употребление предмета. Живописное произведение тогда состоялось, когда им порожден зритель, т. е. определенный способ видения; дом — когда есть жильцы и их быт; столовый прибор — когда осуществляется ритуал еды. И если предмет этого не порождает, т. е. либо не может быть употребленным (а сюда входят и чисто операционно-технические аспекты действия с ним), либо перестает порождать в силу каких-нибудь естественных изменений ситуации, то происходит процесс, обратный творению предмета. Предмет "обнажается до самых оснований" и метаморфоза "разоблачается", т. е. в буквальном смысле открывается то, что было убрано и спрятано — остов вещи, который теперь выступает как ее внутреннее, лежащее за бытием, т. е. сущность. Далее анализируется строение этого остова, он начинает переделываться и весь цикл продуктивного действия повторяется сначала (рис. 12).

Сказанное относится к пониманию и описанию продуктивного действия как определенной истории (последовательности). В реальном же, фактически выполняемом творческом акте метаморфоза и испытание самих "сочленений конструкции" являются психологически одновременными, т. е. координируемыми действиями. Далее (в 7.3.) это будет показано на материале экспериментальных исследований.

6.7. Изложенное понимание продуктивного действия оборачивается несколькими неожиданными для теории деятельности следствиями.

А. Это действие оказывается в принципе неэволюцонно развертывающимися: его характеризует перескок от действования или процесса построения чего-либо к порождению самим этим процессом не только заданного в его конце продукта, но и условий собственного протекания — той среды, где этот процесс идет. Следовательно, представление о некой неизменной или вне действия меняющейся среде в данном случае оказывается редукционистским и неверным, равно как и представление о некой "линии" соотнесения начальной и конечной ситуаций (исходного объекта и продукта), т. е. о мере их сопоставления. Такая мера невозможна потому, что творческий акт — это и есть переход мер ("систем отсчета"). Условно говоря, если исходная ситуация и процесс действия одномерны, то продукт оказывается двухмерным, т. е. находящимся в ином "пространстве" чем исходный объект. В этом смысле продуктивное действие связано с переходом позиций, расширением способа видения вещей.

129

Для нас существенно, что в продуктивное действие органично входит акт развития или, точнее, продуктивное действие и есть способ развивания того, с чем имеет дело. Построение продукта в нем отвечает всем условиям ситуации события (см. 3.3.). В нем порождается реальность идеи, преобразующая наличную ситуацию в иную.

Б. Заданный мной в анализе продуктивного действия метод рассмотрения поведения (см. 6.4.) позволяет ненатуралистически понять, что есть завершение поведенческого акта и каковы критерии этой завершенности.

Этот вопрос не ставился в деятельностной концепции. Считалось, что завершение действия есть нечто само собою разумеющееся и не требующее дополнительных комментариев. И это действительно так, если действие завершается извне, т. е. если действующий не является субъектом завершения (а значит и совершения) действия. Извне "подкладываются" и неизменная ситуация, и свойства требуемого продукта. Но если непонятно, как "изнутри" самого действия строится его завершенность (целостность и "этость"), то что же тогда такое "действие"? Кому и каким образом видно, что "вот это" — действие, а "это" — нет?

Неотрефлексированность представлений о завершении действия отзывалась натурализмом в понимании замысла и целеполагания. Действие представлялось как линия, в конце которой находится требуемый результат (цель), а в середине — некие промежуточные результаты (подцели). При этом предполагалось, что образы цели, пусть и в разной степени отчетливые, уже имеются у действующего. Ранее я говорил, что цель и замысел принадлежат двум разным "линиям" действования: действию по построению чего-либо и действию самого построенного. Теперь же надо добавить, что действие построенного есть преобразование и преодоление самой ситуации действия по построению, т. е. его превращение и развитие. Лишь когда действование замыкается подобным образом, можно говорить о его завершении: нечто сделано, потому что сделано нечто внутренне завершенное — самодовлеющее и самодействующее. При таком понимании завершенности действия его цель может видеться не иначе, как находящейся в "точке икс" (рис. 10), на переходе от действования к построению места самого этого действования.

В. Изложенное представление о продуктивном действии позволяет разделить пострение действия и построение вещи.

Понятно, что если действие представлять как "линию", в конечной точке которой находится та или иная вещь, то все его последовательные

130

части (ход протекания) можно описать на языке характеристик этой вещи. Если же мы говорим о полипредметности действия и координации нескольких входящих в него превращающихся друг в друга преобразований, то разговор должен происходить уже не на языке свойств строимых вещей, а на языке переходов в самом процессе их построения.Снятие, явление и их координация, обретение места и порождение пространства возможностей — слова из языка построения действия.

Г. До сих пор преобразование ситуации в действии рассматривалось так, как если бы все описанные превращения и преобразования происходили в пустыне или на необитаемом острове. Для этого были свои резоны: необходимо было представить схему "в чистом виде".

Рис. 13.

Фактически же продуктивное действие, как и любое иное, происходит среди людей. Более того, именно оно, преобразуя ситуацию, непосредственно касается тех, среди кого (в чьей среде) происходит. Вольно или невольно, оно всегда к ним обращено (рис. 13). Обращено в силу того, что меняет и их ситуацию, их способы и условия жизни, будь то изменение реальной жизненной среды или способа ее видения (например, в создании художественного или научного произведения). В этом смысле продуктивное действие всегда и с необходимостью одновременно является и жестом — выражением того или иного отношения к окружающим, а они, в свою очередь, необходимо оказываются так или иначе

131

причастными творческому акту и участвующими в его событии. Таким образом творец (тот или те, кто осуществляет продуктивное действие) вольно или невольно, но необходимо оказывается посредником между его замыслом и другими людьми, а само продуктивное действие необходимо и фактически выступает как значащее. И наоборот: как значащее(обретающее место в мире) может выступить лишь действие творца.

Рекомендуемая литература

1. Лосев А. Ф. Диалектика творческого акта (краткий очерк) // Контекст 1981. М., 1982.

2. Пономарев Я. А. Психика и интуиция. М., 1967.

3. Пономарев Я. А. Психология творчества. М., 1976.

4. Эльконин Д. Б. Психология игры. М., 1978.

132

Глава 7. ЗНАКОВОЕ ОПОСРЕДСТВОВАНИЕ И
ТВОРЧЕСКИЙ АКТ

7.1. В предыдущей главе продуктивное действие анализировалось как бы "со стороны", из внешней позиции. Это было необходимо для того, чтобы выделить его центральный момент — переход от действия по построению чего-либо к действию самого этого построения (Д1 — Д2). При этом как бы молчаливо допускалось, что сам способ построения (Д1) уже готов и известен. Понятно, что такое допущение неверно упрощает суть дела.

Психологический анализ продуктивного действия, включающего в себя и позицию самого действующего, должен начинаться с ответа на вопрос об исходной, первоначальной ситуации построения такого действия, т. е. о том, с чего фактически начинается творческий акт. Лишь описав эту ситуацию, можно понять, почему творчество — столь трудная работа и столь редкое явление, воспринимаемое как нечто исключительное и из ряда вон выходящее.

В качестве исходной ситуации творческого акта может быть положен тот особый способ действия и мышления, который К. Дункер назвал "функциональной фиксированностью мысленного содержания" или "функциональной фиксированностью прошлого опыта" (Дункер, 1965).

133

Имелась в виду и констатировалась в специальных экспериментальных ситуациях фиксированность (ригидность) как способов употребления знакомых приемов при решении задач, так и значения элементов ситуации — "функциональных значений" вещей (Вертгеймер, 1987; Дункер, 1965). Фиксированные и устойчивые "функциональные значения" задают то, что К. Дункер называл "психологическим рельефом" ситуации, определяющим "движение" человека в условиях задачи — способ ее решения, выделяя в этом "рельефе" болеее устойчивые и менее устойчивые элементы.

Функциональная фиксированность (устойчивость оформленных способов употребления вещей) является последствием такой ориентировки действия, в которую неосознанно допускается уже спроецированный и оформленный в материале ситуации способ "работы" предмета. При этом предмет уже самоопределен до действия с ним, уже имеет значение и место в среде; как бы уже ясно, на что он способен и годен, а на что — нет. Пространство возможного действия вещи уже предопределено и представлено так, будто могут варьироваться лишь отдельные ориентиры в этом пространстве; само пространство является не предметом, а допускаемой средой ("эфиром"), в которой можно производить манипуляции с вещами. По выражению того же К. Дункера, дана "область поиска", и поиск идет в ней. Относительно этого (неосознанно допущенного) пространства и определяется задача — "цель в условиях" — т. е. именно оно задает меру соотнесения цели и условий. Считается, что эта мера уже объективно существует и ее предстоит лишь выделить.

Неявность пространства возможностей — его непредставленность в своих границах (т. е. как предмета) есть лишь иное определение нерефлексивности действия. Функциональная фиксированность — одна из форм описания нерефлексивного и непроизвольного поведения. Мера рефлексивности и произвольности такого поведения задается узостью или широтой охвата отдельных предметов, находящихся на пути к цели, но ни в коем случае не охвата самого этого пути как целого и как бы завершенного. Таково в общих чертах принципиальное строение исходной ситуации творческого акта. Можно согласиться с гештальт психологами в том, что творческий акт — это всегда преодоление функциональной фиксированности прошлого опыта. Этот опыт и есть тот новый объект, который преодолевается в продуктивном действии.

7.2. Разговор о преодолении непроизвольных, т. е. извне (вне самого действующего) заданных форм действия заново подводит нас к тому вопросу, с которого мы начали работу — вопросу о знаковом опосредствовании.

134

В данном контексте это вопрос о том, является ли знаковое опосредствование необходимым моментом творческого акта.

Полный состав акта опосредствования (см. 2.11.) включает: 1) действие в обстоятельствах; 2) его "экран", в котором действующий видит свое действие (знак); 3) позицию, с которой ситуация действования видна полно и как целое.

Успешное опосредствование связано с переходом от непосредственного действования к позиции и с удерживанием самого этого перехода в знаке. Но ведь подобное изменение позиции — это и есть другое описание результата того парадоксального действия, которое составляет творческий акт. Иными словами, способом изменения позиции является представление своего действия в ситуации как действия с ситуацией. Лишь в такой трансформации среда действия может быть увидена как объект. (Вспомним примеры с черчением отрезка и геометрической фигуры: на рис. 8, 9 изменение способа видения выступает очень наглядно).

Как же возможна такая трансформация? Я уже почти ответил на этот вопрос в предыдущей главе, говоря о методе мышления — способе представления действия как творческого акта. Надо представить, вообразить и преобразить движение в среде как ("как будто бы") ее преобразование и порождение. И лишь в таком представлении возникает новый предмет — место действия. Но что значит "представить как будто бы"? Это и значит изменить среду действия, увидеть ее в отношении к наличной натуральной системе обстоятельств в большей или меньшей степени образно, метафорически, символически или даже сказочно-мифологически.

Предположим, что я хочу представить мое движение в комнате от окна к двери как целостную, законченную траекторию, т. е. не как изменение положения точки, а как отрезок. Для этого я должен вообразить себе это движение, например, как "рассечение" пространства (или пола) комнаты. Но ведь это и есть образно-метафорическая форма представления движения, посредством которой комната (или пол) увидена как материал, а мое движение — как его преобразование. Понятно, что на самом деле ни мое движение, ни пол таковыми не выглядят, но вместе с тем понятно и то, что в метафоре рассечения я "выдумал" лишь то, что скрыто присутствует на самом деле — бесконечно усилил претерпевание средой моего движения, тем самым выделив и ее и его. Подобными образно-символическими формами мы пользуемся сплошь и рядом, сами не замечая того (например, когда говорим про "водную гладь" и ее

135

"рассечение" кораблем). Действуем мы при этом по особой логике, которую Я. Э. Голосовкер (1987) назвал логикой "имажинативного Абсолюта" и отнес к логике мифа.

Даже если мы рассмотрим элементарный указательный жест, то убедимся, что он предполагает либо выделение (вынесение и изоляцию) чего-то из наличных (естественных) связей, либо, наоборот, внесение чего-либо туда, где натурально (налично) этого нет. Символика и есть способ произвольного осуществления ориентировки таких действий.

7.3. Связь символа с осуществлением творческого акта наглядно выступила в экспериментах по знаковому опосредствованию решения творческих задач, или, как их называют, "задач на соображение" (Эльконин Б., 1981). Приведу некоторые результаты этой работы, не вдаваясь в подробное описание и детали экспериментов.

Задача "на соображение" — традиционный объект в психологическом изучении творческого (продуктивного) мышления. Ее определяли как задачу, для решения которой решающему, во-первых, не нужны никакие специальные знания и, при этом, во-вторых, у него отсутствуют готовые способы (приемы, правила) решения.