Глава 2. ИДЕАЛЬНАЯ И РЕАЛЬНАЯ ФОРМЫ 3 страница

Именно потому, что идеальная форма — это одновременность двух искомых, поведение людей в момент освоения новых образцов выглядит и является раздвоенным. Они попадают в ситуацию необходимости осуществления обращенного ("говорящего") действия, в котором опробование обстоятельств завершается и разрешается не в их преобразовании, а, например, в реплике взрослого, который является "носителем образцов"; попытки подражания образцу завершаются и разрешаются не в нем самом, а в преобразовании реальных обстоятельств. К такому выводу нас подводит сопоставление культурно-исторической и деятельностной концепций.

Чтобы в дальнейшем избежать путаницы, я несколько изменю терминологию. Собственно идеальной формой буду называть отношение идеи и ее предметности, т. е. выраженную, воплощенную идею. Соответственно, элементы идеальной формы буду называть идеей и ее реалией.

2.11. До сих пор мы двигались в содержании культурно-исторической и деятельностной теорий, имея в виду в качестве фона одно, вроде бы бесспорное, но на самом деле не очевидное положение о том, что идея является необходимым условием поведения, т. е. так или иначе должна в нем присутствовать. Теперь нам предстоит понять, почему и зачем она должна присутствовать. Для этого нам придется заново проиграть ситуацию опосредствования и найти в ней необходимое место идеи.

Если относительно необходимости "присутствия" идеи в действии могут быть какие-то сомнения, то относительно необходимости образа,

37

ориентирующего действие, таких сомнений ни у кого не возникает. Вне образа действие слепо. Представим себе существо, которое видит и вообще как-либо ощущает только то пространство, которое само занимает — существо, у которого полностью отсутствует избыток видения. Ясно, что оно способно только на реагирование по схеме "S–R".

Этот пример приведен для иллюстрации основной функции образа — открытия пространства возможностей действия ("поля образа", по П. Я. Гальперину). Вопрос, однако же, в том, посредством чего открывается пространство возможностей? Если этот вопрос не задается, то тем самым допускается, что открытие этого пространства происходит естественно и непосредственно.

По Л. С. Выготскому, пространство возможностей (поле образа) задается посредством знака, и этот знак (например, карта местности или указательный жест другого человека) служит своеобразным "экраном", на котором отображается ход реально выполняемого действия. Подобный "экран" является точкой отсчета для действия; лишь относительно него действующий может определить свое место в пространстве и, в конечном счете, определить, действует и движется ли он вообще, результативны ли его усилия, т. е. соответствует ли им некое реальное изменение ситуации. Вне подобных точек отсчета мера результативности усилия неопределима (невозможно, например, отличить ходьбу от шагания на месте). Этот же "экран" является критерием и мерой единства действия или движения — лишь относительно него мы можем определить, продолжается ли действие, заканчивается ли оно или начинается другое. В этом смысле "экран" удерживает (со-держит) действие, является его формой.

Первоначально, по Л. С. Выготскому, такими "экранами" являются другие люди, затем знаки и, в конечном счете, это могут быть некие вещи или свойства самой предметной ситуации.

Итак, первый аспект ориентировки действия — это создание, образно говоря, его "зеркала", т. е. отображение (экранирование) процесса действия в особое пространство, относительно которого выступают возможности и ограничения построения действия в наличной ситуации.

Условием действенности "экрана" является соотнесенность отображения и отображаемого. В противном случае это вовсе не "зеркало", а лишь некий предмет, имеющий свое содержание. То, что из наличной ситуации (реалии) отображается в знаке, подчас и называется его значением. И здесь мы подходим к пониманию места идеи действия.

38

То, что отображено в знаке, является результатом не договора о связи между ним и реальными вещами, а определенного действия — видения наличной ситуации с определенной позиции. Причем не просто видения, а определенного способа видения. Его определенность в том, что нечто в ситуации акцентируется, а нечто, наоборот, "затушевывается", снимается. Например, топографическая или иная карта — это не просто состав и отношения особенностей местности, а результат рассматривания ее с "птичьего полета", характеризующегося определенной разрешающей способностью, т. е. что-то фиксирующего, а чего-то не различающего.

Положительное определение позиции и способа видения наличной ситуации действия и есть определение его идеи. Идея — это то, что ("какой взгляд на мир") реализуется в ориентировке действия; она всегда и необходимо, явно или неявно присутствует в построении и выполнении действия. Именно идея (содержание позиции) является основанием "экранирования" хода действия и, следовательно, основанием создания образа ситуации (пространства возможностей действия). Пространство возможностей — это всегда смысловое, а не лишь перцептивное поле.

На позицию (точку зрения) как существенный момент ориентировки действия обратил внимание П. Я. Гальперин (1966). Анализируя процесс решения задачи и указывая на необходимость ее перестройки в этом процессе, он писал: "Такая перестройка задачи достигается лишь реальным изменением позиции в поле задачи, физическим или идеальным перемещением в этом поле, с остановкой на этой позиции и новым обозрением поля" (1966, с. 257).

Д. Б. Элькониным и его учениками была осуществлена специальная экспериментальная программа по формированию так называемой условной позиции — умения произвольно перейти с фактической на условно допускаемую точку зрения (Эльконин Д., 1978 б, с. 278—282; 1989, с. 354—360; Недоспасова, 1972, 1985; Филиппова, 1977, 1986; Белоус, 1978).

Д. Б. Эльконин предположил, что умение занять условную точку зрения приведет к преодолению так называемого познавательного эгоцентризма. В экспериментах, подтверждавших это предположение, ребенок последовательно брал на себя роль неких персонажей — участников условной ситуации. Ситуация была построена так, что каждый персонаж в ней имел определенное место, задававшее его "взгляд" на вещи и других

39

участников ("брат" находился в отношениях родства, "строителю" принадлежали определенные строительные материалы, общие ему и другим "строителям", и т. п.). Через отношения условных персонажей моделировались определенные логические отношения, а именно те, которые лежали в основании задач Пиаже. Изменяя условную позицию, т. е. осуществляя переход от отождествления с одним персонажем к отождествлению с другим, ребенок фактически имел дело с отношением лиц к предметам — их точками зрения.

Формирование условной позиции проходило поэтапно. В материальном плане в качестве условных персонажей выступали куклы, в графическом плане куклы и их отношения фиксировались графическими обозначениями, в вербальном — ребенок без внешних опор определял те или иные отношения (родства, принадлежности и др.).

Приведенный способ формирования условно-динамической позиции оказался чрезвычайно эффективным: в результате 5—6-летние дети выходили на самый высокий уровень интеллекта (по показателям Пиаже) — уровень формальных операций. Существенно, что Д. Б. Эльконин и В. А. Недоспасова констатировали, что формирование условной позиции не заканчивается на обучении переходу от одной фактической точки зрения к другой. Сам по себе переход от одной точки зрения к другой и фиксация в каждой точке зрения разных сторон объекта — это еще не условная позиция и децентрация, а всего лишь "динамическая центрация" (Эльконин Д., 1978 б, 1989; Недоспасова, 1972). Собственно позиция — это произвольное соотнесение точки зрения и объекта, при котором ребенок действует не с самими объектами, фактически находясь в определенном месте ситуации, а с отношением между видящим и видимым, т. е. точкой зрения и ее объектом. Приемом, с помощью которого строилось овладение таким действием, было противопоставление реально видимого и условно предположенного. В работе В. А. Недоспасовой это противопоставление выступило как противопоставление фактически занимаемой и иной позиций (надо было, находясь в определенной позиции, проанализировать ситуацию с другой позиции при запрете ее занять фактически); в работе Е. В. Филипповой — как противопоставление видимого набора свойств вещи и отношения этих свойств. Наиболее рельефно этот прием выступил в работе В. П. Белоус, где серию предметов надо было строить не по их

40

фактическим величинам, а по допускаемым условиям, которые радикально не соответствовали фактическим. Выполняя такую работу, надо было мысленно преобразовать видимое поле, противопоставив "правильное" наличному.

Итак, продуктом позиционного действия (способа рассмотрения вещей) является удерживание условной позиции в фактической. И именно в этом состоит трудность построения и использования "экрана". В нашем примере с топографической картой это значит: реально находясь на местности, видеть ее как бы "с птичьего полета". Понятно, что при этом должно происходить не просто выделение чего-то нового (доселе невидимого), но и невыделение ("невидение") того, что раньше было очень отчетливо видно и даже "било в глаза". В этом смысле подлинное позиционное действие составляют два одновременных и противоположных акта. Лишь в этом случае сложится позиция — рассмотрение чего-то вместе с границей этого рассмотрения.

Последний аспект "работы" идеи связан с превращением, радикальным изменением и даже преодолением наличных функциональных органов (в нашем случае органов видения) действующего субъекта. Лишь при наличии всех трех аспектов ориентировки действия (идеи, экрана и изменения видящего) происходит встреча реальности и идеи, т. е. строится идеальная (совершенная) форма действия. И лишь в этом случае можно говорить о субъектности действующего и его развитии.

В разных экспериментальных работах школы Л. С. Выготского так или иначе выступали указанные аспекты идеального действия. В каждой из них акцент делался на каком-либо одном аспекте, но ни разу не были выделены все три (видимо, поэтому они и не были объединены в систему).

Так, в исследованиях П. Я. Гальперина наиболее полно представлен второй аспект — отображение действия в особой знаково-образной системе. В уже упоминавшихся исследованиях Д. Б. Эльконина представлен первый аспект — позиция. В известных исследованиях А. Н. Леонтьева по формированию чувствительности и звуковысотного слуха — третий аспект — построение новых функциональных органов. Особенно ярко и явно этот третий аспект выступил в работах А. В. Запорожца по исследованию ощущения собственного действия (Запорожец, 1986, т. 2, с. 25—47; Леонтьев, Запорожец, 1945, с. 83—149).

2.12. Нам осталось сделать завершающий и самый ответственный шаг — по представленным материалам и их анализу задать полное понимание отношения реальной и идеальной форм.

41

• Уверенно можно констатировать, что идея имеет не "вещную" (или "квазивещную"), а действенную форму (в использованном мной примере — взгляд с определенной позиции) и включает в себя действующего — субъекта; способ действия (в нашем примере — разрешающую способность "глаза" существа, летящего над местностью); продукт действия — то, что охватывается "взглядом" субъекта.

• Идеальное действие является продуктивным лишь в той степени, в какой существует и производится не само по себе, не отдельно, а в отношении к другому действию (в моем примере, действию того, кто прокладывает маршрут на местности). Субъект этого реального действия со своего фактического места должен удерживать и утверждать иную точку зрения и сукцессивно ("по частям") воссоздавать (или преобразовывать) иной "взгляд" и образ, который теперь для него выступает как пространство возможностей действия. Именно сопряженность двух этих действий является условием произвольного, субъектного совершения каждого из них.

• "Ареной встречи" (выражаясь словами А. Ф. Лосева) двух указанных действий, "местом" их сопряжения является знак (в нашем примере — карта местности). В знаке удерживается соотношение этих действий, посредством знака оно может быть воссоздано.

Здесь целесообразно вернуться к приведенному ранее решению Д. Б. Элькониным загадки знака и значения (2.6.). Да, действительно, знак — это напоминание о другом человеке, но не просто о другом человеке и его действии, а о той позиции, с которой совершается его действие — о его образе моего действия.

Здесь же уместно сказать о том, что значение в школе Л. С. Выготского понималось неполно и односторонне — лишь как обобщенное отражение реалии, возникающее из действия с этой реалией, но не как отображение иной позиции. Такое значение может существовать лишь как "эмпирическое обобщение" (Давыдов, 1972, 1986).

Все сказанное относится лишь к той ситуации, в которой знак и значение порождаются или воссоздаются, т. е. к культуросозидающему, а не "культуроупотребительному" действию. В нашем примере — к созданию карты (картографии), а не лишь к употреблению ее, уже готовой и понятой.

В готовом знаке отношение действий не удерживается и не воссоздается, а наоборот, снимается. В употреблении необходимы определенные автоматизмы, а не бесконечные и вечные свершения и открытия. Однако

42

же такой "привычный" знак, создающий презумпцию "уже понятности" новой ситуации и является основным "носителем" несубъектности поведения, провоцируя привычное функционирование в ситуации, где он уже не подходит, поскольку не подходит то снятое и забытое идеальное действие, которое определило его "разрешающую способность". Именно поэтому такой знак и такое действие не могут служить моделью акта развития, субъектности и идеальной формы. Такой моделью может быть только культуросозидательное действие.

Заключая главу, попытаюсь внести большую смысловую ясность в отношении терминов идеальная форма и реальная форма. Уже был сказано, что после работ, выполненных в русле деятельностного подхода, и введения представления о предметности само реальное (фактическое, наблюдаемое) действие нельзя противопоставить идеальному, если последнее понимать не как абстракцию, а как совершенство. Было сказано также, что идеальная форма, понятая как совершенная, есть не сама по себе идея, а отношение (согласованность) идеи и ее реалии, т. е., другими словами, выраженность идеи в совершенной реалии. В последних тезисах показано, в чем состоит эта согласованность и когда она разрушается (в презумпции "готовности" значения и понятности ситуации). Вот эта нарушенная и разрушенная структура значения и была тем образованием, которое Выготский называл реальной формой. На мой взгляд, ее лучше назвать наличной формой поведения и противопоставить совершенной форме поведения, понимая под совершенством то соотношение идеи и реалии, которое было только что разобрано.

Опираясь на весь проведенный анализ, остается сказать, что из наличной формы не может быть "выведена" совершенная. Последняя является не продолжением и усовершенствованием первой, а преобразованием наличности и в этом смысле событием. Общая структура той ситуации, которая названа событием будет рассмотрена в следующей главе.

Рекомендуемая литература

1. Белоус В. П. Значение условности в формировании способов логического мышления у дошкольников // Вопр. психол. 1978. N 4.

2. Бернштейн Н. А. Очерки по физиологии движений и физиологии активности. М., 1966.

3. Бурменская Г. В., Обухова Л. Ф., Подольский А. И. Современная американская психология развития. М., 1986.

4. Выготский Л. С. Собр. соч.: В 6 т. Т. 1—6. М., 1982—1984.

43

5. Гальперин П. Я. Психологи мышления и учение о поэтапном формировании умственных действий // Исследование мышления в советской психологии. М., 1966.

6. Гальперин П. Я. Введение в психологию. М., 1976.

7. Гальперин П. Я. Функциональные различия между орудием и средством // Хрестоматия по возрастной и педагогической психологии. М., 1980.

8. Гордеева Н. Д., Зинченко В. П. Функциональная структура действия. М., 1982.

9. Давыдов В. В. Проблемы развивающего обучения. М., 1972.

10. Давыдов В. В. Виды обобщения в обучении. М., 1972.

11. Давыдов В. В. Категория деятельности и психического отражения в теории А. Н. Леонтьева // Вестн. Моск. Ун-та. Сер. 14, Психология. 1979. N 4.

12. Запорожец А. В. Развитие произвольных движений. М., 1960.

13. Запорожец А. В. Избранные психологические труды: В 2 т. Т. 1—2. М., 1986.

14. Зинченко В. П. Проблемы психологии развития (читая О. Мандельштама) // Вопр. психол. 1991. NN 4, 5, 6; 1992. N 3—4, 5—6.

15. Зинченко В. П. Культурно-историческая психология: опыт амплификации // Вопр. психол. 1993. N 4.

16. Зинченко В. П., Мамардашвили М. К. Проблема объективного метода в психологии // Вопр. филос. 1977. N 7.

17. Зинченко В. П., Смирнов С. Д. Методологические вопросы психологии. М., 1983.

18. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.

19. Леонтьев А. Н. Избанные психологические произведения: В 2 т. Т. 1—2. М., 1983.

20. Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М., 1981.

21. Леонтьев А. Н., Запорожец А. В. Восстановление движения. М., 1945.

22. Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976.

23. Мамардашвили М. К. Картезианские размышления. М., 1993.

24. Михайлов Ф. Т. Общественное сознание и самосознание индивида. М., 1990.

25. Научное творчество Л. С. Выготского и современная психология. М., 1981.

26. Недоспасова В. А. Роль позиции в развитии логического мышления // Развитие мышления и умственное воспитание дошкольников. М., 1985.

27. Пузырей А. А. Культурно-историческая теория Л. С. Выготского и современная психология. М., 1986.

28. Филиппова Е. В. Формирование логических операций у шестилетних детей // Вопр. психол. 1986. N 2.

29. Флоренский П. А. У водоразделов мысли. М., 1990.

30. Эльконин Д. Б. Заметки о развитии предметных действий в раннем детстве // Вест. Моск. ун-та. Сер. 14, психология. 1978 а, N 3.

31. Эльконин Д. Б. Психология игры. М., 1978 б.

32. Эльконин Д. Б. Избранные психологические труды. М., 1989.

44

Глава 3. СОБЫТИЕ

3.1. Построенное в предыдущей главе понимание идеальной формы вплотную подводит к собственно онтологической проблематике — к вопросу о том, как эта идеальная форма существует и "присутствует" в жизни человека. Причем не в частности, а в принципе, необходимым образом, т. е. в соответствии со своей сущностью.

Утверждение Л. С. Выготского и его последователей, что идеальная форма существует как культура — не может нас удовлетворить по нескольким основаниям. Во-первых, если даже предположить, что культура образует некое особое "пространство" — пространство текстов и знаков, из этого вовсе не следует ее ориентирующая функция. Тексты и знаки могут становиться и становятся особыми объектами и содержаниями, которыми можно заниматься и увлекаться наряду с другими, вовсе не сопоставляя "культуру" и "жизнь", что и происходит достаточно часто. Культура "сама по себе" и не должна предполагать или требовать никаких жизненных сопоставлений. Эту ситуацию "взаимонепроницаемости" "жизни" и "культуры" обострял М. М. Бахтин в работе "К философии поступка": "И в результате воюют друг против друга два мира, абсолютно не сообщающиеся и не проницаемые друг для друга: мир

45

культуры и мир жизни, единственный мир, в котором мы творим, познаем, созерцаем, жили и умираем; мир, в котором объективируется акт нашей деятельности, и мир, в котором этот акт единожды совершается. Акт нашей деятельности, нашего переживания, как двуликий Янус, глядит в разные стороны: в объективное единство культурной области и в неповторимую единственность переживаемой жизни, но нет единого и единственного плана, где оба лика взаимно бы себя определяли по отношению к одному, единственному единству" (1986, с. 82—83).

Во-вторых, уже было показано, что готовый и функционирующий знак, взятый не "сам по себе", а именно в приложении к ситуации поведения, требует вовсе не идеи, а правила соотнесения с данными наличными обстоятельствами, т. е. существует, все более приближаясь к поведенческому автоматизму и стереотипу правильного восприятия чего-либо. Подобная "жизнь знака" (превращение опосредствования в правило) часто приводит вовсе не к обнаружению идеи действия, а наоборот, к "застреванию" в наличных обстоятельствах — так называемой "функциональной фиксированности прошлого опыта" (Дункер, 1965, с. 199—234), которая является своеобразным эквивалентом той "био-органической" натуральной формы поведения, которую имел в виду Л. С. Выготский в своих первоначальных исследованиях опосредствования.

Остается представить себе, что идеальная форма — это особый объект, который вообще не "есть" в том смысле, как это обычно и обыденно понимается. Это не то, на что можно указать пальцем, не то, что имеется в наличии и может быть дано. Это форма, в суть жизни которой входит не "пребывание", а то, что Л. С. Выготский называл "свершением", говоря о свершении (а не пребывании) мысли в слове. Идеальная форма — это то, существование чего есть рождение или воз-рождение, ибо это то, наличие чего есть про-явленность, т. е. как бы переход из затемненности и замутненности в ясность и явность. Именно в этом смысле я (вслед за многими авторитетами¹) утверждаю, что бытие идеальной формы есть ее событие.

Выполненность и свершенность идеальной формы есть ее открытость, явленность и даже, более того, адресованность кому-то. В этом смысле

46

близкой к конструкции события идеальной формы является категория откровения. Я не буду здесь разбирать сложнейшую теологическую проблематику, приведу только две мысли Ф. В. Й. Шеллинга: "...Бога никогда нет, если бытие есть то, что находит свое выражение в объективном мире; если бы он был, то не было бы нас; однако он беспрерывно открываетсебя нам" (1987, т. 1, с. 465). О познании Бога истинного Шеллинг говорит, что "...познание это не "естественно", но именно поэтому оно не неподвижное, но постоянно и непрестанно лишь становящееся. Ибо сам истинный Бог для сознания — не Бог существующий, пребывающий, но лишь постоянно становящийся, который и именуется "Бог живый", Бог лишь являющийся, которого непрестанно надо звать и удерживать, словно пытаясь удержать явление" (там же, т. 2, с. 308—309).

3.2. В понимании бытия идеальной формы как события содержится несколько очень важных сторон, которые предстоит различить, проанализировать и более ясно зафиксировать.

3.2.1. Событие идеальной формы предполагает субъекта, которому она явлена и адресована. Причем и его она предполагает "в режиме" становления и свершения. В событии возникает то, что М. Хайдеггер называет "остовом", т. е. то, как человек и бытие друг друга "устанавливают", как они взаимопринадлежат друг другу. "Речь о том, — говорит М. Хайдеггер, — что надо попросту испытать, т. е. обратиться к тому Собственному (Eigen), в котором человек и бытие друг к другу при-способлены (ge-eignet), к тому, что мы называем событие" (1991, с. 76—77). В нашем случае важна именно эта взаимность того, кто является (а как было установлено в предыдущей главе, является всегда некто — субъект, находящийся в определенной позиции и его действие), и того, кому явлено. В этом смысле, вслед за Хайдеггером, событие можно назвать со-бытием.

Здесь необходимо остановиться. У нас термин со-бытие ввел в психологию развития В. И. Слободчиков (1986). Он имел в виду общность бытия двух людей. "Живая общность, сплетение и взаимосвязь двух жизней, их внутреннее единство и внешняя противопоставленность... не просто одно из условий развития наряду с многими другими..., а фундаментальное основание самой возможности возникновения человеческой субъективности, основание нормального развития и полноценной жизни человека... Эту уникальную, внутренне противоречивую

47

живую общность двух людей мы обозначаем как со-бытие" (Слободчиков, 1986, с. 17).

Приведенная мысль вроде бы очень близка тому, что мной сказано, но только на первый взгляд. Я говорю нечто как раз противоположное, меняя акцент и утверждая, что общность и взаимность — не бытие, не наличность и не "есть", а именно событие, акт, становление. Но утверждаю это, в отличие от В. И. Слободчикова, не в рамке понимания и полагания оснований полноценной человеческой жизни, а в рамке понимания и полагания "бытия развития" и в этом смысле не спорю с ним, а лишь говорю про другое. В дальнейшем я, однако, во избежание путаницы не буду пользоваться термином со-бытие, имея в виду, что событие есть, в частности, и акт встречи двух персон, из которых одна олицетворяет для другой идеальное действие.

Итак, событие идеальной формы есть, во-первых, свершение двух субъектов (до и вне этого нельзя говорить об их наличии) и, во-вторых, их взаимность, на которую также, следовательно, нельзя "указать пальцем".

3.2.2. Второй аспект события — это его недетерминированность, то, что оно не является следствием и продолжением естественного течения жизни. Событие связано как раз с перерывом этого течения и переходом в иную реальность¹. Это же М. К. Мамардашвили пишет о сознании, утверждая, что обладать сознанием — это значит иметь возможность испытывать те состояния, которые не получаются естественным образом, не являются следствием или продуктом какого-либо естественного (например, физиологического) процесса (см. 2.2).

Очень интересно об этом аспекте событийности говорит Ю. М. Лотман. Он считает, что событие является основой организации художественного текста. Событие, по Ю. М. Лотману, — это не всякое происшествие, а лишь то, которое связано с переходом персонажа через границу "семантического поля", т. е., например, его переходом из обыденного в чудесный мир в волшебной сказке (Лотман, 1970). При этом, событием является только то, что произошло, хотя могло произойти с очень малой долей вероятности. Событие, по Лотману, это то, что происходит не вследствие стечения обстоятельств, а несмотря на их стечение. Он подчеркивает,

48

что "...событие — это всегда нарушение некоторого запрета, факт, который имел место, хотя и не должен был его иметь" (там же, с. 286).

В представлении о непредзаданном характере события мы подходим к его наиболее интенсивной характеристике — пониманию событийности как какой-то, пусть и в минимальной степени, чудесности. Для раскрытия этой характеристики необходимо воспользоваться тем пониманием Чуда, которое дал А. Ф. Лосев в "Диалектике мифа". Он пишет: "Само слово "Чудо" указывает во всех языках именно на этот момент удивления явившемуся и происходящему. ... Чудо обладает в основе своей, стало быть, характером извещения, проявления, возвещения, свидетельства, удивительного знамения, манифестации, как бы пророчества, а не бытия самих фактов, не наступления самих событий" (1990, с. 551). По своему содержанию и конструкции, Чудо, по Лосеву, есть совпадение двух планов жизни — внутренне-замысленного и реально-исторического (там же, с. 545—551). Нечто начинает (или не начинает) видеться нами как Чудо, когда "...мы начинаем сравнивать реально вещественный образ вещи с ее первообразом, парадигмой, "образцом", с ее идеальной выполненностью и идеальным пределом полноты всякого возможного ее осуществления и приближения к своим собственным внутренним заданиям" (там же, с. 550). Но именно это идеальное, полное осуществление и есть "полная" идеальная форма. В этом смысле ее явление и переход от наличного к совершенному есть удивительное, ниоткуда не следующее и ничего не продолжающее происшествие — Чудо.

3.2.3. Самое, однако, интересное в анализе и понимании событийности — это то, что событие ни в коем случае нельзя понимать лишь как особую, пусть предельно впечатляющую и удивительную, но случайность. Событие предполагает очень серьезную, трудную и напряженную работу и переживание. Вся та внутренняя и внешне выраженная работа, о которой говорилось в предыдущей главе (все эти преодоления, перестройки функциональных органов, выходы в иное, отображения), составляет внутреннюю картину события как действия. Анализ культуропорождающего действия, т. е. такого, в котором создается и воссоздается идеальная форма, будет приведен в разделе II. Здесь же необходимо обратить внимание на то, что "неестественность" не значит "случайность".