Глава 2. ИДЕАЛЬНАЯ И РЕАЛЬНАЯ ФОРМЫ 6 страница

* В примере инициации непосредственно-эмоционального общения ("комплекс оживления") указанный переход строится как реципрокное действие снятия-явления: должно быть снято и преодолено напряжение органики ребенка, которое заслоняет ("занавешивает") ему мир, и в

75

этом же акте должно быть явлено обращение к нему взрослого.

* В примере с овладением предметными действиями ребенку передается не реальность идеальной жизни, а, наоборот реальность его действительного органического функционирования (самих его импульсов). Здесь задача посредника состоит в том, чтобы связать ("пересечь") образ действия и его реальное осуществление. Выполнение этой задачи строится как расслоение поведения на действие и не-действие и их связывание.

Завершая эту часть анализа посредничества, необходимо отнестись к некоторым ранее введенным терминам. Приобщение к реалии идеального я в дальнейшем буду называтьпричастием, а обнаружение, построение и удерживание форм собственного поведения — осуществлением. Выполнение двух этих заданий — причастия и осуществления — составляет полный цикл посредничества.

Здесь уместно вспомнить периодизацию психического развития Д. Б. Эльконина (1989), согласно которой каждая эпоха развития (раннее детство, детство, подростничество) состоит из двух периодов. Наши примеры иллюстрируют возникновение так называемых ведущих деятельностей в двух периодах (младенчестве и раннем детстве) одной эпохи. А может быть, эпоху детского развития можно задать и понять как полный цикл посредничества?

4.5. Представление о полном цикле посредничества требует принципиального и обобщенного рассмотрения самих его фаз. В этом параграфе будет более подробно рассмотрена работа посредника, названная мною причастием.

До сих пор посредничество рассматривалось как бы безлично. Шел разговор о составе и отношениях посреднических действий, а не о посреднике и его существовании как особой исторической и психологической персоны. Впрочем из того, что уже было сказано, следует, что в акте посредничества сам посредник является не неким демиургом ("абсолютным субъектом"), а скорее инициатором (собственно, смысл посреднической работы в том и состоит, чтобы сделать посредствуемого именно "соучастником", а не только "претерпевателем"). Вместе с тем, необходимо как-то очертить и фактуру самого посредника и черты его субъектности.

Как уже было отмечено, посредник как особая персона (или коллектив — собрание персон) появляется и обнаруживается в жизни тогда,

76

когда в ней "рвется связь времен". В этот момент так называемая "трансляция культуры" перестает быть автоматизмом и становится проблемой; возникает трудность в переходе ("переливе") родового времени ("большого времени культуры") во время жизни человека. Здесь и появляется та первая особенность, которая характеризует поведение посредничающих: они должны не закрывать собою, а наоборот, выражать и олицетворять, т. е. в своем телесном и жизненно-пластическом материале являть иное — идею родовой жизни как реальность. В этом смысле личность посредничающего (если исходить из современных представлений о личности и личностности) оказывается весьма странным образованием. Ее невозможно понять как состав и структуру неких свойств (характера, темперамента и т. п.). Наоборот, все эти и иные свойства существуют лишь затем, чтобы быть выразительным представлением не самих себя, а иного — быть лицом, выражением и воплощением, т. е. плотью реальности идеи, ее, выражаясь метафорически, "кожно-нервно-мышечной" организацией. Но ведь эта функция не возникает автоматически ("сама по себе"). Нужна определенная работа с собой, связанная с "вхождением" в реальность идеи, с перевоплощением и, главное, воссоздаием этого вхождения и перевоплощения. Итак, пересечение совершенства с наличностью должно быть проиграно на теле самого посредничающего. Это значит, что сам он (или они) должен в буквальном смысле слова уподобиться идеалу, полно воплощающему в себя реалию идеи, пережить и прочувствовать эту реалию, причаститься ей (стать ее частью).

Примерами таких уподоблений полны сказки, мифы, эпос, а также "практическая" ритуально-обрядовая форма жизни. Очень выпуклую картину этого дает, например, Леви-Стросс (1986). Из его описания "родовспомогательной работы" колдуна ясно видно, что колдун буквально становится героем особого действия особых сил (духов), составляющих мифологический сюжет лечения. Есть множество других свидетельств подобных перевоплощений и связанного с ними транса (например, молитвенного). Учитель математики, обучающий подростков, лишь постольку добивается хоть какого-то успеха, поскольку сам занят математическим мышлением, оно интересно ему самому, и он не только преподает математику, но и "живет в ней", т. е. является хотя бы немножко ее фанатиком. В этом случае он представляет и выражает науку и мысль как форму бытия, а не лишь как отдельный специальный предмет.

Итак, уподобиться можно, лишь превратив себя в иного, перевоплотившись, произведя с собой метаморфозу. Примерами таких метаморфоз

77

полна жизненная практика разных времен и народов. Уподобление и перевоплощение — тот естественный способ, которым человек может явить иное, как особую жизнь, а не заслонить ее.

Уподобление, связанное с перевоплощением, является необходимым, но не достаточным моментом в осуществлении посредничества. Жизнь изобилует случаями обращений к Идеалу, сопровождающихся перевоплощениями и трансами, но тем не менее не являющихся примерами посредничества. Можно любить математику и жить ею вплоть до галлюцинаций, можно очень искренне молиться и очень натурально воображать (и выражать собой) некую идеальную жизнь. Если бы это было достаточным для посредничества, то посредниками были бы почти все душевнобольные. Однако же этого не случается. Нужно еще одно обращение, еще одна адресованность. Достаточным условием является одновременное с обращением к Идеалу (в Идеал), обращение к другим людям и их втягивание в разыгрываемую мистерию. Посредник — это одновременно двуадресованная персона. Двуадресованность (а следовательно— пограничность) и отличает от сумасшествия посредническое перевоплощение, которое происходит на глазах других людей и адресовано им, а не только Идеальному Существу.

Не надо думать, что эта вторая адресованность посреднического действия по своей природе и сути является чем-то внешним по отношению к первой (хотя исторически такое положение дел может складываться и фактически складывается, но является, на мой взгляд, превращенной формой посредничества). Ведь и в случае отделения от самого поступка его представления другим, например, в рассказывании о нем (исторически это происходит при отделении ритуала и обряда от мифа и появлении сказки и эпоса) убедительность рассказа достигается при особой его выразительности, связанной с переживанием события и как бы перевоплощением рассказчика в героев рассказа. В этой форме для слушателя компенсируется временная удаленность рассказчика от его персонажей (разумеется, я имею в виду устное творчество). В исходной же ситуации перевоплощения сам посредник по определению находится среди других ("на площади") и удерживает оба адреса. Иначе просто ничего не получится. И дело здесь не в том, что волею случая человек оказывается среди людей, которые фактически существуют рядом с ним. Дело в том, что эти люди и представленность им необходимы для самого перевоплощения, они должны стать той реальной опорой, посредством которой строится перевоплощение (рис. 4). Эта "опорность" выражается в отношении смотрящих к действиям перевоплощающегося. Здесь не так важно

78

то, плохо или хорошо они относятся, как то, что относятся не безразлично, смотрят не сквозь, а на него. (Например, в отшельничестве и пустынничестве такое отношение создается через афиширование уединения — уход от всех на глазах у всех).

Рис. 4.

Отмечу здесь одно очень важное обстоятельство. Вне опоры на выраженное отношение других вообще никакое произвольное, а тем более описываемое мной действие невозможно. В абсолютной пустоте человек просто не может чувствовать свое действие, не может знать и ощущать, что он вообще что-то делает.

Возвращаясь к ранее введенному представлению и термину, можно сказать, что отношение других является тем "зеркалом", в котором посредствующий видит свои действия.

Здесь, однако, надо пояснить, что я имею в виду, говоря об "отношении" и тем более "об отношении как об опоре". В житейском смысле, "опора" — это нечто реальное, твердое, в то время как "отношение", наоборот, нечто эфемерное. В таком понимании отношение не может быть действенным и поддерживающим. Однако же, каждый лектор знает и очень реально ощущает, когда он на своей лекции "просто разговаривает" и перелагает какой-то материал, а когда "работает с аудиторией". И ориентируется он при этом на ее отношение, хотя никто из аудитории, поддерживая его, не подставляет при этом плечо или руку. Я понимаю

79

отношение как выразительный жест. Он может выражать, например, поддержку. В только что приведенном примере выражением поддержки является сосредоточенность на лицах и в позах людей.

Если жест есть нечто недейственное, то почему же от некоторых выразительных взглядов буквально, а не "как будто" мороз проходит по коже? Видимо потому, что подобный взгляд есть полное выражение подразумеваемого в нем действия и тот, кому этот взгляд адресован, переживает это действие и претерпевает его вполне адекватно. Психическая жизнь ребенка, как мы помним, начинается именно с жеста, вернее, выразительного состояния — улыбки, а не с "реального действия".

Возвращаясь к разговору о посредничестве, отмечу, что жесты, отличающие заинтересованных от безразличных, и являются единственным ориентиром, по которому уподобляющийся идее может действовать. Его действие лишь в том случае успешно, когда мера его втянутости в мистерию оборачивается мерой втянутости других. Через выраженность отношения других проходит видимая действующему граница осуществимости своего действия — граница, отделяющая перевоплощение от галлюцинирования (даже при всей, подчас, внешней их схожести).

Для других перевоплощение посредника выступает как их причастие (приобщение) в той мере, в какой посреднику удается снять с их глаз пелену и выстроить уже упоминавшийся реципрокный акт. Выраженность их отношения и является критерием того, удалось ли. Но без этого критерия вообще нельзя сказать, было ли перевоплощение на самом деле.

Таким образом, разделение действия с собой и его представления другим оказывается принципиальным моментом перевоплощения. В двуадресованности этого действия — другим и Идеалу — его суть как действия посреднического. Несовпадение, неполнота отождествления с Идеалом и дает возможность строить его явление, "подбрасывать ветки в огонь" ритуальной и обрядовой формы, т. е. опираться на поддержку действия другими участниками и усиливать ее. Ритм схождения-расхождения обращений к Идеалу и к другим, является в собственном смысле слова формой причастия — тем, что удерживает его течение.

Здесь мы подошли к одному различению, очень важному для понимания формы причастия — различению родового и родственного. Вне перевоплощения и причастия идеальному (совершенному) бытию — родовому отношению — не может строиться отношение родственное. О родственном отношении идет речь, когда говорится о выразительной

80

поддержке — опоре действия посредника. Лишь в этой поддержке выстраиваются не натуральные, а культурные, но тем не менее непосредственные формы родственности, общности людей — формы их "свойскости" и близости. Родственность — это обратная сторона перевоплощения. Причастие — это действие (акт), в котором порождается родственность (общность). В этом же акте разделяются родственные и иные отношения — к своим и другим. Свидетельств такого разделения очень много. Таковы запреты передачи другим имен, мифов, обрядов в так называемых традиционных обществах. Таковы супружеские отношения, которые ограждаются от посторонних глаз. Наконец, очень выразительным примером являются компании подростков, напоминающие примитивные тайные сообщества и обладающие часто своей символикой и ритуалами. Причастность создает родственные и интимные отношения — отношения своих. Родовое невозможно без родственного и наоборот. В перевоплощении посредника происходит соотнесение родового и родственного. Посредничество — это не просто взаимодействие (общение), а сложное и энергичное действие по созиданию и удержанию основы культуры — культа.

В детстве мы можем найти много примеров посредничества как соотнесения родового и родственного. Особенно оно заметно при рассказывании сказки. Рассказчик должен быть не чужим и посторонним, а своим, выстроившим личные отношения с ребенком. И ребенок может выслушивать рассказ об иногда страшноватых событиях, лишь опираясь на свои "живые" отношения с родными (мамой, бабушкой, отцом), которые потому и нужны здесь, что не сказочны; их можно взять за руку, к ним можно прижаться, от них можно услышать иногда, что все это лишь понарошку. (Эти "понарошку" и "как будто" становятся "волшебными", ритуальными словами самого ребенка — словами-посредниками). С другой стороны, именно близкие люди могут иногда, замечая признаки безразличия на лице своего слушателя, "подбросить хвороста" в рассказ, начать его читать с большим выражением, как быперевоплощаясь в его героев и подключая слушателя к событиям сказки. Если же после этого они замечают признаки какого-то транса, перенапряжения или страха, то опять изменяют интонацию, берут ребенка за руку и прижимают к себе. Таков пример ритма действия, которое можно назвать поисково-посредническим между родовым и родственным. Оно держит эти отношения в напряжении для того, чтобы родственное не стало обыденно-житейским, а родовое — экстатически-паранойяльным. Существенно, что мера и критерий соотнесения двух обращений не

81

могут быть заранее выстроены и объективированы. Они всегда ситуативны и интуитивны.

4.6. Я анализировал и описывал причастие так, как будто посредничество и построенные в нем родо-родственные отношения "живут" как бы вне "жизни". И это верно: задача причащения — вынесение из наличной стихии и отлет от нее. Вместе с тем, это верное положение содержит одно неявное допущение, с которым мы уже встречались, анализируя посредническое действие при появлении "комплекса оживления". Акт причастия совершается по отношению к чему-то иному — мешающему и стихийному, что надо упорядочить и от чего надо отвлечься; это иное внутри родо-родственных отношений (причастия) не осваивается, а является их фоном и предпосылкой; оно вместе с тем должно быть объектом действия посредника, однако именно это свое действие посредник не выделяет для людей и не представляет им, как бы производя его за их спиной — вдругом, дополнительном по отношению к причастию акте (и с ним мы тоже встречались, анализируя посредничество при построении предметных действий).

Рис. 5.

Действительно, терминами Идеал (Бог), родственник (другой человек) и посредник полная жизненная ситуация посредничества не задается. Все те действия, которые были описаны в предыдущем параграфе, происходят и имеют место где-то, в каком-то мире, который живет своей собственной жизнью, заранее не организован и не "подставлен" для перевоплощающихся и отождествляющихся. Этот мир является тем реально действующим окружением, в котором причастие происходит и в который включаются его результаты. Следовательно, и это очень важно по отношению ко всему этому окружению, акт причастия, взятый в

82

целом, со всеми составляющими его отношениями, объективно производит определенное действие и необратимо меняет, преобразует саму ту ситуацию, в которой производится.

Что же это за действие? Оно состоит в том, что само причастие, будучи актом построения родо-родственности, поляризует мир, деля его на свой (этот), чужой (иной) и границу между ними (то, что их разделяет и может стать своим, т. е. пространство возможностей освоения) (рис. 5).

Отметим, что с этой схемой мы уже не раз встречались — она задает один из переходов структуры событийности (см. рис. 1). Поэтому должно быть понятно, что отношениемежду своим и иным нельзя понимать пространственно-геометрически. Этим иным (чужим), как мы уже видели, могут быть и часто являются нужды, движения, отправления самого человека (например, по Н. А. Бернштейну, избыточные степени свободы его движений). В то же время, именно в этой стихии иного находятся предметы жизненных человеческих нужд и поэтому люди буквально органически связаны с иным миром. Эта связь проходит и вне человеческой телесности и внутри ее. Люди должны оградить себя от стихий, но при этом не оторвать от себя предметы своих же нужд — продолжение и завершение своей же телесности. Именно поэтому граница (пространство возможностей), изображенная на рис. 5, должна быть "асимметрична", "разнопроницаема" в отношении своего и чужого, т. е. проницаема для действий человека на иное и непроницаема для некоторых обратных действий иного. Она должна не давать иной стихии действовать на свой мир, как бы останавливать ее на расстоянии, но давать возможность людям ощущать и видеть эту стихию, воздействовать на нее и осваивать ее (см. рис. 3).

Теперь можно, правда, с большой долей условности сказать, что действие посредника, которое я назвал причастием, — это переход от иного к своему, обретение своего. Существенно, что для того, кто причащался, этот переход происходит как бы нерефлексивно и непосредственно. Но непосредственен он не в том смысле, что получается "сам по себе" и без усилий (приведенные мной примеры не дают оснований для такого заключения), а в том, что сам способ преодоления скованности стихией не разворачивается перед причащаемым как специальный предмет его внимания. Здесь надо опять оговориться. Сам этот способ конечно существует и практикуется: это и определенный музыкальный ритм, и роли, и медитации, и многое другое. Но форма причащения устроена так, что "не в этом дело", не это предмет работы, не это любопытно

83

и интересно. В тот момент, когда влюбленные вспоминают друг о друге с помощью амулета, их не интересуют способы опосредствованного запоминания и воспроизведения. Переход в реалию идеи не развертывается, а строится и представляется именно как переход — контрастно, одномоментно, а не процессуально — т. е. как метаморфоза.

Метаморфоза — то имя, которое можно дать этому переходу и которое точно отражает его суть. В метаморфозе (происходящей, например, в детской игре или сказке) важно и "само по себе" значимо то, что случилось и получилось, и поэтому несущественно (можно опустить) то, как это вышло. (Неважно, каким образом после ныряния в кипящее молоко неказистый юноша превращается в доброго молодца; неважно то, каким образом живая вода заново скрепляет части разрубленного тела). А если неважно, как вышло, то это и значит — превратилось. Удивление от самого превращения значительно превышает удивление от его "технологии", а следовательно, для этого удивления и неважна никакая техника. До тех пор, пока сохраняется эта пропорция, "все может быть всем". Но лишь до тех пор, пока само превращение не становится чем-то из ряда вон выходящим, пока удивление от его наблюдения не заслоняет результаты превращения.

Указанное равновесие, соответствие метаморфозы и ее результата задает "ориентировочную основу действий" посредника: надо сделать так, чтобы само действие не выступило на первый план, а было заслонено, снято в том, что открывается в его результате. Поскольку само это соответствие зиждется на снятии ("заслонении") способа результатом (а не на его экспликации и демонстрации), оно в пределах причастия не может быть измерено — не может быть готовых средств его делания. Поэтому само это соответствие всегда является непосредственным. Но его непосредственность не натуральна, а культурна.

В случае же, когда некое превращение становится интересным "само по себе", мы имеем дело уже не с причастием, а с предпосылками исследования и теоретизирования. Для посредника предпосылкой осуществления такой метаморфозы является реально выполняемый или хотя бы подразумеваемый обратный переход от причастия к его осуществлению в мире, от приобщения себя к приобщению себе иного мира.

Этот переход дополнителен по отношению к причастию. Переход за пределы своего является испытанием родо-родственности — тем, в чем род удерживается во времени и утверждается. Причастность (родственность) может быть испытана и реализована не внутри акта причастия, не в своей скорлупе, а как раз вне ее. Именно в ином может возникать и

84

возникает задача удержания и сохранения, а следовательно, поиск и построение форм сохранения и удержания всеобщего и вечного — построение форм культуры. Задача их удерживания возникает и строится на границах предметов и способов посредничества. Из монастыря в буквальном и переносном смыслах выходят в мир. И вне этого мира и этого выхода монастырь не имел бы никакого смысла.

4.7. Разговор о месте и функции причастия в мире подвел нас к необходимости рассмотрения того, что ранее было названо второй фазой полного посреднического цикла — фазой осуществления идеи в реалии. Сделать это значительно легче, так как осуществление непосредственно связано с тем, что в культурно-исторической и деятельностной концепциях называется опосредствованием и предметным действием, и я в нескольких местах книги его описывал и анализировал.

Есть три принципиальных момента, характеризующих осуществление как работу посредника.

— Осуществление идеи есть построение реалии идеальной формы в наличных обстоятельствах жизни и связано с переходом от причащения некоему миру к реализации в ином самой этой причастности.

— При этом совершенное бытие должно обратиться в позицию, с которой может быть рассмотрен наличный мир.

— Позиция является способом рассмотрения, она объективируется, воссоздается в специальных знаковых средствах, которые передаются от посредствующего к посредствуемому.

Описание феноменологии осуществления (в отличие от описания феноменологии причастия) целесообразно проводить на конкретном экспериментальном материале. Используемый материал касается перехода от игровой роли к позиции и выполнен в русле упоминавшегося нами цикла исследований Д. Б. Эльконина (см. 2.11.).

Экспериментальная методика и полученные по ней результаты (Эльконин Б., 1994) приводятся здесь для того, чтобы указать на специальные действия посредника (по терминологии Е. А. Бугрименко, 1994 — переходные формы опосредствования), производимые им для того, чтобы "повернуть" человека от отождествления с неким персонажем крассмотрению мира глазами этого персонажа. Когда мир рассматривается, т. е. анализируется от имени кого-то, то сам тот персонаж, от имени и глазами которого он рассматривается, уже не олицетворяет некую чудесную жизнь, а персонифицирует способ видения. Здесь видение

85

должно быть задано посредником и обнаружено ребенком не как особое волшебное устройство (всевидение, например), а как определенный, т. е. имеющий конкретные ограничения способ. И обнаружено это должно быть в момент различения своего и чужого видения, т. е. в момент явления себе своего собственного "взгляда". В том исследовании, которое будет приведено, указанный поворот выступил очень рельефно.

Вторая задача посредника — "закрепление" и собственно освоение "нового взгляда" — решается в том случае, когда ребенку переданы и им приняты специальные средства воссоздания способа видения. Лишь тогда, когда это случилось, можно утверждать, что способ представлен ребенку и освоен им как особая реальность, особый предмет.

Сконструированная методика отвечала задаче усиления конфликта между игровым и позиционно-договорным типами отношения к вещам, а также конфликта между договорным, правилосообразным и собственно позиционным отношениями к ним. Последнее характеризуется не только и не столько воссозданием вещей с определенной точки зрения, сколько воссозданием самой точки зрения.

Для этих целей была существенно усилена по сравнению с рассмотренными ранее работами инструментальная сторона позиции. Позиция представлялась детям не только как взгляд какого-либо персонажа на ситуацию, но и как определенный способ видения, заданный через специальный инструмент, имеющий определенную разрешающую способность. Нас окружает множество подобных инструментов (очки, бинокли, слуховые аппараты и т. п.). В экспериментах участвовало 18 детей 7-го года жизни, посещавших подготовительную группу детского сада¹.

Методика состояла из четырех серий. В каждой серии ребенок выполнял от 4 до 8 заданий. Задания первых трех серий требовали перехода от роли к позиции при применении "волшебных инструментов" неких сказочных персонажей. Задания четвертой серии требовали перехода от применения средства к его воссозданию — перехода от правилосообразного к собственно позиционному действию.

Цель первой серии: введение ребенка в условный план посредством задания роли определенного сказочного персонажа.

Экспериментатор рассказывал ребенку историю о том, что в одной волшебной стране живут волшебные обитатели, которые смотрят на мир

86

не как мы — просто глазами, а через специальные окошечки (очки), которые всегда носят перед собой и поэтому могут видеть только то, что помещается в створ окошка; у тигра большое окно, поэтому он видит гораздо больше, чем белка, у которой окошко поменьше. На столе перед ребенком помещались плюшевые игрушки: тигр, лиса, заяц, белка, лягушка и др. Экспериментатор демонстрировал окна — картонные рамки разных размеров; самое большое — у тигра, самое маленькое — у лягушки.

Затем экспериментатор просил ребенка посмотреть через окно комнаты на улицу и они вместе констатировали, что через окно некоторые предметы видны не целиком: то, что помещается в раму, — видно, а остальное — нет. Экспериментатор говорил, что также видят сказочные животные: маленькие животные, пользующиеся маленькими окнами, не могут видеть большие предметы.

Далее экспериментатор говорил ребенку: "Теперь я тебя заколдую и ты станешь не мальчиком (девочкой), а, например, маленькой белочкой". И предлагал поиграть в игру, по ходу которой ребенок должен был выполнять в соответствии с принятой ролью различные поручения экспериментатора. На столе помимо игрушечных животных находились предметы различного размера. Ребенок последовательно принимал роль каждого животного: что-то подавал, что-то сравнивал, определяя, увидит ли данный предмет тот персонаж, в роли которого он находится.

Цель второй серии: проверка того, удерживает ли ребенок при выполнении других заданий "новый взгляд", заданный ролью. Экспериментатор просил ребенка в соответствии с принятой ролью выполнять задания на сериацию предметов: "Ты белка. Расставь эти винтики от самого большого до самого маленького". Трудность задания состояла в том, что в серию не должны были входить предметы, которые, в отличие от ребенка, "не видит" тот персонаж, которого "играет" ребенок.

Цель третьей серии: объективация точки зрения. Ребенок должен был срисовать рисунок-образец от имени сказочного персонажа. При этом он должен был разрушить целостность рисунка, срисовав лишь ту часть, которую может "видеть" его персонаж.

В четвертой серии необходимо было воссоздать соотношение инструмента и объекта. Ребенок должен был выполнять те же задания, что и на предыдущем этапе — срисовывать рисунки-образцы от имени некоего персонажа, однако на этот раз ему давались не окна, а картонные отрезки, длины которых были равны размерам соответствующих окон.

87

В описании результатов эксперимента целесообразно остановиться не на всех данных, а лишь на тех, которые можно отнести к фактической демонстрации переходного действия.

В первой серии дети работали с большим интересом; почти у каждого были свои любимые животные, в роли которых они предпочитали выполнять задания. Многие дети наделяли животных индивидуальными чертами характера. Первые задания все дети выполняли натурально — действовали в соответствии с тем, что они сами реально видели, т. е. со свой фактической позиции.

Эксп.: Ты будешь белка. Белка, дай мне, пожалуйста, троллейбус!

Исп. (Маша С., 6; 2) одной рукой берет белку с окном, а другой берет троллейбус и подает его экспериментатору. После напоминания экспериментатора об окне подносит окно к своему глазу и рассматривает через него предмет.

Эксп.: Как же ты, белка, увидела через свое окно такой большой троллейбус?

Исп. подносит окно к своему глазу: Вы знаете, я его почти весь вижу.