Часть IV. АМЕРИКА – СТРАНА НАЧИНАНИЙ 10 страница

В декабре Е.П.Б. заболела и на ежегодном съезде ТО в Адьяре появилась на костылях. Здоровье её ухудшалось, поэтому в начале 1884 года доктора предупредили, что если она не сменит климат, то проживёт не более трёх месяцев. Олкотту было предложено сопровождать её во Францию. Он как раз собирался в Лондон, на переговоры с Британским правительством о предоставлении религиозных свобод Цейлону, которых эта страна была лишена уже несколько столетий. Кроме того, он намеревался содействовать разрешению проблем, возникших в Лондонской ложе ТО. Вести дела Теософа в отсутствие Е.П.Б. было поручено Субба Роу, а дела Общества на время отсутствия основателей передавались в ведение Правления. Заметная роль в Правлении принадлежала Францу Гартману, прибывшему в Адьяр в начале декабря 1883 года. Он родился в 1838 году в Баварии, молодым врачом эмигрировал в Соединённые Штаты и получил американское гражданство. В середине 60-х годов Гартман увлекся спиритуализмом. В течение последующих лет он приобрёл богатый опыт в области различных спиритических феноменов и к началу 80-х годов, по его словам, «был настолько удовлетворён [теориями спиритуализма], что когда вскоре ко мне попала книга м-ра Синнетта "Оккультный мир", её содержание вызвало у меня такое раздражение, что я направил полк. Олкотту далеко не любезное письмо, где "давал прикурить" и ему и "Братьям"». Олкотт, однако, сумел перевести переписку в более конструктивное русло, и в результате в 1883 году, став к этому времени "из врага — братом", Гартман получил приглашение приехать в Адьяр [120]. Четверть века спустя он вспоминал:

«В первый же день моего пребывания в Адьяре я получил с помощью госпожи Блаватской неожиданный урок. Я зашёл к ней в комнату и застал её за работой. Чтобы не отвлекать её, я сел у окна и стал думать об одной своей знакомой, умершей несколько лет назад в Галвестоне, и о том, что сталось с её "принципами". Я заметил, что г-жа Блаватская перевернула бумагу и принялась поигрывать карандашом. Вид у неё был отсутствующий, взгляд устремлен вдаль. Потом она протянула мне листок. На нём был рисунок с ответом на мой вопрос. Тело моей знакомой лежало на земле, рядом стоял элементал и наблюдал за выходом астрального тела, радуга обозначала поднятие её духа к высшим сферам. Я часто получал от г-жи Блаватской подобные свидетельства её оккультной силы... но самым удивительным феноменом стала для меня обретённая вдруг мною способность писать статьи на оккультные темы для Теософа и без всякой предварительной подготовки читать публичные лекции, собиравшие заинтересованную и признательную аудиторию не только в Индии, но и в Америке, Германии и Италии, хотя до приезда в Индию я ни разу с лекциями не выступал» [121].

Впоследствии Гартман написал несколько научных работ по метафизике. Особенно известна его "Жизнь Парацельса".

Среди прочих дел, Правление должно было контролировать супружескую чету Эмму и Алексиса Куломбов, которые служили при ТО в Бомбее и в Мадрасе. Эмма вела хозяйство, а Алексис был искусным плотником и вообще мастером на все руки. Перед тем они оказались на Цейлоне и однажды, испытывая крайнюю нужду, обратились к Е.П.Б. за помощью. Она знала Эмму ещё по Каиру, когда, после кораблекрушения у берегов Греции, сама оказалась в тяжёлом положении. Эмма Куломб — в ту пору мисс Каттинг — выручила её, и Е.П.Б., естественно, не хотела оставаться в долгу. В мае 1884 года Правление отказало супругам от места — за недостойное поведение и злоупотребление денежными средствами Общества. Разъярённые Куломбы нашли пристанище в Мадрасе, у христианских миссионеров. А спустя некоторое время миссионеры публично объявили, что Куломбы признались в своей причастности к мошенническим трюкам Е.П.Б. Эмма Куломб заявила также, что ещё в Каире убедилась, что Е.П.Б. женщина безнравственная. Однако факты вещь упрямая. В 1879 году, защищая Е.П.Б. от газетных нападок, не кто иной, как Э. Куломб энергично высказалась в цейлонской "Таймс":

«Я не знакома ни с какими другими членами [Теософского] Общества, кроме г-жи Блаватской. Я знаю эту леди на протяжении последних восьми лет, и должна прямо заявить, что не располагаю ничем, что свидетельствовало бы не в её пользу. Мы жили в одном городе, и, напротив, она считалась одной из умнейших женщин нашего времени... Г-жа Б. музыкант, художник, лингвист, писатель, и я должна сказать, что немного женщин, да и мужчин тоже, могут сравниться с ней в знаниях по самым разным предметам» [122].

Когда Блаватская и Олкотт готовились уехать в Европу, им и в голову не могло прийти, какие неприятности доставят ТО Куломбы. 20 февраля 1884 года они покинули Индию в сопровождении слуги Бабулы, Мохини и ещё нескольких индусов. 12 марта они прибыли в Марсель.

Глава 11. Поездка в Европу

Cемь месяцев, проведённых Олкоттом и Е.П.Б. в Европе, так и не принесли ей того отдыха и покоя, какой советовали врачи. Благодаря активной деятельности учредителей, Теософское общество прочно встало на ноги и даже сделалось модным в интеллектуальных кругах. Встреч с Е.П.Б. и Олкоттом искали.

Уильям Джадж, направляясь из Америки в Индию, провёл несколько месяцев у Е.П.Б. во Франции. Она говорила потом, что он "должен был задержаться здесь по распоряжению Учителя, чтобы помочь мне с Тайной Доктриной" [123].

Высадившись в Марселе, Блаватская и Олкотт направились в Ниццу и неделю гостили у леди Кейтнесс (герцогини де Помар) в её дворце "Тиранти". Испанка по рождению, она была замужем за герцогом де Помаром, а после его смерти стала женой графа Кейтнесса. Вторично овдовев, она перебралась в Париж, где основала "Теософское общество Востока и Запада". Из Ниццы путь Е.П.Б. и Олкотта лежал в Париж, где они встретились с Джаджем и Мохини. Все четверо остановились в доме 46 по улице Нотр-Дам-де-Шан, который сняла для них леди Кейтнесс. Этот дом стал штаб-квартирой Е.П.Б. на время её пребывания в Париже. "Теософы, прибывшие в Европу, привлекли внимание прессы, — сообщает Майкл Гоумс. — 1 апреля газета Виктора Гюго "Раппель" напечатала статью о распространении теософского учения. На следующий день её примеру последовала "Тан". 21 апреля "Матен" сообщила о том, что в Париж съехались теософы со всех концов света". В тот же день выходившая в Париже газета "Морнинг ньюс" поместила интервью своего корреспондента с Е.П.Б., а также сообщила о том, что 10 мая в её честь будет дан приём в "роскошном и великолепном" особняке леди ейтнесс, в квартале Фобур-Сен-Жермен.124

 Джадж писал Олкотту, которому вскоре по прибытии в Париж пришлось выехать в Лондон:

«В Штатах скоро снова заговорят о Вас и о ней. У Т. Чайлда, который каждую неделю пишет колонку для нью-йоркской "Сан", есть договорённость о встрече на нынешний вечер. Корреспондент "Чикаго трибьюн" просит о том же» [125].

 Е.П.Б. выступала во многих парижских домах; о чём она тогда говорила, рассказывает леди Кейтнесс в книге "Тайна эпох". Тем временем Олкотт назначает на 7 апреля собрание Лондонской ложи ТО, для выборов новых должностных лиц и разрешения спора между фракциями Синнетта и Кингзфорд. Е.П.Б. тоже пригласили, но она приехать отказалась [126]. Накануне вечером, в Париже, Е.П.Б. и Джадж вспоминали Нью-Йорк. Вот что пишет Джадж своему другу Лоре Холлоуэй на следующий день:

«Пока мы так сидели, я вдруг ощутил давно знакомый сигнал, извещающий, что сейчас придёт сообщение от Учителя, и увидел, что Е.П.Б. внимательно вслушивается. Она сказала: "Джадж, Учитель просит меня угадать, что бы он мог приказать такого, что явилось бы полной неожиданностью?" — "Чтобы миссис Кингзфорд стала президентом Лондонской ложи", — сказал я. — "Попытайся ещё раз". — "Что Е.П.Б. будет велено отправиться в Лондон". На сей раз я угадал. Ей предлагалось выехать экспрессом в 7.45. Учитель сообщил также время прибытия поезда на разные станции и в Лондон. Ей это ужасно не нравилось, и, поверь мне, при её пошатнувшемся здоровье и погрузневшей фигуре, путешествие это представлялось пыткой. Но всё же вчера вечером я отвёз её на вокзал и посадил в поезд. С ней была только маленькая сумка. В этом есть какой-то особый смысл, ведь она вполне могла отправиться с Олкоттом... Всё это время она твердила, что никак не может взять в толк, зачем ей это велят, ведь в Лондоне, после того как она уже отказалась приехать, решат, что это сделано, чтобы произвести эффект, а Олкотту при виде её уж точно захочется выругаться. Однако положение в Лондоне достаточно серьёзное, и, может быть, чтобы всё завершилось благополучно, они собираются показать какие-нибудь феномены. Так вот и получилось, что я остался один в доме и собираюсь теперь немного поработать над книгой [Тайной Доктриной]» [127].

 Выборы закончились ещё до приезда Е.П.Б. Анна Кингзфорд пришла в негодование, когда выяснилось, что она больше не президент, что место её занял какой-то м-р Финч; вице-президентом и секретарём стал Синнетт, а Франческа Арундейл — казначеем. Назревал скандал. Один из новых членов ТО, британский священник Чарлз Ледбитер, почти полвека спустя описал дальнейшее так:

«В комнату стремительно вошла массивная женщина в чёрном и присела на краешек нашей скамьи. Несколько минут она вслушивалась в перепалку, а потом... резко встала... Важный горделивый Мохини... в мгновение ока пересек длинную комнату и... распростёрся у ног дамы в чёрном. Многие из присутствующих в недоумении повскакали с мест; через мгновение м-р Синнетт... обменялся с кем-то несколькими фразами... встал возле нашей скамьи и звенящим голосом торжественно произнёс: "Позвольте представить Лондонской ложе госпожу Блаватскую". Сцена не поддаётся описанию; члены Общества, до крайности обрадованные и смущённые одновременно, столпились вокруг нашей великой основательницы; одни целовали ей руку, другие опустились на колени, двое-трое истерически рыдали» [128].

Е.П.Б. взяла собрание в свои руки и потребовала объяснить, почему так отвратительно обстоят дела. Потом она с глазу на глаз переговорила с должностными лицами, и было решено, что Кингзфорд сформирует новую группу, которая будет называться Герметической ложей, а Лондонская останется в настоящем своём виде. Мэри Гебхард, присутствовавшая на собрании, свидетельствует:

«7 апреля этого года, на собрании Теософского общества, которое происходило в апартаментах м-ра Финча в "Линкольнз инн", я имела видение Махатмы М. В этот момент я внимательно слушала вступительное слово полковника Олкотта. Вдруг справа от меня и чуть впереди возник очень высокий, величественного вида человек, в котором я тут же узнала Махатму с одного из рисунков, которые видела раньше у м-ра Синнетта. Он был не в белом; казалось, какая-то тёмная ткань с цветными полосками окутывает его фигуру. Видение длилось всего несколько секунд. Насколько я знаю, кроме меня Махатму [на этом собрании] видели ещё полковник Олкотт, Мохини и, конечно, г-жа Блаватская. Мэри Гебхард добавляет, что Мохини распростёрся ниц именно перед этой фигурой» [129].

 Е.П.Б. задержалась в Лондоне на неделю, остановившись в доме у Синнеттов на Лэдбрук-Гарденс, где она встречалась со многими лондонскими теософами [130]. Кроме этого, она посетила лабораторию сэра Уильяма Крукса. На обратном пути через Ла-Манш Е.П.Б. сопровождала Мэри Гебхард с сыном Артуром [131].

Вернувшись в Париж, Е.П.Б. почувствовала непреодолимое желание пойти в православную церковь. Она пишет родным:

«Я стояла там с открытым ртом, как если бы я стояла перед моей дорогой матушкой, которую не видела многие годы и которая никак не может меня узнать!.. Я не верю ни в какие догмы, мне противны всяческие ритуалы, но мои чувства к православной службе совершенно иные... Наверно, это у меня в крови... Я, разумеется, всегда буду твердить: буддизм, это чистейшее нравственное учение, в тысячу раз больше соответствует учению Христа, чем современный католицизм или протестантство. Но даже буддизм я не сравню с русской православной верой. Я ничего не могу с собой поделать. Такова моя глупая противоречивая натура» [132].

После приёма, устроенного в доме леди Кейтнесс 10 мая, Е.П.Б. переехала вместе с Мохини и Джаджем в прекрасное поместье в Энгьене, неподалёку от Парижа, где провела около трёх недель. Оттуда она писала родственникам, которых не видела двенадцать лет, настойчиво приглашая их к себе:

«Я сбежала от своих друзей-космополитов, интервьюеров и прочих назойливых мучителей, уехав из Парижа на несколько дней в Энгьен, на виллу "Круазак", принадлежащую моим дорогим друзьям графу и графине д'Адемар. Они настоящие друзья и заботятся обо мне не только ради феноменов — которые мне так надоели. Здесь в моём и вашем распоряжении целая анфилада комнат... Графиня очаровательная женщина: она очень богатая американка [из Кентукки], такая милая и непретенциозная. Её муж, хоть и большой аристократ и закоренелый легитимист, тоже очень прост в своих привычках и обхождении» [133].

Мы почти ничего не знали бы о пребывании Е.П.Б. в Энгьене, если бы не статья Джаджа, откуда взяты следующие выдержки:

«Здесь нашему дорогому другу предоставили все удобства, и она продолжала писать, а я по её просьбе в той же самой комнате внимательно перечитывал Разоблаченную Исиду, кратко помечая в конце каждой страницы её основное содержание, так как она собиралась использовать этот материал для Тайной Доктрины...

Часть вечера мы обыкновенно проводили в гостиной за разговорами, и здесь, так же как и в столовой, происходили некоторые феномены, однако не менее занимательными были остроумные, серьёзные или смешные рассказы Е.П.Б. Часто сестра графини д'Адемар играла на фортепьяно, доставляя удовольствие даже такому взыскательному судье, как Е.П.Б. Я хорошо помню одну мелодию, только что появившуюся в Париже. Она особенно нравилась Е.П.Б., и та часто просила её исполнить. В ней чувствовалось высокое вдохновение и глубокое постижение природы. Там же проходили оживлённые дискуссии графа и Е.П.Б. Нередко посреди такой беседы Е.П.Б. оборачивалась ко мне или к Мохини, заворожённо слушавшим её, и повторяла вслух наши же мысли, которые возникли у нас в тот момент в голове...

Как-то вечером мы сидели в гостиной, не зажигая света. Луна сияла над озером, всё кругом затихло, Е.П.Б. впала в задумчивость. Потом она поднялась, подошла к угловому окну с видом на озеро, и через мгновение комнату озарила вспышка мягкого света, а Е.П.Б. нежно улыбнулась. Напоминая мне об этом вечере, графиня д'Адемар писала после смерти Е.П.Б.: "Она казалась погруженной в свои мысли, как вдруг поднялась с кресла, подошла к открытому окну и повелительно взмахнула рукой. Сразу же в отдалении послышалась слабая музыка, которая становилась всё отчётливее, пока чудная мелодия не наполнила комнату. Мохини бросился к ногам Е.П.Б. и поцеловал край её одежды. Его порыв был совершенно уместным, ибо выражал то глубокое восхищение и уважение, которое мы все испытывали к этому удивительному существу, утрату которого никогда не перестанем оплакивать".

Мы все совершенно отчётливо слышали эту астральную музыку, и когда последние звуки растворились в неведомой дали, граф отметил её необыкновенную красоту и тонкость.134 Уже по возвращении Е.П.Б. в Париж к ней из России приехали Вера Петровна и Надежда Андреевна. Они гостили до конца июня. Однажды Вера Петровна неожиданно для себя спровоцировала блестящий эксперимент по "осаждению". Он стал известен как в Англии, так и в России, где её сообщение появилось в "Одесском вестнике", а затем было перепечатано в Петербурге в "Ребусе":

...23 мая утром, мы снова все вместе находились в приёмной в следующем составе. У стола в середине комнаты сидели m-me de Morsier, толкуя с секретарём Джеджем и с брамином Могини... о делах общества... Направо от них сидела Е.П. Блаватская со своей сестрой; а налево, в двух шагах от стола, полковник Олкотт разговаривал с нашим известным писателем Всев. Серг. Соловьевым о действии на него магнетизма, которым почтенный президент теософов лечил его уже несколько дней. По обыкновению в урочный час внесли письма и между прочими одно на имя тётки г-жи Блаватской, гостившей у неё, Н. А. Фадеевой.

Г-жа Блаватская взяла письмо и, назвав особу, его писавшую (что было не трудно, так как рука на адресе была хорошо знакома ей и сестре её), сказала:

— Хотелось бы мне знать, что она пишет?

— Что ж! Это вам не трудно: прочтите-сквозь конверт, — сказали ей.

— Попробую! — и с этим словом она приложила запечатанное письмо ко лбу. Кругом шли громкие разговоры по-английски и по-французски; но несмотря на шум, г-жа Блаватская почти в ту же минуту заговорила, рассказывая сестре по-русски то, что она читала мыслью в письме. Тогда сестра её обратила всеобщее внимание на то, что она делала, и, подав ей листок бумаги, просила её записывать, вкратце, содержание письма.

— А! Ты мне не веришь! — засмеялась Елена Петровна. — Хорошо! И держа левую руку вместе на запечатанном письме и на поданном ей листке бумаги, она правой начала быстро писать на последнем попавшимся под руку цветным карандашом, синим с одного конца, а с другого красным. Разумеется, все обратили внимание на происходящее, в особенности В. С. Соловьев, прислушиваясь к тому, что громко сама себе диктовала его соотечественница, духовным оком читая и переписывая русское письмо.

Блаватская кончила словами:

"Кланяйся Елене Петровне!!"

— Это вздор! — прервала её сестра: таких церемонных приветствий тебе там наверное нет!

— Нет есть! И чтоб тебе доказать, что я читаю не смысл, а подлинные фразы письма, я несколько его фраз передала построчно, в тех же словах, — твёрдо отвечала Блаватская. Она подписала своё писанье именем писавшей письмо действительное, перевернула карандаш красным концом книзу, подчеркнула им своё имя в словах "кланяйся ЕЛЕНЕ" и в ту же секунду сделала внизу на своём клочке бумаги под именем писавшей настоящее письмо теософическую шестиугольную звезду, прибавив громко с силой непоколебимой воли:

— Хочу, чтоб эти красные знаки отсюда перешли в письмо, на те же места его!

И, энергически ударив рукой по запечатанному посланию, она перебросила его обратно своей сестре со словами:

— Tiens! C'est fait!.. (Возьми! Сделано!)...

Всё происшедшее, равно как и содержание того, что Елена Петровна написала, было переведено не понимавшим по-русски. Письмо немедленно [было] передано по принадлежности, и когда г-жа Фадеева его распечатала, содержание его оказалось совершенно таким, каким его передала г-жа Блаватская; некоторые фразы были даже составлены в тех же выражениях; а в словах: "Кланяйся Елене Петровне" имя её было подчёркнуто красным карандашом, а ниже подписи стояла красная шестиугольная звезда! И даже росчерк от её карандаша на клочке бумаги был воспроизведён с точностью фотографического снимка...

Изумительный факт этот тотчас был изложен письменно, засвидетельствован подписями всех присутствовавших135 и находится в руках пишущей эти строки.136

Приводим описание ещё одного феномена Е.П.Б. из той же статьи Веры:

Мы сидели все вместе, несколько дней тому назад, когда... м-ру Джеджу, секретарю общества, принесли с почты письмо из Америки, которое он тут же и распечатал. Но, распечатав, прежде всего обратил внимание не на содержание его, а на несколько подчёркнутых красным карандашом слов и на фразу, написанную на нём вкось тою же краской, подписанную всем хорошо знакомым именем "хозяина..." Необходимо принять во внимание, что письмо в Индии или Тибете никогда не бывало. Мне могут возразить, что никто не мешал и нью-йоркскому корреспонденту Джеджа начертить на своём письме красную надпись, как бы от лица "хозяина". Я согласна! я, признаюсь, и сама подумала в первую минуту то же, но вот что меня разубедило. Дня через два после этого, в обычный час снова вошёл почтальон с письмами... Но прежде я должна упомянуть, что в это самое время г-жа Блаватская выслушивала жалобы одного очень молодого человека, гостившего у неё, на его мать. М-р Китлей, изволите ли видеть, приехал в Париж нарочно, чтобы познакомиться ближе с деятелями теософического общества, доктрины которого ему были хорошо знакомы по чтениям... Итак, м-р Китлей горько жаловался на свою мать, которая требовала, чтобы он или вернулся к ней, в Ливерпуль, или тотчас ехал продолжать своё "путешествие по континенту", предпринятое в гигиенических видах.

"Мать моя до смерти боится, чтобы я не бросил дела и не уехал за вами в Мадрас!" — говорил он...

В эту минуту позвонил почтальон, и в числе многих писем оказалось одно из Ливерпуля, от м-с Китлей к сыну. Он распечатал его без особой поспешности, но вдруг лицо его приняло изумлённо-испуганное выражение и он весь побагровел... На письме, слова его матери касательно уважения и послушания, которыми дети обязаны своим родителям, были подчёркнуты красным составом, за хорошо известной подписью...

M-me de Mforsier], секретарь парижской ветви общества... сама рассказывала мне, что своевременное письмо "du maitre" ["хозяина"] — письмо, которое она нашла вложенным вместе с его оригинальным конвертом под покрышку другого, постороннего делу письма к ней, — положительно спасло её от самоубийства и заставило всей душой предаться делу теософии.137

В более ранней публикации Вера вспоминает разговор с сестрой относительно возможности создавать предметы с помощью психической силы. Она не желала верить в подобные вещи, и Е.П.Б. "обыкновенно отвечала" ей: "Ну и не верь! Я очень мало забочусь о вере в эти вздоры". Растившая пятерых детей, Вера нередко испытывала финансовые трудности. Она пишет:

Мне случалось ей сердито доказывать, что это далеко не вздоры! Что если она так легко творит золото и драгоценности, то пусть обогатит меня. В ответ на такие речи она только смеялась, говоря, что этого она не может, потому что это было бы колдовство, чёрная магия, которая всем принесла бы один вред.

— Наша карма с тобою быть бедными, и мы должны её нести. Если б я попробовала себя или тебя таким путём обогатить, то погубила бы нас обеих, не в здешней, минутной жизни, а на долгие, может на вечные, века, — объясняла она мне.

А на вопросы "Зачем же ты одаривала других такими губительными подарками, если они приносят вред?" она уверяла, что те вздорные вещи, которые ей было дано сделать ради убеждения людей в том, как могущественны духовные дары и сила воли человека, ничего не значили, никакого влияния иметь не могли ни на кого и ни на что, кроме разве убеждения "тупоголовых материалистов, которые ничего не возьмут в толк, если им не поставить точек на i".138

В статье "Может ли человек сделаться творцом?" Е.П.Б. замечает, что предметы, созданные с помощью психических сил, возникают не из ничего, но из предсуществующей материи, находящейся в тонком состоянии.139 Их овеществление удивительно не больше, нежели появление дождя из облаков с последующим превращением в лёд. Иногда новый предмет создают из твёрдого тела, как в том случае, когда Е.П.Б., к радости детей, перемещала атомы в связке ключей и получался свисток. Сестра Олкотта, Белл Митчелл, вспоминает ряд таких экспериментов, имевших место в Нью-Йорке, когда они жили в одном доме с Е.П.Б.140

29 июня Е.П.Б. уехала в Лондон141. Накануне отъезда она писала одной своей русской знакомой: "Завтра я уезжаю в Лондон, отряхнув парижскую пыль со своих ног... Я больна и не в лучшем настроении. В такие минуты только благодаря Теософии я живу и действую".142

Её провожали Надежда Андреевна, Вера и Эмили де Морсье. Позже Е.П.Б. писала тётушке:

Моя дорогая, моя драгоценная Надежда Андреевна! Вот уже многие годы я не плакала, но когда вы обе исчезли из виду, выплакала все мои слёзы. Я думала, сердце моё разорвется, так мне стало дурно. К счастью, какие-то добрые французы, ехавшие со мной в одном купе, принесли мне на следующей станции воды и заботились обо мне как могли. В Булони меня встречал Олкотт и чуть было не расплакался, увидев, насколько я плоха. Он также сильно расстроился при мысли, что ты и Вера могли счесть его бессердечным потому, что он не приехал за мной в Париж. Но бедный старина не знал, что я так больна. Ты ведь знаешь, что мне всё время нездоровится.

Я переночевала в Булони, а на следующее утро из Англии прибыли ещё пятеро теософов, чтобы заботиться обо мне... Меня чуть не на руках внесли на пароход, а затем так же вынесли и с триумфом доставили в Лондон. Я едва дышу, но всё равно нынче же вечером мы устраиваем приём, на который придут наверно около пятидесяти наших старых знакомых. Англичане в большинстве своём не подвержены шатаниям; в них много постоянства и преданности. На Чаринг-Кросс* Мохини и К[итли] чуть ли не до смерти перепугали англичан, бухнувшись мне в ноги, будто я идол какой-то. Я не на шутку рассердилась — так искушать провидение.143

У Мохини были особые на то причины. В марте 1884 года он получил от своего Учителя следующее письмо:

Только Мохини.

Для "пелингов" [европейцев] много значат внешние проявления. Человек должен поразить их внешне, прежде чем о нём сложится постоянное, устойчивое внутреннее впечатление. Запомни это и постарайся понять, почему я жду от тебя следующих действий:

Когда Упасика** прибудет, ты встретишь и примешь её так, словно вы в Индии и она — твоя собственная мать. Ты не должен обращать никакого внимания на толпу французов и прочих. Ты должен ошеломить их; и если полковник спросит, зачем ты это делаешь, ответь ему, что приветствуешь именно внутреннего человека, внутреннего обитателя, а не Е.П.Б., ибо ты получил указания на сей счёт от нас. И прими к сведению, что Некто*** гораздо более высокий, чем я, милостиво согласился ознакомиться с создавшимся положением в целом-в её облике, и затем посещать, иногда, таким же способом, Париж и, возможно, другие места проживания иностранных членов. Приветствовать её таким образом ты будешь всякий раз, встречаясь и прощаясь с ней****144, пока вы в Париже, — невзирая на то, как это воспринимается, и на её собственное изумление. Это — проверка145.

Возвратившись на время из Лондона в Париж, Мохини в мае получил ещё одно письмо из того же источника:

Твоё отношение к Упасике и всему, что связано с ней, настолько ребяческое, словно ты стараешься создать о ней ещё худшее впечатление, чем оставляет даже собственное её легкомыслие, когда она целиком предоставлена самой себе.*****146 Не забывай, что всё благо, уготованное нашей Индии... всецело сложено её личными усилиями. Едва ли ты сможешь в полной мере выразить ей то уважение и признательность, которых она заслуживает. Лучше показать англичанам все те нравственные достоинства, коими она обладает, чем постоянно развлекать их историями о её ребячествах и причудах, вызывающими смех над ней или даже насмешки... Ты — тот представитель Индии, которому предстоит духовно возродиться. Ты должен, следовательно, вести себя как философ, а не как смешливый юнец, если претендуешь на то, чтобы стать чела.147

В Лондоне Е.П.Б. прожила шесть недель у Франчески Арундейл и её старушки-матери в доме 77 по Элгин-Кресент, в Ноттинг-Хилл. Об этом рассказывает сама Франческа в книге Моя гостья — Е.П.Блаватская и в статье, посвященной памяти Е.П.Б. Отрывки, которые приводятся ниже, взяты из этих источников.

Живя у нас, первую часть дня она обыкновенно писала; как правило, она начинала в семь утра, а иногда и раньше, и с небольшим перерывом на ленч работала до трёх-четырёх часов дня. Потом объявлялись посетители; и они шли и шли до позднего вечера. Разумеется, многие из тех, кто был наслышан о её необыкновенных способностях, приходили просто из любопытства. В то время Общество психических исследований ещё не обнародовало свой печально знаменитый отчёт, и члены этого Общества нередко наведывались к ней в надежде увидеть какие-нибудь чудеса.148

Больше всего я любила ранние утренние часы; Е.П.Б. в это время была наиболее доступной, глаза её лучились добротой, губы морщила улыбка. Казалось, она всегда понимает и принимает все не только произнесённые, но и невысказанные мысли. Я никогда не испытывала перед ней страха, несмотря на весьма сильные выражения, которые она порой употребляла. Каким-то образом всегда чувствовалось, что это сугубо внешняя сторона.149

Я могла бы приводить и приводить примеры [показанных ею] феноменов, но, зная, как мало значения она сама им придавала, думаю, что было бы недостойно её памяти, если бы я стала выделять то, что было далеко не главным в её работе. Охотники за феноменами и праздные зеваки составляли только часть из великого множества тех, кто искал встречи с ней. Многие пытливые умы, учёные и философы, приходили снова и снова, привлекаемые силой её интеллекта... Иногда в послеобеденное время к ней заглядывали чопорные профессора из Кембриджа, и я как сейчас вижу её крупную фигуру в просторном капоте: она сидит в большом кресле, под рукой у неё табачная корзинка, и отвечает на глубокие и мудрёные вопросы относительно космогонии и законов, управляющих материей.150

... Довольно часто на вопросы, касающиеся индийской философии, отвечал Мохини Чаттерджи. Я редко встречала людей, способных давать такие ясные и впечатляющие пояснения и излагать их таким прекрасным языком. Его лекции пользовались популярностью, и наши двери редко закрывались раньше часа или двух ночи151.