Часть IV. АМЕРИКА – СТРАНА НАЧИНАНИЙ 5 страница

Один нью-йоркский репортёр окрестил её жилище «"Ламасери"* в Нью-Йорке» [153].  .амасери"* в Нью-Йорке"жилище "________________________________________________________________________________________________Олкотт пишет:

«Я не преувеличиваю, говоря о духовной атмосфере, равной которой не найти было ни в одном из домов Нью-Йорка. Социальные различия наших посетителей оставались за порогом. Богатые или бедные, христиане, иудеи или атеисты, образованные или неучёные, наши посетители встречали одинаково радушный приём и терпеливое внимание к своим религиозным и любым другим проблемам. Принадлежа по своему рождению к высокой аристократии, Е.П.Б. чувствовала себя непринуждённо в самом изысканном обществе, а по характеру была убеждённым демократом и альтруистом, поэтому с сердечным радушием привечала скромнейшего из посетителей» [154].

Дейвид Кертис, один из самых блестящих нью-йоркских репортёров, вспоминает, что в её доме можно было встретить "католических священников, артисток, военных врачей, торговцев, чужеземных графинь, художников, медиков и изредка азиатов" [155]. По словам Олкотта, сюда заглядывали и раввины: "Я знал одного раввина, который проводил у неё вечера за обсуждением Каббалы. При мне он говорил Е.П.Б., что тридцать лет изучает тайную науку своей религии, но она научила его тому, о чём он не смел и мечтать, и объяснила положения, которые не понимали лучшие из его учителей" [156]. Воистину, "Ламасери" стал пристанищем мятежных душ, но Е.П.Б. ясно обозначила грань допустимого в применении силы. Она вклеила в Альбом статью из "Нью-Йорк хералд" от 6 сентября 1878 года, которая называлась "Открытый бунт". В ней упоминался Чарлз Содеран, призывавший забастовщиков пойти на крайние меры. Е.П.Б. тут же приписывает: "Теософ, ставший мятежником, поддерживающий революцию и убийство, друг коммунаров — не может быть членом нашего Общества. Он должен уйти" [157]. По её сочинениям разбросано немало столь же категоричных высказываний в связи с деятельностью анархистов и нигилистов, особенно в России. Увлекательно описывает свои впечатления о Е.П.Б. репортёр из Коннектикута, посетивший "Ламасери". Статья появилась в "Хартфорд дейли таймс" 2 декабря 1878 года:

«У неё редкое, странное лицо. На нём постоянно отражается смена настроений. Кажется, она никогда не бывает поглощена только одним предметом. Глаза острые, живые, всё понимающие, способные выразить тончайшие оттенки чувств. И в первый раз, и потом она неизменно поражала ощущением того, что в ней было два человека: она словно была и здесь и не здесь; говорила и вместе с тем думала или действовала где-то далеко... Вся она — воплощение самообладания, властности и некоего sang froid**, скорее свойственного мужчинам; но при этом она всегда остаётся женственной... Взглянув на груду писем, только что принесённых слугой, я не удержался от восклицания: "Какая у вас, должно быть, обширная переписка, госпожа! И на стольких языках! Признайтесь, на каком же вы всё-таки думаете?" "На своём. Это не русский и не французский, да и ни любой другой из известных вам". "Быть может, это язык пифагорейских чисел, — вмешался Олкотт, — или язык древней расы, цивилизации, достигшей таких высот, что наш фонограф, например, для них — самое простое и обычное дело. Кто знает, вдруг когда-нибудь в будущем в каком-нибудь музее "последних археологических находок" госпожа обнаружит среди экспонатов пластинку из оловянной фольги***, и та заговорит с ней на том же языке, на котором она думает?" На следующий вечер... госпожа показала нам дорогой ей альбом с портретами иностранных членов Теософского общества. Перед нами прошёл ряд замечательных лиц, интеллигентных, культурных, утончённых. Рассматривать их было одно удовольствие. Казалось, там были снимки мужчин и женщин всех национальностей. Самые разные люди — от отставного английского генерала до индийского философа с тонкими чертами чистого, выразительного лица и удивительно совершенным телосложением...» [158].

Дом, где находился "Ламасери", цел до сих пор. Торцом он выходит на Восьмую авеню. Комнаты Е.П.Б. располагались на втором этаже, сразу над магазином, — всего на этаже было две квартиры. В большой зале, где собирались приходящие и где работала сама Е.П.Б., было два окна, расположенных по фасаду, и ещё одно в торце. В одной из статей в журнале Путь под общим названием "Дома, где жила Е.П.Б.", где был помещен следующий рисунок (рис. 5), Джадж рассказывает:

«Именно в этой квартире, в большой зале, писалась и была закончена Разоблаченная Исида. Здесь мы видели столько невероятных феноменов, что для их описания потребовалось бы несколько томов. Здесь часто слышались "астральная музыка и колокольчики"; некоторые умники приписывали их служанке, расхаживавшей по зале с каким-то инструментом: полная нелепость с точки зрения тех, кто, как и я сам, был там и слышал всё собственными ушами. Здесь, в углу комнаты на Восьмой авеню, стояло чучело совы и время от времени моргало... Это обычный скромный дом в скромной деловой части большого города; однако чего только здесь ни происходило, какие могучие силы играли в сих четырёх стенах, когда здесь жила эта потрясающая личность, известная под именем Елены П.Блаватской!» [159].

Рис. 5. Дом в Нью-Йорке, где была написана Разоблаченная Исида

Олкотт также жил в "Ламасери". Его сестра Белл Митчелл поселилась с мужем и детьми этажом выше. До этого они снимали меблированные комнаты на Тридцать четвёртой западной улице, также в одном доме с Блаватской и Олкоттом. Белл была очень привязана к Е.П.Б., и когда в лондонском Спиритуалисте от 8 марта 1878 года появилось письмо некой Ф.Шауэрс из Англии, где та обвинила Е.П.Б. в мошенничестве и несносном характере, Белл ответила негодующим посланием. Олкотт, по-видимому, счёл его слишком длинным для печати и не послал в Спиритуалист, но много лет спустя поместил в Теософе. Вот выдержки из него:

«Я не принадлежу к буддистам, брахманистам, теософам или спиритуалистам, я простая прихожанка пресвитерианской церкви, в лоне которой выросла и надеюсь умереть. Я сестра полковника Олкотта, а помимо этого — жена и мать семейства. И должна добавить, я не жертва обмана и не нахожусь "под действием чар" г-жи Блаватской. Но я — женщина, и требую справедливого отношения к другой женщине... Уже три года я считаю себя другом г-жи Блаватской. Сейчас, как и раньше, моя семья и г-жа Блаватская снимают комнаты в одном и том же доме. Неужели найдётся мать, которая позволит своим детям общаться с таким чудовищем, какое рисует миссис Шауэрс? Со мной госпожа всегда приветлива и держится просто. Хочу подтвердить, что в любое время дня и ночи я, но только я, могу свободно входить в её комнаты... даже в минуты крайней занятости, никого не принимая, она неизменно делает для меня исключение. Я убедилась, что г-жа Блаватская честная и порядочная женщина, посвятившая себя целиком, телом и душой, тому, что она считает своим священным долгом; ради него никакая жертва не кажется ей чрезмерной. Для окружающих жизнь её — чистая, милосердная и добропорядочная — может служить примером... Мне нет нужды говорить здесь о тех любопытных и удивительных феноменах, которые г-жа Блаватская производит в моём присутствии без какой-либо предварительной подготовки» [160].

Рис. 6. Столовая в «Ламасери»

Позже Белл Митчелл описала некоторые из них в статье "Госпожа Блаватская" [161]. Е.П.Б. наглядно демонстрировала действие психических законов и сил только узкому кругу лиц. Некоторые из ранних членов ТО вышли из Общества, пишет Олкотт, потому что "Е.П.Б. отказывалась показать на наших собраниях хоть какой-нибудь, пусть самый пустяковый феномен" [162]. В апреле 1875 года, за несколько месяцев до основания ТО, Блаватская пишет Александру Аксакову в Петербург: "Я поняла, что людей не убедить одними сомнительными фактами и что даже каждый истинный факт всегда представляет какую-нибудь слабую его сторону, за которую легко бывает уцепиться противникам. Вот почему я положила себе за правило никогда ни в каком случае не дозволять посторонним лицам пользоваться моими медиумистическими способностями. Кроме Олкотта и двух-трёх самых близких друзей, никто не видел, что у меня происходит... " [163]. Позже, после появления Исиды, число таких очевидцев увеличилось. В это время Олкотт пишет Чарлзу Мэсси и Стейнтону Мозесу в Лондон, что количество и разнообразие феноменов превосходит всё виденное им прежде, а на демонстрациях иногда присутствует шесть-восемь наблюдателей [164]. Уже после смерти Е.П.Б. Олкотт размышлял, почему она демонстрировала ему свои феномены:

«[Появление Исиды] с её бесчисленными цитатами и необычными знаниями было само по себе чудом, вполне способным раз и навсегда убедить меня в том, что Е.П.Б. владеет психическими силами высочайшего уровня. Но доказательств тому было гораздо больше. Очень часто, когда мы глубоко за полночь работали каждый за своим столом, она экспромтом демонстрировала различные феномены, сопровождая ими описания оккультных сил в человеке и природе. Теперь, оглядываясь назад, я вижу, что эти феномены специально подбирались так, чтобы я мог успешнее постигать науку о психике, подобно тому как лабораторные опыты Тиндаля, Фарадея или Крукса производятся с целью поэтапного обучения студентов физике или химии... Ей, собственно, требовалась моя помощь как литератора в работе над книгой; и, чтобы дать мне представление об оккультных законах, о которых шла речь, она экспериментально подтверждала ту научную позицию, которую занимала» [165].

В одном из писем к Надежде в Одессу Олкотт описывает некоторые феномены, которые её племянница демонстрировала ему в то время. На это Надежда отвечала 8 мая 1877 года:

«Эти достоверные чудеса... весьма любопытны и по-своему удивительны, но ничего исключительного в них нет. Мне много раз рассказывали о таких вещах, и я часто читала в разного рода спиритуалистической литературе поразительные сообщения о феноменах, подобных тем, о которых вы упоминаете в своём письме. Правда, обычно речь идёт об отдельных происшествиях или о различных источниках подобных явлений. Но чтобы такая огромная сила была сосредоточена в одной-единственной личности — целый ряд самых необычных проявлений, исходящих из одного источника, как в случае с г-жой Блаватской, — это, несомненно, случай в высшей степени редкий и, возможно, беспрецедентный. Я давно знаю о том, что она обладает [подобной] силой, самой мощной изо всех мне известных, но когда она была здесь, эта сила проявлялась куда слабее» [166]. Многие феномены этого периода описаны в первом томе Страниц старого дневника. Фрэнсис Стелофф, основательница известного издательства "Готам бук март" в Нью-Йорке, как-то послала эту книгу русскому математику П. Д. Успенскому, автору Tertium Organum и ближайшему ученику Г. И. Гурджиева. Вот его ответ:

«Дорогая мисс Стелофф, Я очень признателен Вам за книгу и Ваше желание помочь мне, но такая книга у меня уже есть. Так что я возвращаю Вашу с большой благодарностью. Я приобрёл эту книгу в Англии и прочел её в год смерти Олкотта, в 1907 году. Я всегда считал её самой необычной книгой на свете, потому что, несмотря на все пересуды, всегда чувствовал, что Олкотт не обманывает, и это — самое важное. Искренне Ваш, П.Д. Успенский» [167].

Феномены, относящиеся к тем дням, Олкотт разделяет на семь видов:

1. Те, для которых требуется знание первичных свойств материи, в том числе силы сцепления атомов; особенно знание акаши, её строения, содержимого и потенций.

2. Связанные с элементалами [невидимыми силами природы], когда те подчинены человеческой воле.

3. Иллюзорные зрительные, слуховые и осязательные ощущения, создаваемые при помощи передачи мыслей посредством гипнотического внушения [168].

4. Те, что связаны с искусством создания образов вещественных, изобразительных или письменных... к примеру, "осаждение" картинки или письма на бумагу или другую материальную поверхность, или же появление буквы, знака или другой отметины на коже человека.

5. Связанные с чтением мыслей, ясновидением в отношении прошлого или будущего.

6. Феномены, бывшие результатом её мысленного контакта с сознаниями других людей, обладающих равной или более высокой психической одарённостью...

7. Феномены высшего порядка, когда с помощью духовного прозрения, или интуиции, или вдохновения... она черпала из кладезя всех человеческих знаний, накапливаемых в [высшем] регистре астрального света, так называемых "акашных записях" [169].

Джадж тоже был свидетелем множества феноменов в Нью-Йорке. 1 марта 1884 года он пишет Дамодару, одному из активных участников Теософского движения в Индии:

«Я видел, как она заставляла предметы в комнате двигаться без чьей-либо помощи. Однажды на наших глазах серебряная ложка из самой дальней комнаты прошла через две стены и три комнаты и оказалась у неё в руках, просто по её безмолвному приказу. В другой раз она – или — он извлекла прямо из стены дюжину баночек с краской, которые понадобились мне, чтобы нарисовать картину в её комнате. Ещё как-то раз она взяла запечатанный конверт, и мгновение спустя письмо оказалось у неё в руках, а конверт по-прежнему остался запечатанным. Она снова коснулась письма, и тут же возник его дубликат. В руках у неё оказалось теперь два совершенно одинаковых письма. Был ещё случай с её кольцом с тремя сапфирами. Одной даме очень уж захотелось его поносить. Е.П.Б. сняла его и отдала. Дама ушла, унося с собой иллюзорное подобие кольца, а оригинал остался на месте. И таких примеров сотни. Но всё это бледнеет и меркнет по сравнению с теми восхитительными часами, когда мы слушали Просветлённых. Они часто приходили ночами, когда всё стихало, и подолгу говорили с Г.С.О. и со мной... Основное из увиденного и услышанного мною в Нью-Йорке, в её присутствии, происходило между полуночью и четырьмя утра» [170].

Почти все описанные здесь феномены подпадают под первый тип по классификации Олкотта. Объяснение им дал чела одного из адептов в письме к Джону Смиту, профессору химии Сиднейского университета и президенту Королевского общества Нового Южного Уэльса. Оно было опубликовано в Теософе в октябре 1883 года. В августе 1959 года оно было перепечатано в Трудах Королевского химического института Австралии, в статье Дж.Л.Дэвиджа "Профессор Джон Смит и теософия". Вот фрагмент этого письма:

«Сначала рассмотрим феномен "осмоса" [извлечения. — ред. Теософа] Вашей записки из запечатанного и прошитого ниткой конверта и замены её на ответ самого [Учителя] так, что печать и нить при этом остались неповрежденными. Это бесспорно доказывает, что восточные адепты превосходно знают природу сил, связующих атомы, и умеют управлять ими, что недоступно современным западным учёным... Здесь действует та же сила, благодаря которой у Вас в комнате [в Бомбее, 1 февраля 1882 г.] появилось письмо; та же сила действовала при возникновении писем из воздуха; дождя из роз; золотого кольца из сердцевины мускусной розы... копии сапфирового кольца, созданной недавно для одной здешней знатной дамы, и в других примерах. Секрет в том, что "действие связующих сил"... может быть прервано и восстановлено снова в отношении каждой конкретной группы атомов... Материю можно определить как сконденсированную Акашу (эфирную субстанцию); в процессе формирования атомов материя дифференцируется, подобно тому как капельки воды выделяются из перегретого пара при его конденсации. Приведите дифференцированную материю в состояние ante****-материи недифференцированной, и для Вас не составит труда представить, как она может проникать через промежутки***** в веществе, находящемся в дифференцированном состоянии, подобно привычному для нас движению электричества и прочих сил по их проводникам. Совершенное искусство заключается в способности по своей воле прерывать и снова восстанавливать действие сил сцепления атомов в том или ином веществе: развести атомы так далеко, чтобы сделать предмет невидимым, но вместе с тем не утратить полярность и удержать эти атомы в пределах радиуса притяжения, чтобы затем вернуть их в прежнее состояние сцепления и заново воссоздать вещество» [171].

Предмет, дезинтегрированный таким образом и ставший невидимым, добавляет Джадж, можно потом послать "по созданному эфирному потоку на любое расстояние. В требуемой точке разделяющая сила устраняется, и тотчас же силы сцепления восстанавливаются и возникает предмет, целый и невредимый" [172]. Осуществить феномен прохождения вещества через вещество, например камня через твёрдую стену, можно двумя способами, поясняет Джадж. Первый состоит в том, что "небольшой объект дезинтегрируется оккультным способом и проходит сквозь другие объекты", во втором случае "объект перемещают без дезинтеграции, тогда, наоборот, дезинтегрируется любое плотное препятствие в том месте, через которое проходит объект". В качестве примера он рассказывает, как Е.П.Б. у него на глазах "взяла маленькую вещицу, а именно кольцо, положила его на стол, а потом, не прикасаясь к нему, переместила в запертый ящик рядом. В этом случае она дезинтегрировала либо само кольцо, чтобы оно могло пройти в ящик, либо место в ящике стола, достаточное для того, чтобы через него прошло кольцо" [173]. Жизнь в "Ламасери" не ограничивалась только философией или оккультными феноменами. Олкотт вспоминает, как однажды горестно зазвонил астральный колокольчик — это умерла любимая канарейка Е.П.Б. Она расплакалась. "Канарейка была самая обыкновенная и не отличалась особенной красотой, — вспоминает Олкотт, — зато была на редкость хлопотливой хозяюшкой..." В своё время он купил ей самца, который прекрасно пел, и так описывает жизнь этой парочки:

«Мы позволяли им летать по комнате в своё удовольствие, и самец вознаграждал нас тем, что пристраивался на раме картины рядом с рабочим столом и выводил свои рулады. Самочка же бесстрашно садилась на стол, скакала по нему, чирикала у нас под самым носом и таскала в гнездо, которое строила в бронзовой люстре под потолком, все попадавшиеся ей обрезки. Похоже, больше всего она ценила длинные тонкие полоски бумаги, появлявшиеся во время правки и перекомпоновки страниц рукописей Е.П.Б. Крошка "Дженни" иногда подолгу ждала, пока хозяйка не уронит на стол или на пол отрезанную полоску бумаги, и быстро утаскивала её в строящееся гнездо под одобрительное пение своего красавца — супруга по прозвищу "Пип". Наконец гнездо было готово, Дженни устроилась прямо над нашим столом, её маленькая головка то и дело высовывалась из-за края бронзовой чаши, украшавшей газовый рожок. Пип заливался вовсю, а мы с умилением и любопытством ждали, когда кончится высиживание яиц. Но шли недели, Дженни по-прежнему сидела в гнезде, птенцы и не думали пищать, и мы недоумевали. Наконец, когда птица однажды слетела за зерном и водой, я взгромоздил стул на стол и, пока Е.П.Б. придерживала конструкцию, заглянул в гнездо. Там было пусто... Е.П.Б. предложила единственно возможное объяснение: "Дженни высиживала собственные иллюзии"... она внушила себе, что снесла яйца, и ей ничего другого не оставалось, как их высиживать» [174].

Кроме пения Пипа, в "Ламасери" звучала и другая музыка. Иногда Е.П.Б. играла на пианино. Олкотт пишет:

«Она была превосходной пианисткой, играла с чувством и на редкость выразительно. Её руки могли служить идеальной моделью для скульптора, и не было ничего прекраснее того зрелища, когда они летали над клавишами, сплетая волшебные мелодии. Она была ученицей Мошелеса... Иногда, в сумерках, когда рядом не было никого, кроме меня, она извлекала импровизации из сладкозвучного инструмента, и, слушая её, легко верилось, что внимаешь самим гандхарвам, небесным певцам» [175].

Д-р Юджин Корсон запомнил рассказы своей матери об "искусных фортепианных импровизациях Е.П.Б. и её мастерстве, весьма высоком для человека, который подходит к инструменту лишь по настроению, от случая к случаю" [176]. Это было в Итаке в 1875 году.

Глава 12. Важное решение

В первом томе Страниц старого дневника Олкотт описывает событие, которое называет "самым важным из всех, повлиявших на мою жизнь":

«Наша вечерняя работа над Исидой была закончена, я пожелал Е.П.Б. доброй ночи, удалился к себе в комнату, как обычно закрыл дверь, потом уселся поудобнее, чтобы почитать и покурить, и вскоре с головой ушёл в книгу; насколько я помню, это были "Путешествия по Юкатану" Стивенса... Кресло и стол находились слева от двери, походная койка — справа, напротив двери было окно, над столом — газовый рожок. Так я сидел и преспокойно читал, всё моё внимание было поглощено книгой... Как вдруг краем глаза я заметил — я сидел вполоборота к двери, — что в углу справа от меня что-то белеет. Я повернул голову, и от изумления книга выпала у меня из рук: надо мной возвышалась величественная фигура жителя Востока. На нём были белые одежды и тюрбан из ткани с янтарными полосами — ручная вышивка жёлтым шелком. Длинные волосы цвета воронова крыла ниспадали из-под тюрбана на плечи; его чёрная борода по обычаю раджпутов была вертикально разделена на подбородке, подвёрнута и заложена за уши; в глазах горел огонь духа; эти глаза смотрели одновременно доброжелательно и пронзительно; это были глаза наставника и судьи, но в то же время глаза отца, с любовью взирающего на сына, который нуждается в совете и наставлении. Величественный, преисполненный нравственной ..силы, лучезарно духовный, он настолько превосходил обычного человека, что я смешался; я преклонил голову и опустился на колени, как это делают перед Богом или существом, подобным Богу. Моей головы легко коснулась рука, мягкий, но сильный голос велел мне сесть, и когда я поднял глаза, Видение уже находилось по другую сторону стола. Он сказал, что пришёл в критический для меня час, когда я нуждаюсь в Нём; что мои действия привели меня к этой точке; что только от меня самого зависит, будем ли мы часто встречаться в этой жизни как сотрудники, работающие на общее благо; что предстоит серьёзная работа во имя человечества и что я имею право участвовать в ней, если пожелаю; что таинственная связь, которую сейчас не время объяснять мне, свела вместе меня и мою единомышленницу, — и эту связь нельзя разорвать, какой бы напряжённой она временами ни была. Он рассказал мне о некоторых вещах, касающихся Е.П.Б., — чего я не вправе повторять, — а также обо мне самом, но это касается только меня лично. Я не могу сказать, как долго он пробыл: возможно, полчаса, а может быть, и час, — мне показалось, что прошла одна минута, я почти не замечал хода времени. Наконец он поднялся, и я снова изумился его высокому росту и увидел какое-то необычное сияние, исходившее от его лица: оно не было внешним, лицо его мягко светилось, так, словно свет этот шёл изнутри, — свет духа. Внезапно мне в голову пришла мысль: "А что если это всего лишь галлюцинация? Что если это Е.П.Б. загипнотизировала меня? Вот если б у меня осталось что-нибудь вещественное, что подтвердило бы, что он действительно был здесь; что-нибудь такое, что можно подержать в руках, когда он уйдёт!" Учитель ласково улыбнулся, словно прочел мою мысль, размотал с головы фехту, на прощание благословил меня и — исчез: стул его был пуст; я остался один, наедине со своими чувствами! И всё же не совсем один, ибо на столе лежал расшитый кусок ткани — вещественное и бесспорное доказательство того, что меня не околдовали и не провели, но что я действительно беседовал с одним из Старших Братьев человечества, с одним из Учителей нашей расы бестолковых учеников» [177].

Это событие, по словам Олкотта, стало главной причиной того, что он решил отправиться в Индию вместе с Е.П.Б. О том, насколько важным оказалось это решение и для Востока, и для Запада, рассказано в части V настоящей книги — "Миссия Индии".

Глава 13. Последние дни в Америке

8 июля 1878 года, когда истек положенный законом срок, Елена Петровна Блаватская получила американское гражданство. "На следующий день, — вспоминает Олкотт, — американские газеты пестрели сообщениями об этом, а репортёров послали взять интервью у новоиспечённой гражданки, которая изрядно позабавила их своими наивными суждениями о политике и политиках" [178]. Репортёр из "Дейли грэфик" передал её слова так:

«Да, я стала гражданкой Соединённых Штатов, и я горжусь этим званием. Вы спрашиваете, почему я отказываюсь от подданства моей страны? Отвечу: потому что я люблю свободу. В России сегодня совсем мало свободы. Здесь же как раз наоборот. Там мне слишком досаждали и так часто штрафовали, что, пожалуй, в сумме набежало не меньше 10000 долларов, и всё за самые ничтожные нарушения. У вас поистине великая страна, но есть и здесь один большой недостаток. Люди уж очень расчётливы, и коррупции много» [179]*180.

Елена Петровна Блаватская снова высказалась о своём гражданстве уже в Индии в следующем году, когда "Бомбей газетт" назвала её русской баронессой, а "Таймс оф Индиа" написала, что она выдаёт себя за княгиню. Она послала письмо в "Бомбей газетт":

«Теперь я собираюсь устроить вашей "Газетт" нагоняй за то, что она против моей воли нахлобучила на мою республиканскую голову корону баронессы. Прошу запомнить, раз и навсегда, что я не "графиня", не "княгиня" и даже не скромная "баронесса", кем бы я ни была до прошлого июля. Тогда я стала обыкновенной гражданкой Соединённых Штатов Америки, каковой титул ценю гораздо больше, чем любой из тех, какой мне мог бы пожаловать король или император. ... Всё, что я видела в жизни вообще, и в особенности павлиньи перья, приучило меня положительно презирать титулы, так как похоже, что за пределами своих отечеств русских князей, польских графов, итальянских маркизов и немецких баронов куда больше в полицейских участках, чем вне их... Я никогда не титуловала себя иначе, нежели кто я есмь на самом деле, — а именно порядочной женщиной, а теперь ещё и гражданкой Америки, удочерившей меня, — единственной в целом мире страны истинной свободы» [181].

Так почему же она покинула принявшую её страну? По словам Джаджа:

«Недоброжелатели её утверждали, что она попросту бросила здесь всё, поддавшись внезапному импульсу и без всякой цели. Но верно как раз обратное... Она всегда говорила, что ей нужно будет поехать в Индию, как только Общество здесь встанет на ноги и будет закончена Исида. А пожив в Индии какое-то время, она не уставала повторять в многочисленных письмах ко мне, что собирается в Англию — с тем чтобы положить там начало широкому и активному движению, и тогда в трёх великих точках земного шара — Индии, Англии и Америке — были 6ы действующие теософские центры. Что же до отъезда из Америки в Индию, то я знаю это доподлинно, так как... я сам, по её просьбе, составил контракт с её нью-йоркскими издателями на публикацию [Исиды]... Когда документ был подписан, она сказала мне уже на улице: "Теперь я должна ехать в Индию"» [182].

Как и в случае с основанием Теософского общества, инициатива поездки на Восток исходила не от Блаватской, она ждала, что Олкотт сам предложит этот шаг. И вот как, по его словам, это произошло:

«Однажды вечером, это было в 1877 году, к нам наведался американский путешественник, недавно побывавший в Индии. Он сел таким образом, что, взглянув в его сторону, я заметил фотографию двух индусских джентльменов, с которыми я плыл через Атлантику в 1870 году, она висела прямо у него над головой. Я снял её со стены и показал ему, спросив, не знаком ли он с кем-нибудь из них. Оказалось, он действительно знал Мулджи Такерси и совсем недавно виделся с ним в Бомбее. Я записал его адрес и со следующей почтой отправил Мулджи письмо о нашем Обществе, о нашей любви к Индии и причинах этой любви. В должное время он ответил в самых восторженных выражениях, приняв предложенный ему диплом, удостоверяющий его членство в нашем Обществе, и рассказал мне о великом индийском учёном и реформаторе [свами Даянанде Сарасвати], который основал и возглавил "Арья самадж", мощное движение за возрождение истинной ведической веры. Тогда же он порекомендовал мне, и в самых лестных выражениях, некоего Харричанда Чинтамона, президента бомбейского отделения "Арья самадж", с которым я в основном и переписывался потом; он весьма дурно обошёлся с нами по приезде в Бомбей, но теперь это дело прошлое... М-р Харри-чанд, ознакомившись с моим письмом, где я изложил наши взгляды на безличностность Бога — этот Вечный и Вездесущий Принцип, неизменно присутствующий под самыми разными названиями во всех религиях, — написал мне, что принципы "Арья самадж" полностью совпадают с нашими, и высказал предположение, что, в таком случае, нет смысла в существовании двух отдельных обществ, тогда как, объединившись, мы могли бы умножить наши силы и работать с большей пользой и перспективами на успех... Всё это я изложил своим коллегам в Нью-Йорке, и в мае 1878 года наш Совет проголосовал за то, чтобы объединить оба общества и изменить наше название на "Теософское общество Арья самадж"... Всё шло хорошо, но через какое-то время мне прислали из Индии английский перевод правил и доктрин "Арья самадж"... от которых мы пришли в ужас, во всяком случае я... Нам стало ясно, что по духу "самадж" вовсе не то же самое, что наше Общество, а, скорее всего, ещё одна индуистская секта — секта ведическая, которая признаёт свами Даянанду верховным судьей в вопросе о том, какие части Вед и шастр можно считать истинными и непогрешимыми. Невозможность предполагавшегося слияния обоих обществ стала вполне очевидна, о чём мы тут же и уведомили наших индийских собратьев... Теософское общество восстановило свой первоначальный статус, а для тех, кто желал присоединиться к "Арья самадж", было создано новое общество» [183].