Культура как результат «нештатной» эксплуатации когнитивных систем

На особенностях обработки зрительной информации (например, любви к симметрии) «паразитирует» живопись. Система распознавания речи с её вычленением «чистых тонов» и «шумов» породила музыку. Так и другие культурные артефакты (не только из сферы искусства) могут быть результатом «нештатной» эксплуатации когнитивных систем.

Например, во всех культурах есть понятие «загрязнение, осквернение», только где-то трапезу оскверняет таракан в тарелке, а где-то – присутствие кузнеца. У этого понятия есть общие свойства, не зависящие от того, что именно в данной культуре выступает загрязняющим фактором. Например, загрязнение не имеет количественных градаций: оно не зависит от того, сколько загрязняющего вещества попало в пищу и как долго еда находилось в контакте с ним. Для европейца пищу оскверняет даже капля мочи, а в некоторых племенах Западной Африки еда испорчена, даже если кузнец просто находился в доме.

Невооружённым глазом видна связь этих свойств с когнитивной системой защиты от заражения, эволюционная роль которой – оберегать человека от отравлений и инфекций. Буайе отмечает, что человеку, как всеядному существу, такая система особенно необходима; подобные когнитивные навыки имеются также у крыс, которые крайне настороженно относятся к незнакомой пище, а связь между новой пищей и соматическими симптомами устанавливают легче других связей (с. 163).

Как информация упакована в голове: фреймы ионтологические категории

По утверждению Буайе, в современной когнитивной науке мейнстримом является мнение, что системы анализа данных формируют наш понятийный аппарат. Так, врождённая система распознавания лиц (у нас есть даже отдел мозга, который этим занимается) участвует в формировании понятия ЧЕЛОВЕК. Понятие ЖИВОТНОЕ появляется благодаря тому, что у нас есть система распознавания целенаправленного движения – к животным мы относим объекты, которые движутся целенаправленно, но при этом не являются людьми. Распознав, что объект целенаправленно движется, мы подключаем множество систем, занятых «интуитивной психологией», в т.ч. систему «теории разума» – для нас естественны вопросы, что животное знает и чего оно хочет. Вид даже незнакомых предметов, похожих на орудие, вызывает особую активность в премоторной коре, связанную в том числе с угадыванием функции орудия и того, за какое его место лучше взяться рукой.

Таким образом, система понятий (классов) существует в нашей голове в виде умения относить предметы к этим классам, каковое умение складывается из работы многих узкоспециализированных систем. В процессе возрастного развития эти системы включаются в разное время, так что формирование системы понятий – процесс не одномоментный. Кроме того, один и тот же объект может относиться к разным категориям в зависимости от контекста. Так, живая рыба – это животное, но жареная – уже рукотворный предмет. Наконец, Буайе неустанно подчеркивает, что все эти наши «способности к различению имярек» для нормального развития требуют тренировки, так что с термином «врождённые» следует обращаться аккуратно. Простой пример: у ребёнка есть врождённая способность освоить язык, но для этого с ним нужно разговаривать.

Удобной моделью хранения понятий в голове является концепцияфреймов. Фрейм – это анкета. Например, фрейм "животное" может содержать пункты "где обитает", "чем питается", "вид конечностей". Понятие, дающее имя фрейму, называется онтологической категорией. Онтологических категорий мало; по Буайе, есть основания считать, что их всего пять: ЧЕЛОВЕК, ЖИВОТНОЕ, РАСТЕНИЕ, ОРУДИЕ (= рукотворный объект), и ПРИРОДНЫЙ ОБЪЕКТ (неживой – река, гора и т.д.).

Заполненная анкета – это видовое понятие (понятие моржа, понятие дятла и т.д.). О каждом видовом понятии мы можем сделать уйму выводов только из того, к какой онтологической категории оно относится. Такие выводы Буайе называет базовыми умозаключениями. Например, узнав, что хрямзик – это животное, мы уже знаем, что хрямзикспособен чего-то хотеть, целенаправленно двигаться, нуждается в еде, размножается, умирает. Уже дети от трёх до пяти лет уверены, что животные одного вида (например, мыши) и внутри устроены одинаково, хотя они и не могут описать, как именно. Что интересно, эта их уверенность отнюдь не распространяется на телевизоры и мобильные телефоны (с. 148).

Буайе утверждает, что фреймы (почти) культурно независимы. Разные народы встречаются с разными животными, но фрейм «животное» у всех (почти) одинаков. Одинаковы пункты анкеты, которые нужно заполнить, чтобы получить видовое понятие, и одинаковы базовые умозаключения, которые можно сделать о хрямзике исходя из того, что он – животное.

Буайе старательно подчёркивает, что концепция фреймов дальше от «железа», чем концепция систем анализа данных. В мозге есть конкретные нейронные структуры, ответственные за распознавание лиц, другие структуры, призванные отзеркаливать чужие эмоции и действия, и т.д., и все это вместе формирует онтологическую категорию ЧЕЛОВЕК, но искать участок мозга, ответственный за хранение понятия «человек», бесполезно. Чрезмерное увлечение представлением о памяти как об энциклопедии, пусть и организованной во фреймы, может сбивать с толку и провоцировать некорректно поставленные вопросы, говорит Буайе.

Запоминать странное

Буайе и Барретт провели множество экспериментов, чтобы выяснить, как влияет на запоминание рассказа наличие в нём «неожиданных» свойств предметов. Извлечение из памяти проводилось спустя месяцы, чтобы проверить именно долговременную память. Эксперименты проводились на французских и американских студентах, крестьянах африканского народа фанг (чья повседневность изобилует колдунами и призраками) и буддийских монахах Тибета. Во всех трёх случаях результаты были одинаковыми. Выяснилось, что:

1) рассказы о вещах с неожиданными свойствами запоминаются лучше, чем рассказы об обычных вещах;

2) когда «неожиданность» означает нарушение свойств онтологической категории (человек, который проходит сквозь стены, стол, который скучает по людям), это запоминается лучше, чем «обычные нелепости» (человек с шестью пальцами, стол, сделанный из шоколада). Именно поэтому, полагает Буайе, женщина, родившая ребёнка не вступив в половую связь, может стать объектом религии (онтологическое противоречие), а женщина, родившая 37 детей – нет (обычная странность).

4) концепция, нарушающая сразу два онтологических свойства, запоминается хуже, чем нарушающая одно.

Создание бога с нуля: руководство для начинающих

Придумай странное

Религиозные понятия, по Буайе, формируются так: придумывается объект, небольшая часть свойств коего противоречит его онтологической категории.Например, Бог относится к категории ЧЕЛОВЕК, но обладает противоречащими ей свойствами всеведения и всемогущества. Священная гора, которую кормит народ аймара в Андах, относится к категории ОБЪЕКТ НЕЖИВОЙ ПРИРОДЫ, но обладает пищеварением.

Но не слишком странное

Здесь важно подчеркнуть несколько деталей.

1) Онтологическая категория не разрушается – из неё делается единственное исключение.Аймара вовсе не считают, что все горы едят – нет, ест вот эта, священная.

2) Список странностей краток. Нарушается лишь небольшая часть свойств, а не все подряд – так, Бог всемогущ и всеведущ, но во всем остальном у него вполне человеческая психика (по крайней мере, в представлении верующей массы; богословы никогда не смогут донести до неё свои утончённые построения именно потому, что они утончённые).

3) И это не слишком странные странности.Важно не только то, какой длины перечень нарушенных свойств, но и то, какие это свойства.Изменение не должно затрагивать слишком уж фундаментальных свойств: что существование непрерывно (ничто не существует только по средам), что мыслящие субъекты обладают памятью (поэтому боги не забывают всё тотчас), что каждый хочет, чтобы осуществлялись его намерения (поэтому боги не покарают за послушание). Нарушение этих правил разрушило бы основу для интуитивных умозаключений; о свойствах богов и духов ничего нельзя было бы сказать заранее. Распространение такой религии было бы так же трудоёмко, как обучение высшей математике – передача огромной массы контринтуитивной информации, которую нужно большими интеллектуальными усилиями увязывать в систему. Разумеется, такая религия не имела бы шансов на успех. Коммуникация успешна, пока передается небольшой объём информации: «Христос сын Божий, исцелял больных и воскрес из мёртвых»; во всем остальном Христос – человек, а что такое человек и каковы его свойства, неофит и сам знает.

Буайе приводит пример: изображённый круг с выемкой или квадрат с выступом мы распознаем именно как «испорченный круг» или «испорченный квадрат» (чему, кстати, очень трудно научить компьютер). Но такое распознавание работает лишь до определённого предела: если исказить квадрат слишком сильно, он уже не будет восприниматься как квадрат. При создании религиозных понятий важно не переступать этого предела.

Буайе приводит примеры, как при создании фантастического наше воображение движется проторенными путями, создавая не слишком фантастическое: когда испытуемые рисовали "фантастическое животное", у этих зверей было много глаз – но хотя бы два смотрели вперед, много ног – но ноги располагались парами (с. 88). Другой пример – оборотни. Оборотни нарушают свойство фрейма ЧЕЛОВЕК "все люди имеют одно и то же и неизменное строение тела" (Буайе отмечает, что его нарушают и некоторые природные процессы, например, превращение гусеницы в бабочку). Между тем результаты обработки огромных масс фольклора показывают, что превращения обычно происходят между близкими онтологическими категориями (т.е. свойства фреймов во многом совпадают): человек чаще всего превращается в животное (причём обычно в зверя или птицу, а не, скажем, в насекомое), намного реже – в растение, ещё реже – в неодушевленный предмет (с. 96). К тому же обычно оборотень после превращения сохраняет человеческую психику (та же царевна-лягушка). То, что превращение неполное (с сохранением психики) и в близкую онтологическую категорию, позволяет думать об оборотне как о человеке, воспринимать его как «особенного человека» и распространять на него всё наше огромное интуитивное знание о свойствах человека.