Поведенческий подход к политике

Глубинная взаимосвязь политики и реальных человеческих действий исследуется в нашей науке в рамках так называемого поведенческого под­хода (англ. behavioral approach) — бихевиоризма. Цель этого направления, возникшего в 1950-е гг., — последовательное проведение принципа учета только поддающихся наблюдению и регистрации фактов политического поведения.

«Поведенческая революция» в период своего апогея во многом на­поминала якобинскую диктатуру; в продолжение этой аналогии вряд ли будет преувеличением сказать, что реакция на нее была чисто тер­мидорианской. Бунтари эпохи раннего бихевиоризма, со своей сто­роны, стремились покончить с формализмом в политике: с полити­ческими институтами, организационными схемами, конституцион­ными мифами и юридическими фикциями — как с чистой воды мошенничеством.   Р. Гудин,Х.-Д. Клингеманн, «Политическая наука: новые направления»

Поведенческий подход акцентирует очень важный исходный пункт всякого восприятия и изучения политики, а именно: непосредственно на­блюдаемое, т.е. именно здесь и сейчас (лат. hie et nunc), единство окружаю­щей реальности и индивидуального опыта человека. Этим началом дело, естественно, не ограничивается. Однако без него сложные образования — политии, конституции, универсальные категории (власть, право и т.п.) — рискуют быть упрощенными до разного рода фантастических либо чисто мыслительных построений.

Одна из проблем поведенческого подхода состоит в том, что человека во всей его целостности нельзя «свести» только к политике либо к какой-то другой крупной специализированной сфере его деятельности — экономи­ке, культуре. Эти сферы представляют собой лишь отдельные стороны не­делимого человеческого существования, в каждой из которых личность исполняет определенную роль или набор ролей.

«Поведенческая революция», открывшая новую эпоху в исследова­нии политического поведения, началась в 1944 г. с давно уже признанной классической работы Пола Лазарсфельда и его коллег из Колумбийского университета Бернарда Берельсона (1912-1979) и Хазель Годе «Выбор народа», которая была посвящена исследованию выборов, где основное внимание уделялось поведению избирателей в ходе 1940 г. в графстве президентской кам­пании Эри (штат Огайо).

ЛАЗАРСФЕЛЬД (Lazarsfeld), Пол (1901, Вена — 1976, Нью-Йорк) —американо-австрийский психолог и социолог, внесший большой вклад в изучение мас­совых коммуникаций, влияния средств массовой ин­формации на общество, президентских выборов; он также способствовал развитию методологии соци­альных наук (в особенности прикладных дисциплин). Автор ряда работ, среди которых: «Статистичес­кий практикум для психологов и преподавателей» (1929); «Безработные жители Мариенталя» (1933, со-авт. М. Яхода, Г. Зайзель; англ. изд. 1971); «Радио и печатная страница» (1940, соавт. Ф. Стэнтон); «Вы­бор народа. Как избиратель принимает решения во время кампании по выбо­рам президента» (1944, соавт. Б. Берельсон, X. Годе); «Прослушивание радио в Америке» (1948, соавт. П. Кендалл); «Голосование. Исследование процесса фор­мирования мнения избирателя во время кампании по выборам президента» (1954, соавт. Б. Берельсон, У. Макфи); «Личное влияние. Роль людей в потоке массовых коммуникаций» (1955, соавт. Э. Катц); «Анализ латентных структур» (1968, соавт. Н. Генри); «Анализ социальных процессов» (1970, соавт. Ф. Ша-зель, Р. Будон); «Качественный анализ» (1972); «Введение в прикладную соци­ологию» (1975, соавт. Дж. Рейте) и др Вклад в развитие политической науки. Наибольший интерес с точки зре­ния оценки значимости идей Лазарсфельда для политологии представляют два его аруда— «Выбор народа» и «Голосование», содержащие анализ процессов формирования электорального поведения и влияния на них СМИ, массовых коммуникаций в целом.

Следующей вехой на пути становления новой теории в политологии — поведенческого подхода к политике — стали работа молодых в то время авто­ров из Мичиганского университета Альберта Ангуса Кэмпбела(1910-1980), Филипа Конвереа(род. 1928), Уоррена Миллера(1924-1999) к Дональда Стоукса(1927-1997) «Американский избиратель» (1960), а также книга Энтони Даунса(род. 1930) «Экономическая теория демократии» (1957). Несмотря на открытия Лазарсфельда, продвинувшие политологию вперед, в области изучения электорального поведения утвердилась исследователь­ская парадигма, известная как мичиганская социопсихологическая модель.

ДАУНС (Downs), Энтеш (род. 1930, Эванстон, шт. Иллинойс) — американский ученый, работающий с сферах политэкономии, проблем управления и урба­низма, один из основоположников теории обществен­ного выбора (англ. public choice). Автор ряда работ, среди которых: «Экономическая теория демократии» (1957); «Бюрократическая структура и принятие решений» (1966); «Бюрократия изнутри» (1967); «Проблемы и перспективы городов» (1970); «Расизм в Америке» (1970); «Открытие пригородов. Стратегия развития американских городов» (1973); «Федеральные жилищные субсидии» (1973); «Путь к эффективной десегрегации» (1973, соавт.); «Местные сообщества и городское развитие» (1981); «В дорожной пробке. Как справиться с транспорт заторам (1992); «Политическая теория и общественный выбор» и др. Вклад в развитие политической науки. В своей первой книге «Экономическая теория демократии», которая стала одним из главныхшейся в 1950-е гг. «революции рационального выбора» В книге «Бюрократия изнутри» Дауне применил экономические модели для исследования иерархической структуры — бюрократии, которой свойственно сочетание проблем «уточки власти» (англ. authority leakage) и «бюрократичес­кой негибкости» (англ. bureaucratic rigidity). В силу множества не всегда совпа­дающих интересов и далеко не самого совершенного контроля внутри бюрок­ратической организации происходит ослабление власти начальства по мере того, как его приказы спускаются вниз по иерархической лестнице к тем, кому они адресованы. Эту «утечку власти» обычно пытаются компенсировать усилени­ем централизации, внутренней специализацией и принятием всевозможных ре­гулирующих правил, из-за которых увеличивается степень жесткости (коснос­ти) бюрократической структуры.

Обратите внимание Поведенческий подход — это междисциплинарное направление в по­литологии. В его развитии участвовали ученые разных специализа­ций. Миллер («Политическая наука: новые направления», 1999) пока­зывает, что истоки исследований политического поведения — во мно­гих общественных науках послевоенного периода. Например, руководитель четверки, ответственной за издание новаторской для сво­его времени книги «Американский избиратель», Кемпбелл по образо­ванию был психологом-экспериментатором, затем (до войны) внес ве­сомый вклад в становление социальной психологии как академичес­кой дисциплины. Другой автор, Конверс, был социальным психологом, но работал в рамках социологии. Сам Миллер называет себя «полито­логом-мутантом», изучавшим международные отношения, методоло­гию и методы исследований в антропологии, социологии и социаль­ной психологии. И только Стоукс получил профессиональное полито­логическое образование, но затем осваивал математическую статистику, когда появились предшественники компьютеров.

 «Поведенческая революция» создала основу для возникновения трех направлений исследований, основанных на традициях и схемах политичес­кой социологии, социальной психологии и политэкономии, каждое из кото­рых по-своему трактовало поведение индивида, делающего свой выбор в политике на принципах рациональности и личной заинтересованности.

Важнейшим элементом политической социологии является методо­логический индивидуализм, в соответствии с которым отдельные граждане и их политический выбор составляют первичные объекты изучения (А. Пшсворский, 1985). Однако отдельный актор рассмат­ривается не изолированно, а в контексте тех обусловленных его ок­ружением ограничений и возможностей, которые влияют на модели социальных взаимодействий, получение политической информации и осуществление политического выбора. В то же время методоло­гия, центром которой является индивид, требует четкого определе­ния каналов взаимного влияния индивида и его окружения. Недоста­точно показать... что тот, кто живет среди других рабочих, скорее всего будет голосовать за социалистов. Также необходимо выделить и механизм влияния. Эти рабочие проголосовали за социалистов, потому что общались с соседями-социалистами или с местным партийным функционером? Почему на них повлияли именно соседи (или функционеры)? Таким образом, важная часть социологического изучения политичес­кого поведения связана с развитием, выявлением и оценкой альтер­нативных моделей влияния, моделей, которые предполагают, что ин­дивид находится в центре событий. Неудивительно, что происхож­дение многих моделей связано с политической психологией и политэкономией.   Э.Г. Карминес, Р. Хакфельд, «Политическая наука: новые направления»

Категория политического поведения* воспринята из психологии би­хевиоризма, специализирующейся на изучении наблюдаемого поведения, т.е. только тех его проявлений, которые регистрируются со стороны, ис­ключая политические взгляды, убеждения и прочие субъективные компо­ненты действий человека в сфере политики. Политические бихевиористы (среди них — Дэвид Истон) предложили ситуационный подход, рассмат­ривающий три вида среды: физическую, органическую, социальную; они объективны, их можно контролировать и наблюдать извне. Задача исследо­вателя состоит в том, чтобы выявить взаимосвязь (корреляцию) между по­ступками человека и факторами среды. Так, одним из важных направлений изучения демократии является установление зависимости между объектив­ным фактором — уровнем социально-экономического развития — и утвер­ждением демократического режима. Например, Сеймур Мартин Липсет выдвинул гипотезу о прямой зависимости этих двух параметров.

Другая разновидность той же трактовки поведения — теория полити­ческого обмена (рынка) Питера Блау (1918-2002), согласно которой раз­ные участники политического процесса вступают в него, соревнуясь друг с другом, как это происходит в экономике: кто больше вносит средств, тратит времени и сил, тот может рассчитывать на большее вознаграждение от по­литики. Само политическое поведение истолковывается в качестве резуль­тата рациональных решений о том, что индивиду более выгодно. Эта мо­дель применяется также для прогноза итогов выборов и для анализа приня­тия решения лидерами. В ней человек рассматривается как полностью рыночное существо (лат. Homo economicus), а его эмоциональные порывы и стихийные поступки, ценности и взгляды обойдены вниманием.

Для теоретиков конфликта, например Гарри Экстайна (1924-1999), характерно представление о том, что политическое поведение обязательно обречено на конфликт: либо внутри, либо внешнеполитический. Конфликт и согласие трактуются как два нормальных состояния человеческого суще­ствования. Но в политике (в отличие от выяснения отношений с помощью схватки) конфликт облекается в некие условные формы, предполагающие признаваемые обществом способы разрешения спорной ситуации (договор об общественном согласии или о ненападении, операции по поддержанию мира и т.п.).

В целом в политологии под термином «политическое поведение» пони­мают: 1) действия отдельных акторов и массовые выступления; 2) активность организованных субъектов власти и стихийные действия толпы; 3) акции в поддержку системы и действия, направленные против нее. Голосование против какого-то кандидата и неявка на выборы (абсентеизм; лат. absens — отсутствующий) тоже трактуются как формы политического поведения.

2.2. Психологические составляющие политического поведения

Поиск причин, объясняющих содержание политического поведения, дополняется исследованиями собственно психологической природы тех поступков, которые совершают граждане.

Современные объяснения политического поведения базируются на самых разных методологических основаниях, но все они так или иначе вво­дят в схему «стимул — реакция» промежуточные факторы (какое-то «сред­нее звено»), которыми могут быть по отдельности установка, мотив, убеж­дение или ценность, принадлежащие индивиду либо группе.

Интерпретация Как заметил американский политический психолог Фред Гринстайн (род. 1930), поведение — это функция, обусловленная ситуацией, складывающейся в окружающей акторов среде, и теми психологи­ческими предиспозициями (т.е. системой предрасположенностей к некоему восприятию условий деятельности и к определенному в них поведению), которые они привносят в обстановку.

Это означает, что никакую форму поведения нельзя истолковать лишь как прямой результат воздействия политических стимулов. За исключени­ем, может быть, самых простых проявлений активности, предпринятых ради выживания, все остальные поступки опосредованы самой политической деятельностью, ее отражением в мышлении и чувствах людей.

В исследованиях политического поведения ортодоксы полагали, что люди формулируют свои установки (по основным вопросам) или предпочтения (в моделях «голосования по проблеме»), которые они субъективно осознают, а затем прямо воплощают в своих действиях. Эта точка зрения игнорирует множество вариантов, когда ограниче­ния, связанные с ситуацией (такие как взаимодействие или взаимо­зависимость), могут помешать установкам или предпочтениям вы­разиться в поведении и, возможно, даже быть осознанными.   П. Данливи, «Политическая наука: новые направления»

Независимо от того, каким термином пользуются психологи, они раз­личают три формы проявления человеческой активности: инстинктивную, навыки и разумную. Такая психологическая классификация форм деятель­ности полезна и в описании политики.

Инстинкты (лат. instinctus — побуждение) — это врожденные модели поведения, определенные биологически и задающие направление энергии поведения. Среди психологов пока нет согласия в вопросе о границах дей­ствия инстинктов у человека, но общепризнанным сегодня является поло­жение о том, что значительное число форм поведения имеет инстинктив­ной характер. Одни ученые насчитывают несколько десятков подобных ин­стинктов, другие — даже тысячи. Набор инстинктов включает как все автоматизмы (гр. automatus— самопроизвольный) в поведении человека (дыхание, ходьба и пр.), так и более сложные врожденные потребности (са­мосохранение, продолжение рода, любознательность и множество других).

В политике выражаются все человеческие инстинкты — от агрессив­ности до жадности и от солидарности до самосохранения. Собственно ин­стинктивная основа политического поведения указывает прежде всего на направленность энергии тех или иных поступков, которые далеко не всегда осознаны самим человеком.

Инстинкт самосохранения толкает политиков на борьбу за власть и объясняет некоторые нерациональные с точки зрения здравого смысла по­ступки. Специалисты до сих пор спорят о причинах жестокости таких де­ятелей, как А. Гитлер или И.В. Сталин. Рассматривая личность Сталина, некоторые политпсихологи приходят к выводу, что именно его потреб­ность оградить свою травмированную самооценку от любых сравнений с выбранным им с юности образцом (В.И. Лениным) побуждала его избав­ляться от конкурентов, выдвигать грандиозные проекты по переустрой­ству страны и т.п.

Сталин действительно был поглощен идеей захвата и упрочения вла­сти, но цель, к которой он стремился, была более амбициозной, и в конечном счете власть была лишь необходимым средством достижения этой цели. Цель жизни Сталина сводилась к тому, чтобы стать преемником Ленина и быть признанным в качестве второго Ленина российского коммунистического движения, вождя, обладающего выс­шими талантами, иод руководством которого совершаются новые подвиги, сравнимые по историческому значению с большевистской революцией 1917 г. В Советском Союзе в 30-е годы получило широ­кое распространение изображение профиля Сталина па фоне профи­ля Ленина, подпись к которому гласила «Сталин — это Ленин наших дней». И Сталин верил в эти слова.   Р. Такер, «Сталин. Путь к власти 1879-1929. История и личность»

Жестокость, насилие, агрессия— тоже инстинктивные виды пове­дения. Одни авторы полагают, что они являются врожденными. Другие видят в них результат научения. Третьи исходят из представления об аг­рессии как реакции на фрустрацию (лат. frustratio — обман, неудача; пси­хологическое состояние, возникающее при разочаровании, неосуществ­лении значимой для человека цели, потребности). Однако помимо агрес­сии фрустрация вызывает и иные инстинктивные ответы: апатию, регрессию, подчинение и избегание. В политике все эти проявления трак­туются как реакция на некоторые события или обстоятельства, в которых действуют субъекты поведения.

Победа революционеров придала деструктивности Гитлера окон­чательную и бесповоротную форму. Революция посягала на него самого, на все его ценности и тщеславные мечты. Он отождествлял себя самого с Германией. Он чувствовал себя еще более унижен­ным оттого, что среди участников мюнхенского путча были евреи, в которых он уже много лет видел своих заклятых врагов и которые теперь вынуждали его с горечью наблюдать за крушением его на­ционалистических, мелкобуржуазных идеалов. От ощущения столь страшного унижения можно было избавиться лишь путем физичес­кого уничтожения всех тех, кого он считал виноватыми... Неудачи Гитлера обострялись постепенно... Каждый провал наносил его нарциссизму еще более глубокую рану, еще более глубокое униже­ние; и в той же степени, в какой росли его неудачи, усиливались его мстительные фантазии, слепая ненависть и некрофилия, корни ко­торых следует искать в его злокачественном инцестуозном комп­лексе. Когда началась война, казалось, пришел конец его неудачам. Но это было не так, его ждало новое унижение: разгром немецких армий и победа революционеров. На этот раз у Гитлера была воз­можность отождествить свое личное унижение и поражение с по­ражением и унижением всего общества, нации в целом: это помог­ло ему забыть свой личный провал. На этот раз не он был разбит и унижен, а Германия. Когда он мстил и спасал Германию, он мстил за себя самого; смывая позор Германии, он смывал и свой собствен­ный позор    Э. Фромм, «Анатомия человеческой деструктивности»

       Солидарность — инстинктивное поведение людей, которые способ­ны не только соперничать, но и сотрудничать друг с другом. В основе соли­дарности в политике лежит самоотождествление человека с определенной группой, партией, нацией, позволяющее объединить усилия членов этих сообществ для достижения единых целей и интересов.

Обратите внимание Классические разновидности солидарности — различные акции протеста, принятые в поддержку своих товарищей, когда, напри­мер, работники отрасли объявляют готовность к забастовке, чтобы поддержать то предприятие, которое находится в конфликте с ад­министрацией.

В целом инстинкты охватывают все бессознательные, иррациональ­ные, чувственные формы политического поведения как отдельного инди­вида, так и организованных групп, стихийные выступления масс.

Вторая форма поведения — навыки. В отличие от врожденных ин­стинктов большая часть типов человеческого поведения является результа­том прижизненного научения. Соответствующих политических навыков требует поведение государственного деятеля и обычного избирателя, партий­ного чиновника и участника общественного движения. Навыки — это оп­ределенные умения, которые требуются для выполнения своих ролей и фун­кций любым участником политического процесса; привычки, образующие­ся у граждан в конкретной политической культуре; стереотипы как следствия повторения неких политических действий и, помимо всего про­чего, упрощающие принятие решений.

Политические умения и компетентность (лат. competentis — соответ­ствующий, способный) предполагают, что гражданин знает, что именно он должен делать в своей политической роли и как добиться желаемого им.

Интерпретация Распространена точка зрения, согласно которой рядовые граждане, воспитанные в условиях авторитаризма, не имеют навыков демокра­тического участия. Это предположение — основа многих объяснений неэффективности реформ и сложностей переходного периода. Однако такое мнение не всегда соответствует политико-психологи­ческим данным. Конечно, старые навыки, позволявшие адаптироваться к прежней политической системе, не способны в любой момент помогать дей­ствовать в новых ситуациях и справляться с очередными проблема­ми. Здесь исследователи сталкиваются с некоторыми парадоксами. Так, раньше населению социалистических стран был привит стой­кий политический навык участия в выборах; более того, число голо­сующих превышало 90% избирательного корпуса, независимо оттого, насколько сам факт голосования влиял на принятие государствен­ных решений. С началом демократизации наблюдается снижение числа участвующих в голосовании. Если в выборах в Верховный Совет СССР в 1989 г. приняли участие 90% граждан, то в парламен­тских выборах 1993 и 1995 гг. в РФ — только чуть больше половины избирателей. Если в 1990 г. на выборы в республиканские и местные органы власти пришли около 80% голосующих, то в конце этого де­сятилетия явка избирателей была столь низкой, что во многих случа­ях даже не был преодолен порог в 25%. Одновременно с утратой одних политических навыков граждане посткоммунистических стран приобрели другие. Электоральное по­ведение становится хотя и менее массовым (можно, видимо, гово­рить об утрате подобного навыка у большого числа граждан), но зато повысилась компетентность голосующих. В отличие от начала 90-х гг. на их исходе люди меньше ориентируются на личные сим­патии и больше на то, какие политические позиции выражают кан­дидаты, какими профессиональными и деловыми свойствами они обладают. Появились качественно новые политические навыки, ко­торые были приобретены в забастовках, голодовках, несанкциони­рованных захватах общественных зданий, пикетах и многих дру­гих формах поведения.

Компетентность в политическом поведении становится все более необ­ходимой по мере усложнения самих его форм. Лидер должен быть гораздо компетентнее, чем рядовой исполнитель той или иной политической роли. Например, вопрос о сменяемости лидеров как условии соблюдения принци­пов демократии продолжает оставаться спорным. Понятно, что уход вместе с президентом всей его администрации, замененной новыми, менее опытны­ми политиками, снижает уровень компетентности в управлении государствен­ным организмом. Но практика показывает, что и бессменное руководство таит свои опасности, среди которых главная — застой в обществе.

Все государства заинтересованы в том, чтобы население обладало оп­ределенным набором навыков, для чего создаются специальные институ­ты, отвечающие за политическое просвещение и тренировку в исполнении ряда политических ролей. Так, лидеры подбираются из тех граждан, кото­рые получили опыт общественной и собственно политической деятельнос­ти в молодежных и иных организациях. В ряде стран существует система обучения уже избранных парламентариев. В других политиях для того, что­бы стать кандидатом в депутаты, нужно предварительно обрести знания и навыки, необходимые для законотворческой деятельности. Не случайно среди парламентариев много юристов, людей с учеными степенями в обла­сти социальных и политических наук.

Разумные действия — третью форму поведения в политике — пони­мают неодинаково. Одним из критериев разумности может быть эффектив­ность (соотнесение цели с результатом); другим — степень осознанности политических действий; третьим — соответствие высшим ценностям, по­ставленным во главу угла проводимой политики. Но как бы ни оценивался этот вид политического поведения, главной характеристикой, отличающей его от двух предыдущих, является выраженное целеполагание.

Для обеспечения политическому процессу целенаправленного харак­тера, объединяющего разных его участников, применяются различные сред­ства. В первую очередь эту задачу решают всевозможные программы, иде­ологические схемы, доктрины, концепции конкретных акций, кампаний. Особое значение для политического поведения и индивидуального и кол­лективного актора имеет идеология как концентрированное и систематизи­рованное выражение целей и ценностей в политике. Тем не менее поведе­ние никогда полностью не совпадает с обозначенными в доктринах ориен­тирами. Исследования массового политического поведения показывают, что в разных странах только незначительное количество людей в своих поступ­ках руководствуется идеологическими соображениями. Американский политпсихолог Конверс полагает, что число таких граждан колеблется в пре­делах от 10 до 25%.

Обратите внимание В бывших социалистических странах долгое время идеологические формулы организованно и системно внедрялись в сознание населе­ния. В переходный период эти схемы активно разрушались новыми властями, которые видели в них препятствие для реформирования политической системы. Но никто из реформаторов в таких государ­ствах не построил вместо разрушенного новой эффективной моде­ли, которая отличалась бы устойчивостью и целостностью. В мему­арах тех, кто инициировал реформы, нет фактов, подтверждающих, что преобразования были начаты по какому-то плану, теоретической схеме, не говоря уже об их идеологическом обеспечении.   Знакомство с программами новых партий и движений в странах, на­ходящихся в процессе перехода, показывает, что в ряде из них пока отсутствует четкое представление о том, что и в какой последова­тельности реформаторы собираются делать, каковы иерархия целей и приоритет ценностей. Исследования индивидуального политичес­кого сознания политиков и рядовых граждан демонстрируют, что и через 10-15 лет после начала преобразований во многих головах как тех, так и других царит хаос. Если прав Конверс, что только неболь­шая часть людей имеет связную систему идей, то, очевидно, у поли­тической элиты этот процент должен быть выше. Нельзя осуждать нынешних посткоммунистических политиков за частую смену взгля­дов — они находятся в поиске. Но проблема в том, что этот поиск не завершается ясными выводами о том, каким именно курсом они ве­дут свою страну, и почти не просматриваются попытки объяснить цели реформирования обычным гражданам.

Выделение трех форм политического поведения — инстинктов, на­выков и разумных действий — полезно для решения аналитических за­дач. В реальности поведение включает все три формы. Разделить осоз­нанные и бессознательные элементы в поведении не всегда возможно. Вместе с тем помимо дилеммы «сознательное — бессознательное» струк­тура политического поведения включает в себя и ряд конкретных психо­логических элементов, учет которых делает его изучение более достовер­ным и детальным.