Показательные модели модернизации

Спонтанными (лат. spontaneus — произвольный, добровольный) при­нято считать модернизации, которые зарождались и протекали естествен­ным путем, в процессе постепенного самопроизвольного (т.е. опиравше­гося на объективно формировавшиеся силы спроса и предложения) пре­образования социально-экономической структуры общества и, как следствие, его политических институтов. Среди спонтанных обычно на­зывают модернизацию Великобритании. (Правда, мощными импульсами для этого процесса послужили отношения метрополия — колонии.) Так­же к странам «органической» модернизации причисляют бывшие британ­ские переселенческие колонии, прежде всего США, где индустриальный способ производства и современные политические институты эволюцио­нировали на свободной от докапиталистических социально-институцио­нальных связей основе.

К направляемым обычно относят модернизации в обществах «поздне­го старта» (Германия, Италия, Россия, Япония и др.), где фактически не оформились независимые от политической власти агенты модернизации. В этих странах государство, во многом под влиянием внешних факторов принимало на себя основную ответственность за приспособление хозяй­ственной и политической систем к инновационным тенденциям в обще­ствах - пионерах модернизации. В обществах «второй волны» модерниза­ции четко просматривается следующая закономерность: чем ниже «точка старта» (т.е. исходный для модернизации уровень в первую очередь эконо­мики), тем насущнее была необходимость государственного вмешательства в общественные процессы. Общества «позднего старта» продемонстриро­вали в целом успешное осуществление модернизационного проекта, что решительно отличает их от современных переходных обществ, т.е. разви­вающихся стран, перспективы которых на поприще социально-политичес­кой трансформации по сей день, за редким исключением, не приняли конк­ретных очертаний.

Среди национальных вариантов политической модернизации осо­бо выделяется случай Великобритании, которая по праву считается пер­вопроходцем данного пути. В этой стране впервые в истории человече­ства формировались гражданские отношения и институты гражданского общества. Мощным стимулом к развитию современных политических институтов стала опять-таки первая промышленная революция (с 1770-1780-х гг. по 1830-е гг.), закрепившая необратимый характер развития ин­дустриально-капиталистического общества, которое в политической на­уке принято называть современным. Эта промышленная революция сде­лала неизбежным появление институтов самоорганизации массовых слоев населения — политических партий, профсоюзов и др. Британское обще­ство к началу 1880-х гг. выходит на модерный уровень социетального рав­новесия, который был закреплен с помощью уже сложившегося механиз­ма разрешения циклических кризисов, отлаженной системы политичес­кого представительства, устойчивого положения экономики страны в мировом хозяйстве. Значительную роль в упрочении экономических и по­литических основ британского общества сыграла четко и ритмично дей­ствовавшая система отношений метрополия — колонии, позволявшая эф­фективно использовать природные и человеческие ресурсы обширных тер­риторий, зависимых от Короны.

Во Франции политическая модернизация началась заметно позже, чем в Великобритании, и несколько раз прерывалась. Видный европейский по­литик экс-президент страны Валери Жискар д'Эстен (род. 1926) в книге «Власть и жизнь» отметил: «В ряду великих держав Франция стоит среди тех, кто хуже всех управляла своим общественным развитием: французс­кое общество эволюционировало хаотически, преодолевая многочисленные препятствия и ограничения революционными рывками». Период офици­ального признания гражданского общества растянулся с 1789 по 1830 г. Однако и после Июльской революции потребовался почти век на создание дееспособной системы представительной демократии, окончательная институционализация которой состоялась в конце 1950-х гг.

Политическая модернизация в Германии происходила под знаком кон­сервативной эволюции. Это была явная модернизация сверху, отражав­шая, однако, насущные потребности всего германского культурно-поли­тического пространства. Политическую модернизацию в данной стране подталкивали, с одной стороны, форсированный экономический рост, а с другой — немецкие консерваторы во главе с личностью исторического масштаба Отто фон Бисмарком (1815-1898). Темпы и размах демокра­тизации общества постоянно корректировали внешнеполитические усло­вия, требовавшие полного сплочения немецкой нации вокруг государства и его институтов.

В Японии модернизация оказалась едва ли не единственным способом сохранения ее национально-цивилизационной идентичности и политичес­кой независимости. Перестройка экономики, прежде всего военной про­мышленности, нуждалась в выработке так называемой мобилизационной стратегии развития, посредством которой в 1880-1930-е гг. страна совер­шила мощный экономический рывок. В рамках мобилизационной модели у политического представительства было мало возможностей для легити­мизации и институционализации.

Частный случай политической модернизации — Россия. Не случайно страну причисляют к государствам поздней индустриализации, где особен­ности нациеобразования и социально-исторического опыта не поощряли развитие демократических начал в политической культуре, а так называе­мое оборонное сознание никак не позволяло сформироваться личности как базовому субъекту политического процесса. Начиная с петровских преоб­разований, модернизация России фактически имела закрытый характер. Рус­ский парламентаризм с октября 1905 по октябрь 1917 г. вряд ли можно счи­тать периодом реальной подготовки к институционализации системы по­литического представительства в стране. Наконец, следствием отсутствия в обществе массовых слоев — сознательных носителей идеи демократии (аналогов современного среднего класса) привело к скоротечному демон­тажу едва начавшей свое становление системы представительства интере­сов и к ее замене в 1917 г. режимом «диктатуры развития».

Значительная заслуга в разработке парадигмы «позднего старта» при­надлежит Гершенкрону. Для политической науки особенно важны два по­ложения из его исследований, имеющие непосредственное отношение к теме модернизации.

1. Чем ниже исходный уровень развития страны, с которого берет на­чало модернизация, тем более активную роль призваны сыграть замещаю­щие институциональные факторы: достаточно вспомнить деятельность крупных банков в Германии или министерства финансов в царской России на этапах форсированного экономического роста.

2. В обществах «позднего старта» исключительна значимость фактора идеологии модернизации, непосредственно влияющего как на формирова­ние среднесрочной и долгосрочной политики государства, так и на теку­щую внутриполитическую ситуацию.

Идеи Гершенкрона особенно полезны для разработки моделей разви­тия нынешнего третьего мира, частью которых является концепция поли­тической модернизации.

2.5. Переходные общества в процессе политической модернизации: теории и действительность

Анализу сложных, «неклассических» социально-политических процес­сов в переходных обществах, отличающихся разнообразием экономических, этнодемографических и культурных условий, отведено видное место в поли­тической науке. Это закономерно: переходные общества (развивающиеся стра­ны) занимают основную часть мировой суши, именно здесь сосредоточены самые значительные человеческие ресурсы Земли. Помимо этого характер демографических процессов в зоне переходных обществ имеет явно выра­женную тенденцию к углублению уже существующего разрыва в числен­ности населения ведущих индустриальных стран, с одной стороны, и до­вольно аморфного массива развивающихся обществ — с другой. Разработ­ка форм и способов ускорения экономического и культурно-социального развития столь огромной массы людей, а равно и методов политического управления общественными процессами на заселенном ими пространстве стала, пожалуй, одной из самых неотложных задач мировой науки.

Переходные общества — это конгломерат наций и государств, куда входят сегодняшние развивающиеся страны, «новые демократии» Восточ­ной и Центральной Европы, а также южноевропейский регион (за вычетом Италии), где процессы политической модернизации приобрели устойчиво необратимый характер с середины 1970-х гг. Данная общность, будучи внут­ренне неоднородной (трудно сопоставлять показатели члена Евросоюза Испании и, например, вовсе не безнадежно отсталого Таиланда), все же как типологический класс отличается от обществ - пионеров модернизации по таким значимым факторам, как уровень развития производительных сил, прежде всего их духовно-интеллектуальных составляющих, степень одно­родности или дуализма хозяйственной и социальной систем, положение в мировой политике и т.п.

1. Развитие переходных (транзитных; англ. transitional) обществ в усло­виях нарастания тенденций глобализации ставит перед политической на­укой проблемы универсального характера. Ученые энергично и небезус­пешно занимаются существом сформулированных ниже исследовательс­ких тематик.

2. Степень вероятности преодоления с помощью умелого политичес­кого управления общественными процессами и в исторически уплотнен­ные сроки экономического и социально-культурного дуализма, сохранив­шегося от прежних эпох и в настоящее время усугубляемого факторами глобализации.

3. Выявление параметров оптимальной хозяйственной модели, спо­собной обеспечить ускоренный, но без социально-политических потря­сений переход общества из традиционного (доиндустриального и раннеиндустриального) в современное (индустриальное и научно-техническое) качество.

4. Возможность институтов политического представительства, сфор­мированных до начала общей модернизации, облегчить трудности «межформационного» перехода и создать благоприятные условия для массового участия в назревших социально-экономических, политических и культур­ных преобразованиях. Иначе говоря, это проблема легитимизации полити­ческой системы в обществах, подвергающихся глубокой и всесторонней модернизации.

Изучение политической модернизации прошло несколько методоло­гически значимых этапов. Динамика политической мысли, как в зеркале, отражала процессы деколонизации, которые активно развивались по окон­чании Второй мировой войны. Ее итоги отнюдь не сводились к измене­нию общей конфигурации геополитических сил на европейском театре бывших военных действий. После 1945 г. открыто проявились тенденции и процессы, которые если и существовали раньше, то в скрытой форме. Политические изменения в Индонезии, Индии, Вьетнаме, Алжире — вот лишь несколько исторически значимых моделей завоевания независимо­сти, которые отразили новое состояние мировой политики, определивше­еся с возникновением такого непривычного массовидного субъекта меж­дународных отношений, как общность развивающихся стран. Конституи-рование этого «неклассического» политического актора наметило и концептуальные задачи политической науки на Западе. Фактически поли­тологам пришлось одновременно искать ответ на два весьма сложных вопроса: во-первых, добиваться достоверного и, по возможности, ясного представления о новых политиях, для того чтобы точно прогнозировать поведение новообразованных политических субъектов во внешнем мире, во-вторых, с высокой степенью соответствия реальности предположить векторы и временные этапы развития в таких странах модернизационных процессов. Столь оригинальная проблема могла быть решена в максимально сжа­тые сроки — а это требовалось для научного обеспечения политики заин­тересованных западных государств — лишь за счет концентрации и пере­профилирования лучших творческих сил из сферы политологии и смеж­ных с ней социальных дисциплин. Осуществление масштабного стратегического замысла стало возможным в результате активной, хоро­шо скоординированной и целенаправленной деятельности правящей эли­ты промышленно развитых стран, прежде всего США, где были сосредо­точены ведущие в то время политологи. Несомненным стимулом для аме­риканских ученых и их привлеченных европейских коллег на новом творческом поприще была необычность поставленных задач: исследова­ние процессов модернизации в «неклассических» условиях требовало до­полнительных интеллектуальных усилий, в частности апробирования уже испытанных американской действительностью парадигм научного знания в среде бесконечного разнообразия историко-культурных условий, напря­мую влиявших на воспроизводство «туземных» политических систем. Первые концепции модернизации увидели свет на рубеже 1950-1960-х гг.

Психологическим фоном этих исследований был повсеместный оп­тимизм, своеобразно отражавший довольно высокие темпы роста эконо­мики Запада; это было время ожидания грядущих перемен, веры во все­могущество научно-технического прогресса. Западные концепции модер­низации той поры нужно оценивать исторически — с позиций убежденности их разработчиков в том, что, преодолев отсталость и бед­ность, можно сформировать в сжатые сроки развитое общество и «пра­вильную» политическую систему там, где доселе не было даже ростков гражданских отношений и протоиндустриальных форм хозяйственной де­ятельности.

Истоки современных теорий политической модернизации можно про­следить по двум основным направлениям: методологическому и конкрет­но-практическому. В области методологии западная политология решала проблемы понимания и описания обществ, не включенных ранее в рамки традиционного политического анализа (неоднородность социальной струк­туры, фактическое отсутствие сколь-нибудь массовых носителей идей мо­дернизации, сложное соподчинение экономических, этнокультурных, ме­стных интересов и т.д.). Очевидной политико-прикладной задачей поли­тологии стала выработка внятных рекомендаций американскому и другим западным правительствам, намеревавшимся сформулировать средне- и долгосрочную стратегию действий в отношении абсолютного большин­ства человечества. Это было жизненно необходимо Западу в условиях обо­стрявшегося «холодного» противостояния двух альтернативных полити­ческих систем.

Действительно, теория модернизации возникла в США и развивалась как своего рода философское обоснование внешнеполитического курса этой страны в отношении государств Азии, Африки и Латинской Амери­ки, которые рассматривались как потенциальный ресурс, способный обес­печить мировое лидерство Соединенных Штатов. Первоначально теория модернизации опиралась на идейное наследие кейнсианства, т.е. рассчи­тывала на преобразование (осовременивание) переходных обществ в ходе индустриализации, подкрепленной западной экономической помощью и стратегическими инвестициями, способными, как тогда полагали, создать побудительные стимулы для развития современных политических инсти­тутов. Не меньшее значение для теории модернизации имела и полити­ческая составляющая. Первоначально западная политология выдвинула идею универсальности демократических ценностей, линейности перехода от традиционного к современному обществу, ориентируясь на социологи­ческие теории позитивистов, в частности Конта, Спенсера, Дюркгейма, Тенниса, а также на идеи Вебера. Основой политологических концепций модернизации стала так называемая социология развития, использующая в качестве методологической базы структурный функционализм, представи­тели которого в исследовании общества руководствуются принципами сис­темного анализа социальных объектов посредством статичных структур и динамичных функциональных категорий.

Скоро выяснилось, что незападные общества иначе, чем предусмот­рено общей теорией, реагируют на импульсы модернизации. В частно­сти, массовый приток западных капиталовложений во многих случаях (осо­бенно в африканских государствах) укреплял позиции традиционалистс­ких сил, так что модернизация превращалась в видимость: современные институты использовались консерваторами для укрепления их контроля над обществом и блокирования политической социализации массовых слоев населения.

Поскольку поток инвестиций в экономику переходных обществ на­правлялся без учета изъянов их социально-институциональной среды (от­сутствовали институты, способные воспринять идеи и технологии, а ра­ционалистические взаимоотношения между предполагаемыми акторами процесса модернизации еще не сформировались), то кризис теорий «ры­ночного решения» заставил задуматься о подходах, которые позволили бы заняться проблемой с другой стороны. Их смысл состоял в стремле­нии сначала добиться качественных сдвигов в мировоззрении традици­онно ориентированного человека посредством его регулярного участия в избирательном процессе и — уже на индустриальной основе — попы­таться соединить его преобразованное политическое сознание с современ­ным экономическим образом мышления. Иначе говоря, через публичный политический процесс все базовые параметры традиционного общества (личность, социальная структура, политическая система и т.п.) были при­званы трансформироваться в направлении их приспособления к целям и задачам индустриального производства.

Вышеописанные малоуспешные подходы были скорее теоретико-мето­дологического плана. Подлинная заслуга исследователей модернизации — конкретное рассмотрение политических аспектов противоречивого пере­хода от до- и раннеиндустриального к индустриальному состоянию обще­ства. В работах Алмонда, Пая,Дж. Бингэма Пауэлла (род. 1942), Сиднея Вербы, Алекса Инкельса (род. 1920) и их многочисленных сподвижников содержится добротный эмпирический материал, позволяющий живо пред­ставить себе и институциональное, и человеческое измерение политичес­кого процесса, т.е. прочувствовать перестройку внутреннего мира самого человека, включая структуры сознания и культуры.

Обратите внимание Видимо, стоит признать, что в советской литературе не нашлось (в силу конкретных политических обстоятельств) ученых, которые бы продолжили линию, ассоциирующуюся с именем и работами Бо­риса Федоровича Поршнева (1905-1972). Увлечение описанием за­кономерностей межформационных переходов отвлекло внимание от исследования собственно человека как главного субъекта исто­рического политического процесса. Отсутствие научного осмысле­ния феномена человека невозможно было восполнить абстрактны­ми рассуждениями о «важной роли субъективного фактора в жизни общества».

Теории политической модернизации — это живое, противоречивое, развивающееся научное знание. Исследование столь сложносоставных об­ществ, каковыми являются, например, индийское, индонезийское или бра­зильское, не говоря уже об африканских политиях, предполагает междис­циплинарный подход, объединяющий рассмотрение экономики, политики, быта, нравов, цивилизационной модели развития.

Понятие теорий модернизации не означает целостного научного на­правления: это своеобразная совокупность методологически неоднород­ных концепций, моделей, логических приемов анализа, цель которых — объяснить природу социально-политического развития, избегая упрощен­ных представлений о безальтернативности и линейности индустриально-капиталистического прогресса, выявить причины отклонения развития пе­реходных обществ от якобы эталонных путей, разработанных в эпоху Про­свещения и проторенных промышленными революциями. В последние десятилетия вновь усилился научный ин­терес к политической модернизации в связи с событиями и процессами, соби­рательно именуемыми «волнами демо­кратизации», что обусловлено нескольки­ми обстоятельствами. 1. Начался очеред­ной — третий — этап развертывания процессов массовой политической соци­ализации развивающихся обществ — аб­солютного большинства народонаселе­ния нашей планеты. Многомиллионные массы населения в исторически краткие сроки переходят в состояние организо­ванной активности и остро ставят воп­росы о перегруппировке сил в мировой системе. 2. Разнообразие экономических, социокультурных, этнодемо-графических условий в современных переходных обществах проявляется в множественности конкретно-политических форм межстадиального пе­рехода. Иными словами, анализ основных параметров демократического транзита предполагает обязательное исследование специфических траек­торий развития осовременивающихся социумов. 3. «Волны демократиза­ции» есть не что иное, как нерегулируемое включение в политический процесс массовых групп населения, смысл которого — нарастающий по­ток требований к своему государству и политической системе в целом. Учитывая невозможность за какие-то 10-15 лет вывести конкретную на­циональную экономику на качественно более высокий уровень, становится понятным, что политическая система данного общества довольно быстро достигнет предела своих возможностей мирного согласования интересов, за которым вполне вероятны резкое обострение гражданских конфликтов и попытка принудительного, вплоть до насилия, разрешения обществен­ных противоречий.

Таким образом, модернизация, представлявшая еще в прошлом веке специфически организованный переходный период, в начале XXI сто­летия превращается в типологическое состояние, в довольно длитель­ное межстадиальное движение со своими закономерностями, культур­ными и идейными предпочтениями, вариантами политико-институцио­нальных изменений. Все это уже нельзя вписать в устаревшую схему «современный экономический рост > становление системы политичес­кого представительства». Тем более что политологи доказали: сам эко­номический рост (за исключением «новых индустриальных обществ» Дальнего Востока) так и не смог подчинить своим законам социальное пространство в полном его объеме, чтобы создать «модернизированного» человека.

Стратегическая ошибка некоторых прежних концепций политической модернизации заключа­лась в следующем. Структурные особенности пе­реходных обществ нередко затушевывалась талан­тливо построенными эмпирико-аналитическими моделями, сравнивавшими основные составляющие классической модернизации с наличными условия­ми в нынешних развивающихся обществах. В подоб­ных моделях, как правило, были зафиксированы важ­ные, но производные от характера социальной струк­туры параметры политической сферы, такие как отсутствие профессионально подготовленной и спо­собной к повседневному управлению элиты, моза­ичность политической культуры (особенно в Афри­ке), нечеткость представлений о целях развития об­щества и его ресурсном потенциале и т.п. Сейчас такой подход вряд ли пригоден для решения вновь накопившихся модернизационных проблем, тем более в научном плане.

Несколько десятилетий тому назад попытка исследовать человеческое измерение модернизации заведомо предполагала обращение к такому ме­тодологическому направлению в познании общества, как структурно-фун­кциональный анализ, избегавшему, как представлялось, недочетов и макросоциологического и конкретно-эмпирического подходов. Как известно, наибольшее влияние на концепции политической модернизации оказали идейные системы Парсонса и Роберта Мертона. Они привлекали анали­тиков модернизации тем, что были направлены на выявление механизмов поддержания общества в равновесном состоянии, его ограждения от неже­лательных «революционных» потрясений, снятия напряжений в полити­ческой системе. Взгляды Парсонса, Мертона и других корифеев функцио­нализма подверглись затем основательному переосмыслению и адаптации к политическим условиям переходных обществ. Подобная тенденция в по­литической науке весьма убедительно представлена в работах Алмонда и Аптера. Эти ученые разработали достаточно гибкую и эффективную ме­тодологию, сохранив жизнеспособные положения функционализма. Повы­шение устойчивости политических систем на мировой периферии представ­лялось им в виде структурной и функциональной дифференциации тради­ционных обществ, возникновения в них социальных связей современного рационалистического типа и, как кульминация всего процесса, легитими­зации институтов политического представительства.

Алмонд, Аптер и их последователи, однако, ограничивали свою зада­чу описанием явлений и процессов исключительно в политической сфере, особо не вникая в их социально-экономическую причинность. Копирова­ние моделей этих авторов привело к тому, что еще в большинстве недавних исследований проблем развития политические процессы были непроизволь­но отделены от социально-экономических. Поэтому в работах сторонников структурно-функциональной школы политическая реальность предстает как некая замкнутая совокупность взаимозависимых институтов, основная за­дача которых сводится к поддержанию политической системы в равновес­ном состоянии. Критика изъянов структурно-функционального метода в его применении к переходным обществам отнюдь не означает отрицания зна­чительного вклада, который функционалисты внесли в построение общей теории модернизации, особенно заметного при дальнейшем анализе партий и партийных систем в переходных обществах.

Политологи, специализирующиеся в изучении партийной жизни, логи­чески выделяют две основные функции партий вне зависимости от степени структурно-функциональной сложности политических систем. Это функции мобилизации и организации. Мобилизационная модель предполагает, что основная задача партий сводится к ликвидации отчуждения между слабопо-литизированными или вовсе не участвующими группами населения и «по­литическим классом». Исполняя данную роль, партии расширяют социаль­ное пространство современной политики и тем самым повышают пластич­ность политической системы, ее способность реагировать на новые вызовы общества. Партия, иначе говоря, может стать сознательной силой политичес­кого воспитания, тогда как основные формы ее деятельности — участие в избирательном процессе и повседневное общение политиков со своим элек­торатом. Однако в переходных обществах свои мобилизационные возможно­сти партии осуществляют через адекватные организационные условия, пре­одолевая в своей деятельности два последовательных этапа: 1) политичес­кую социализацию населения; 2) реальную интеграцию граждан в публичный политический процесс (т.е. укрепление основ политической системы).

В обстоятельствах сегодняшних переходных обществ, с их неотлаженностью механизма согласования интересов и с недостаточной струк­турно-функциональной дифференцированностью самого социума, говорить о теоретически завершенных моделях партий пока преждевременно. Речь может идти о некоем сочетании мобилизационного и организационного начал. Это диктует потребность ускорить создание институциональных структур, своим влиянием пронизывающих общество по вертикали, вплоть до самого основания социальной пирамиды.

Основную проблематику политической модернизации логически за­вершает объемная и комплексная тема, которую принято называть стратегией развития. В упрощенном объяснении стратегия развития — это сред­не- и долгосрочная политика, нацеленная на повышение жизнеспособнос­ти переходных обществ, на приспособление их экономической и полити­ческой структур к необходимости многостороннего взаимодействия с ин­дустриальными государствами, особенно в условиях глобализации.

Интерпретация В 1970-е гг. была предпринята попытка сформулировать факторы, уточняющие задачи стратегии развития. Такого рода стратегия, ут­верждал, в частности, индийский политолог Раджни Котхари («Демократическая полития и социальные изменения в Индии: Кризис и возможности», 1976), должна быть ориентирована сра­зу на несколько взаимосвязанных направлений. Тем самым мо­дернизация подразумевает одновременное осуществление следу­ющих политических инициатив: 1) интеграция разнородных со­циальных и этнических компонентов общества; 2) экономический рост, ориентированный на повышение жизненного уровня насе­ления и на смягчение возникающих конфликтов; 3) утверждение социальной справедливости в качестве одного из принципов меж­личностных отношений; 4) институционализация политической демократии в социальной системе, где глубоко укоренились ста­тусная (или кастово-сословная) иерархия, а власть удерживает ограниченный круг лиц.

Можно по-разному оценивать научный и практический потенциал те­орий политической модернизации сейчас, четыре десятилетия спустя после первых опытов преобразования обществ, ныне именуемых переходными. Но нельзя не заметить, что это направление политологических исследо­ваний оказалось очень полезным для понимания процессов гигантского масштаба и особой общечеловеческой значимости, а также и для управ­ления ими. Теоретики модернизации были, пожалуй, первыми, кто обра­тил серьезное внимание на необходимость оперативной и глубокой транс­формации обществ, включающих в себя ⁵/₆ мирового народонаселения. Сверх того, Алмонд и его последователи были одними из первых, кто по­пытался применить методологические принципы теории модернизации к условиям тех стран Европы, которые образуют «вторую волну» индуст­риального развития.

Вопросы для семинарского занятия

1. Оцените вклад философии Просвещения в развитие представлений о политических изменениях. Какие факторы способствовали этому?

2. Возможно ли политическое развитие в условиях авторитарного режи­ма или оно является атрибутом и функцией только демократического режима?

3. Оправдано ли представление о традиционных обществах как о «при­митивных и отсталых»?

4. Какие предпосылки необходимы для образования основ современного общества?

5. В чем отличие государственного переворота от революции? Может ли переворот сравниться по своим последствиям с революцией?

6. Приведите примеры революций сверху в России. Каковы их результа­ты по сравнению с революциями снизу?

7. Назовите основные исторические и методологические истоки теории модернизации.

8. Каковы наиболее приемлемые варианты модернизационных преобра­зований в концепции Д. Растоу?

9. Какое влияние оказывает на общую теорию модернизации интенсифи­кация процессов экономического и политического развития, глобали­зации и регионализации?

10. Какова специфика обществ «позднего старта»? Какие факторы, по ва­шему мнению, определяют разные достижения обществ «позднего стар­та», в т.ч. России?

11. Можно ли считать 70-летний советский период истории России по­пыткой реализации модернизационного проекта? Если да, то в чем со­стоят его особенности?

Тексты

Будон Р. Место беспорядка. Критика теорий социального изменения. — М., 1998.

Гидденс Э. Последствия модернити. — Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология. — М., 1999. Гидденс Э. Социология. — М., 1999.

Лейпхарт А. Демократия в многосоставных обществах. Сравнительное исследование. — М., 1997.

Парсонс Т. Система современных обществ. — М., 1997.

Растоу Д. Переходы к демократии: попытка динамической модели. — По­лис— 1996. — № 5.

Штомпка П. Социология социальных изменений. — М., 1996. Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование общества. Сравнительное изучение цивилизаций. — М., 1998.

Дополнительная литература

Авторитаризм и демократия в развивающихся странах (отв. ред. В.Г. Хо-рос). — М., 1996.

Бергер Я.М. Модернизация и традиция в современном Китае. — Полис. — 1995. — № 5.

Ильин М.В. Политическая модернизация: неоконченная драма в трех дей­ствиях. — Стратегия. — 1998. — № 1.

Ильин М.В. Ритмы и масштабы перемен (О понятиях «процесс», «измене­ние», «развитие»). — Полис. — 1993. — № 2.

КапустинБ.Г. Современность как предмет политической теории.—М., 1998.

Лисовский Ю.П. Социокультурные предпосылки модернизации. — По­лис. — 1992. — № 5-6.

Мельвиль А.Ю. Демократический транзит в России — сущностная нео­пределенность процесса и его результата. — Космополис. Альма­нах. — 1997.

Турен А. Возвращение человека действующего. Очерки социологии. — М., 1998.

Глава 9

Политическое поведение

Программные тезисы

· Человек и его действия как исходная сущность и реальность полити­ки. Гуманистический смысл современной политики.

· Человек — субъект (актор) политики. Политические роли. Homo politicus. Коллективные субъекты политики. Политическая социализа­ция и десоциализация. Политизация и деполитизация. Политические темпераменты.

· Поведенческий подход к политике. Многообразие разновидностей по­нимания политического поведения.

· Психологическая составляющая политического поведения. Три фор­мы проявления человеческой активности: инстинкты, навыки и разум­ные действия.

· Факторы воздействия на политическое поведение: внешняя среда, по­требности, мотивы, установки, личностные особенности, действия и поступки, их обратная связь. Материалистические и постматериалис­тические потребности.

· Политическое поведение в организованных и стихийных формах. Партийная идентификация. Особенности поведения индивида в тол­пе. Экстремистское поведение.

· Политическое участие и его виды. Политическая мобилизация. Опти­мальные границы и модели политического участия.

· Электоральное поведение. Направления электоральных исследований.

· Кризисы политического участия. Институциональная адаптация, ав­торитарный ответ и «обволакивание» новой политической активности как способы разрешения кризисов политического участия.

Проблемные вопросы

1. Что является простейшим элементом политики?

2. Что такое политическое поведение? Какова его структура?

3. Каковы основные аспекты поведенческого подхода к политике?

4. Как можно определить политическую установку, мотив, потребность?

5. В чем специфика организованной и стихийной форм политического поведения?

6. Что есть политическое участие?

7. Когда и почему возникают кризисы политического участия?