ЧАСТЬ 4. БУДНИ ДУРДОМА 2 (NEW) 26 страница

— Вот она!!! Она украла книги!!! А он ее сообщник!!! Сажайте их!!!!!

— Я это точно знаю, — вдруг развыебывалась доселе молчавшая самая мышиная мышь. Она, кстати, точно видела, как Подстилка сбрасывала книги в угол, так как стояла в этот момент у нее прямо за спиной и осуждающе пялилась своими глазенками в огромных уродских очках. Видела, но молчала, трясясь всей своей мышиной шкуркой, нихуя конкретного не говоря. И сейчас она даже не могла сказать, что точно все видела, а несла какую-то ахинею своим бесцветным тоненьким голосочком:

— Я точно знаю, потому что я психолог. Вот 4 причины, что она воровка.

«Еб твою мать!», — пересралась Подстилка.

— Первая — это то, что они пришли вместе.

— Ха-ха-ха! - застебались Подстилка и Мудя.

— Второе — это то, что у него женский пакетик в руках!

— О-о-о! Еб твою мать! — подыхали от смеха два дурака.

— Третье, — важно продолжала мышь, — это то, что он подошел спрашивать про диск — отвлекающий маневр, понимаете. И четвертое, — многозначительно подняв палец в небо, изрекла мыша, — это то, что прежде, чем выйти, она обошла весь магазин!

«Вот сука, ну почему я не послушалась Мудилу», — заныла Подстилка.

— Да-да! — закивали куры. — Точно так!

Один мент тупо смотрел на них все это время, никак не вдупляясь, об чем речь. Другой, похоже, вообще не обращал на них никакого внимания, сверяя харю живого Муди с протокольной ряшкой на паспорте.

— Эти книги? — спросил потом один их них.

— Да-да! Эти! — закивали продавалы.

— Где они лежали?

— Вот там, идемте, покажу, — курица потащила ментов в угол.

— Зачем вы их забрали оттуда? — строго спросил мент постарше.

— Ах, да! — закудахтали дуры. — Понимаете, мы не подумали.

— Вы только две книги взяли? — спросил у зареванной дебиласки лысый мент, используя старый ментовский финт вытянуть признание.

— Я не брала никаких книг, — жалобно и доверчиво глядя ему в глаза, проныла Подстилка, сообразив, че по чем.

Мент подобрел и отошел.

— Идемте с нами, — почти ласково пропел он, обращаясь к Муде. — И Вы, — кивнул он Подстилке.

— Будете писать заявление? — спросил он у жирной курицы.

— Да, конечно! — завыебывалась она. — Один за такое уже сидит! Мы здесь юридическую литературу продаем, законы читаем, понимаете ли, — завнушивала она мента.

— Да-да! — завыла другая уже в десятый раз. — Пусть хотя бы ее родители узнают!

— Они знают, — механически ответила Подстилка.

— Ах, они знают! — забесилась курица. — Очень хорошо!!!

— Нет, они не знают. Они знают, что я хорошая и ни за что не поверят! — пизданула Подстилка.

— Не-е-ет! Пусть все узнают! — пиздела курица.

Базар из этих пяти фраз за тот час, что Подстилка проторчала в магазине, повторялся через каждые 15 минут. Менты побыстрее ушли, уводя за собой Подстилку, Мудю и одну жирную курицу.

Теперь Подстилка решила корчить из себя наивного невинного ребеночка: «Я же не брала книги. Значит, я ни в чем не виновата. Значит, я могу быть спокойна», — пизданул недоразвитый умишко, и она уселась в ментовский бобик, радостно хлопая беньками. Все загрузились и поехали.

— А куда мы едем? — радостно спросила Подстилка у мента.

Тот молча курил.

— В милицию, да? В настоящую? — радостно удивлялась дура.

— В игрушечную! — пизданул мент.

— Ой, а я никогда не была в милиции, — радовалась дебильная.

— Теперь будешь, — усмехаясь, ответил мент.

— Ну, разве это нормальные люди! — заискивающе пизданула курица ментам.

Жирная свиноматка была явно не в своей тарелке и уже тряслась всем своим мышиным телом, сидя в бобаре и едя в ментовку. Мышиная ересь о том, что в бобике, в тюрьме, КПЗ и т. д. сидят токо страшные преступники, к которым достойному человеку нельзя подходить даже на расстояние одного метра, не давала ее сраке спокойно ехать в мусарню. Она уже даже засомневалась в своей правоте и с жалостью смотрела на Подстилку, но дебильная мышиная упертость: «Как же так я откажусь от своих слов!», — не позволяла ей замять тему и спокойно повалить на хаус к своим выродкам, которые по ее словам уже 3 часа сидят без ма-муч-ки.

Бобарь подкатил к ментовке. «Еб твою мать! Как бы отсюда съебаться!», — вся трясясь и попердывая от страха, Подстилка оглядывалась по сторонам, ища пути к свободе. Но мент неотступно следовал за ней. Ее и Мудю завели в здание, провели через две решетчатые двери и, закрыв замок, сказали стоять у второй. Подстилка с наивным видом принялась рассматривать замок, всем своим существом желая оказаться за дверьми. Но тут подошел мент и повел дальше по коридорам. В отупевшей от успокоительного башке бешено вертелась только одна мысль: «Бежать! Бежать отсюда!» Идиотке до одури хотелось сорваться с места и мчаться подальше, такого дикого желания и такой дикой безысходности она не испытывала еще никогда. Особенно тухло ей становилось, когда она смотрела на серого, отмороженного вусмерть Мудю. Но птичка попалась в клетку. Их подвели к нервному и взмыленному дежурному, и он стал записывать координаты Муди. Подстилка в это время усиленно подмазывалась к нему, задавая дебильные вопросики:

— Ой, а эти бумажечки вы заполняете?

— Да, — пиздел мент.

— Ой, а что, бывают групповые преступления и совершенные иностранцами?

— …

— Эти строже судятся, да? — доебывалась тупарка.

— Да-а, — пиздел мент.

— Ой, а Вам нравится Ваша работа? — продолжала доставать мусора дура, несмотря на призывные знаки серо-сизого Муди заткнуться.

— Там хорошо, где нас нет, — мягко улыбаясь, пиздел расплывшийся от такого чрезмерного внимания мент.

— Иди сюда, — позвал он затем Мудю и подвел его к шкафчикам, как в детском саду. — Доставай и клади все сюда.

— Все? — переспросил Мудя дрожащим голоском и, трясущимися как у алконавта руками, стал складывать в шкафчик вещи. — И это тоже? — жалобно спросил он, показывая на пояс, где у него хранилось бабло и в котором он даже дрых.

— Да, — сурово подтвердил мусор.

Подстилка с дичайшим ужасом смотрела на все это, продолжая изображать на своей харе наивную улыбочку.

ю Идем, — мусор повел обосравшегося в конец Мудю в коридор с камерами, в одной из которых и закрыл его.

«Пиздец!», — обоссалась от страха дура. — «Все, его посадили!» — стало разыгрываться хуевое воображение. — «Но за что? Это же все я!» — чуть было не заорала менту дебильная, но вовремя сдержалась, вспомнив, что признаваться нельзя. Она весело помахала трупу Муди ручкой и поперлась вслед за ментом, ноя, что у нее болит сердце и ей без Муди не жить, нельзя ли их как-нибудь вместе. Но менту было похуй, он вообще был простым дежурным, который записывал всех гостей и распределял их по камерам, следователям и т. д. Так шо дурная зря перед ним так распиналась. Но она с самого что ни на есть детства не умела отличать хуй от палки, а принца от бомжа. Единственное, чему ее усиленно учила дебильная серенькая мамашка, так это быть хорошей девочкой, что значило, не грубить, не пререкаться, быть предупредительной и вежливой, ни в чем никому не отказывать и прочая хуйня. Короче, быть такой как мамаша — половой тряпкой, о которую всякое быдло вытирает свои грязные вонючие ноги. И Подстилка таким дерьмом и была, свято следуя «завету доброй мамы», и теперь костерила на чем свет стоит эту суку, которая «желая исключительно добра своим детям», вырастила ни к чему не приспособленных моральных уродов.

Беспомощная и размазанная в говно, Подстилка сидела в камере рядом со следователем и толстой курицей-продавалой, которая как раз давала показания. «Все, ты попалась! — нашептывал ум-извращенец. — Говорила тебе мама, что плохо воровать. Теперь ты воровка. Мудя уже сидит из-за тебя, и тебя скоро посадют. Щас вас допросят, ваши показания не сойдутся, а потом тех кур допросят — их показания сойдутся, и ты будешь сидеть. И вообще, они правы. Нехуй было пиздить книги», — вгонял ум во все большее говно.

«ГОСПОДИ! — наконец-то вспомнила про БОГА дебильная. — Я последнее дерьмо, я последняя тварь, из-за своего говна сижу здесь сейчас, я не осозновала себя, я нарушила все твои заповеди, я уебищное ничтожество. Прости меня, ГОСПОДИ, спаси, спаси меня, помоги мне! Только Ты меня можешь спасти! ГОСПОДИ, я умоляю тебя…», — волна благодати наполнила грудь, и идиотский сволочной ум сразу же заткнулся, не в силах вынести величие СИЛЫ. Простите меня Гуру Рулон! Я никогда не слышала то, что Вы говорите, не пыталась понять мудрость Ваших слов, и вот теперь получаю по заслугам. Легко, очень легко мнить себя умной, особенной, духовной, находясь в поле Просветленного, когда все есть, но теперь я вижу, какое я ничтожество. Без Вас я не могу и шага ступить, я не знаю, как жить, что делать, куда идти. А ведь прошло только 10 дней с тех пор, как мы с Мудей свалили из Рулон-холла, а сколько уже проблем навалилось, что же будет дальше?»

Придя в себя, Подстилка стала прислушиваться об чем пиздеж.

Следователь говорила:

— Вы сами понимаете, это недоказуемо. Никто не видел, как она их брала. Если бы вы их хотя бы не забирали оттуда. И вообще такие дела расследуются на месте. А так… — она развела руками.

Курица понимающе закивала тупой башкой, делая вид, шо она въехала в тему.

«О! А че это она прямо при мне говорит? Ну, пиздец, круто! Спасибо СИЛЕ! СИЛА меня спасла!» — зарадовалась тупая.

— Заявление писать будете? — спросила следовательша.

— Да! — важно кивнула курица.

«Сука! Какое еще заявление? Ну, теперь заявление, а это все…» — Подстилка опять стала увязать в размышлениях покалеченного ума.

«Нет! СИЛА меня спасет!», — пробился через говно луч света.

Жирная курица вдруг забоялась брать на себя «такую ответственность» и полезла названивать менеджеру магазина, где все произошло. «Я то что, я никто, только продавец, — вдруг признала она свое ничтожество. — Я ему сейчас позвоню, пусть он решает. Я то что, только второй продавец», — трясущимися пальцами она набирала номер телефона.

«Вот тупые мыши — лезут, а не могут, блядь!» — презрительно подумала Подстилка, а вслух, корча саму наивность спросила:

— А меня скоро будут спрашивать?

Следовательша злобно посмотрела на нее и рявкнула:

— Ты вообще в камере должна сидеть! Пойдешь?

— Ой, нет, — затряслась дура.

— Ну, так и сиди!

Курица никак не могла дозвониться, и следователь, который тусовался в той же хате, повел Подстилку в соседнюю облупленную комнатушку.

— У тебя кодекс есть? — спросил он следовательшу.

— Не-а, — лениво ответила она.

— Подожди здесь, — ласково сказал он Подстилке, усаживая ее на стул.

«Ну все, запал! — расслабилась дура. — Надо его на свадхистану присадить», — завыебывалась она, вспомнив занятия в Рулон-холле.

— Вот читай первый абзац, — вернувшись, он ткнул ее носом в статью.

«Ст. 158. Кража.

1. Кража, то есть тайное хищение чужого имущества,…» — стали сами по себе всплывать в памяти слова, зазубренные во времена учебы на юрфаке под страшной угрозой двоек и несдач, исходившей от разбесившегося от беспросветной тупости ученичков профессора кафедры уголовного права. Еще бы! Треть из 500 человек второго курса юрфака составляли маменькины и папенькины сыны и доченьки, которые платили по полторы штуки баксов в год и приходили в универ только для того, чтобы потусоваться, выебываясь прикидами от Кардена и прочих модоебов и раскурить с друзьями косячок или бухнуть пива. Половина из них так и не научилась в школе читать, и Подстилке всегда было радостно наблюдать, как в те редкие минуты, когда они оказывались на парах, они пытались повторить то, что им подсказывал обкуренный кореш. Получалось у них что-то вроде этого: «Первый… мир… э-э декрет… ага… декрет… был … мир… э-э… за мир. Ага! Второй … декрет… был за мир! Ага… И третий… декрет… тоже… был… за… мир! Ага… Что? Да… все … три за мир… Ага», — радостно улыбаясь, отвечал он на подъебку препода. Вторая треть студентов была, наверно, специально привезена из сел для демонстрации теории Дарвина о происхождении человека от макак. Долгое время для Подстилки оставалось загадкой, что эти невообразимые ископаемые здесь делают. Они хоть и отличались невообразимой тормознутостью, зато читать умели и зубрили все подряд, так что их ответы были больше похожи на стрельбу из автомата, которая сразу прекращалась от неожиданно поставленного вопроса, услышав который, они застывали с открытым ртом и вытаращенными глазами. Третью треть составляли бедные родственнички профессоров и прочих учил этого и близлежащих универов. Они честно учились, всеми силами стараясь не посрамить честное имя старых пердунов, но зря старались, потому как, видя в зачетке знакомую фамилию, учило, задав для блюзиру пару вопросов, годных разве что для учеников интернатов для дебилов, а не для будущих судей и прокуроров, выводило пятерки. И весь этот сброд через тройку лет должен был рассеяться по огромной стране с тем, чтобы вершить правосудие и отстаивать советский, тьфу, бля, российский закон! Ну, а думающих людей на весь факультет набиралось человек 10, но в силу этого они уже вовсю пахали в своих или чужих конторах, работали подсиралами у депутатов, адвокатов и прочих шишек, делая карьеру. А остальных думающих людей экзаменаторы радостно отсеивали на вступительных экзаменах, задавая вопросы типа: «А кто был главным героем в кинокартине Горького «Мать»? А сколько статей было в Уголовном Кодексе 1812 года? А где в этом предложении нарицательное междометие от глагола?»

«…наказывается штрафом в размере, — продолжала чтение Подстилка, — от двухсот до семисот минимальных размеров оплаты труда или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период от двух до семи месяцев, либо обязательными работами на срок от ста восьмидесяти до двухсот сорока часов, либо исправительными работами на срок от одного года до двух лет, либо арестом на срок от четырех до шести месяцев, либо лишением свободы на срок до трех лет».

— Прочитала? — радостно поинтересовался следователь.

— Да, но я не брала никаких книг! — широко раскрывая глаза, пиздела дура, улыбаясь козлу.

— Так вот, — непоколебимо продолжал он, — мы на тебя заводим уголовное дело в суд, будет пометка в паспорте. Ну зачем тебе это надо? Ты молодая. Тебе сколько лет?

— 21, - пропела Подстилка.

— Ну вот, а уже будет судимость. Так тебя никуда на работу не возьмут.

— Никуда?! — играя ужас, переспросила тупорылая скотина, думая «Ну и слава Богу! Нахуй мне нужна эта Ваша работа! Да и хули он мне лапшает-то! Знаем мы таких!»

— Никуда. А, если ты добровольно признаешься, то административная ответственность. Она нигде не фиксируется, просто заплатишь маленький штраф и свободна. Где же эта статья? — рылся он в Административно-правовом Кодексе.

«Может тебе помочь, козел?» — подумала тупая, но промолчала. Да-а, идиотка совсем не умела соображать, и если у нее в мозгах уже стояла зарубка, шо ни в чем нельзя признаваться, то она тупо ни в чем не признавалась, несмотря ни на шо. Ну, и сказала бы, что ты на всем этом собаку съела, давай, кончай, ни хуя ты не докажешь, и гуд бай. И не сидела бы в ментовке целых 10 часов, а сладко спала бы дома. Но нет, Подстилка молчала! Как Зоя Космодемьянская, блядь! Тупорылый умишко умел только ныть и чмориться, чем он сейчас и наслаждался в полной мере, получая свои килограммы кайфа.

— А вот! — наконец, докопался до статьи козел. — На, читай.

— «Ста-атья-я соро-ок де-евять, — пропела Подстилка, старательно корча саму наивность. — Мелкое хищение чужого имущества. Мелкое хищение чужого имущества путем кражи, мошенничества, присвоения или растраты, — гундела она дальше, — влечет наложение штрафа в размере до пятикратной стоимости похищенного, но не менее одного минимального размера оплаты труда. Приме-ча-ние. Хищение чужого имущества признается мелким, если стоимость похищенного имущества не превышает одного минимального размера оплаты труда, установленного законодательством Российской Федерации».

— Так что давай, признавайся, и все! — сказал следователь.

— Но ведь это не правда! Я же не брала книг. Как же я признаюсь в том, чего не делала? — наивно ныла дура.

Следователь выкатил шары и внимательно посмотрел на нее.

— Не брала?

— Не-ет.

— А вот они говорят, что брала.

— Ну, конечно, они так говорят, они же подумали, что я брала. Но на самом-то деле я не брала книги, я просто вела себя странно. Но потому что у меня порок сердца и неврастения третьей степени. Но книги-то я не брала.

— А какие книги? — решил взять на понт следователь.

— Не-е зна-аю, — старательно растягивала слова дура, наивно улыбаясь. — Они кричали, что про компьютеры.

— Ага, — хмуро потвердил козел. — Одна там линук, а другая фотошь.

«Не линук, а линукс, и не фотошь, а фотошоп, козел!», — оскорбилась дура за компухтерные термины, и растянула харю в тупой улыбке:

— А-а-а? Не зна-аю.

Козел молчал, пялясь на нее.

— А вы следователь? — изумилась Подстилка.

— Да.

— Ой, а интересная у Вас работа, наверно, да? — заливала она мозги. — Я вот тоже мечтала стать следователем, но мне папа не разрешил, сказал, что с моим сердцем мне нельзя.

— Ну, ничего, — расплылся козел в погонах. — А ты учишься, работаешь?

— Не-ет, — беспечно пиздела дура.

— А что?

— Я только осенью пойду опять учиться, а так я вебдизайном занимаюсь, — пизданул тупой умишко.

— Та-ак, — оживился пидор, — так у тебя дома компьютер есть?

— Ну д-а-а-а. А у вас есть?

— Есть, — улыбаясь, сказал козел.

— Ну вот, но это же не значит, что я украла книги, — тупо спизданула тварь, и тут же спохватилась. — А к Интернету подключен?

— Да.

— О-о! Классно! Я люблю Интернет. Там все так красиво-о-о. А Вы?

— Тоже, — засмущался он. — Но я редко выхожу, работа.

«Че, дурак, по порнухам лазишь, ну так бы и сказал!», — прикололась Подстилка, вспоминая, как Мудя лазил по Инету в поисках голых баб, жоп, пизд, сисек, «горячей ебли», «девочек Востока» и т. д. А однажды он додумался позвонить хуй знает куда и заказать там через Инет видеоролик, где ебутся. Когда ему прислали счет из Великобритании, Подстилка просто охуела от циферек с ноликами и даже не стала, как обычно, беситься, что он хочет её жопу променять на чью-то другую, а просто сказала: «Лучше б ты шлюху себе купил».

— А-а, да, так Вы и дома наверно редко бываете. А дети у вас есть? — продолжала ебать мозги дура.

— Да, двое!

— А вот мне нельзя иметь детей, врачи сказали. Порок сердца, — заплакала, давя на жалость, Подстилка.

Глазки козла тоже влажно заблестели:

— Ну, ничего, моя жена тоже не могла, но родила.

«Во дура!», — подумала Подстилка, и радостно сказала:

— Да-а?!! Родила?!! Вот молодец!

Следователь важно покачал башкой и похотливо сказал:

— Ну, сексом-то ты занимаешься?

Подстилка стыдливо опустила глаза вниз: «Вот сука! Еще отъебет меня здесь, нахрен! А как я потом буду Муде в глаза зырить?!», — забеспокоилась мамина доця.

— Так будешь признаваться или в отказ идешь? — вспомнил о деле козел.

— Куда иду? — корча наивную интеллигенточку, спросила Подстилка.

— Ну, в отказ, отказываешься, значит, это у нас слэнг такой. «Менты» смотреть надо! — заважничал мент.

— А-а! Да! Точно! Я смотрю. Классный фильм, правда?! — принялась восторженно нахваливать ментов Подстилка.

— Да. Ну, так что?

— Ну, я же не бра-ала, — проныла дура.

— Ну вот смотри, их трое против тебя. Как ты думаешь, кому больше поверят.

— Ну да-а-а, поверят тому, кого больше. Но ведь на-адо же правду установить, справедливость. И не тро-ое, а че-етверо. Там еще одна девушка была.

— Ну вот, тем более. Они же все одно говорят, что ты брала эти книги. Так что давай, признавайся и все, а не то уголовное дело, будешь камеры ходить мыть, — запугивал урод.

— Ну, я же знаю, что я не брала. Мало ли что они говорят. Я видела, как это все было. Сначала одна закричала, что я украла книги. Все слушали. Потом уже вдвоем начали кричать об этом, потом втроем. Все они заодно против меня. А вы им верите, — заревела Подстилка, усиленно изображая неврастеничку.

Следователь сосредоточенно смотрел на нее:

— Ну ладно, подожди.

Он поперся в соседнюю комнату, где сидела жирная курица, и стал че-то выяснять.

Подстилка тем временем принялась усиленно изучать кодекс, изо всех сил изображая невинную овечку. Эта роль у нее хорошо удавалась и по жизни. Благодаря учению тупой мамаши, она всегда считала себя святым и ни в чем неповинным «одуванчиком», — как называли ее идиоты-родственнички в детстве. И даже когда Подстилка конкретно влипала в дерьмо, то в ее мозгах виноваты были все кто угодно, но только не она, такая святая дерьмомученица. И из-за этого постоянно бесился Мудя, усиленно выколачивая своими лапами из ее башки эту ложноличностную святость. Теперь, когда она целостно вошла в эту роль, Подстилка поняла, почему. Ее и саму просто тошнило от такого жалкого и воняющего на всю округу дерьма, каким она на самом деле и была. Да-а, точно говорил Рулон, что чтобы избавиться от чего-то, нужно сутрировать это так, что тебе станет так, пиздец, тухло и расхочется быть таким последним дерьмом, о которое все вытирают ноги!

Следователь вернулся с какой-то бумажкой и резко сказал дебилке:

— Так, рассказывай, как все было.

«Уже завнушался, козел!» — подумала Подстилка.

— Я смотрела книги. Потом Мудя — мой парень, сказал, чтобы я шла в аптеку за своими каплями, а он пока купит себе книгу. Я повернулась и пошла. Когда я уже вышла из магазина и повернула к аптеке, я услышала, что меня зовут. Я развернулась и пошла к продавщице. Она мне сказала грозно: «Что у тебя там?! Показывай!» Я сказала: «Я не могу показать, у меня там шрам». Она закричала: «Отдавай книжки, которые ты украла!» И все! Мне стало плохо, — заныла дура, жалобно глядя на мусора. — Я не могу, когда на меня кричат. Когда на меня кричат, я сразу хватаюсь рукой за сердце, наверно, пытаюсь его защитить, и потом еще долго не могу убрать руку. Врачи называют это зажим, — на ходу плела Подстилка.

Следователь внимательно слушал весь этот бред и опять расплывался в говно.

— Ну, ладно, — сказал он, когда дура закончила, — она говорила, что ты головой билась об пол.

— Что-о? — возмутилась Подстилка. — Я не била-ась. Я просто упала на колени, и вообще я чуть не лишилась сознания, потому что мне стало плохо. А они мне даже капли не могли дать, а кричали, что это у них болит сердце, а не у меня, — жалко заплакала Подстилка.

— А почему ты сейчас не бъешся в истерике? Ты же неврастеничка.

— Потому что вы хороший, — пиздела дура, памятуя науку Рулона, что для мыши выше похвалы ничего нету. — Вы на меня не кричите. И у вас глаза добрые и умные. Вы все понимаете и спасете меня от этих злых женщин. А они на меня так кричали, так кричали.

Мент расплылся, аки понос, но работа есть работа:

— Ну, ты, пойми, — сказал он, — вот если ты одна и тебя четверо бьют. Так кто кого забьет?

— Ну-у да-а, четверо забьют, но меня спасете Вы, — нагло подъезжала Подстилка.

— Нет, я тебя не спасу.

— Тогда меня спасет судья. Судья ведь все видит и все знает, — продолжала нести бред святоша.

— Так, ладно, давай напишешь, что ты взяла, раскаиваешься, больше так не будешь, и все, мы тебя отпустим. Тебе лекарство, небось, пора пить.

— Ну да, я уже пропустила четыре приема, — жалобно подтвердила Подстилка.

— Ну вот, давай, пиши.

— Вы думаете так правильно?

— Не важно, что я думаю. Есть факты, — давил следователь.

— Ну, я могу, конечно, написать, но ведь это не правда. Получается, я обману закон и суд. А как же справедливость? — с наивным видом пиздела свинья.

Следователь злобно вылупился на нее своими маленькими глазками:

— Но ведь ты же брала эти книги!!! Все говорят!!! — заорал он.

Подстилка испуганно съежилась и проплакала:

— Не-ет, я не бра-ала.

Козел резко встал и вышел. Подстилка опять услышала за стенкой его голос.

Потом в комнату заглянула та же баба-следовательша, жрущая семечки, и посмотрела на замученную Подстилку:

— Ты где-то учишься? — ласково спросила она.

— Не-ет, я уже не учу-усь, а пойду осенью рабо-отать.

— Куда?

— В ин-сти-ту-у-ут, — наивно вылупив беньки, пиздела идиотка.

В коридоре замаячила харя следователя и еще какого-то толстого козла. Они пялились на Подстилку и ржали.

Потом жирный боров завалил в комнату, а те двое свалили. Подстилка пересралась насмерть за свою вонючую щель: «Ну, все, теперь мне пиздец. Этот козел точно меня сделает!»

Толстый козел посмотрел на Подстилку своими заплывшими свиными глазками:

— Че, все в отказ идешь! — проревел он.

— Куда? — тупо спросила Подстилка. — А, в отказ, да, в отказ, — пиздел охуевший от ужаса маразматический ум.

— Ты мне веришь? — спросил боров.

— Да! Вам верю! — голосом пионера призналась дура.

— Ну, так вот тебе слово мужика. Если ты признаешься, то все, я тебя отпускаю без всяких! — давил на мозги урод.

— Ну, я же не брала, — из последних сил сопротивлялась Подстилка, в своем воображении уже задавленная толстым пузом борова.

— Брала — не брала. Какая разница! Ты вот давай, бумажку подпиши и все, пойдешь домой со своим женихом. Слово мужика!

— Ну ладно, я могу подписать. А это не против закона? Я же неправду напишу.

— Ну, пиздец! — еле оторвав свою тушу от стула, боров выперся.

«Слава Богу! Пизда цела!», — возликовала тупая.

Опять заперся следователь:

— Паспорт где? Дома?

— Да-а.

— Жених знает где?

— На-аверно.

— Ты че с ним вместе живешь? — вдруг заинтересовался следователь женишком ебаным.

— Ну да-а.

— Давай, бросай его.

— Ну, он же хо-ро-оший, — пищала идиотка.

— Ладно, — разозлился следователь, — сейчас он за твоим паспортом поедет и лекарства твои привезет, — проявил заботу дурак.

«Все, пиздец, — пересралась дура. — Сейчас они увидят мой паспорт и посадят меня до самой смерти еще и за то, что я без регистрации здесь в их сраном городе живу».

— Идем со мной, — позвал след. — Сейчас посидишь здесь, подождешь нас, мы съездим в одно место.

— А я в туалет хочу, — заявила Подстилка.

— О, Господи!

— Ну-у я же не вино-овата, я же у-уже да-авно гу-уляю, — старательно корча из себя двухлетнего выпиздыша, проныла дура.

— Идем-идем, — ласково сказал след. — Ты только дверь не закрывай, а то упадешь еще в обморок.

Подстилка зашла в кабинку и судорожно стала закрывать дверь, боясь, что он зайдет и заставит ее сосать свой вонючий Мудя: «Не просто так он тебе сказал дверь не закрывать! Сейчас придет сюда со своим волосатым хуем, — вовсю гнал образы долбоебический ум. — Не-ет, надо слушаться, быть послушной», — пиздела ноющая часть, и дебильная стала открывать замок. «А вдруг он сюда запрется и тебя выебет!» — Подстилка опять закрывала дверь. «Нет, он не должен знать, что ты боишься. Он дернет за дверь и увидит, что она закрыта», — тупая опять открывала замок. «Ага! Пусть он тебя насилует! Ебите ее, кто хочет!», — недоношенная закрывала замок. «Ой, надо же быстрее срать, а то долго. А вдруг я и вправду в обморок упаду, — вошла в образ здоровая, как кобыла, дылда. — Ладно, открою», — идиотка открывала замок. «Суки! — вдруг заорало в ней что-то еще, наверно, говно, которое уже вылазило из жопы. — Дайте посрать, нахуй!» Подстилка с перепугу плюхнулась жопой на грязный унитаз и стала срать. Но дебильные части и тут не давали покоя. «Ой, а вдруг он сейчас зайдет? Что же тогда будет со мной?» — проныла пизда, и Подстилка, рискуя насрать на пол, потянулась закрывать дверь. Но, не дотянувшись, она уселась обратно и, вся дрожа от страха, еле-еле просралась. «Блядь, какое же я говно! — прорвалось сквозь смрадную завесу мыслей осознание. — Даже посрать не могу спокойно, не могу принять элементарное решение и еще на что-то залупаюсь. Вот и заслужила — сиди теперь здесь, дура, и никто тебя не спасет!»

Благополучно выйдя с параши, Подстилка увидела харю следа, которая маячила метров за 5 от нужника. «Да-а, съебаться не удастся», — и Подстилка уныло поперлась к своему надзирателю.

— С облегчением, — блестя похотливыми глазками, сказал он.

— Спа-асибо, — пропела дура, стыдливо опуская глазки вниз, ощущая как кобель поедает ее глазами.

— Идем, подождешь нас здесь. Мы скоро приедем.

След взял стул и повел ее в приемную, где заботливо усадил на стульчик и поручил Подстилку менту-дежурному:

— Сейчас ее жених паспорт привезет, а когда мы приедем, она напишет объяснение, и все.

«Слава Богу!» — повелась на базар тупая и тут же расплылась как понос, будто ее уже отпустили, и она преспокойненько сидит дома, вместо того, чтобы воспользоваться затишьем и изо всех сил молиться СИЛЕ, которая одна только и может спасти.

В дежурку то и дело приходили менты и ментовки. Они пиздели, шутили, ругались. Подстилка, вылупив зенки и навострив уши, поражалась ихнему состоянию. Оно было сильным и активным, без всякой сентиментальной и расслабленной ереси. Менты молнией влетали в дежурку, быстро и громко пиздели, матерились, гоготали во всю глотку и вообще больше напоминали ей рулонитов, чем простых мышей.

— Блядь, куда нахуй этого мужика определить? — бесился дежурный.

— Если глаз вытек, то к нам, — отвечала баба, — а если просто рана, то не к нам.