Дюжина ножей в спину революции. Аркадий Ав.Предисловие ,Фокус великого кино ,Поэма о голодном человеке , Трава, примятая сапогом , Чертово колесо

I (Вот что такое "Луна-Парк" -- рай для дураков)II III IV Новая русская сказка ,(Вместо предисловия) Сказка о Красной Шапочке, об одном заграничном мальчике и о Сером Волке , Короли у себя дома (Ленин и Троцкий), Усадьба и городская квартира , Хлебушко , Эволюция русской книги

Этап первый (1916 год)

Этап второй (1920 год)

Этап третий

Этап четвертый

Этап пятый

Этап шестой

Русский в Европах

Осколки разбитого вдребезги

Сноски

25.Характеристика творческого пути М.Осоргина.

(Наст фамилия - Ильин) (1878-1942) - прозаик, эссеист, публицист. В 1902 г. окончил юрид фак Московского университета. С 1904 г. в партии эсеров. В декабре 1905 г. арестован, после шестимесячного заключения в Таганской тюрьме приговорен к пяти годам каторги, замененной высылкой из России. В 1907 г. через Финляндию уехал за границу. В 1908-1913 гг. жил в Италии. В 1916 г. вернулся в Россию. В 1918-1921 гг. работал в книжной лавке писателей в Москве, входил в издательское товарищество «Задруга», был одним из организаторов Всероссийского союза писателей и Всероссийского союза журналистов. В 1922 г. в числе других деятелей культуры выслан из России с группой оппозиционно настроенных. Была сов власть, он был против сов власти, поэтому выслали из России. Сохранял сов гражданство до 1937 г. После недолгого пребывания в Берлине и двух поездок в Италию обосновался в 1923 г. в Париже, печатался в газетах «Дни» и «Последние новости». Автор романа «Сивцев Вражек» (Париж, 1928), «Свидетель истории» (1932), «Книга о концах» (1935), «Вольный каменщик» (1937). В июне 1940 г. вместе с женой бежал из Парижа, обосновался в городке Шабри на юге Франции. «Сивцев Вражек».Роман печатался в “Дни”. Описываются события 1-й мр войны и революц-и. В центре романа орнитолога, Ивана Александровича.Он с женой и внучкой+служанка Дуняша.И.А.посвятил себя природе.Все меняет начало войны. Главы наподобе новел.Некот главы несвязаны с героями. “Неразумный зверек” – про котенка кот сжигал рукописи. Проводит паралель между животным и человеком. Солдаты и муравь (гибнут от ног солдат.). Меньший погибает от бельшего.Сюжет о Танюше,ее 16-ти летие,лювь,взросление. Проблема интеллигенции и революции,как катаклизмы воспринемаются разными людьми.“Времена”.Детство – монолог о себе,о своей семье,о природе.Много использованно худ средств.Хорошие отношения с отцом.Отец учил его всему, что есть в природе. Ощущение что родители – природа.1 брат,2 сестры,крестная мать. Он знал много названий птиц. Мать очень добрая,кроткая,она учила его еще до школы. Не в хронолог-ом порядке,все смешенно. Рассказ-ет о тех временах,когда он ходил с отцом на озеро.Отец показывал ему место своего рождения и ему показалось,что он знает в этих местах все. Считал,что гимназия ничему важному, необходимому его не научит. Манера повествования – длинные предлож-ия.

О ТВОРЧЕСТВЕ М. ОСОРГИНА.

Г. Адамович "Сивцев Вражек" М. Осоргина - книга, которую нельзя не заметить, от которой нельзя отделаться несколькими одобрительными или безразличными словами. Роман этот "задевает сознание", и на него хочется ответить. Это первое непосредственное впечатление от чтения. М. Алданов в статье о "Сивцевом Вражке" очень уклончиво сказал, что ему представляется излишним "вдаваться в утомительный спор" с Осоргиным. Но, по-видимому, Алданову поспорить бы хотелось, - и если он от этого воздержался, то лишь потому, что понимал, куда спор мог бы его увлечь, в какие области, в какие дебри. Конечно, спор этот был бы не о правдивости того или иного образа, той или другой характеристики: он коснулся бы "идеологии" Осоргина. Осоргин - писатель на редкость откровенный по этой части: он не прячется за своих героев, он прямо от своего лица комментирует историю, и делает это порой в форме афористически-ясной и отточенной. Да и герои его, впрочем, не претендуют на то, чтобы хоть на одну минуту заслонить автора.
Сущность осоргинской идеологии - анархизм, если и не "мистический", который процветал у нас после 905 года, то, во всяком случае, лирический. Говорю об оттенке. Анархизм от беспредметного умиления, от добродушия и добросердия, анархизм оттого, что "нет в мире виноватых" и "все за все отвечают", оттого, что "не надо крови" и "небо над нами так беспредельно сине", - анархизм от славянского ощущения "правды", от невозможности примириться с каким бы то ни было порядком. Может быть, анархизм этот еще не прошел всех положенных ему испытаний, еще не закалился в отчаянии, есть в нем порой что-то рыхлое, сыроватое. Иногда - довольно часто - чувствуется в нем "ромен-ролланизм", гораздо реже - Лев Толстой. Но в основе его лежит все-таки видение "первоначальной чистоты": человек, природа, свобода, счастье, - и ничему в угоду автор "Сивцева Вражка" этим видением не жертвует... Все это отвлеченно и сбивчиво. Но должен сказать, что меня скорее прельщает, чем отталкивает осоргинская "идеология", - и если бы я решился отвечать Осоргину, то ответ мой не был бы возражением. Однако оставлю это дело "до другого раза" (увы! почти никогда не наступающего) - и скажу несколько слов о самом романе. Место и время действия - Москва, годы перед войной, война, революция. Короткие, отрывочные главы. Очень легкое и увлекательное чтение, - иногда даже слишком легкое. Уж слишком скользит Осоргин по человеческому бытию, вокруг него, над ним. Он видит, кажется, и глубину, но передает поверхность. Нет страсти. Думаю, что от этого роман многое теряет. Прежде всего при отрывочности и легкости невозможно с героями сжиться: мимо них только пробегаешь, - как с улыбкой пробегает и сам автор. А ведь мы любим лишь те образы, с которыми именно "сживаемся"...
Отдельные эпизоды в "Сивцевом Вражке" прелестны, свежи и своеобразны. Танюша, ее дедушка-профессор, музыкант Эдуард Львович, порывистый Вася, офицеры, солдаты, мужики, чекисты, даже кошки и крысы - таковы герои осоргинского повествования. Но не все его внимание обращено на них. Дальше тянется Россия, дальше история, природа, - Осоргин никогда не забывает целого за частностями. Может быть, потому каждая его страница оживлена дыханием настоящей жизни. Мы иногда недоумеваем, роман ли это или дневник, мы иногда удивляемся, иногда критикуем, но с первой же главы мы чувствуем, что книгу, не отрываясь, дочтем до конца и что книга этого стоит (Литературные беседы. "Сивцев Вражек" М. А. Осоргина).

26.Поэтическое творчество Вл.Ф.Ходасевича по кн.”Путем зерна”,”Тяжелая лира”,”Европейская ночь”.

За границу Ход уезжал в 1922 году сложившимся поэтом, автором книг «Мо­лодость» (1908), «Счастливый домик» (1914), «Путём зерна» (1920). Поиски собственной творческой манеры просматрива­ются уже в первой из них, а с третьей начинается «зрелый Ход» — именно «Путём зерна» открывает «Собрание сти­хов» (1927) — книгу, в которую поэт включил свои лучшие произ-ия. Суть этой творческой эволюции современник и хороший знакомый поэта В. Вейдле обозначил как овладение «петербургской поэтикой», главный признак которой — «пре­обладание предметного значения слов... над обобщающим их смыслом». И в то же время, несмотря на теоретические и прак­тические подтверждения своей репутации «неоклассика», Хо­д ценил и использовал достижения модернистов, с на­стороженностью относился к авторам, отвергавшим все новое в искусстве. Сборник «Путём зерна» выражал его веру в воскресение России после революционной разрухи таким же путём, каким зерно, умирая в почве, воскресает в колосе:Здесь Ход уже зрелый мастер: он выработал собственный поэтич яз, а его взгляд на вещи, бесстрашно Сборник «Путём зерна» выражал его веру в воскресение России после революционной разрухи таким же путём, каким зерно, умирая в почве, воскресает в колосе:Здесь Ход уже зрелый мастер: он выработал собственный поэтич яз, а его взгляд на вещи, бесстрашно.  «Тяжелая лира» (1922), строго говоря, не относится к числу эмигрантских книг Ходасевича, как и «Статьи о рус по­эзии», — обе они составлены, за очень немногими исключени­ями, из текстов, написанных еще в России. Сборник «Тяжёлая лира».В этот период поэзия Ход-ча начинает все больше приобретать характер классицизма. Стиль Ход-ча связан со стилем Пушкина. Но классицизм его — вторичного порядка, ибо родился не в пушкинскую эпоху и не в пушкинском мире. Ход вышел из символизма. А к классицизму он пробился через все символические туманы, не говоря уже о советской эпохе. Все это объясняет техническое его пристрастие к «прозе в жизни и в стихах», как противовесу зыбкости и неточности поэтических «красот» тех времён.В то же время из его поэзии начинает исчезать лиризм, как явный, так и скрытый. Ему Ход не захотел дать власти над собою, над стихом. Лёгкому дыханию лирики предпочел он другой, «тяжёлый дар».В этом сборнике появляется образ души. Путь Ход-ча лежит не через «душевность», а через уничтожение, преодоление и преображение. Душа, «светлая Психея», для него — вне подлинного бытия, чтобы приблизиться к нему, она должна стать «духом», родить в себе дух. Различие психологического и онтологического начала редко более заметно, чем в стихах Ход-ча. Душа сама по себе не способна его пленить и заворожить. До выхода «Собра­ния стихов» поэт жил во многих европейских странах, сотруд­ничал в лучших газетах и журналах рус зарубежья, что, с одной стороны, лишило его всяких надежд на возвращение, с другой — позволило заявить о себе как о выдающемся критике и публицисте. Постепенно проза в его творчестве занимает гла­венствующее место, и в тридцатые годы Ходасевич отходит от активной поэтической деятельности. Зато были напечатаны три незаурядные книги: художественная биография Г.Р. Держави­на, одного из любимейших авторов Ход-ча (1931), «О Пуш­кине» (1937) и «Некрополь» (1939). Выпуская в 1927 году «Собрание стихов», Ходасевич в пре­дисловии пояснял, что к «Путем зерна» и «Тяжелой лире» «под общим заглавием “Европейская ночь” прибавлены стихи, на­писанные в эмиграции». Более эта серия стих-ий при жизни автора не переиздавалась. «Европейскую ночь»называют и книгой, и циклом, и сборником, и подборкой. Можно счи­тать, что эти 29 стихотворений — пятая поэтическая книга Ход-ча, даже по объему почти не уступающая остальным. В ней так же, как и в четырех предыдущих, проявились его ком­позиционное мастерство, способность активизировать интер­текстуальные возможности стих-ий и заставить читате­ля вдуматься в смысл их связи. Композиция «Европейской ночи» опирается на логику путешествия, ее «лир сюжет» можно обозначить как потерю и обретение веры в призвание художника, осознание необходимости творить «сквозь прозу» и тьму, вопреки разру­шению «Божьего мира». Худ смысл этой книги может быть вскрыт лишь при обращении к контексту — вне его при рассмотрении отдельных стих-ий велика вероятность появления произвольных трактовок. Сам Ход неизменно настаивал на целостном восприятии цикла и в своих критичес­ких статьях руководствовался именно этими принципами. Книга начинается стих-ем «Петербург», призван­ным «открыть окно» в европейскую ночь. Для москвича Ход-ча «северная Пальмира» чужда географически и близка культурно: Петербург — это Пушкин и поэзия, это дух творчества, но это и символ русской ночи, наступающей эпохи упад­ка. Здесь обозначаются главные направления развития мысли, задается тон книги; однако подлинная «ночь» в ее простран­стве наступит позже, и во второй строфе петербуржцы, оста­вив свои «убогие заботы», все-таки слушают стихи героя. Даль­ше это уже невозможно, хотя искаженное до пародии приме­нение стихов находим в небольшом цикле «Окна во двор». Про­тивопоставляя бескорыстное вдохновение лукавому практициз­му, Ход не столько выделяет нац различия, сколько подчеркивает композиционную границу, обозначен­ную в стихотворении «Вдруг из-за туч озолотило...» — это пос­ледняя попытка героя отсрочить погружение во тьму, которая вступает в свои права в цикле «У моря». Ряд «парижских» стихотворений, завершающих книгу, открывается листком «Из дневника», где речь идет о непостижимости мира — в суете и во мраке не видна его красота, а век человека слишком короток. Личность здесь искажается до неуз­наваемости («Перед зеркалом»), существование лишено како­го-либо смысла («Окна во двор», «Бедные рифмы»), безнадеж­на попытка хоть что-то оживить в опустошенном сердце героя «Баллады». Исследователи нередко сильно преувеличивают «со­чувственную основу» стихов «Европейской ночи». Подчиняясь заклятому вдохновенью, сочиняя постылые песни [см. стихот­ворение 1927 года «Ночь» (I, 311)], поэт не ищет оправданий для своих вульгарных героев — ведь они не столько жертвы, сколько создатели «тьмы», охватившей мир. Заключительное стихотворение «Звезды» (1925) подтвер­ждает, что мир «европейской ночи» является большой пароди­ей на божественный замысел, заслуживающей лишь «очисти­тельного огня» (I, 269). Город освещен электричеством и таки­ми «звездами», какие могут быть только в кривом зеркале (ра­нее — в стихотворении «Под землей» — был вывернут наи­знанку творческий акт, а «синема» в «Балладе» косвенно ока­рикатуривает весь «Божий мир»).