Невыгодность стартовой позиции Мехмета, сына Хуррем

Вернемся к событиям в Блистательной Порте. К тому моменту, как присягу при торжественном построении корпуса янычар принял Мехмет, старший сын Сулеймана и Роксоланы, его старший брат Мустафа, сын Сулеймана и Махидевран, собственно единственный шах-задэ, не рожденный Хуррем, был уже достаточно зрелым мужчиной.

 Присяга, кою янычарам – в присутствии отца и всей знати – принес Мехмет, означала по сути две вещи: во-первых, Мехмет уже совершеннолетний, ему полагается гарем и он уже может вступить в свистопляску междинастической борьбы, борьбы за власть. С кем иным? Конечно же, с Мустафой.

 Во-вторых, Мехмет приносил присягу не империи, не какой-то абстрактной Турции (а существовала ли тогда реальная Турция?) и даже не собственному отцу. Он приносил присягу ИСЛАМУ. Исламу суннитского толка.

 Не будем забывать: отец Мехмета – Сулейман Великолепный – был прежде всего не султаном – светским правителем, а ХАЛИФом, то есть духовным главой правоверных, «чистых» (хальса). И здесь у Хуррем и ее сыновей была немалая проблема, даже две.

 Во-первых, османы уже начали привыкать к тому, что на престол восходят урожденные 100%-ные мусульмане. Если у прадеда Сулеймана Мехмета Фатиха (Завоевателя), взявшего Константинополь, мать была греческой пленницей, то и дед его, Баязид Святой, и отец, Селим Явуз, были рождены от мусульманок. То есть действительно «чистые» мусульмане (хальса).

 Мать самого Сулеймана Великолепного, Валиде Айше Хафса Султан, вообще была крымско-татарской царевной. Подданные Сулеймана привыкли: султан должен быть рожден не от омусульманенной христианки, а от прирожденной мусульманки. И здесь Мехмет оказывался в невыгодном положении. Ведь что ни говори о Махидевран (о недалекости ее легенды слагали), но два фактора работали в пользу черкешенки: она была красавицей и мусульманкой.

 Конечно, красотой отличалась и ее соперница, а статью, величественностью Хуррем на голову превосходила Махидевран… Но вот с мусульманством у дочери православного попа Александры Гавриловны Лисовской были сложности. И это должно было ударить и по Мехмету, и по Рыжему Селиму, и по Баязиду – по сыновьям Роксоланы.

 Была и иная проблема: Мехмет был младше Мустафы, и Хуррем не без оснований опасалась, что в случае смерти Сулеймана ее потомство будет вырезано. В полном соответствии с традициями султанского двора и с указаниями Мехмета Завоевателя. Кстати, когда умер отец будущего покорителя Константинополя, Мехмет встретился с одной из младших одалисок (наложниц) покойного и утешил ее, разъяснив, что его крохотному братцу, сыну этой самой одалиски, ничего не угрожает. Как раз в эти минуты люди, посланные новым султаном, топили грудного младенца в мыльне…

Подлинное величие Хуррем

Казалось бы, ситуация для Хуррем аховая. Но славянская султанша подключила свои плюсы. И это вынуждены признать даже те турецкие историки, кои отнюдь не являются апологетами Хуррем. Да что там Алтынай и Данишменд! Даже те турки, которые всей душой не любят Роксолану, вынуждены признать (цитирую!), что, дескать, Алекс (так они ее именуют!) была «интеллектуально значительно выше, нежели Махидевран», и к тому же «обладала куда большим даром предвидения, чем Хатитдже».

 Вот эта самая пресловутая политкорректность – добралась и до турок! Помните у Довлатова, что-то в духе «нельзя, мол, говорить шалава, надо – женщина с повышенными физиологическими потребностями». Какой там к чертям дар предвидения у Хатитдже, которая была настолько глупа, что долгие годы осуждала свою сестру (единственную!) Бейхан за приверженность памяти мужа, расстроившего султана.

 То, что по приказу Сулеймана парня придушили, в расчет не принималось. Потом, правда, ликвидировали и обожаемого Хатитдже Ибрагима… Нет, не зря Ататюрк полагал Хатитдже набитой дурой. И безо всякой политкорректности. Ну, да ладно, это Кемаль, он вообще был – спустя века – влюблен в Хуррем, и сего не скрывал.

 Но как Вы, уважаемый читатель, оцените то, что Хатитдже беспрерывно третировала и Хуррем, и Махидевран, подчеркивая, что она, мол, принадлежит к династии, а они, дескать, рабыни какие-то, грязь под ногтями. И именно в таких вот выражениях!

 При этом сестре султана и в голову не приходила простейшая мысль: она наверху – пока правит Сулейман. Вступает на престол Мустафа, и у Махидевран появляются широкие перспективы не токмо удавить Хуррем (это само собой!), но и избавиться от своевольной Хатитдже. Точно так же могла разобраться с Хатитдже и Хуррем, буде на престоле очутился Мехмет.

 Что до интеллектуального превосходства Роксоланы над Махидевран, то это даже как анекдот не проходит. Образованнейшая женщина своего времени, писавшая стихи – и хорошие! в различные хрестоматии попали! то ли на семи, то ли на восьми языках, и неграмотная горянка, которая – как в той чУдной сказке – ни единой подлости, ни одного «жульства» не могла как следует организовать.

 Но здесь срабатывает и еще один фактор, о коем сегодня почему-то не говорят. Хуррем – идеальнейшая (ну почти!) мать. Она все делала в интересах своих детей, и сыновей, и Михримах, она ни разу своих детей не подставила. Махидевран же беспрерывно использовала Мустафу как какую-то ракету – и все для достижения своих собственных целей, кои она и сформулировать никогда не могла. Кончилось все это для Мустафы крайне печально.

 Что до Хатитдже, то она своих детей использовала как орудие давления на Ибрагима, как орудие шантажа.т И, кстати, о материнстве.

 Найдите мне в истории восточных (ну, скажем иначе, гаремных) монархий, хоть ОДНУ! монархиню, которая дотянула бы до зрелого возраста, до возраста, когда они могли бы реально претендовать на престол аж четверых кронпринцев: Мехмета, Селима, Баязида и Джихангира. Родила – и дотянула!

 Однако умница Хуррем, понимая, что позиции Мехмета, как ни крути, слабее позиций Мустафы, принуждает Сулеймана Великолепного всерьез заняться вопросом о престолонаследнике. И именно с этого мгновения (хотя Сулейману оставалось еще жить да жить, хотя он еще переживет и любимую женщину, и обоих старших сыновей), именно с этого момента стало ясно; пора подводить итоги царствования Великолепного Султана.