М.И. Туган-Барановский: этический принцип и экономическая теория

М.И. Туган-Барановский[408] соединил в себе ученого-экономиста и социального философа, озабоченного проблемой построения нового общества, которое бы отвечало кантианскому принципу верховной ценности человеческой личности. Как ученый-экономист он стремился познать объективные законы капиталистической экономики и сделал немало в таких областях, как теория ценности, рынков и кризисов, история народного хозяйства и экономической мысли. Вместе с тем он не только признавал неизбежность этической обусловленности политической экономии, но и руководствовался нравственным критерием при разработке важнейших понятий политэкономии.                      Для Туган-Барановского единственно приемлемым нравственным критерием был кантианский принцип верховной ценности, а следовательно, равноценности человеческой личности. Он считал кантианское учение об этическом идеале огромным достижением общественной мысли Нового времени, полагал, что этот принцип является центральной идеей современного этического сознания и является общеобязательным «для всех людей с нормальным нравственным сознанием»[409]. Именно общепризнанность этического идеала может служить гарантией объективности (критерий которой, заметим, он не формулирует), и в этом случае обе части политэкономии - практическая и теоретическая - оказываются внутренне связанными. По мнению Туган-Барановского, только этот принцип и может стать единой точкой зрения на хозяйство, позволяющей, как он писал, возвыситься над противоположностью интересов, в том числе и классовых, неизбежно отражающихся и на теоретической политэкономии. Гарантией объективности науки, построенной таким образом, он считал именно общепризнанность этого этического принципа для данного общества в данных исторических условиях.

Непосредственным результатом утверждения этого принципа стала возможность объединения теории предельной полезности и трудовой теории стоимости.

Туган-Барановский полагал, что признание труда основой стоимости, возможность сравнения всех видов труда и их объединения в понятие общественного труда и есть признание верховной ценности человеческой личности. «В процессе производства принимают участие не только человек, но и средства производства. Почему же мы рассматриваем весь продукт как созданный только человеческим трудом? Почему же мы признаем только труд человека активным деятелем производства? И почему, с другой стороны, мы приравниваем в этом отношении между собой все виды труда без различия? Почему мы считаем все виды труда человека сравнимыми между собой и соединяем их в одну общую массу, одно общее понятие общественного труда?

Без сомнения, потому, что мы молчаливо исходим из руководящей этической идеи политэкономии - верховной ценности, и потому равноценности человеческой личности»[410].

С другой стороны, именно человек определяет субъективную полезность данного блага, оно становится ценным не само по себе, а в оценке человека. Важным моментом в рассуждениях ученое было утверждение, что субъективная ценность блага зависит от его количества, а оно в свою очередь для свободно воспроизводимы товаров - от объема затраченного труда. Здесь и обнаруживаете возможность соединения двух моментов: объективного и субъективного.

Туган-Барановский не ограничился констатацией этого факта, а сформулировал теорему, устанавливающую количественные соотношения трудовых затрат и ценности при оптимальном распределении ресурсов. «Если производство руководится основным хозяйственным принципом - стремлением к достижению с наименьшей затратой наибольшей пользы, - то отношения предельных полезностей свободно производимых продуктов и их трудовых стоимостей равны»[411].Это утверждение было высказано в статье «Учение о предельной полезности хозяйственных благ как причина их ценности»[412], в ней ж приведен пример (в духе тех, которые использовали представители австрийской школы), подтверждающий его правильность[413]. Но на основе этой иллюстрации Туган-Барановский сделал следующий вывод: «Мы постарались показать, что тпп (теория предельной полезности. - Ред.) не только не составляет опровержения взглядов Рикардо или Карла Маркса, но что, напротив, эта теория, правильно понятая, составляет неожиданное подтверждение учения о ценности названных экономистов. Менгер и его школа исследовали субъективные причины ценности, Рикардо и его последователи - объективные. До работы Менгера можно было думать, что оценка блага по его хозяйственной полезности не соответствует оценке того же блага ПО трудовой стоимости последнего. Теория предельной полезности доказывает, что оба принципа оценки находятся между собой в согласии, которое тем больше, чем в большей мере распределение народного труда подчинено хозяйственному принципу»[414]. Он делает еще один вывод, важный для его будущих рассуждении о социализме:

«Трудовые стоимости продуктов играют решающую роль в установлении хозяйственного плана - распределении производства между различными отраслями»[415].

Иллюстративный характер доказательства тезиса о пропорциональности трудовых затрат и предельных полезностей воспроизводимых благ, предложенный Туган-Барановским, был в 1902 г. в работе экономиста киевской экономической школы (представителей которой, заметим, отличал большой интерес к использованию математики) Н.А. Столярова дополнен строгим алгебраическим доказательством¹⁹. Столяров решал стандартную задачу нахождения условного экстремума, причем целевой функцией была функция общественной полезности или, как он писал, пользы, а ограничением - совокупный объем трудовых ресурсов. При условии, что общественная полезность любого блага зависит от количества только этого блага, частные производные целевой функции совпадают с предельной полезностью соответствующих благ, что и позволяет легко получить искомое соотношение. Эта небольшая работа оказалась по существу одной из первых математических работ в области общественной функции полезности и предвосхитила идею народнохозяйственного оптимума, которая в виде системы оптимального функционирования экономики (СОФЭ) активно разрабатывалась в нашей стране в 60-е годы.

Вклад Туган-Барановского в собственно экономическую теорию связан с разработкой проблем реализации, циклов и кризисов, денег. Проблеме циклов посвящена его первая крупная работа -«Периодические промышленные кризисы» (1894), в которой, опираясь на статистический материал по истории промышленных кризисов в Англии и критический анализ предшествующих теорий рынка, ученый предложил разрешение проблемы реализации для случая расширенного производства и объяснение периодичности кризисов и механизма циклов. Он попытался дистанцироваться от двух наиболее влиятельных позиций поданной проблеме: идущей от Сэя и отрицающей возможность общего перепроизводства, и опирающейся на концепцию недопотребления, прежде всего в ее марксистском варианте, и придающей перепроизводству характер перманентного явления.

Туган-Барановский предложил собственное решение проблемы рынка, суть которого состоит в том, что «при пропорциональном распределении общественного производства (между производством средств производства и предметов потребления для разных классов. - Ред.) никакое сокращение потребительского спроса не в силах вызвать превышения общего предложения продуктов на рынке сравнительно со спросом на последние»[416]. Главным моментом в его аргументации было признание того, что потребление не является единственным и главным фактором, определяющим размеры рынка. Последние зависят прежде всего от спроса на средства производства. Здесь можно заметить истоки той линии рассуждении относительно главной причины нарушения макроэкономического равновесия, которая сегодня связывается с именем Дж.М. Кейнса. Речь идет, разумеется, о признании лидирующей роли инвестиций в развитии циклического процесса.

Общий смысл рассуждении Туган-Барановского сводился к следующему. При увеличении доли прибыли, направляемой на производство, действительно уменьшается потребление капиталистов, но увеличивается спрос на средства производства и на рабочую силу. Соответствующим образом изменяются и пропорции производства: производство средств производства растет более высокими темпами, чем производство предметов потребления. Очевидно, что подобный рост неизбежно должен прекратиться, и его внезапная остановка и есть кризис, во время которого указанные пропорции «насильственным» образом восстанавливаются. Кризис предстает как ситуация общего перепроизводства. Толчок кризису может дать перепроизводство одного товара, затем ситуация перепроизводства на одном рынке через механизм цен и доходов передается на экономику в целом. Следовательно, утверждает Туган-Барановский, проблема заключается в пропорциональном развитии экономики, «при пропорциональном распределении производства никакое сокращение потребительного спроса не в состоянии вызвать превышения общего предложения над спросом... И ясно, что никогда не может быть действительного общего перепроизводства товаров; возможно лишь частичное перепроизводство их»[417].

Важную роль в развитии кризиса, а также в восстановлении пропорций Туган-Барановский отводил кредиту, который придает любым колебаниям характер лавинообразного процесса. Здесь он следовал в русле кредитно-денежной теории цикла, которая рассматривает циклический процесс сквозь призму соответствия между спросом на ссудный капитал, определенным потребностями производства, и его предложением со стороны банков. Иными словами, в данном случае по существу затрагивается хорошо известная благодаря Кейнсу проблема равновесия между сбережениями и инвестициями (причем признается, что в отличие от процесса сбережений, который достаточно стабилен, инвестиции осуществляются импульсами), а также проблема воздействия инвестиций на производство, т.е. проблема мультипликатора. В фазе подъема, когда инвестиционная активность велика, инвестиции финансируются не только за счет текущих сбережений, но и за счет накопленных ранее, т.е. в фазе депрессии, запасов свободных капиталов. Согласно этой теории кризису предшествует финансовая паника, вызнанная исчерпанием резервов ссудного капитала, а подъему - восстановление этих резервов. Туган-Барановский даже сравнивал этот процесс с паровой машиной, в которой капитал - пар, который, расширясь, двигает поршень - промышленность.

Сегодня можно сказать, что модель Туган-Барановского была первой и самой оригинальной «из целого семейства моделей цикла, в основе которых лежало соотношение между сбережениями и инвестициями, среди приверженцев которых наиболее значительными были Шпитгоф, Бунятян, Кассель и Кейнс, когда он писал "Трактат"»[418]. К этой оценке известных ученых можно добавить, что среди русских экономистов идеи Туган-Барановского разделяли В.Я. Железнов, И.М. Кулишер, В.К. Дмитриев. Что же касается теоретических новаций при исследовании цикла, то следует отметить, что Туган-Барановский, по существу, попытался соединить макроэкономический (агрегатный) подход со структурным, и значение этой попытки для экономической теории трудно переоценить.

Анализ экономической конъюнктуры не может считаться завершенным без обращения к проблемам денег и их стоимости. При исследовании циклов и кризисов Туган-Барановский, по существу, оставил в стороне этот круг проблем, обратившись к ним в работе«Бумажные деньги и металл», написанной в 1917 г. В этой работе он выдвинул так называемую конъюнктурную теорию денег, которая противостояла как товарной теории денег, так и количественной теории. С чисто теоретической точки зрения основная проблема, вокруг которой разворачивались в то время споры и сосредоточил свое внимание Туган-Барановский, состояла в выяснении механизма взаимовлияния денежной массы, относительных и абсолютных цен. Сегодня этот механизм принято называть механизмом трансмиссии. Товарная теория отводила деньгам пассивную роль, лишая их качественного отличия от других товаров, и рассматривала абсолютные цены как в достаточной степени условный показатель. Количественная теория, напротив, рассматривала изменение массы денег как абсолютно экзогенное явление, но интересовалась исключительно конечным результатом - влиянием на общий уровень цен, причем сам механизм этого влияния, включая вопрос о скорости реакции различных сегментов экономики, т.е. в современной терминологии вопрос о лагах, оставался, по существу, вне поля зрения.

В противоположность этому Туган-Барановский с самого начала исходил из того, что процесс приспособления экономики к изменениям денежной массы, а в конечном счете их влияние на абсолютные, или денежные, цены - процесс сложный и длительный, предполагающий взаимодействие между массой денег, объемом кредитных средств и скоростью их обращения. Очевидно, что при таком подходе изменение массы денег и его влияние на экономику нельзя отделить от процессов на финансовом рынке, т.е. от движения процентных ставок и стоимости ценных бумаг. В итоге влияние денег на абсолютные, или денежные, цены «следует искать в отношениях товарного рынка к денежному, в широком смысле слова». С этим высказыванием Викселля Туган-Барановский полностью соглашается и делает вывод: «Ценность денег предстает перед нами как нечто объективно заданное всей совокупностью меновых отношений. Деньги сами по себе никогда не определяются нами. Мы их оцениваем лишь как средство приобрести те или иные хозяйственные предметы. Но сколько именно можно получить хозяйственных предметов в обмен на заданную сумму денег, это зависит не от нашей воли, а от объективных условий рынка»[419], т.е. от общей конъюнктуры рынка. Конъюнктурная теория денег позволила сделать вывод о возможности регулирования ценности денег в рыночной экономике. «Ценность товаров строится на основе сознательных оценок отдельных индивидов, чем государство управлять не может; напротив, ценность денег есть бессознательный стихийный продукт социального взаимодействия, вполне допускающего государственное регулирование»[420], при этом Туган-Барановский указывает и на возможный способ регулирования - через регулирование вексельного курса и курса валюты.

Как и для многих русских экономистов, вопрос о перспективах капитализма представлял для Туган-Барановского особый интерес. Ответ на этот вопрос он искал в теории циклов и кризисов и в теории стоимости. Что касается теории циклов и кризисов, то, как уже отмечалось, Туган-Барановский пришел к выводу, что ограниченность потребления не является непреодолимым препятствием расширенному капиталистическому воспроизводству. Вместе с тем стихийный характер капиталистического производства проявляется в том, что пропорциональность производства постоянно нарушается. При существующем рынке ссудного капитала и банковской системе это ведет к периодическим кризисам. Однако в отличие от Маркса, полагавшего, что при капитализме действует долгосрочная тенденция усиления противоречий, которая проявляется в углублении циклического падения производства и понижающемся движении нормы прибыли, Туган-Барановский считал, основываясь на своей теории, что циклические кризисы преодолеваются и нет тенденции их углубления. В отношении же нормы прибыли он полагал, что на уровне теоретического анализа в силу множественности разнонаправленных и разновеликих по силе факторов, влияющих на норму прибыли, нет возможности выявить какую-либо общую тенденцию движения нормы прибыли. Ошибка Маркса, по его мнению, заключалась в том, что, говоря о тенденции повышения производительности труда и связывая ее с ростом органического строения капитала, он в действительности рассматривал случай, когда стоимость произведенной продукции была неизменной. Отсюда и был сделан вывод о тенденции снижения нормы прибыли. В противоположность этому Туган-Барановский полагал, что «развитие производительной силы общественного труда имеет тенденцию не понижать, а повышать процент прибыли»[421].

Заметим, что критически переосмысливая схему Маркса, Туган-Барановский придерживался тезиса о том, что труд является основным источником прибыли. Если только предположить, например, вслед за И. Кулишером[422], что в условиях современного капитализма наряду с трудом рабочего источником прибыли становятся изобретения и нововведения (идея впоследствии, как известно, была сформулирована Шумпетером), то сомнения Туган-Барановского относительно справедливости одного из основных тезисов марксизма получат дополнительное подтверждение.

Таким образом, в противовес Марксовому тезису о внутренней обреченности капитализма как экономической системы, Туган-Барановский пришел к выводу о жизнеспособности капитализма как системы хозяйства. Более того, он считал, что развитие капитализма является прогрессивным и неизбежным явлением в таких странах, как Россия[423]. Однако это не означает, что Туган-Барановский отказался от критики капитализма. Он критиковал капитализм с социально-нравственных позиций. Основное противоречие капитализма состояло, по мнению Туган-Барановского, «в том, что капитализм, обращая человеческую личность в средство, в раба вещей, в то же время ведет к распространению и укреплению общественно-морального сознания, признающего личность верховной ценностью общественной жизни»[424]. И это позволяло поставить вопрос о переходе к социализму как о сознательном процессе[425].

Поскольку социализм представляет сложную систему и предполагает различные сочетания способов организации, отношение к различным типам социализма определяется исходя из нравственного идеала. Беря за основу нравственного императива кантианский принцип, Туган-Барановский пришел к признанию свободы личности, а не равенства, как утверждали в тот период многие социалисты, важнейшей социальной ценностью. «Равенство, - писал он, - само по себе, отнюдь не является положительным благом. Неравенство есть несомненное социальное зло, но устранение зла есть лишь первый шаг в направлении к социальному идеалу. Социальным же идеалом является не социальное равенство, а социальная свобода»[426].

С этой точки зрения Туган-Барановский подошел к оценке различных в зависимости от степени централизации типов социализма. Как и многие социалисты того времени, он не видел того, что расширение регулирующей функции государства может привести к падению эффективности производства. Напротив, он полагал, что «централизация благоприятствует умножению общественного богатства», поскольку позволяет подчинить производство плану. Вместе с тем принципы построения плана, которые выдвигал ученый, напоминали идеи сторонников рыночного социализма 1930-40-х годов и основывались на интеграции теории предельной полезности и трудовой теории стоимости. С целью достичь максимума общественной полезности он предлагал определять объемы производства товаров из условия пропорциональности их предельных полезностей трудовым затратам.

Туган-Барановский полагал, что при соответствующей организации учета можно непосредственно определить трудовые затраты. Что же касается полезности, то о ней можно судить по изменениям спроса. Причем последние и должны побуждать государство соответствующим образом корректировать цены. Как информационные сигналы цены при социализме и капитализме - одно и то же. Различия лежат в другой области - в распределении труда между отраслями. При социализме, когда затраты труда учитываются непосредственно (а не через зарплату в составе издержек производства), можно обеспечить оптимальную аллокацию ресурсов, в то время как при капитализме пропорции восстанавливаются во время кризиса. При социализме деньги - лишь единица изменения, условный знак, не имеющий ничего общего с товаром, а цены - обменные соотношения.

Проблема эффективности, по мнению Туган-Барановского, могла быть решена в условиях государственного социализма, но существовала опасность ограничения личной свободы. Именно поэтому он смотрел с надеждой на развитие других форм организации, прежде всего кооперации[427]. Для него кооперация - не только путь к социализму, но и форма организации, которая открывает простор свободному труду, смягчая принудительный характер государственного социализма.

Работа «Социализм как положительное учение» была написана, когда российская действительность мало соответствовала представлениям Туган-Барановского о будущем общественном устройстве. Можно ли отнести это несоответствие на счет неподготовленности России к социализму, о чем, хотя и не прямо, предупреждал ученый, или это закономерный результат попытки претворения идеи социализма в любом обществе с той лишь разницей, что в более развитом эксцессы были бы меньше? Можно ли говорить, что социальная история нашего века свидетельствует о движении культурных народов в сторону общества, признающего личность высшей ценностью, и, соответственно, подтверждает точку зрения Туган-Барановского? Эти вопросы и сегодня стоят на повестке дня.