Почему требуемые ингредиенты отсутствуют

Познавательная цель, направленная на исследование общих закономерностей, причин и механизмов динамики изменения явлений. Такие цели в социальных науках не ставятся, в первую очередь, в силу самого сложившегося антитеоретического консенсуса (таким образом, здесь есть усиливающая обратная связь), но имеются и иные причины.Для выявления общих закономерностей необходимо обобщение разных явлений, но в социально-исторической действительности эти явления происходят в разных местах и в разное время, поэтому познавательный доступ к ним весьма затруднен.

Данное препятствие не является непреодолимым. Западные ученые используют большой массив результатов по теме, ранее полученных другими исследователями, причем в некоторых областях (антропология, социальное развитие, экономика, политика) эти результаты даже объединены в обширные базы данных. При достаточном финансировании есть возможность организовывать исследования по единой программе в разных регионах и даже странах. Ясно, что возможности отечественных исследователей в данном аспекте, как правило, гораздо хуже. Поэтому работает принцип «виноград зелен».

Систематическое эмпирическое исследование разнообразия случаев динамики с целью выявления инвариантов. Здесь причины те же, но кроме внешней есть и внутренняя познавательная сложность: социальные реалии, конкретные обстоятельства и контекст, исторические корни изучаемых феноменов всегда разнообразны. Выработка и обоснование критериев допустимого отвлечения от различий, встраивание самих различий в методологию исследования — крайне сложная и кропотливая работа, не обещающая быстрого и яркого эффекта.

Поэтому зачастую выигрывает идеология идиографии и предметного эксклюзивизма, которая в пределе выражается примерно так: «мой материал исключителен; если когда-то и где-то происходило что-то подобное, то это поверхностные аналогии, не стоящие серьезного внимания; вместо поиска химеры «общих закономерностей» каждый должен детально и глубоко изучить только свой участок, сам не лезть на чужие и гнать со своего чужаков-теоретиков».

Опора в осмыслении выявленных инвариантов на теоретические результаты прошлых исследований (часто чужих и отдаленных). Прежде всего, проведем различение между «опорой на прежние теоретические результаты» и описанной выше «радостью узнавания». В последней исследователь подводит обнаруженное явление под известную (обычно модную западную) категорию. Опора на теоретический результат, разумеется, также предполагает множественные сопоставления явлений с понятиями, но этим не ограничивается. Прежний теоретический результат либо проверяется на новом материале, либо встраивается в объяснительную схему, что позволяет формулировать новые «надстроенные» общие гипотезы. Последние операции применяются крайне редко в большинстве социальных наук (может быть, за исключением таких математизированных областей, как экономика и демография). Общая трудность — слабая разработанность удобных компактных языковых средств представления нечисленных теоретических результатов и/или неумение пользоваться такими средствами[31]. В российских социальных науках положение усугубляется весьма малым (или вовсе отсутствующим) накоплением общезначимых теоретических результатов: не на что опираться и нечего проверять.

Кардинальной значимостью обладает использование ранее полученных теоретических суждений в последующих исследованиях в качестве основания, здесь пересекаются "территории" методологии и социологии науки. Почему же в одних областях (социогуманитарном познании) ученые склонны игнорировать прежние теоретические суждения, заявляя собственную альтернативную позицию, а в других областях (естествознании и математике) они зачастую берут такое суждение в качестве основания и продвигают дальше исследовательский фронт? Почему в одном случае чье-то теоретическое суждение воспринимается как препятствие, а в другом — как трамплин к новым собственным свершениям?

Представляется, что в корне данного различия лежат три тесно взаимосвязанных фактора: 1) воспроизводимость эмпирических фактов, подкрепляющих теоретическое суждение, 2) готовность исследователей проверять эту воспроизводимость, 3) эффективность применения подкрепленных теоретических положений в планировании и проведении новых исследований.

По всем этим критериям социальные науки проигрывают, причем в пункте 2 российская ситуация наименее благоприятна. Есть пути решения данной проблемы,[32] но здесь нет возможности углубляться в эту сложную область на пересечении методологии и социологии науки.

Формулирование общих гипотез, поддающихся операционализации. Разумеется, здесь также мешает идеология идиографии и предметного эксклюзивизма. Однако многие российские обществоведы любят делать обобщения. Нередко, отталкиваясь от анализа конкретного случая, они делают весьма широкие выводы общефилософского, идейного и ценностного характера. Такие высказывания хороши для нравственного позиционирования автора, но обычно малопригодны для последующего развития науки. Требуется весьма большая работа над тем, чтобы общее теоретическое положение стало операционализируемым, Однако, у нас всегда неясно, возьмется ли кто-то когда-то за проверку тезиса. Точнее, общее равнодушие к чужим исследованиям, отсутствие традиции подхватывания и развития чужих идей говорит о том, что работа по операционализации тщетная, поэтому мало кто ею и занимается.

Сопоставление случаев с различными значениями заданных параметров и последующие выводы относительно гипотезы. Фиксация на одном случае никогда не даст теоретического результата просто потому, что такой материал не позволяет отчленить существенное от множества привходящих конкретных деталей и особенностей. Приверженность статистике (например, в экономике и социологии) накладывает жесткие требования на величину выборки, количественную измеримость величин, что всегда ведет к значительному упрощению модели. Провальным, особенно в отечественном обществознании, оказывается средний уровень — теоретический и эмпирический анализ небольшого числа специально отобранных случаев для проверки гипотез. По-видимому, здесь совместно действуют факторы конфликтной поляризации «качественников» и «количественников», отсутствия ярких образцов исследований (блестящие классические работы Баррингтона Мура и Теды Скочпол[33] о случаях социальных революций до сих пор не переведены и мало кому известны), общее недоверие гуманитариев к логике и логическим методам анализа причинности.

Проверка эмпирической подкрепленности гипотезы другими исследователями на другом материале, при положительном результате — пополнение (аккумуляция) общепризнанных теоретических положений. Поскольку общие операционализируемые гипотезы не формулируются, то и проверять нечего. Однако, я подозреваю, что и при появлении оных ситуация бы не изменилась. Когда Р. Карнейро опубликовал статью о происхождении государства, десятки антропологов вплотную занялись эмпирической проверкой и многие выступили с опровержениями теории стесненности, которые затем тот же Карнейро использовал для ее обогащения и развития.[34] Вероятно, нечто подобное имеет место в нашем естествознании, но в социальных науках ничего, даже отдаленно схожего, не происходит. Почему?

Кроме вышеуказанных факторов действует еще один: провинциальность российских социальных наук стала самопрограммируемой (ср. с известным эффектом самоисполняющегося пророчества). Мы сами привыкли думать, что в российской социальной теории ничего нового и оригинального появиться не может, поэтому никто и не будет инвестировать время и силы для проверки (тем самым, поддержки и популяризации) теории соотечественника. Периферия осознала себя периферией и уже поэтому останется ею на долгое время.

Почему же тогда не проверять теории, поступающие из западных интеллектуальных центров? Здесь оказывается настолько сильным соблазн «разоблачения неадекватности», что вкупе с идеологией идиографии и предметного эксклюзивизма они дают предсказуемый и бесперспективный результат: «тамошние теории, конечно, очень интересны, но у нас все совсем другое, поэтому теории эти не применимы и проверке не поддаются».