Метафора не заменяет теорию

Практически в каждой статье сборника Л.Гудкова вместо теоретической модели довлеет органицистская метафора с сильными оценочными коннотациями: состояние современной России является не переходом (к чему-то иному и лучшему), а результатом «разложения» прежней тоталитарной системы, которая сама по себе была очень плоха.

Жесткие исторические интерпретации событий и процессов последних 15-20 лет, по сути дела, являются развертыванием вышеуказанной фигуры «разоблачение неадекватности». Практически все социальные и политические инновации (выборы, демократия, многопартийность) получают приставки «всевдо» и «квази», а обычно одобряемые явления (идентичность, солидарность, мобилизация) — атрибут «негативный». Соответственно, постсоветский человек с его «негативной идентичностью» — это тип «лукавого раба», очередная модификация «советского человека» как устойчивой антропологической структуры, главного и весьма уродливого продукта той самой тоталитарной системы (там же, с.494).

Здесь я не хочу спорить с данной интерпретаций (в ней есть и убедительность и большой провокативный потенциал), а только указываю на отсутствие общих теоретических положений, которые другие исследователи могли бы проверять или использовать в своей работе.

Связано ли пренебрежение теоретическим подходом (систематической работой по формулированию и эмпирической проверке общих гипотез) с отмеченной выше «забывчивостью» отечественного обществознания — его подверженностью новым и новым волнам западной интеллектуальной моды, смывающим прежние темы, понятия и подходы?

Оказывается, связано, причем прямо и непосредственно. Теоретические положения были и остаются стержнем накопления обобщенных знаний, таких, которые могут быть использованы для получения новых знаний в другом месте и времени. Теории и методы (а последние всегда основаны на явных или неявных теоретических предпосылках) — ядро культурного капитала науки. Стагнация наступает не только при забвении накопленного культурного капитала, но и при отсутствии самих структур и механизмов накопления.

Вернемся к книге Л.Гудкова, являющейся к настоящему времени наиболее эмпирически обоснованным, комплексным и продуманным взглядом на происходящие в современной России процессы.

Почему стержневая в книге органицистская метафора разложения системы и продуктов тоталитаризма при всей своей публицистичной яркости и провокативности не способна выполнять функцию накопления обобщенного знания? В ней есть лишнее, но нет необходимого. Лишней является нескрываемая негативная оценка (разложение – гниение – деградация), переводящая разговор, даже помимо воли автора, из научного плана в публицистический и идеологический. Необходимым же является явное выделение параметров (качеств, переменных) по которым происходит или не происходит трансформация социальных структур и институтов, общественного сознания, требуется также формулирование и проверка общих гипотез об условиях изменения значения этих переменных в том или ином направлении.

Основной структурный параметр, волнующий Л.Гудкова, вполне можно реконструировать. Это уровень самостоятельной и продуктивной гражданской самоорганизации и активности, способный привести к существенным позитивным изменениям в институциональной структуре общества. Автор постоянно фиксирует отсутствие такой самоорганизации и активности (низкие значения переменной), довольствуясь объяснением этого устойчивого феномена неизменными свойствами (пост)тоталитарных институтов. Последние благополучно пережили перестройку и последующее десятилетие, причем наиболее устойчивой оказалась структура самого (пост)советского человека — «лукавого раба».

За этими суждениями стоят неявные предпосылки, которые, будучи сформулированными, могли бы играть роль универсальных гипотез в смысле К.Гемпеля.[30]

· При разрушении общественных систем тоталитарного типа сформированные структуры (в том числе типовые структуры личности) сохраняются.

· Эти сохранившиеся структуры полностью блокируют продуктивную гражданскую самоорганизацию и активность.

Здесь в мои задачи не входит содержательное обсуждение верности или неверности этих или подобных теоретических утверждений. Мне важно показать, как работа с ними позволяет развивать теоретический подход. Как только универсальные суждения сформулированы, появляется возможность сопоставлять их с известным историческим разнообразием. Очевидно, что наибольший интерес представляют случаи более или менее успешного преодоления или самоизменения тоталитарных или близких к тоталитарным режимов (Германия, Италия, Испания, Чили, Китай, страны Центральной Европы). Кроме того, в самой России имеется большое разнообразие и по уровню сохранности тоталитарных структур, и по уровню гражданской активности. Есть неплохие возможности исследовать дифференцирующие условия, определяющие стагнацию или динамику. Обобщенные теоретические результаты таких исследований составили бы «золотой запас» — тот самый культурный капитал интеллектуалов, который уже не смыть новомодными веяниями.

Кроме того, приходится напоминать и о непреходящей значимости старой истины: нет ничего практичнее хорошей теории. Л.Гудков направляет резкие, судя по всему, вполне справедливые инвективы в сторону «интеллектуальной элиты», неспособной представлять обществу осмысленный образ происходящего, ставить позитивные цели и т.д.

Представим в порядке мысленного эксперимента, что эта «элита» прониклась воззрениями Л.Гудкова относительно неизбывности тоталитарных институтов, безнадежности антропологической структуры «советского человека» — «лукавого раба» и т.п. В таком случае видятся три основных пути: либо цинично встраиваться в систему, не противостоя ее порокам, но используя их в узкоэгоистических целях, либо презрительно отойти в сторону (известная стратегия внутренней эмиграции), либо вовсе уезжать из этой «безнадежной страны».

Ни один из этих путей никак не отвечает заявленной ценности гражданской продуктивной самоорганизации и активности. Если же интеллектуалы будут осведомлены о дифференцирующих условиях динамики институтов и «антропологических структур», в идеале — о необходимых и достаточных причинах действительного (не декоративного, а сущностного) преодоления тоталитарного наследия, то появятся и фокус общего внимания, и поле для дискуссий, и новые цели и символы, и точки приложения сил.