Часть IV. АМЕРИКА – СТРАНА НАЧИНАНИЙ 3 страница

В марте 1876 года Е.П.Б. пишет жене профессора Корсона, Кэролайне:

«Медленно, очень медленно правда выступает на свет; но невозможно скрыть свет под спудом... Древо познаётся по плодам его. Поистине я буду счастлива, если ценой своего доброго имени спасу миллионы тех, кто ныне охвачен иллюзией, будто все духи, общающиеся с ними, — это ангелы чистоты, развоплощённые духи... Мои худшие враги, те, которые не останавливаются ни перед какой низостью или подлостью, — спиритуалисты и медиумы» [73].

Глава 6. Приход нового сотрудника

Генри Стил Олкотт и Е.П.Б. вернулись в Нью-Йорк летом 1875 года — в июле или августе. И тут на сцене появляется ещё один будущий основатель Теософского общества, 24-летний Уильям Джадж, ирландец по происхождению. Джадж прочитал книгу Олкотта "Люди с того света" и, написав её автору, получил приглашение навестить Е.П.Б. в доме 46 по Ирвинг-Плейс.74 Именно благодаря Джаджу Теософское движение в Америке в дальнейшем приобрело такой широкий размах. Джадж впоследствии поддерживал тесный контакт с теософами Дублина, и они относились к нему с особым пиететом. С Дублинским ТО связаны имена Уильяма Батлера Йейтса и Джорджа Уильяма Рассела (писавшего под псевдонимом AE?), возглавивших знаменитое движение за ирландское литературное возрождение [75]. Джеймс Джойс в Улиссе говорит об уважении, которым пользовался в их кругу Джадж, сей "благороднейший из римлян" [76]. Уже через много лет после его смерти Рассел писал: "Из всех знакомых мне людей Джадж производил наибольшее впечатление, но не внешностью, исполненной достоинства, а просто тем, чем он был" [77]. О юности Джаджа известно мало. Он родился в Дублине 13 апреля 1851 года. Мать, Элис Мэри Куон, умерла при рождении седьмого ребёнка, ещё до переезда семьи в Америку. Отец, Фредерик Джадж, был масоном и проявлял интерес к мистицизму. В семь лет Уильям опасно заболел. В очерке, посвященном его жизненному пути, рассказывается, что врач сказал, что маленький страдалец умирает, а затем — что он "мёртв", но прямо на глазах потрясённых горем родственников ребёнок ожил... Выздоравливая, мальчик стал проявлять способности и познания, которых не замечалось в нём прежде, — к изумлению старших, удивлявшихся, откуда это взялось. Он казался прежним и вместе с тем сильно изменился, и домашним приходилось узнавать его заново. Никто не учил его читать, но по выздоровлении, а шёл ему восьмой год, он начал жадно поглощать книги по месмеризму, френологии, характерологии, религии, магии, розенкрейцерству. Откровение Иоанна Богослова особенно захватило его, он усердно пытался проникнуть в его истинный смысл... Мальчик был хрупкого, но не болезненного сложения, не по возрасту упорный и настойчивый. Эти черты особенно ярко проявились в одном случае из его детства. Он играл с ребятами на берегу реки. Приятели переплыли на остров, находившийся неподалёку от берега, и оттуда принялись дразнить младшего товарища, не умевшего плавать... Тот бросился в воду, полный решимости добраться до острова или — умереть. Когда вода накрыла его с головой, он коснулся ногами дна, сделал пару шагов, оттолкнулся, вынырнул, опять погрузился, сделал шаг или два, повторил всё это ещё раз, и так, борясь изо всех сил, всплывая, погружаясь, превозмогая себя, и, главное, задерживая дыхание, он таки добрался до острова, где потрясённые приятели вытащили его на берег, когда он уже терял сознание [78]. В полной мере это бесстрашие и несгибаемое упорство проявилось позднее, когда Джаджу пришлось преодолевать множество испытаний и трудностей, продвигая теософскую работу в Соединённых Штатах без чьей-либо помощи. Семья Джаджей перебралась за океан и обосновалась в Бруклине, в Нью-Йорке, когда Уильяму было тринадцать. Несмотря на недостаток средств, ему всё же удалось закончить школу, и он поступил на работу клерком в адвокатскую контору Джорджа Эндрюса, который стал впоследствии судьей Верховного суда штата Нью-Йорк. В апреле 1872 года Джадж получил гражданство, а месяц спустя был принят в Нью-Йоркскую коллегию адвокатов. После смерти Е.П.Б. Джадж так описал их первую встречу:

«Меня сразу же привлек её взгляд, взгляд человека, которого я, должно быть, знал в давно минувших жизнях. Она словно узнала меня с первой же минуты, и с тех пор этот взгляд никогда не менялся. Я предстал перед ней не как алчущий философских премудростей, не как бредущий во мраке и жаждущий света, затемнённого школами и надуманными теориями, — я пришёл к ней как человек, много раз проходивший коридорами жизни в поисках друзей, которые могли бы указать, где сокрыт план великой работы. И откликаясь на этот призыв, она вновь открывала мне замыслы, не вдаваясь в объяснения, просто указывала на них и приступала к работе. Мы словно расстались с ней накануне вечером, не успев завершить какое-то дело, предпринятое с общей целью; как учитель и ученик, как старший брат с младшим, устремленные к единой цели*79, только она силою была подобна льву, а знаниями — вровень с мудрецами. Так, сразу же обретя в ней друга, я почувствовал себя в безопасности. Я знаю, что иные с подозрением отнеслись к внешнему облику, не будучи способны узреть скрытое за ним, и хотя они и в самом деле приводят множество доказательств, с коими, при желании, можно "похоронить" любого мудреца или бога, всё же лишь собственная слепота не позволила им распознать львиный взор, алмазное сердце Е.П.Б.» [80].

По свидетельству его близкого друга, Джадж часто говорил о том, что "его существование нельзя было назвать сознательным, пока "Исида" не сбросила перед ним свой покров" [81]. "Исидой" называли Е.П.Б. её ближайшие друзья в Нью-Йорке.

Глава 7. Рождение движения

В Альбоме Е.П.Б. имеется следующая запись, датированная июлем 1875 года:

«Из Индии получено указание основать философско-религиозное общество и найти для него название — также избрать Олкотта» [82].

7 сентября 1875 года в комнатах Е.П.Б. на Ирвинг-Плейс, 46, собралось шестнадцать или семнадцать человек. Джордж Генри Фелт, инженер и архитектор, читал лекцию "Утраченный канон пропорций египтян, греков и римлян" [83]. Его выслушали с энтузиазмом. Олкотт написал на клочке бумаги: "А хорошо бы образовать общество для такого рода исследований?" — и через Уильяма Джаджа передал его Е.П.Б. Она прочла и утвердительно кивнула. После чего Джадж выдвинул Олкотта в председатели, а тот, в свою очередь, предложил Джаджа секретарём. Решили продолжить собрание на следующий вечер. Сообщение о первом собрании нового общества появилось в одной из нью-йоркских газет. Эмма Хардинг-Бриттен цитирует этот материал в книге Чудеса девятнадцатого века:

«В Нью-Йорке только что положено начало движению величайшей важности. Ведущую роль в учреждении нового общества, названного Теософским обществом, сыграл полковник Генри С. Олкотт**. Вечером 7-го числа текущего месяца в апартаментах г-жи Блаватской перед семнадцатью дамами и господами выступал м-р Джордж Генри Фелт. Он разгадал смысл геометрических фигур египетской Каббалы, и это может считаться одним из самых поразительных достижений человеческою интеллекта. Среди присутствовавших были крупные учёные и видные общественные деятели. Главные редакторы двух религиозных газет; редакторы двух литературных журналов; доктор юридических наук из Оксфорда; почтенный еврейский учёный и известный путешественник; автор редакционных статей одной из нью-йоркских утренних ежедневных газет; президент Нью-Иоркского общества спиритуалистов; м-р Ч.К.Мэсси, [адвокат], гость из Англии; миссис Эмма Хардинг-Бриттен и д-р Бриттен; два нью-йоркских юриста, не считая полковника Олкотта; совладелец одного издательства в Филадельфии; известный врач [д-р Сет Пэнкост] и, наизамечательнейшая из всех, сама госпожа Блаватская — вот аудитория м-ра Фелта» [84].

В упомянутом отчёте опущены, среди прочих, имена Уильяма Ливингстон Олдена, автора редакционных статей "Нью-Йорк таймс"; Джона Сторер Кобба, редактора Новой эры, органа реформаторов иудаизма; и Чарлза Содерана, научного редактора "Американ библиополист" и масона высокого ранга85. На последующих встречах был разработан устав и избраны члены правления: Олкотт — президент. Сет Пэнкост и Джордж Фелт — вице-президенты. Е.П.Б. согласилась стать секретарём — корреспондентом, Содеран — библиотекарем, а Джадж — юридическим консультантом. Нелегко оказалось подыскать название. В конце концов, листая словарь, Содеран наткнулся на слово Теософия, и оно было единодушно принято. Это слово имеет многовековую историю и восходит к неоплатоникам. Позже им пользовались христианские мистики [86]. Оно состоит из двух греческих слов, теос-"бог" и софия-"мудрость", и означает, таким образом, мудрость, подобную божественной, или, по определению Е.П.Б., "Божественную Мудрость, такую, какой обладают боги" [87]. Попытка дать более точное определение — задача явно неблагодарная; профессор Ралф Хэннон признаёт это в статье, посвященной данной теме:

«Вопрос "Что есть теософия?" вставал на протяжении всей истории Теософского общества, со дня его возникновения. В первом выпуске Теософа г-жа Блаватская посвятила этому вопросу обширную статью. У неё нашлось немало продолжателей... Ответ, как и во всех других случаях, на самом деле есть иерархия: система со многими уровнями, ограниченная лишь нашей способностью восприятия. Другими словами, вопрос "Что есть теософия?" — это коан. В дзэн-буддизме "коан — это формула... указывающая на высшую истину. Коан нельзя разрешить логическими построениями. Он решается только путём пробуждения более глубокого уровня сознания, чем дискурсивный интеллект"» [88].

А открывается статья Хэннона цитатой из работы Джаджа:

«Сила теософии заключается в том, что она не поддаётся определению. Это значит, что в процессе медленного продвижения эволюции открываются всё новые истины и всё новые аспекты старых истин, что служит защитой от любых догм или "окончательных определений"» [89].

Вместе с тем теософия вполне поддаётся определению в качестве практической, этической философии. Блаватская указывает на это в письме к ежегодному Съезду американских теософов 1888 года:

«Многие люди, никогда не слышавшие об Обществе, на самом деле теософы, даже не подозревая об этом; ведь суть теософии — достижение в человеке совершенной гармонии божественного и человеческого, укрепление его богоподобных качеств и устремлений и их преобладания над земными, животными страстями. Доброта, полное отсутствие недобрых чувств или самолюбия, милосердие и доброжелательность ко всем существам, и совершенная справедливость по отношению к окружающим, так же как и к самому себе, — вот её основные черты. Тот, кто учит теософии, проповедует евангелие милосердия; но так же верно и обратное: тот, кто проповедует евангелие милосердия, учит теософии» [90].

В другом месте Е.П.Б. отмечает, что "имеется одно заметное различие между христианскими церквами и нашим обществом. Христианином именуется любой крещёный ребёнок или взрослый; мы же всегда проводили чёткую и широкую разделительную черту между теософом и просто членом ТО. Теософ для нас тот, кто делает теософию в своей жизни живой силой" [91]. Перефразируя поговорку "судят не по словам, а по делам", она замечает: "Теософ тот, кто теософ на деле" [92]. Как же это происходит в обычной жизни? В том же письме 1888 года Е.П.Б. говорит:

«Теософы не могут не приветствовать любое движение, интеллектуальное или сугубо практическое, если его цель — улучшение состояния человечества. Мы — друзья всех, кто борется против пьянства, жестокого обращения с животными, против несправедливого отношения к женщинам, коррупции в обществе или правительстве, хотя в политику мы не вмешиваемся. Мы — друзья тех, кто практикует милосердие, кто пытается хоть немного облегчить страдания бедняков. Но, в качестве теософов, мы не можем посвятить себя исключительно какому-то одному из этих больших дел. Каждый из нас лично вправе это делать, но как у теософов у нас имеется более широкая, более важная и гораздо более сложная работа... Назначение теософов состоит в том, чтобы раскрывать человеческие сердца и разум для милосердия, справедливости и великодушия — свойств, отличающих род человеческий и естественных для того, кто развил в себе эти качества человеческого существа. Теософия учит животного человека становиться человечным человеком; и когда люди научатся мыслить и чувствовать так, как подобает истинно человеческим существам, они и действовать будут по-человечески, и милосердие, справедливость и великодушие станут естественной потребностью всех» [93].

В предисловии мы уже упоминали о трёх целях Теософского движения. Приведём их ещё раз:

1. Создание ядра всеобщего братства человечества, без различия расы, вероисповедания, пола, касты или цвета кожи;

2. Изучение древних и современных религий, философии и наук и объяснение необходимости такого изучения,

3. Исследование необъяснённых законов природы и психических сил, скрытых в человеке.

Принятие первого пункта было единственным условием, необходимым для вступления в ТО; верить в карму, перевоплощение, существование Учителей или в любое другое положение не требовалось. У Общества не было своего символа веры, что отметил американский суд при регистрации ТО в Сент-Луисе в 1880 году. Судья А. Александер засвидетельствовал:

«Проситель не представляет собой религиозное общество... преподавание религиозных учений само по себе не есть религиозная деятельность в смысле, установленном законом. Следует отметить, что в Ст. 2 устава этого Общества слово "религия" употребляется во множественном числе. Преподавание религиозных учений есть образовательно-просветительская деятельность, а не религиозная. "Способствовать изучению религий" в некотором смысле означает содействовать изучению истории человечества. Попутно отмечу, что у Общества нет религиозного символа веры иди особого культа"» [94].

Официальной датой рождения ТО принято считать 17 ноября 1875 года, когда президент Общества произнёс торжественную речь, посвященную этому событию, — через семьдесят дней после возникновения идеи о создании общества. Слова, которыми президент начал свою речь, оказались пророческими: "В будущем, когда беспристрастный историк станет писать труд, посвященный развитию религиозной мысли нашего столетия, он не сможет пройти мимо создания Теософского общества, на первом официальном собрании которого мы сегодня присутствуем". Помещая в Альбом только что опубликованные Преамбулу и Устав Теософского общества, Е.П.Б. ликующе приписывает [95]: "Дитя родилось! ОСАННА!" Пятнадцать лет спустя издатель ведущего американского журнала "Норт американ ревью" обратился к Е.П.Б., жившей тогда в Лондоне, с просьбой написать о последних достижениях теософии. Статья появилась в августе 1890 года, и в ней говорилось о вкладе Теософского движения и его идей в различные области человеческой деятельности. Е.П.Б. в частности пишет:

«Теософское движение было потребностью эпохи. Оно развивалось естественно, опираясь на заложенный в нём самом потенциал, а не на какие-либо внешние воздействия. С самого начала оно не имело ни денег, ни пожертвований, ни общественного или государственного попечительства. Оно обращалось к определённым человеческим инстинктам и стремлениям и несло в себе возвышенный идеал совершенства, который неизбежно сталкивается с первейшими — но отнюдь не подлинными — интересами общества, которые обречены на постоянную борьбу с ним... Принимая с благодарностью новые достижения научной мысли, которые, среди прочего, помогают раскрывать теологические заблуждения, и приемля методы и постулаты науки, сторонники теософии пытаются спасти из-под обломков различных культов драгоценные крупицы истины, содержащиеся в каждом из них. Отвергая теорию чудес и сверхъестественного, они стремятся проследить родство всех членов семейства мировых религий друг с другом и их общую согласованность, с наукой... Долгие века Человечество, эта "великая сирота", взывало из мрака о водительстве и свете. Посреди возрастающего изобилия, обеспечиваемого чисто материальным прогрессом и достижениями науки, питавшей интеллект, но обрекавшей дух на голод, Человечество, смутно чувствуя своё происхождение и своё предназначение, обратилось к Востоку своею снедаемой тоской душою, вознести которую способна лишь духовная философия. Страдая от разобщённости, зависти, ненависти, раздирающих его, оно возопило о твёрдом основании для утверждения чаемого им единства, о той метафизической основе, на которой надёжно произрастали бы его высочайшие социальные идеалы... Вот то, к чему предназначает себя теософия» [96].

Глава 8. Психофизиологическая перемена

На исходе весны 1875 года, ещё до основания Теософского общества, Е.П.Б. пережила то, что Олкотт назвал "удивительной психофизиологической переменой... о которой [ему] не дозволено говорить" [97]. Сама Е.П.Б., впрочем, рассказала об этом родственникам, когда в 1876 году, после более чем двухлетнего перерыва, возобновила с ними переписку. Они же прежний её адрес затеряли, а узнать новый было негде [98]. Сообщая Вере о себе, она упоминает о тяжёлой болезни в начале 1875 года и о том, как учитель вылечил её больную ногу буквально накануне ампутации [99]. Продолжает она так:

«И как раз в это же время я стала чувствовать, будто я живу двойной жизнью. По нескольку раз на дню я ощущаю в себе постороннее присутствие. В моём теле находится кто-то, совершенно отличный от меня. Я никогда не теряю сознание своей личности, но я словно немею, а тот, другой — мой жилец — говорит моим голосом. Например, я никогда не бывала в тех местах, которые описывает моё "другое я", но этот другой — "второе я" — не лжёт, когда рассказывает об этих неизвестных мне местах и событиях, потому что он действительно был там и хорошо их знает. Я перестала сопротивляться этому; пусть судьба распоряжается мной по своему милостивому усмотрению; да и что же я могу сделать? Было бы совершенной нелепостью, начни я отказываться от знаний моего №2 и создавать у окружающих впечатление, будто я умалчивала о них из скромности. По ночам, когда я остаюсь наедине с собой в постели, вся жизнь моего №2 проходит перед моими глазами; я вижу не себя вовсе, но совершенно иную личность — другой расы, с другими чувствами. Но что толку говорить об этом? От этого можно сойти с ума. Я стараюсь разделить его жизнь и забыть о странности происходящего. Это не медиумизм и никоим образом не действие нечистой силы; сила эта иного порядки, она обладает властью над всеми нами, направляя нас к добру» [100].

Позже она напишет об этом № 2 следующее:

«Я каждый день вижу этого индуса так же, как любого из живых людей, с тем только отличием, что он кажется мне более эфирным и более прозрачным. До сих пор я никому не говорила об этом, считая эти видения галлюцинациями. Но теперь другие их видят тоже. Он (индус) появляется и наставляет нас, как нам действовать и что писать. Он явно знает всё, что происходит, даже мысли других людей, и передаёт через меня свои знания. Иногда мне кажется, что он поглощает меня целиком, просто входит в меня, как некое летучее вещество, проникая в мои поры и растворяясь во мне. Тогда мы с ним можем разговаривать с другими людьми, и тогда я начинаю понимать и вспоминать науки и языки — всё, чему он учит меня, даже когда он уже не присутствует во мне» [101]*.

Видимо, источник вдохновения Е.П.Б. не следует приписывать всецело её учителям. Она сообщает Вере: "Не я говорю и пишу, а мой внутренний ego, ту luminous self** думает за меня и пишет" [102]. Конечно, близкие Е.П.Б. поначалу были сильно встревожены. Вера, уже после смерти сестры, описала связанные с этим переживания в материале "Елена Петровна Блаватская: Биографический очерк", опубликованном в Русском обозрении:

«... В конце 1875 года [Е. П.Б.] изумила нас рассказами о замышленном ею "Обществе Всемирного Братства", о своих занятиях древней философией народов Востока — теософией, — о которой она "начала писать большое сочинение [Разоблаченную Исиду] "... Помню как сейчас, до какой степени эти известия нас поразили. Я положительно не знала, что думать, чем объяснить такие фантазии?... Изучать что-нибудь, хотя бы самое премудрое, — почему нет?.. Я всегда знала сестру как умную, способную женщину, которой давалось всё, за что она серьёзно бралась. Но сразу об этой, неведомой дотоле науке, самой уж и книгу писать?! Я просто испугалась, что она сошла с ума... На моё отчаянное воззвание к ней последовал ответ, который меня ещё более убедил в том, что если и не совсем она помешалась, то всё же таки у неё по поводу этой теософии, Общества, американского полковника Олкотта, спиритических феноменов братьев Эдди и tutti quanti*** чудес, которых она не хотела признавать чудесами, проявился пунктик... Я серьёзно этого боялась и со страхом ожидала, что выйдет изо всей этой кутерьмы, немножко успокоенная лишь тем, что Елена Петровна присылала мне иногда свои статьи в американских газетах и отзывы о них, которые убеждали меня, что немедленного переселения её в дом умалишённых пока бояться нечего».

По поводу "всезнайства" Е.П.Б. Вера пишет:

«Я не обинуясь, впрочем, должна признаться, что моё непонимание продолжается и поныне; несмотря на чуть не ежегодные свидания с нею в последние пять лет, — свидания, длившиеся под кровом её по месяцам, — я всё-таки очень мало поняла изо всех её усердных объяснений. И ныне, как и пятнадцать лет тому назад, я дивлюсь происшедшему с ней самой феномену внезапного всезнайства и глубочайшей учёности, свалившейся на неё, как с неба, — гораздо больше, чем всем чудесам, которые ей приписывают её поклонники теософы» [103].

Олкотт тоже был озадачен неожиданными познаниями Е.П.Б., когда она начала записывать Исиду, и без её ведома написал по-французски длинное письмо к Надежде, спрашивая, какое образование получила Елена Петровна [104]. Вот что она отвечала 8 мая 1877 года:

«[Е.П.Б.] получила хорошее воспитание, но не образование, а что до особой учёности, то об этом уж и не говорю. Но необычайное богатство её интеллектуальной натуры, точность и быстрота мышления, удивительная способность схватывать и усваивать самые трудные области знания, которые потребовали бы от любого другого многих лет напряжённого труда, ум развития необыкновенного, в сочетании с характером благородным, прямым, искренним и энергичным, — дали ей неоспоримое преимущество, так высоко поднявшее её над средним уровнем бесцветного большинства, что ей никогда не удавалось избежать всеобщего внимания, а вследствие этого — зависти и враждебности со стороны тех посредственностей, которые чувствовали себя уязвленными великолепными дарованиями и талантом этой воистину удивительной женщины. Вы спрашиваете о языках, которыми она занималась. С детства, помимо родного русского, она знала только французский и английский. Много лет спустя, во время странствий по Европе, нахваталась итальянского. В последнюю нашу встречу, четыре года назад, это были все её языковые познания; это совершенно определенно, могу вас в этом заверить. Что же до неизмеримых глубин её эрудиции, то четыре года тому назад на них не было и намёка» [105].

Если же Е.П.Б. и на самом деле самостоятельно постигла эту премудрость, то не странно ли, что все свои познания она приписывала мифическим махатмам и ничего из лавров не оставила себе? За два года до смерти она выражала сожаление, что первой поведала Западу о существовании этих продвинутых душ. В "Ключе к теософии" она пишет о себе:

«Она во всеуслышание заявляет, что уж лучше бы люди и впрямь считали, что Махатмы обитают лишь в сером веществе её мозга и что, короче, она извлекла их из недр своего сознания, чем подвергать их имена и высокие идеалы такому постыдному осквернению, как это происходит теперь. ...Лишь нежелание выглядеть вороной в павлиньих перьях заставляет её и по сей день настаивать на истине [относительно источника её знаний]. ...Всякое общество, созданное мошенниками и проходимцами с единственной целью наживы, ныне объявляет, что им руководят и управляют "Учителя", причём часто якобы намного более высокие, чем наши!.. Тысячи людей не вступили на путь истины и света потому только, что такие мошенники, проходимцы и обманщики опорочили само это дело, окружив его дурной славой» [106].

Глава 9. «Разоблаченная Исида»

«Работа над Исидой начиналась вполне прозаично, — вспоминает полковник Олкотт. — Однажды летом 1875 года Е.П.Б. показала мне несколько страниц рукописи и сказала: "Я написала это прошлой ночью "по указанию", но для чего — не знаю. Может, сгодится для газетной статьи или книги, а может и нет; как бы там ни было, я сделала, как было велено". Она убрала написанное в ящик стола и какое-то время больше не говорила об этом» [107].

Из письма Е.П.Б. к профессору Корсону в начале 1875 года явствует, что ей уже приходила мысль о серьёзных сочинениях: "Есть указания на то, что мы находимся на пороге эпохи, когда будут раскрыты тысячи тайн. И как скоро это будет сообщено миру, в известной степени зависит и от пера таких весьма слабых смертных посредников, как вы и я, и прочих усердных работников" [108]. В сентябре того же года Блаватская провела несколько недель в гостях у Корсона в Итаке. Работа над Исидой продолжалась и там. Недавно Майкл Гоумс обнаружил новые материалы об этом визите в бумагах Корсона, хранящихся в Корнеллском университете [109]. Ранее главным источником сведений служил том писем Е.П.Б. к Корсону, изданный и прокомментированный его сыном Юджином. Д-р Эндрю Уайт, ректор Корнеллского университета, пишет, что Корсон был "одним из самых значительных профессоров за всю историю нашего университета. Он имел высокую репутацию благодаря своим лекциям и трудам по английской литературе" [110]. К спиритуализму Корсон обратился после внезапной смерти шестнадцатилетней дочери, и его желание вновь встретиться с нею было одной из причин того, почему он пригласил к себе Е.П.Б. В это время он писал сыну: "Я ожидал, что мы проведём совместные "сеансы", но она не то что не расположена к подобным занятиям, а прямо-таки их решительная противница". По первой встрече Е.П.Б. запомнилась профессору как "женщина приятная, но не утруждающая себя соблюдением приличий и не отличающаяся обходительностью. Большой русский медведь" [111].

В интервью с писателем Чарлзом Лейзенби он говорит об этом так:

«Она не переставала удивлять меня. Я сгорал от любопытства в ожидании того, что же будет дальше. Она знала абсолютно всё, а её метод работы был в высшей степени необычен. Она предпочитала писать в постели, часов с девяти утра, выкуривая бессчётное количество сигареток, приводя дословно длинные пассажи из дюжин книг, которых, мне это доподлинно известно, в то время в Америке попросту не было, с лёгкостью переводя нужные места с нескольких языков и время от времени обращаясь ко мне, среди моих занятий, за уточнениями, чтобы передать ту или иную устаревшую идиому на современном английском, поскольку её литературный стиль, которым отличается Тайная Доктрина, в то время ещё не сложился» [112].

Сын Корсона Юджин сообщает, что Е.П.Б. "проводила время за письменным столом и писала, писала, писала почти весь день, а порой прихватывала и ночь, отвечая на обширную корреспонденцию длинными посланиями. Здесь же она начала работу над Разоблаченной Исидой и исписывала за день убористым почерком по двадцати пяти страниц формата фулскап*. Под рукой у неё не было необходимых книг, большая библиотека моего отца почти целиком состояла из английской художественной литературы... и она редко спрашивала его о чём-нибудь" [113]. Внучка профессора, Полин Корсон-Коуд, вспоминает, что её дед не мог понять, откуда Е.П.Б. берёт приводимые ею цифры и даты, пока не обнаружил вскоре, что пишет тонкая смуглая рука индуса, появлявшаяся над столом и быстро набрасывавшая необходимые ей данные. При проверке эти сведения всегда подтверждались [114]. По поводу цитат в Исиде профессор Корсон замечает:

«Она сама говорила мне, что записывает их по мере того, как они постепенно возникают перед её глазами на ином уровне объективного существования, что она отчётливо видит страницу книги и нужные ей отрывки и просто переводит увиденное на английский... Те сотни книг, которые она цитировала, определенно были не из моей библиотеки, многих из них в Америке было не найти, а некоторые и в Европе чрезвычайно редки и труднодоступны. Если бы она цитировала по памяти, это было бы ещё большим чудом, чем такое переписывание из эфира. Факты говорят о чуде, и объяснение их не может не озадачить ординарное сознание» [115].