Сравнительный анализ развития инвестиционного поведения на Западе и в России

Отметим большую разницу в условиях развития инвестиционного поведения меж­ду Россией и Западом.

Так, на Западе вплоть до XVIII в. имелись некоторые зоны, мало участвовавшие в общей жизни и упорно продолжавшие вести замкнутое существование в условиях почти полной изоляции. Конечно, в XX в. таких мест на практически не осталось. Россия же всегда представляла замкнутую на себя территорию. За редким исключе­нием наблюдалось кратковременное «нашествие иноземцев» с чисто утилитарными целями (при Петре I, Екатерине II, в начале XX в., в период нэпа). Таким образом, Россия всегда была «вещью в себе», ее рассматривали как военную державу, но не как экономического конкурента. Поэтому ее экономические процессы отличались от открытых всему миру западных. Такая экономическая открытость Запада с лег­ким перетеканием международных денежных потоков из центра в центр началась уже с XIII-XIV вв. С середины XIV в. начался период нашествия «черной смерти» (чумы), унесшей жизни половины Европы. Однако с XV в. возрождается общий экономический подъем. В XV-XVI вв. повсеместно в Европе имелись биржи или

ежедневные собрания крупных купцов. Государство практически не вмешивалось в их предпринимательскую деятельность и уж тем более не управляло инвестицион­ным поведением. Рыночные цены преодолевали любые расстояния. В Европе вырав­нивание цен происходило едва заметными сдвигами, а в Америке, Японии, Отто­манской империи цены через какое-то время приближались к западным. Это говорит о том, что открытая западная экономика уже в XV в. была связана с различными рынками мира.

Примерно в это же время наряду с общественным рынком на Западе появляется частный рынок, представляющий собой передвижных торговцев, сборщиков, скуп­щиков товаров (шерсти, скота, кожи, пшеницы и т. д.) у крестьян. Простая расписка, данная в деревенской корчме или на самой ферме, служила купчей. Товары достав­лялись в большие города или внешние порты. Постоялые дворы служили перевалоч­ными пунктами, они же обеспечивали транспорт. Данный вид обмена повлек за со­бой замену условий коллективного рынка системой индивидуальных сделок. Более того, между производством и потреблением возникают длинные торговые цепочки. Чем длиннее они становятся, чем меньше соответствуют регламентациям и подчиня­ются обычным формам контроля, тем отчетливее обозначается процесс капитализации Запада. Исключительно ярко он проявился в торговле на дальние расстояния. Именно здесь осуществился свободный маневр предпринимателей, так как невозможно осу­ществлять обычный контроль над извлечением прибыли. Из этих неконтролируемых государством крупных прибылей складываются значительные накопления капиталов, тем более что доходы от торговли на дальние расстояния делятся между несколькими партнерами и не всякому дано войти в их круг. Напротив, местная торговля распылена между множеством участников. Причем обширная внутренняя торговля ориентиро­вана на натуральный обмен и потребительскую стоимость. Внешняя же торговля ориентирована на монетарную экономику. Этой торговлей занимались крупные негоцианты, сосредоточивая в своих руках невиданно большие прибыли. Это яв­ление становится заметным в Германии с XIV в., в Париже — с XIII, а в итальянских городах — даже с XII в. Эти капиталисты были друзьями государя, они поддерживали или эксплуатировали государство. Данная группа людей рано перешагнула нацио­нальные границы, действуя заодно с чужестранными купцами. В их распоряжении была тысяча способов обратить игру в свою пользу. К примеру, манипуляции с креди­тами, ставками на хорошую монету против плохой (хорошая — золотая или серебря­ная — монета участвовала в крупных сделках и шла к капиталу, в то время как плохая использовалась для выплаты зарплаты работникам и мелких каждодневных расходов, т. е. уходила к труду). Преимуществами такого рода капиталистов были информация, ум, культура. И они присваивали все, что в радиусе досягаемости оказывалось дос­тойным внимания, — землю, недвижимость, ренты. Архивные данные свидетельству­ют, что уже в конце XIV в. происходит движение векселей между итальянскими городами и «горячими точками» европейского капитализма — Барселоной, Монпе-лье, Авиньоном, Парижем, Лондоном, Брюгге.

Таким образом, к XVII веку на Западе торговля и обмен оказались спонтанно организованными в жесткой иерархии, выстроенной в соответствующем порядке всех участников. Самые скромные из них — разносчики, докеры, грузчики, возчики; средние — кассиры, лавочники, маклеры; более высокие — ростовщики и негоциан­ты. При этом разделение труда затрагивало все торговое общество, за исключением негоциантов. Произошла специализация ремесленников, лавочников, торговцев

вразнос. Однако крупный купец (вплоть до XIX в.) никогда не ограничивался ка­ким-либо одним родом деятельности. В зависимости от обстоятельств он мог стать и судовладельцем, и хозяином страховой конторы, и финансистом, и банкиром или даже промышленником, аграрием. Лавочник, торговавший в розницу, обязательно специализировался: он продавал либо полотно, либо сукно, либо пряности. Однако, разбогатев до уровня негоцианта, он тут же отказывался от специализации, брался за любое доступное выгодное дело.

Можно сделать вывод, что до XIX в. на Западе держатели крупного капитала не специализировались на определенном роде деятельности, а держатели мелкого — имели конкретную специализацию.

Итак, мелкий западный держатель капитала и середняк инвестируют его в конк­ретный род деятельности — лавку, ремесло, аграрное производство и т. п. Крупный же ведет себя совершенно по-другому: он инвестирует то дело, которое принесет наибольший доход. Ведь негоциант свободен в своем'поведении и обладает большей внутренней силой, которую посредством инвестирования денег в разные отрасли и реализует. Вложение в одно дело неспособно поглотить всю энергию негоцианта. Однако замечено, что западных инвесторов уже того периода не интересовала суть дела, в которое вкладывался капитал. Самое главное было держать контроль над делом с целью наилучшей организации торговли его продуктами. В результате воз­можность получения большой прибыли постоянно перемещалась из одного сектора в другой. Так выражалось свободное волеизъявление крупных инвесторов. Можно отметить ту легкость, с какой они перестраивались и приспосабливались к обстоя­тельствам.

Предполагается, что именно крупные инвесторы того времени — Барди, Жак Кер, Якоб Фуггер, Джон Лоу, Неккер и др., являлись законодателями норм и правил инвестиционного поведения западных держателей капитала. Таким образом, социо­культурный подход в исследовании инвестиционных процессов наводит на мысль, что именно яркие представители определенной национальной культуры определяют тип экономики, а никак не наоборот.

Заметим, что государство, культура и религия проявляют к миру денег благо-,
склонность или враждебность в зависимости от их собственных равновесных со­
стояний или сил сопротивления. Рассмотрим некоторые положения данного утверж­
дения.                                                                                  .

Западное католичество, которое формально говорило «нет» нововведениям рын­ка (спекуляциям, ростовщичеству), тем не менее шло на компромиссы. Твердя «нет», оно на самом деле отвечало «да» настоятельным требованиям времени. Первым попытку обновления предпринял Фома Аквинский еще в XIII в. Хотя культура достаточно рано сняла все ограничения, связанные с деньгами, со стороны Церкви сохранялась сильная принципиальная оппозиция, в частности займам под процент. Эта щепетильность была устранена только Реформацией. Утверждается, что имен­но в этом состоит скрытая причина расцвета капитализма в Западной Европе. Именно так полагает Макс Вебер. Однако многие ученые, в том числе известный исследователь мировой экономики Фернан Бродель, утверждают, что это явно неверное положение. К северным странам лишь перешло то место, которое до них долгое время блистательно занимали старые центры средиземноморского капита­ла. Они ничего не изобрели ни в технике, ни в ведении дел. Амстердам копирует Венецию, Лондон вскоре станет копировать Амстердам. Затем Нью-Йорк будет

подражать Лондону. При этом смещение центра тяжести мировой экономики, происходящее по экономическим причинам, не затронуло собственную и тайную природу капитализма. Окончательное перемещение центра в конце XVI в. из Сре­диземноморья к северным морям означает лишь победу новых стран над стары­ми. И действительно, могучий экономический центр в 80-е гг. XIV в. возник в Венеции. Около 1500 года произошел внезапный гигантский скачок, в результате которого центр переместился уже в Антверпен, а в 1550-1560 гг. вернулся в Сре­диземноморье, в Геную. В 1590-1610 гг. новое перемещение — в Амстердам. Лишь через два столетия, в период между 1780'и 1815 гг. этот центр переместил­ся в Лондон. В 1929 г., преодолев Атлантический океан, он оказывается в Нью-Йорке.

Любопытно, что своеобразие инвестиционного поведения негоциантов европей­ских стран, начиная с 70-х гг. XVI в., переместило центр мировой экономики из Средиземноморья в Европу. Ричард Тилден Раппа утверждает, что, во-первых, северные купцы нанимали специальные корабли для грабежа средиземноморских торговых кораблей. Во-вторых, эти купцы тратили огромные средства для наводне­ния Средиземноморья дешевыми и зачастую недоброкачественными товарами, однако искусно имитировали отменные ткани, производившиеся на Юге, украшая подделки всемирно известным венецианским клеймом, с тем чтобы продавать их под видом настоящих. В результате средиземноморская промышленность теряла как клиентов, так и репутацию. (Это похоже на предположение, будто в современных США господствовали бы новые страны, продавая там свои товары с этикеткой «Made in USA».) В результате в XVI в. Север-Запад победил не лучшим ведением дел, не естественной игрой конкуренции, не Реформацией. Западные страны просто с помо­щью грабительского по сути инвестиционного поведения заняли место прежних по­бедителей. Запад в принципе имеет склонность добывать себе лучшее место под солн­цем. Бытие обретает там самые яркие цвета: цены здесь высоки, но высоки и доходы. Здесь лучшие товары, лучшие банки, отсюда расходятся и здесь сходятся торговые пути. Сюда стекаются сильная валюта, ценные бумаги, здесь развивается передовая технология и ее спутница — фундаментальная наука. Именно здесь люди находят «свободу», которую нельзя отнести ни к мифам, ни к реальности. Уже позже появ­ляются на свет вербализованные теории, оправдывающие на Западе стремление к богатству. Это и поощряемое Церковью богатство, и утверждение о богоугодности (богоизбранности) богатых и небогоугодности нищеты.

Прилегающие к центрам мировой экономики страны всегда являются проме­жуточными. Они не в состоянии соперничать с центром по уровню качества жизни, так как большинство крестьян в них лишены свободы, обмены несовершенны, орга­низация банковской и финансовой системы страдает неполнотой и часто управля­ется извне и т. д. Периферийные страны мировой экономики резко отличаются по уровню жизни от центра. Более того, в них очень долго сохранялось рабство (ев-ррпеизированная часть Америки, вся восточно-европейская периферия, включая Цольшу).

., Именно специфика инвестиционного поведения расслоила мировую экономику на центр, промежуточные и периферийные зоны. В центре царит авторитарное инве­стиционное поведение, на периферии — подчиненное центру и промежуточным зо­нам. Именно центр диктует, куда периферии вкладывать свои капиталы. В основном

отдаленные от центра капиталовложения нацелены на удовлетворение потребностей самого центра и иногда промежуточных зон.

Известно, что центры мировых экономик всегда одновременно с вывозом капи­тала кредитовали промежуточные и периферийные страны. Задолго до XX в. инвес­тирование капиталов было таким же повседневным занятием на Западе, как и вывоз товаров. Так, для Флоренции вывоз капитала был характерен с XIII в., для Аусбур-га, Антверпена и Генуи — с XVI в. В XVIII в. капиталы уже путешествуют по всей Европе. Итак, все приемы и уловки капитала родились задолго до наступления но­вейшего капитализма. Сила и характерная особенность западных инвесторов в том и состоит, чтобы переходить от одной хитрости к другой, десятикратно перестраивая свои порядки в зависимости от обстоятельств и конъюнктуры, но оставаясь при этом в достаточной мере приверженными своей сути.

В каждом обществе инвестирование отражает пути удовлетворения честолюбия людей, свои типы преуспевания и специфические потребности. На Западе личный успех всегда связывался с семьями, вкладывавшими огромные суммы в земли, дома, счета в банках и т. д. Данный процесс порой растягивался на века. Историю древних западных родов называют просто «историей буржуазии». Именно буржуазия соста­вила костяк западного рыночного ведения хозяйства. По сей день оно опирается на коммерцию, ростовщичество, торговлю на дальние расстояния, государственную службу и землевладение.

Из всех классов именно буржуазия имела ярко выраженное рыночное экономи­ческое поведение, которое позволяло ей выжить в любых условиях, обращая себе на пользу ошибки других классов. Так, буржуазия веками паразитировала на привиле­гированном классе земельных собственников. Она жила при нем, обращая себе на пользу его ошибки, роскошь, праздность, непредусмотрительность, стремясь — часто с помощью ростовщичества — присвоить себе его богатства. Она проникала в его ряды и иногда сливалась с ним. Буржуазия неотступно разрушала господствующий класс, пожирая его. Инвестиционное поведение буржуазии полностью подчинялось ее целям: разрушить господствующий класс и накопить богатства, укрупнить и со­хранить семейные кланы, чтобы с помощью монетарной экономики всплыть на по­верхность капитализма.

Итак, вековое оттачивание специфического, обращенного на господствующее положение в мире рыночных процессов экономического поведения привело сегодня западное общество с центром в США к вполне определенному типу экономической культуры. Акцент сделан на индивидуализме, личных достижениях и республикан­ских свободах, антиэтическом пафосе (отсюда крайне слабое развитие концепций и идеологии государства в отличие от идеологии народа, республики), придании свя­щенного статуса экономической сфере.⁷⁹

Итак, после второй мировой войны Северная Америка вложила огромные сред­ства в сектор домашнего хозяйства. В результате за 50 лет Америка стала обществом «изобилия и высокого массового потребления». Так, в 1992 г. около 45 % всех вос­производимых материальных активов находилось непосредственно во владениях американских граждан. Американскому государству на всех уровнях — федеральном, штатном, местном — принадлежит менее 20 % материальных богатств, т. е. примерно $ 4,5 трлн. Уровень относительного и абсолютного потребления американскими гражданами электроэнергии сопоставим с уровнем ее потребления американской промышленностью, что является индикатором значительных объемов натурально-

вещественных благ, потребляемых американцами на душу населения. В начале 90-х гг. 84 % всех американских семей имели автомобиль, 96 % — цветной телевизор и т. д.⁸⁰

Напрашивается вопрос, за счет каких условий американцы способны удержать себя в качестве центра мировой экономики и общества «изобилия»?

Дело в том, что центр всегда диктует свои условия промежуточным зонам и экс­плуатирует периферию. Как же данная тактика сказывается на экономической жиз­ни России? Ниже будут рассмотрены некоторые факты исторического развития экономической культуры нашей страны, которые выработали у россиян особый тип инвестиционного поведения, отличный от западного. Заметим, что данное отличие, к сожалению, в настоящий исторический момент играет крайне отрицательную роль в экономическом становлении России.

Сегодня наша страна занимает периферическое (с экономической точки зрения) положение по отношению к Америке. Причем Россия закономерно оказывается в положении периферической страны, как только пытается отказаться, от характерной для нее практики ведения замкнутого хозяйства. Так, например, в конце Х1Х-нача-ле XX в. русские экономисты С. Шарапов, А. Фролов, М. Туган-Барановский, П. Оль, Г. Бутин и другие активно защищали идею о разорительности для России торговли с западными странами, так как наша страна попадает в систему неравно­мерного обмена. Ведь приблизительно в XIX в. западные страны установили особый порядок, благодаря которому посредством манипуляции курсами валют и золота на банках и биржах природные и экономические ресурсы не западных цивилизаций переходят в пользу западных.

До начала XX в. экономика России приближалась к автаркии, т. е. имела хозяй-

| ственный уклад, позволявший ей существовать независимо от иностранного ввоза и вывоза. Зарубежный импорт в начале XX в. составлял около 3 % (доля от мирового

I импорта), что для страны с населением, равным десятой части человечества, было ничтожным. Россия вывозила за рубеж не более 6-8 % производимых товаров. Остальное потребляла самостоятельно. Однако даже эти ничтожные количества вы-

1 возимых товаров продавались, согласно экономистам В. А. Кокареву и М. О. Мень­шикову, по заниженным ценам. За 1886-1913 гг. из России было вывезено по крайне

. низким ценам товаров, преимущественно сырья, на 25,3 млрд руб., а ввезено по очень

-высоким ценам на 18,7 млрд руб.

Не без основания некоторые русские экономисты прошлого выдвигали идеи не­зависимости России от игр с западным спекулятивным капиталом при его хищни-

: ческих тенденциях эксплуатации других народов.

За 1887-1913 гг. иностранные капиталы в русской промышленности увеличи­лись с 177 до 1960 млн руб., т. е. почти в 10 раз. Средняя норма прибыли иностранно­го капитала составляла 13 %, что было почти в три раза больше нормы прибыли, •получаемой отечественным капиталом.

Введение золотой валюты в конце XIX в. по-разному рассматривается русскими экономистами. Некоторые считали и считают, что этот акт является большим скач­ком вперед для экономики России. Однако существуют и другие мнения. Напри­мер, П. Оль, М. Туган-Барановский, О. Платонов и другие полагают, что, во-первых, реформа была проведена за счет простых людей, так как на одну треть осуществилась девальвация рубля. Во-вторых, в результате введения золотого обращения русская экономика тесно интегрировалась в мировой экономический порядок, политику

которого определяли западные страны. Данный порядок подразумевал неравномер­ный обмен между странами, продающими сырье, и теми, что продают промышлен­ную продукцию. Цены на сырьевые ресурсы сдерживались, а на промышленные това­ры росли. Введение золотой валюты в аграрной России привело к падению цен на сырьевые товары. В результате произошел отток отечественных ресурсов за границу — прежде всего «бегство» самого золота, ранее полученного в виде займов. В свое вре­мя М. И. Туган-Барановский писал: «Россия поплатилась многими сотнями милли­онов золотых рублей из золотого запаса, вполне непроизводительно растраченных нашим Министерством финансов при проведении реформы 1897 года».⁸¹ Действи­тельно, уже через год после введения золотой валюты государственный долг России по внешним займам превышал количество золота, находившегося в обращении, а также в активах Государственного банка в стране и за границей.

Так был открыт феномен финансового роста западного мира за счет чужих ресур­сов, самым ярким выразителем которого сегодня стали США. Данная страна состав­ляет сегодня 5 % мирового населения, а использует 40 % мировых ресурсов, контро­лируя еще больше.

Каждый американец потребляет за восьмерых жителей Земли. Однако это про­исходит отнюдь не за счет трудолюбия американцев. Около 40 % населения США в возрасте от 16 лет не работают, а больше 10 % работают неполный рабочий день. По данным социологических исследований, преобладающая часть белых американцев имеет предубеждение против физического труда. В результате 90 % всех тяжелых работ выполняют черные, индейцы и эмигранты. Средняя продолжительность тру­дового стажа работающих белых американцев не более 33 лет.

Интересно, что реальные доходы американцев в 80-е гг. росли в 2 раза быстрее производительности труда, т. е. рост жизненного уровня населения имел нетрудо­вые источники.

Сегодня, полагает О. А. Платонов,⁸² Америка потребляет 40 % общечеловеческих ресурсов, используя особый финансово-экономический механизм, перекачиваю­щий ресурсы, принадлежащие всему человечеству, себе. Суть этого механизма в создании фиктивных ценностей и неравноправного по отношению к другим странам обмена товарами и услугами.

Основным инструментом такого перераспределения ресурсов является огромное количество необеспеченных долларов на мировом рынке. Ценность их поддержива­ется только мифом «Великого доллара». Главным товаром Америки, на котором она больше всего «зарабатывает», является бумажный доллар с искусственно завышен­ным курсом покупательной способности.

Продолжает идею О. А. Платонова известный американский ученый Дж. Со­рос,⁸³ утверждающий, что целью экономической политики Запада в отношении пе­риферических стран, в том числе и России, является их экономическое разорение. Сорос полагает, что длительная практика финансовых игр позволяет сегодня Аме­рике улавливать закономерность между процессом подъема-спада финансовых рын­ков, и подъемом и падением советской системы. Сегодня американская экономика четко отслеживает конъюнктуру иррациональных кредитно-денежных игр, в резуль­тате чего она стала «имперским кругом», или «кругом благоденствия в центре», окруженным порочными кругами на периферии в лице стран-должников.

Итак, согласно теории рефлексивности Сороса, существует интуитивное созна­ние биржевого спроса, «мгновенно» определяющее оптимальные «шаговые» комби­нации достижения максимального денежного эффекта спекулятивных сделок.

Россия в 90-е гг. столкнулась с тем, что изучаемая десятилетиями формула Д-Т-Д1 начинает трансформироваться в формулу Д-Д1, т. е. происходит исключе­ние из системы экономических отношений собственно материального производства и сопутствующей ему сферы производительных услуг.

После второй мировой войны США «изобрели» изощренный способ получения прибылей без материального производства с помощью биржевых игр и спекулятив­ных сделок, используя доллар в качестве мировой резервной валюты.⁸⁴

Получается, что российские специалисты пытаются построить рыночную эконо­мику на основе теорий конкуренции, оптимизации спроса и предложения, т. е. теми западными методиками, которые были выведены из наблюдения за механизмом функционирования системы материального производства и его анализа. На самом же деле эти теории частично верны для товарно-сырьевых рынков, но совершенно не работают на финансовых, валютных и фондовых рынках.

Сегодня иррациональная логика современных финансовых рынков вторгается в повседневную производственную деятельность, что ведет к «деиндустриализации». Это естественно, ибо систему знаний современных спекулянтов-экстрасенсов не­возможно заменить знаниями инженеров или управленцев.

Реальная экономика, считает Дж. Сорос, сегодня принесена в жертву финансово­му рынку. Причина этого — в нестабильности финансовых рынков, что побуждает людей переводить реальные активы в финансовую форму и далее за рубеж (у нас в стране рубли постоянно переводятся в доллары).

Как пишет В. С. Васильев,⁸⁵ коммунистическая российская элита подсознатель­но нашла выход из тупиковой ситуации, в результате чего ее представители совер­шили «алхимический» скачок в правления банков, фондов и прочих финансовых институтов, обеспечивающих ускоренное воспроизводство паразитического по­требления за счет доступа и контроля за денежно-валютными и прочими высоко­ликвидными формами финансовых активов. В России появился феномен двух ты­сяч банков, которые, словно грибы-поганки, усеяли «обломки» отечественных машиностроительных, металлургических, химических и других производств.

Законодатели новой финансовой политики вновь после длительной автаркии пустили российский рубль на международный рынок. В результате благодаря меха­низму внутренней конвертируемости рубль оказался оттесненным на задний план. Широкая же долларизация российской экономики стала фактом, несмотря на по­пытки властей ограничить использование иностранных денежных знаков в потреби­тельской сфере. Во многих сферах экономики доллар теперь играет роль меры сто­имости, тогда как обесцененный рубль превратился в его разменную монету.

Согласно официальным прогнозам, «внутренняя конвертируемость» должна была обеспечить открытость российской национальной экономики перед благотвор­ным влиянием мирового рынка (кстати, точно так же думали апологеты реформы 1897 г.). В действительности, полагает С. М. Борисов,⁸⁶ дело обернулось односто­ронней перекачкой огромных валютных средств за рубеж через частные коммерче-ско-банковские каналы, что нанесло стране колоссальный ущерб. Так, реальная утеч­ка валюты к 1997 г. оценена в $ 100 млрд и выше. По самым скромным подсчетам, заграничные активы российских коммерческих банков составляют не менее $ 20 млрд, что в несколько раз больше официальных резервов в России.

Складывается впечатление, что авторы, претворившие в жизнь «конвертируе­мость» рубля, хотели создать удобный механизм надежного укрытия захваченных

богатств и беззастенчивого их растранжиривания. И это — при положении, когда рубль по сути остался замкнутой валютой.

Другим инструментом в механизме перераспределения ресурсов в пользу Амери­ки являются намеренно заниженные цены на сырье и топливо, которые она получает из развивающихся стран. Такое занижение цен происходит из-за недоплаты работни­кам, осуществляющим добычу (общие издержки на рабочую силу в развивающихся странах, осваивающих американский капитал, в 8-10 раз ниже, чем в США).

Занижение цен не только не остается на одном уровне, но постоянно углубляется Цены на сырье, за исключением нефти, снизились к 1985 г. по сравнению с 1980 г. на 30 %, и эта тенденция сохраняется до сих пор.

Запад и США опутывают развивающиеся страны сетью кабальных долгов, кото­рые сегодня составляют $ 1,3 трлн. При этом во многих странах ежегодная выплата процентов и самого долга превышает сумму новой помощи и займов. Долговые вы­платы составляют почти 25 % их экспорта. Только по официальному заявлению ЮНИСЕФ, полмиллиона детей умирают каждый год вследствие долгового кризиса.

Основным средством перекачки ресурсов в Америку являются транснациональ­ные корпорации (ТНК), установившие контроль над жизненно важными ресурсами многих стран путем размещения в них дочерних филиалов.. Уровень трансфертных цен, по которым производятся расчеты между руководством корпорации, распола­гающейся в США, и ее филиалами за рубежом, устанавливается произвольно, исхо­дя из интересов Америки. С помощью их завышения происходит скрытый перевод прибылей в американские банки из дочерних заграничных компаний, в которых участвует местный национальный капитал. Эта распространенная махинация позво­ляет значительно сокращать распределяемую по дивидендам часть прибыли, при­надлежащей стране, где оперирует ТНК. Пользуясь трансфертными (жульнически­ми) ценами, ТНК получают дополнительную прибыль 6 сотни миллиардов долларов.

Включение России в мировой экономический рынок делает ее беззащитной пе­ред экономическим диктатом Запада. Отток экономических ресурсов происходит фактически за бесценок. Неопытная в финансовом отношении Россия и имеющий огромный 700-летний рыночный опыт Запад являются неравными партнерами по бизнесу. Еще М. О. Меньшиков⁸⁷ говорил, что русский народ беднеет не потому, что работает мало, а потому, что работает много и сверх сил, но большая часть его усилий идет в пользу Запада. Трудно не согласиться и с выводом О. А. Платонова⁸⁸ о том, что западные экономические стандарты не могут служить ориентиром для развития России. И это не потому, что не можем хорошо работать и создавать высокую техни­ку, а из-за того, что высокие западные стандарты в значительной степени обеспечи­ваются неоплаченным трудом населения других стран.

Представитель Евразийской идеи С. Н. Трубецкой предупреждал: «Великое счас­тье Руси, что она досталась татарам... Если бы ее взял Запад, он вынул бы из нее душу».⁸⁹

«Вынимание российской души» Западом сегодня является вполне закономер­ным процессом. Наша страна вступила не в абстрактный мировой рынок, а в конк­ретный западный — с четко отработанной системой регулирования, где решающую роль играют ТНК.

Совокупность 37 тыс. ТНК, имеющих 200 тыс. филиалов, охватила всю планет}⁷, Эта система владеет V₃ производственных фондов, производит 40 % общеплане­тарного продукта, осуществляет более половины внешнеторгового оборота, 80 % тор­говли высокими технологиями и контролирует 90 % вывоза капитала.

Сегодня определяющим фактором успеха стало технологическое лидерство.⁹⁰ Страны разделились на две группы. Первая — быстро прогрессирующие, в которых производительность труда оказалась выше среднемировой. Вторая — отсталые, с производительностью труда ниже среднего уровня. Рынок беспощадно расправляет­ся с промышленностью последних.

Сегодня капиталы концентрируются в странах с более высокой общественной производительностью труда. В результате отсталые страны лишаются не только внеш­них инвесторов, но и собственных капиталов, неизбежно «утекающих» в благопо­лучные регионы. Богатые страны становятся «насосом», откачивающим все лучшее, что имеют другие. Сформировавшийся общепланетарный рыночный механизм не поднимает, а уничтожает экономику отсталых стран, превращая их в лучшем случае в сырьевые придатки. В принципе это сейчас происходит и с Россией. По подсчетам Д. Львова, В. Гребенникова и других, вхождение России в мировой рынок обошлось ей потерей $ 200 млрд.⁹¹ Думается, что после провала кампании с ГКО эта цифра еще увеличилась.

Нынешнее положение нашей страны было вполне предсказуемо, исходя из срав­нительного анализа исторического генезиса социокультурных факторов инвестици­онного поведения на Западе и в России.

Главный вывод, напрашивающийся в ходе анализа: Запад давно научился разде­лять реальную и «символическую» экономику, существующие независимо друг от друга.* Для поддержания функционирования обеих требуются финансовые сред­ства, которые добываются западными игроками любыми способами. Особенно стра­дают от этого малоопытные финансовые «ротозеи», одним из ярких представителей которых является Россия.

Основные выводы

1. Инвестиционный кризис в России порожден внутренними причинами, при этом огромные суммы денег нашей страны принесены в жертву открытости мировому рынку. Несмотря на самостоятельность данного кризиса, эти тен­денции наметились далеко не в последнее время. Генезис социокультурных факторов, влияющих на особенности формирования инвестиционного пове­дения российского инвестора, позволяет говорить о принципиальном отли­чии экономического поведения России от западного, начиная с XV-XVI вв. до сегодняшнего дня.

2. Основным инвестором в России с XV в. являлось государство. Державно-протекционистское инвестиционное поведение государства влияло на все слои населения страны. Российская социокультура оказалась слабо подготов­ленной для активных инвестиционных действий как внутри страны, так и за рубежом. Интегрированного показателя внутренних российских инвестици­онных источников в 1997 г. вполне хватало для структурной перестройки,*

* Согласно мнению С. Л. Иоаннесяна, структурная перестройка требовала в 1997 г. 550 трлн руб. (в текущих ценах). При этом инвестиционный потенциал российских предприятий составлял 500 трлн руб., населения — 100 трлн руб., государственный потенциал — 50 трлн руб., «убежавший» заграницу капитал — $ 100 млрд. (Иоаннесян С. Л. Государственное регулирование инвестиционного процесса в России // США: Экономика. Политика. Идеология. 1997. № 3. С. 32-35).

однако заставить потенциальных держателей этих средств вкладывать их в ре­альный сектор экономики не было возможности, так как в России отсутству­ют для этого специальные механизмы.Тем не менее такие механизмы давно отработаны на Западе. Потому российский потенциальный инвестор вклады­вал деньги, во-первых, в западную валюту. Во-вторых, в «обольстительный» по процентам «символический» российский рынок ценных бумаг. В-третьих, по привычке, в Сбербанк. А в-четвертых, по давно отработанной российской технологии сбережений, — «в чулок». Ни государство, ни директорат, ни бан­ки, ни население не могут сегодня выступать инвесторами реального сектора экономики.

3. Правительство муссирует идею, будто каждый рубль государственных инве­стиций способен привлечь рубль негосударственных средств. Однако данная идея срабатывает с точностью до наоборот. Каждый рубль недофинансирова­ния со стороны государства приводит к бегству из инвестиционной сферы средств потенциальных негосударственных инвесторов. Это говорит о том, что государство у нас «всему голова», даже в модных на сегодняшний день инвестиционных формах поведения.

4. Банки уже сыграли свою роль по перекачке средств бывшей номенклатуры на счета зарубежных банков и теперь влачат жалкое существование, заглядывая в «строгие глаза» Центробанка. В результате сегодня данный инвестор облада­ет слишком малыми средствами, чтобы куда-либо серьезно инвестировать.

5. Население при массовых невыплатах пенсий и заработной платы в большин­стве своем влачит жалкое существование, перебиваясь с «хлеба на квас», а те, у кого есть небольшие излишки, ждет очередного пришествия справедливого и сурового державного правителя, сохраняя деньги в виде «мертвого капита­ла» на сберкнижках или «в чулках».

6. Директорат четко ориентирован на то, что инвестиции — это нечто бесплат­ное, раздаваемое щедрой рукой «богатого дяди» (государства). Данная ори­ентация до сих пор подпитывается практикой разделения государственными чиновниками Министерства финансов денег по старинке — по критериям вре­мен социалистической (даже, можно с уверенностью сказать, дореволюцион­ной) экономики, где основным было фактическое «принесение» денег самим просящим. Директорат сегодня — всего лишь реципиент, не готовый к приему инвестиций, так как большинство директоров не способно к эффективному освоению средств и финансовой «прозрачности».

7. Современная российская элита держит свои деньги в заграничной или отече­ственной недвижимости и на счетах зарубежных банков. Затаившись, элита ждет дальнейших событий, а пока тихо «прогуливает» средства, кто как мо­жет. Тихо — потому, что сегодня большие деньги любят тишину.

8. Итак, создалась ситуация «ментального противовеса» между российским ин­вестором и реципиентом, которая выражается в неготовности к взаимовыгод­ному сотрудничеству.

Реальный выход из «ментального противовеса», которого ждут ²/₃ населения страны, — это возрождение государственной державности, с вытекающим при­оритетом государства в отношениях инвестор-реципиент. При этом государ­ство, конечно же, опять станет инвестиционным лидером страны. Как извест-

но, такого рода лидерство возродит ВПК. Данный сценарий — историческая ловушка для нашей страны, ибо по схеме отката от державности, окруженной ВПК, и возвращению к ней Россия живет почти 1000 лет и известны даже временные циклы этого процесса.⁹²

Все варианты возврата к державности всегда оборачивались «железным зана­весом» автаркии.

Однако существует другой сценарий, ориентированный на безболезненное включение в мировой рынок в роли технологического лидера. Для этого пока еще есть потенциал. Однако высокомерная идея державности «мы самые мо­гучие и непобедимые» физически должна быть переориентирована на «могу­честь» технологическую. Для этого необходимо мотивировать все группы инвесторов на вкладывание средств в высокие технологии и науку. Принима­емая большинством населения идея державности сохранится, однако она бу­дет нести иную окраску, более адекватную желаниям России сломить тысяче­летнюю автаркию и влиться наконец в мировой рынок.

Глава б

ПСИХОЛОГИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОГО

ПОВЕДЕНИЯ НА РЫНКЕ ТРУДА