О способности к обучению ратному делу и наукам.

       Хотя многое в России возмущало Патрика Гордона, однако он не осуждает состояние русских войск и уровень готовности ратников, в отличие от других авторов XVII века. Николаас Витсен поражался, «как русские воины обращаются с ружьём: один уронил его, пока стрелял, другой не знал, как его зарядить, третий, стреляя, отвернул голову назад и т.д.»[79]. Западноевропейцы полагали, что московиты способны гораздо лучше держаться за оградою стен, чем в открытом поле[80]. Впрочем, Рейтенфельс отмечал воинственность русских, их мужество и отвагу. Описывал применение ими различных боевых тактик[81]. Но даже сами русские не всегда верили в силу своего войска: Посошков И.Т. писал, что «у пехоты ружьё было плохо, и владеть им не умели, только боронились ручным боем, копьями и бердышами, и то тупыми, и на боях меняли своих голов по три, по четыре и больше на одну неприятельскую голову. А если на конницу посмотреть, то не то, что иностранным, но и самим нам на них смотреть зазорно…»[82] Тем не менее, Патрик Гордон взялся за обучение солдат и, несмотря на массовое дезертирство («редкий день кто-нибудь не убегал», л. 145 об.), на частые нарушения дисциплины (продажа водки, как её описал Гордон, л. 133-133 об.), на сомнительные качества многих нанимаемых офицеров («многие, если не бóльшая часть, - люди дурные и низкие, никогда не служившие в почётном звании», л. 157), сумел довольно успешно натренировать их и за три дня подготовить 1200 человек к параду перед самим царём. 14 января 1664 года у Новодевичьего монастыря все пехотные полки показали своё умение Алексеем Михайловичем и тот остался весьма доволен увиденным зрелищем (л. 180 об.).

       Что же касается способности русских к науке, то здесь обыкновенно иностранцы отмечали полную необучаемость русских. И это во времена, когда в Россию новейшие достижения Запада: механические часы, описанные С.Коллинсом[83], театр, газета, применение табака (описанное Адамом Олеарием[84]), врачебное дело и т.д. Однако тот же Олеарий пишет, что «русские вовсе не любят свободных искусств и высоких наук и не имеют никакой охоты заниматься ими»[85]. Яков Рейтенфельс отмечает, что сам царь Алексей Михайлович и его дети читают книги, наукой занимаются и преуспевают в ней, но вообще в Московии науки неразвиты. Однако у русских есть и учёные: Рейтенфельс называет имена Паисия Лигарида, монаха Симеона и Л.Т.Голосова[86]. Н.Витсен пишет: «Обучение там не в почете, и тех, кто занимается наукой, называют еретиками»[87].

Одним из самых распространённых примеров служит отношение русских к врачам. Адам Олеарий пишет: «Хотя они и любят и ценят врачей и Их искусство, но, тем не менее, не желают допустить, чтобы применялись и обсуждались такие общеупотребительные в Германии и других местах средства для лучшего изучения врачевания, как анатомирование человеческих трупов и скелеты; ко всему этому русские относятся с величайшим отвращением». В доказательство он приводит анекдоты о приглашённом враче для жениха дочери Бориса Годунова – герцога Иоанна, и о диалоге одного доктора и Михаила Фёдоровича[88]. Рейтенфельс и Гордон пишут о том, что все врачи в Москве – это иностранцы, причём живущие не в самом городе, а в немецкой слободе[89]. Н.Витсен передаёт диалог с царским лейб-медиком, рассказавшим ему «как русские думают, что врачи могут исцелять как боги»[90]. При этом все они забывают, что ещё недавно сами европейцы осуждали врачебную практику как издевательство над человеческим телом и не позволяли делать вскрытия мёртвых тел в научных целях.

В этих сообщениях можно страх обычного русского человека перед неизвестным, чужеземным, перед изобретениями «латинян» и «немцев». Консервативное мышление русского человека было достаточно сильным, чтобы перебороть его на протяжении жизни одного-двух поколений. Только упорство Петра I, опиравшегося на жителей Немецкой слободы и на преданных ему людей, смог окончательно утвердить в России институты для развития, поддержания и освоения науки.

Вывод.

       Итак, как можно видеть, иноземцы в своих заметках едва ли не единогласно признают Россию страной отсталой, а русских – людьми невежественными и дикими. Можно увидеть, что в этих сообщениях очень много общего. Не исключено, что многое из сказанного иноземцами – это использование заметок предшественников, в частности Адама Олеария, с чьим трудом наверняка знакомились все иностранцы, посещавшие России. На этом фоне очень выгодно выделяется «Дневник» Патрика Гордона, который в своих записях опирался лишь на то, что видел собственными глазами и лично пережил. Однако, как мы уже видели, некоторое влияние замечания других иностранцев о России повлияли на суждения Гордона о нравах русских.

       Тем не менее, мы должны уметь читать между строк, т.к. в «Дневнике» Патрика Гордона очень многое упоминается лишь косвенно и один раз. Намного больше мы сможем узнать от майора, а позднее и подполковника о жизни в Немецкой слободе и попытаемся выявить черты, характеризующие её как особенной социо-культурный феномен.

Глава II. Московская немецкая слобода

Как социо-культурный феномен.