Деньги и денежный капитал при феодализме

Вместе с углублением натурального хозяйства в раннем феодальном обществе, особенно в Европе, деньги оттеснялись из внутренней жизни преимущественно на границы — в сферу внешних сношений между народами и государствами. Это были преимущественно купеческие связи с обществами, стоявшими на уровне позднерабовладельческом или на стадии разложения первобытнообщинного строя. В раннем европейском средневековье торговля ассоциировалась с иноземцами, гостями — арабскими, византийскими, норманнскими, вследствие чего европейские денежные клады насыщены иностранными монетами. Но в странах средневековой Азии денежное обращение было не столь полно вытеснено на внешние рубежи.

На протяжении всех средних веков монетная форма денег в международной торговле не имела решающего значения, они обращались в основном как товар, по весу. Разнообразные чеканившиеся в разных государствах монеты в принципе все находились между собой (14/15) ж весовых и ценностных отношениях целых чисел (1 : 2, 1 : 3, 1 : 10 и пр.), т.е. как бы представляли собой единую монетно-денежную систему. В руках купца одни монеты легко заменяют другие, т.к. это всегда лишь определенное количество мировых денег, денежного товара. Только постепенно феодальное право чеканки монет все более отклоняет цены денег от этой мировой цены благородных металлов. Поэтому возникает и усложняется важная и доходная профессия менял: они сопоставляют действительные веса монет и состав их сплавов.

Скопления денег в одних руках выступали не как средство эквивалентного обмена товаров, а как денежный капитал, т.е. как деньги, приносящие из обращения дополнительные деньги, барыш. Формула этого обращения не Т-Д-Т (товар – деньги – товар), а либо, в случае купеческого капитала, Д-Т-Д¹ (деньги – товар – возросшие деньги), либо, в случае ростовщического капитала, Д-Д¹ (деньги – возросшие деньги).

Закон посреднической торговли: дешево купить, чтобы дорого продать. Следовательно, прибыль купца-посредника возникала не в производстве, как прибыла промышленного капиталиста. Купеческий капитал не связан с определенным способом производства, наоборот, он заинтересован в максимальном различии способов производства, между которыми он служит посредником.

В экономической смысле барыш, который извлекал купец из сухопутных или водных перевозок товаров, из их покупки в одном месте и продажи в другом мог иметь троякую природу. Во-первых, это неравенство двух цен могло проистекать из отсутствия даже зачаточного равенства, сравнимости, т.е. из известного (15/16) безразличия продавцов к точному объему полученного блестящего металла, служащего скорее украшением, роскошью, чем средством дальнейшего обращения, и из незнакомства покупателей с действительным объемом труда, вложенного в создание «экзотических» товаров, например, пряностей. Здесь неравенство, обнаруживающееся в карманах купца, обгоняет какое бы то ни было иное приравнивание товаров. Во-вторых, если рассматривать купца как особого рода ремесленника, специализирующегося на транспортировке, его доход сверх возмещения уплаченной за товар цены, выступает как оплата, т.е. денежное возмещение его специфического ремесленного труда, требующего и дорогого оборудования, и высокой профессиональной умелости. В-третьих, и это главное, прибыль купца представляла собою присвоенную им как своеобразный монополистом частицу совокупной феодальной ренты. Здесь опять-таки возможны два варианта: купец отнял ее либо у продавца товара, например у какого-нибудь нуждающегося в деньгах раджи, князька, помещика, либо у покупателя, готового расточить свое денежное богатство на нужные ему виды оружия, украшения и т.п.

Нас более всего интересует этот третий источник купеческой прибыли. Как уже говорилось, при анализе распределения совокупной феодальной ренты надо учитывать, что часть ее доставалась купцам и ростовщикам. Купец мог забрать эту свою долю ренты как из рук ее получателя, т.е. феодала-землевладельца, причем и в акте покупки, и в акте продажи, так и прямо у непосредственного производителя, хотя те мало что покупали, а продавали обычно прямо потребителю без посредства купца.

(16/17)

Во всех случаях условием успешной деятельности купеческого капитала в феодальную эпоху являлось господство натурального хозяйства. Например, купец мог использовать свое знание рыночных цен в каких-либо других местах только благодаря тому, что в общем кругом царило незнание цен и отсутствовал единый рынок. Не только каждое государство — каждое феодальное княжество, каждое феодальное владение представляло «внешний» рынок по отношению к другому, отделенному пошлинами и т.д. Сама эта множественность рынков, служившая условием деятельности посреднического купеческого капитала, отражала господство натурального хозяйства. Конечно, чтобы купеческий каптал мог функционировать, необходимо, чтобы в стране или области хоть небольшая часть продуктов изготовлялась для рынка. Впрочем, представляет теоретический интерес и тот случай, когда и этого условия нет налицо: по словам К. Маркса, «продукт становится здесь товаром благодаря торговле. В этом случае именно торговля приводит к тому, что продукты принимают форму товаров, а не произведенные товары своим движением образуют торговлю»[13].

Развитие торговли медленно способствовало выравниванию цен на прежде обособленных местных рынках. Купцу приходится теперь прибегать ко все более далеким путешествиям, стараться обойти промежуточные международные границы и цепную, многоступенчатую связь, царящую на старых торговых путях, и искать (17/18) непосредственного контакта с отдаленнейшими пунктами земного шара на новых морских путях.

Однако никакое развитие купеческого (торгового) капитала не может привести к смене докапиталистических способов производства — капиталистическим. Более того, нормальным условием функционирования купеческого капитала являлось как раз отсутствие экономических предпосылок для перехода к капиталистическому производству: неразвитость тех областей и стран, между которыми он посредничал, производство преимущественно потребительной стоимости, а не меновой. Деятельность купеческого капитала неверно смешивать с капитализмом, называть «торговым капитализмом».

Если купец нечто купил у какого-нибудь индийского князька и продал, скажем, французскому сеньору, его деньги выполнили функцию мировых денег. Если, скажем, этот князек на полученные деньги тут же купил у купца другой товар, эти деньги выполнили функцию средства обращения. Но если на то или иное время деньги остались в руках князька, а не истрачены, они выступают в функции сокровища. Как раз эта функция особенно характерна для феодального мира: люди всех сословий охотно задерживали у себя деньги, рассматривая их как воплощение богатства. Золото и другие драгоценности наполняли сокровищницы королей, крупных феодалов, военачальников, церквей. Это был не только резерв на случай каких-либо дорогих покупок. Сокровища переходили из рук в руки вместе с феодальными политическими правами. Они были излюбленной военной (18/19) добычей в непрерывных междоусобиях. Те, кто послабее, всякое скопившееся у них сокровище спешил закопать в землю, — отсюда многочисленные клады феодальной эпохи, в том числе по торговым путям. Если одна форма сокровищ, скопление монет, то другая — роскошь, «эстетическое» сокровище. Психологическая функция их противоположна, одно сокровище прячут, другое выставляют напоказ как свидетельство могущества, но в нужную минуту и сокровище, и роскошь использовали как деньги, особенно в функции средства платежа, а монеты, в свою очередь, подчас употреблялись как украшения.

Если у одних в руках застревают деньги, то у других в данный момент нет на руках денег, нужных для покупки — и то, и другое отражает прежде всего неразвитость денежного обращения внутри феодального общества. Поэтому долг для него столь же характерное явление, как и сокровище. Товары берутся в долг. Деньги для уплаты долга мобилизуются после приобретения товара и выступают уже как платежное средство. Но если нельзя было добыть эти средства никакими феодальными ухищрениями с подданных и зависимых людей, ни продать что-либо (хотя бы феодальный титул), оставалось опять-таки взять их в долг. Кто имел накопленные деньги, т.е. сокровище, дав их в долг, превращался в обладателя капитала.

Формула движения этого вида капитала — ростовщического или ссудного — не Д-Т-Д¹, как у торгово-купеческого, Д-Д¹: обладатель денег отдает их, а через некоторое время получает их с приращением, с особой формой прибыли — процентом. В феодальном обществе ростовщический капитал действовал в двух характерных формах: это, во-первых, ростовщичество при помощи денеж(19/20)ных ссуд расточительной знати, государству, земельным собственникам, во-вторых, ростовщичество при помощи денежных ссуд мелким производителям — ремесленникам и особенно крестьянам. К ним можно было бы прибавить еще третью форму — денежные ссуды купцам, однако применительно к этой форме принято говорить уже не о ростовщичестве, а о кредите, вексельном деле, банках.

Легко видеть, что ростовщичество в обоих первых случаях является присвоением части феодальной ренты. Если ростовщик получал проценты с феодала, тот выколачивал соответствующую сумму ренты с крестьян. Если ссуду брал крестьянин, то почти всегда для уплаты какого-нибудь непосильного или неожиданного побора, а возмещал ссуду и процент повышением производительности своего труда. Условием развития ростовщического капитала являлось господство натурального хозяйства, т.е. незначительность развития денежного обращения. Возникновение и расцвет ростовщического капитала отнюдь не означает появления новых, капиталистических производственных отношений.

Еще в своем крестьянском хозяйстве, как и в своих расчетах с кузнецами и другими бродячими ремесленниками, работавшими не за деньги, а за натуральные харчи, непосредственные производители научились не только приблизительно сравнивать разные виду труда по объему затраченного времени или усилий, но и приравнивать количество затраченного времени к тому или иному количеству продукта. Появившиеся, просачивавшиеся все глубже деньги в виде монет, превратили это эмпирическое приравнивание труда в приравнивание цен на городском или сельском рынке. В этих взаимных расчетах крестьян и ремесленников деньги стали (20/21) приобретать функцию меры стоимости.

Таким образом, в картине денежного обращения при феодализме мы видим два противоположных полюса: на одном из них, в международной посреднической торговле, царит закон неэквивалентного обмена, на противоположном — пробивает себе дорогу закон обмена эквивалентов, равных трудовых затрат. Важно подчеркнуть, что первый из них обеспечивал постоянный приток в более развитые феодальные страны некоторого добавочного объема присвоенного человеческого труда — труда тех народов периферии, вплоть до самых отсталых и удаленных, которых эксплуатировал купец. А эксплуатацией это становилось в той мере, в какой внутри этих развитых феодальных стран прогрессировал обмен товаров по ценам, приближающимся к трудовым стоимостям. Впрочем, неэквивалентный обмен на далеких торговых путях нередко превращался и вовсе в безвозмездное присвоение, иными словами, в открытое ограбление. Пусть по каплям, но феодальное общество втягивало в себя и чужое, внефеодальное достояние. Этот экономический добавок к собственно феодальной эксплуатации был необходим — не для воспроизводства феодального хозяйства, но для подкрепления всех средств классового господства феодалов в этой антагонистической системе: их роскошь, как и их оружие, их духовенство, как и их латники, — все было нужно для физического и психологического подавления массы простых людей, все нуждалось в поддержании и подкреплении дополнительными доходами, извлекаемыми купцами с огромных внефеодальных земель, хотя в то время их еще нельзя назвать колониями.

(21/22)