Грамматические учения о залоге до половины XIX в.

В современном русском глаголе категории наклонения, времени и вида очень тесно связаны. Категория вида является семантической базой форм времени и наклонения. Она определяет объем глагольного слова, круг его форм. Категория вида сплетается и с категорией залога¹ , которая, в свою очередь, лежит уже на самой пограничной черте между грамматикой, лексикологией и фразеологией, а в области грамматики — ближе к синтаксису предложения, чем к морфологии слова. Самый термин залог (перевод греческого diathesis) употребляется уже в древнейших грамматиках церковнославянского, а затем и русского языка² . Будучи калькой, точным морфологическим слепком греческого слова (435), этот термин издавна не удовлетворял русских грамматистов (даже тех, кто признавал категорию залога живым и существенным элементом грамматической системы русского глагола). В понятие залога вкладывалось и вкладывается крайне разнообразное и противоречивое лексико-грамматическое содержание.

Учение о залогах до сих пор содержит очень много неясностей.

Оно наметилось еще в грамматике Мелетия Смотрицкого, а в русской грамматике Ломоносова уже вырисовываются ясные контуры традиционных школьных шести залогов русского глагола (действительного, страдательного, возвратного, взаимного, среднего и общего)³ . Ломоносов же обратил внимание на связь залоговых форм с различиями реальных значений глаголов и с различиями их синтаксического употребления. Но уже с самого начала XIX в. стали возникать сомнения, пригодно ли вообще учение о залогах для русской грамматики, соответствует ли оно природе русского глагола (436). Вместе с тем разные грамматисты по-разному понимали объем и грамматическое содержание категории залога: одни видели в залоге лишь отражение отношений действия к объекту, другие включали в круг залоговых значений, сверх объектных отношений, и разные отношения действия к субъекту, третьи стремились ограничить понятие залога выражением отношения к субъекту. Вопрос о категории залога связывался и с общим синтаксическим вопросом о развитии субъектно-объектного строя предложения. По мнению многих лингвистов, залоговое значение глагола устанавливается и определяется лишь в контексте предложения. В грамматиках первой половины XIX в. учение о залоге сводилось к лексико-синтаксической классификации глаголов по характеру отношения действия к объекту. Выстраивались те же шесть ломоносовских залогов: 1) действительный, или переходящий, т. е. управляющий винительным падежом прямого объекта; 2) возвратный и 3) взаимный (оба образуются посредством присоединения -ся); 4) средний (или непереходящий); 5) страдательный (противоположный действительному) и, наконец, 6) общий. К общему залогу причислялись глаголы на -ся (например: бояться, надеяться, стараться, смеяться, резвиться), не имевшие парных соотносительных глаголов без -ся. Они назывались общими потому, что они "имеют свойства, общие действительному и возвратному залогам" (437).

Эта ломоносовская схема шести залогов с разными вариациями дожила до "Общего курса русской грамматики" проф. В. А. Богородицкого. Изменялось лишь понимание состава и содержания "среднего" и "общего" залогов и несколько колебалось определение разных значений возвратного залога. Кроме того, возвратные образования на -ся рассматривались то как самостоятельный грамматический тип, то как разновидность глаголов среднего залога.

Так, Востоков среди глаголов на -ся кроме страдательных, возвратных, взаимных выделял еще "глаголы внутреннего чувства, обращенного только на самого действователя" (под именем "общего залога", например: лениться, резвиться). Он же отметил (в составе среднего залога) группу глаголов на -ся, "показывающих способность к действию, также обнаруживание себя каким-либо действием или качеством" (например: крапива жжется; нитки рвутся, снег белеется; стучится в дверь) (438).

По мнению Востокова, залоги различаются не по окончаниям, а "по значению", какое глагол получает в употреблении с другими словами⁴ . Таким образом, для Востокова в категории залога резче всего выступает синтаксическая и лексическая стороны глагола в их взаимной связи, в их соотношении. Так, по Востокову, "глагол взаимный, по отнятии вопроса с кем? обращается в глагол средний, например: "Воин сражается за отечество". Уже из этого обзора видно, что Востоков к одному и тому же разряду среднего залога относил и глаголы без -ся, например: плавать, стоять, сохнуть, белеть — и глаголы на -ся, например: бояться, мчаться, стучаться. Для Востокова (впрочем, так же как и для Ломоносова) два соотносительных залога — действительный и средний — являются основными. Действительному залогу противопоставлен страдательный. Все остальные залоговые формы так или иначе связаны с этими залогами, особенно с действительным.

Г. Павский выделял в категории залога три общих семантико-грамматических типа — действительный, страдательный и средний залоги (т. е. глаголы переходного, страдательного и непереходного значений). Он связывал это деление глаголов с "различными состояниями живущих, действующих и страдающих существ" (440). По Павскому, основная функция возвратной формы — делать глаголы непереходными. В связи с этим возвратные глаголы включаются в систему среднего залога (кроме тех, которые имеют страдательное значение). "Действительный глагол, принявший частицу -ся, которая останавливает действие при самом лице и не позволяет ему переходить на внешние предметы, принимает вид и значение среднего залога, и все возвратные глаголы можно назвать средними".

В этом делении всех глаголов на три типа — действительные, страдательные и средние — сказалось влияние на Павского античных и складывавшихся под их воздействием западноевропейских грамматик. Так же как и Востоков, Павский отмечал среди глаголов "средних возвратных" обособленную группу слов, которые образуются посредством приклейки -ся к формам среднего залога: стареться, белеться, чернеться, краснеться. Павский сопоставлял эти глаголы со словосочетаниями идет себе, живет себе. По мнению Павского, "снег белеется" равносильно: белеет себе. В пределах того же класса средних-возвратных глаголов Павский еще различал взаимные глаголы, а также глаголы, в которых "частицею -ся изображается безличность" (не спится, неможется, не сидится и т. п.).

Таким образом, в грамматических трудах Павского было установлено несколько новых значений, свойственных формообразующему суффиксу -ся. Но вместе с тем у Павского получался еще более явно, чем у Востокова, разрыв внешней формы и значения, потому что к области одного и того же залога (среднего) относились глаголы без -ся и с -ся. Точно так же в концепции Павского была затенена синтаксическая точка зрения на залог.

Грамматические противоречия в учении о залогах особенно рельефно выступили в "Исторической грамматике" Ф. И. Буслаева. Признавая те же шесть залогов, что и старая грамматическая традиция, Ф. И. Буслаев, в первую очередь, делил все глаголы на переходящие (transitiva) и непереходящие (intransitiva).

Так же как когда-то — под влиянием античной грамматической традиции — Мелетий Смотрицкий, Буслаев слил лексико-синтаксическое учение о переходности и непереходности глагола с учением о залоге. "Залог, по Буслаеву, прежде всего означал деятельность предмета или переходящую на другой предмет... или непереходящую" (441). Далее, эти два общих и основных класса глаголов, связанных с разными синтаксическими конструкциями, — глаголов переходящих и непереходящих — по залоговым различиям одинаково распадались на группы действительных, страдательных, средних и возвратных глаголов. Возвратные же, в свою очередь, еще подразделялись на подгруппы взаимных и общих.

Уже в этом делении выступают ошибки и противоречия. Так, по Буслаеву, действительные глаголы находятся как среди переходящих, так и непереходящих глаголов. Между тем "действительный глагол" означает действие предмета, переходящее на другой предмет, которого название ставится в винительном падеже. Точно такова же по Буслаеву, и участь средних глаголов. "Каким же образом, — спрашивал А. А. Потебня, — действительный глагол, по сущности переходящий, может быть в то же время непереходящим и, наоборот, средний, по сущности непереходящий, может быть в то же время переходящим?" Вся классификация оказывается очень шаткой. По мнению Буслаева, один и тот же глагол даже "как непереходящий может быть и действительным, т. е. переходящим, и средним, т. е. непереходящим" (442).

Буслаев указывал, что формы страдательного залога могут производиться от глаголов не только действительных, но и средних (неугасаемый, сижено и т. п.). Вместе с тем, по Буслаеву, "важнейших форм для выражения страдательного залога... три" (имеются в виду три разные конструкции: книга читаема, книга читается и книгу читают). Выходило, что страдательный залог не только производится и от действительных, и от средних залогов, но и выражается: 1) формой причастия страдательного с вспомогательным глаголом или без него (книга была читаема, книга прочитана); 2) возвратною формой (книга читается) и 3) действительною формой (книгу читают). Точно так же форма возвратного залога может иметь значение и среднего залога (т. е. обозначать непереходное состояние), и страдательного. Взаимный залог, по Буслаеву, может располагать и действительной (например, говорить с кем), и возвратной формой (драться, мириться с кем). Получалась невообразимая путаница терминов, понятий и определений. "Форма" и значение вступали в самые неожиданные столкновения. Грамматика смешивалась с лексикологией.

Правда, Буслаевым было собрано много материала по истории залоговых значений. Буслаев точнее, чем его предшественники, определил роль разных приставок в процессе образования переходных глаголов от непереходных. Буслаеву была ясна связь залоговых различий с синтаксическими особенностями глаголов и с их лексическими значениями. Но распутать вопрос о залогах русского глагола Буслаеву не удалось. Недостатки буслаевского учения о залоге отчасти зависели от двойственности критериев, которые были приняты Буслаевым за основание залоговых различий. С одной стороны, опираясь на лексико-синтаксические особенности глаголов, он выдвигает принцип переходности. С другой стороны, имея в виду этимологическую форму слова, он различает типы глаголов с аффиксом -ся и без него. Вместе с тем оба эти критерия или признака были смешаны.

Последующим лингвистам учение о залоге как о форме выражения отношений действия к объекту казалось совершенно дискредитированным в "Исторической грамматике" Ф. И. Буслаева (443). Н. П. Некрасов иронически изображал бунт глаголов против грамматиков с их теорией залогов. "Со всех сторон слышны шум и крики. "Зачем вы заперли меня, — кричит смелый глагол бить, — между одними действительными? Разве я не могу иметь значения среднего залога? Прочтите басню Крылова "Ручей", там вы найдете следующий стих:

Ручей из берегов бьет мутною волной,
Кипит, ревет, крутит нечисту пену в клубы...

Разве здесь, — продолжает кричать глагол бить, — я не имею значения вполне среднего залога? Кроме того, всем известно, что я могу иметь форму на -ся и в ней прохаживаться по всем отделениям. Разве вы никогда не слыхали выражений: Посуда бьется; Я бьюсь с ним об заклад; Бьется как рыба об лед; Сердце бьется и др.? Разве тут нет, по-вашему, ни страдательного, ни возвратного, ни взаимного значений? Зачем же вы запрятали меня в какой-то угол, когда я имею право на все ваше здание?.." (444)