ПЕРСПЕКТИВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ И ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА МОТИВАЦИИ ЧЕЛОВЕКА 14 страница

Во-первых, онтогенетическую фокусировку потреб­ностей и непосредственно развивающихся на их ос­нове мотивационных отношений в новые мотивацион-ные образования, приобретающие в результате фик­сированное, стабильное полимотивационное, или по­ливалентное (В. С. Магун) ³², значение. Это—случай сложившейся в прошлом опыте и привносимой из него полимотивации, не требующей ситуативных взаимодействий. Ярким примером таких сложивших­ся комплексных мотивационных образований могут служить обсуждавшиеся выше дальние намерения, производные, как подчеркивалось, от целостной жиз­ненной ситуации. Однако надо сказать, что на комп­лексной потребностной основе, конечно более или ме­нее широкой, у человека формируются практически все опосредствованные мотивационные отношения, стало быть онтогенетически они являются полива­лентными, а побуждаемая ими деятельность—поли­мотивированной.

Во-вторых, складывающуюся в конкретной ситуа­ции полимотивацию, создаваемую тем, что человек одновременно испытывает ряд взаимосодействующих или противоречивых побуждений и поэтому вынуж­ден их согласовать, задерживать, найти компромисс и т. п. Данный случай полимотивации от предыду­щего отличает то обстоятельство, что поведение яв­ляется следствием реального 'взаимодействия побуж-

³² «Большинство инструментальных ценностей поливалентны. Если взять в качестве простейшего примера пиджак, то он и согревает, и служит для хранения мелких предметов, и укра­шает человека (Коломийцев, 1975. С. 16). ...Здоровье является благом для человека и само по себе, и как средство для мно-тх видов деятельности»; «Ценности, лидирующие (по данным ^лирических исследований) в сознании респондентов, как пра­вило, имеют поливалентный характер. Таковы «мир», «хорошая обстановка в стране», «дети», «друзья», «работа», «семейная жизнь», «деньги» и т. п.» (1983. С. 46—47).

⁷ В К Вилюнас

193

 дений и активного участия в этом процессе субъекта, сопоставляющего, взвешивающего возможности и ва­рианты поведения и принимающего решения.

Оба случая полимотивации конечно взаимосвяза­ны. С одной стороны, сложившееся в онтогенезе по­ливалентное мотив ационное отношение является след­ствием ситуативного взаимодействия, сложения к фиксации побуждений в прошлом; так, одновремен­ное восприятие человеком некоторой цели как привле­кательной и труднодоступной может быть итогом разочарований при прежних попытках ее достиже­ния. С другой стороны, в ситуации актуализируются уже поливалентные, комплексные мотивационные от­ношения, поэтому случай ситуативного взаимодей­ствия побуждений по существу означает не изна­чальное установление, а дальнейшее развитие поли­мотивации. Из-за взаимосвязанности онтогенетиче­ской и ситуативной суммации и сочетания побуждений классификационные схемы, выделяющие виды и фор­мы полимотивации, могут касаться обоих процессов.

Так, сходное различение проводит И. В. Имедадзе (19846), отдельно обсуждая «случаи взаимодействия потребностей» (С. 90) к полимотивацию в строгом смысле слова, с которой <<-мы имеем дело только тог­да, когда одновременно действуют несколько моти­вов, в состав каждого из которых могут входить мно­жество потребностей» (С. 93). Отнестись к данному различению трудно из-за его привязанности не столь­ко к фактам, сколько к терминам (потребности к мотива), крайне неоднозначно трактуемым в психо­логии (см. Имедадзе, 1984а, 1986; Манукян, 1984; Со-сновский, 1988; Тгасу, 1986; и др.). Однако приводи­мые автором примеры говорят о том, что оба 'вида взаимодействия могут иметь как онтогенетический, так и ситуативный характер. К последнему случаю относится, например, дополнительное присоединение к потребностям, побуждающим некоторое поведение, других потребностей (познавательной, самоутвер­ждения) по ходу его совершения.

С другой стороны, «одновременное действие не­скольких мотивов» может иметь ранее сложившийся и не требующий ситуативного взаимодействия харак­тер. Данный тип полимотивации связан с существо­ванием в мотивационной сфере человека образова-

194

ний, отличающихся мерой конкретности и общности. Различение конкретных, финально направленных мо­тивов, таких как приобрести определенную профес­сию, научиться играть на скрипке, заботиться о до­машнем животном, и стоящих за ними более общих, например повышать свое образование, побольше в жизни увидеть, помогать слабым, не имеет в психо­логии, за немногочисленными исключениями (Бра-тусь, 1981; Додонов, 1984, Murray, 1964), широкого признания из-за, как можно думать, фактически су­ществующего континуума мотивациовных образова­ний по признаку конкретности-общности. Тем не ме­нее в неявном виде данное различение, как бы вы­деляющее уровни стратегической и тактической мо­тивации, подразумевается в ряде концепций (Патяе-ва, 1983).

Противопоставление мотивов разной общности оп­равдывается теу фактом, что между ними нет пря­мого соответствия, так как в процессе конкретизации более общие мотивы переплетаются, делая деятель­ность, отвечающую конкретным мотивам, полимоти­вированной. Так, забота о своей собаке может отве­чать обобщенному мотиву «любви к животным» и вместе с тем задаче воспитания детей, охраны квар­тиры, необходимости совершать полезные для здо­ровья прогулки и др. Б. И. Додонов, предложивший различать непосредственно побуждающие деятель­ность предельные и стоящие за ними запредельные мотивы, связанные с ее социальным значением, пи­сал: «Запредельные мотивы связывают отдельные, часто очень разные конкретные деятельности в опре­деленные комплексы... В то же время каждая кон­кретная деятельность и со стороны общества, и со •стороны личности мотивируется не одним запредель­ным мотивом, а опять-таки целой их „связкой"» (1984. С. 127).

Таким образом, при конкретизации обобщенных мотивационных отношений происходит как их своего рода дивергенция, рассеивание по разным мотивам, так и обратный процесс их конвергенции, фокусиров­ки. Материал, который обсуждался в рамках проб­лем мотивационного опосредствования и формирова­ния дальних намерений, позволяет утверждать, что такое переплетение представляет собой самый обыч-

7 *

195

 ныи и естественный процесс в развитии мотивацион ной сферы человека.

Одна из классификационных схем, различающая виды полимотивации при конкурирующих мотивах следует из получившей широкую известность класса фикации конфликтных ситуаций К. Левина, выделяю­щей три типа одновременного действия противопо­ложных побуждений (Lewin, 1935. Ch. 4; Miller, 1946). В ситуации типа «приближение—избегание», когда, например, человек решает вопрос, обращаться ли за помощью к неприятному для него лицу, одна и та же цель обладает для субъекта и позитивной, и негативной ценностью, другими словами—имеет ам­бивалентное мотивационное значение. В двух других случаях субъект оказывается перед выбором между несколькими целями, имеющими позитивное (ситуа­ция «приближение—приближение») или негативное (ситуация «избегание—избегание») значение, т. е. когда он должен выбрать одно из альтернативных благ или зол. Важно подчеркнуть, что полимотиви­рованным в этих случаях является не только акт вы­бора, но и последующее поведение, цель которого кроме собственного мотивационного значения приоб­ретает его и от отвергнутой альтернативы. Особенно отчетливо это видно в случае конфликта «избега­ние—избегание», в котором выбранное меньшее зло имеет значение избавления от большего зла.

Выделяется четвертый тип конфликтной ситуации («двойного приближения—избегания»), в которой перед субъектом стоит выбор между амбивалентны­ми, т. е. одновременно и позитивными и негативными, целями, например, приобретать ли хороший, но до­рогой или плохой, зато дешевый товар. Он, очевид­но, является более сложным и сочетающим в себе особенности трех предыдущих типов.

Для понимания взаимодействия конкурирующих или конфликтных побуждений важным является вы­двинутое В. С.'Магуном (1983) положение о цене деятельности—тех потерях и затратах энергии, вре­мени, средств и других ресурсов, которых требует ее выполнение. Речь идет о феномене, с которым «...мы сталкиваемся постоянно: если деньги потрачены на одно из благ, то их не хватает на покупку других;

если время потрачено на одну группу дел, то его не

196

хватает на другие; если вы недавно обращались к не очень близкому человеку с одной просьбой, то к нему нельзя сразу же снова обращаться за помощью; если много сил и энергии потрачено на работе, то дома уже не удается трудиться с полной отдачей» (С. 63). Таким образом, потребности человека находятся в конкурирующем отношении не только в буквально конфликтных ситуациях, при одновременной актуали­зации противоречащих побуждений, но также из-за того, что «...объем большинства ресурсов, которым располагает человек для деятельности, меньше, чем суммарный объем потребностей в этих ресурсах» (С. 62—63). Из-за этого обстоятельства решение удовлетворить некоторую потребность означает авто­матический отказ от удовлетворения ряда других.

Следует подчеркнуть, что мотивационное значение затрат, которых требует удовлетворение потребности, представляет собой не теоретический конструкт, а реальный психический феномен, активно участвующий как в процессах принятия решений, так и в после­дующей деятельности. Даже ненужная цель может получить побудительное значение при осознании, что она достается практически даром, а радость от нуж­ного приобретения может серьезно омрачаться мыслью о том, во что оно обошлось. Распространен­ность и специфичность взаимодействия мотивацион-ных побуждений по линии фактора цены деятельно­сти позволяет рассматривать его в качестве особой формы полимотивации. В отношении деятельности че­ловека это значит, что она «...в общем случае явля­ется не только поливалентным, но и амбивалентным процессом, сочетающим полезные и вредные аспек­ты,, качества блага и цены за него» (С. 66). Одно из последствий данного представления состоит в разли­чении мотивов-побудителей и мотивов-тормозов дея­тельности (Беляева и др., 1988).

В вопросе о полимотивации при взаимосодей­ствующих мотивах в советской психологии широкое признание получило выделение особого класса моти­вов-стимулов (Леонтьев, 1975. С. 202), подключаю­щихся к отдельным звеньям (действиям) выполняе­мой деятельности и обеспечивающих дополнительное побуждение именно этих звеньев. В роли мотивов-стимулов выступают любые поощрения или наказа-

197

 ния, связанные с промежуточными целями и резуль­татами деятельности, например отметки в учебе. Представление о мотивах-стимулах изображает сложные виды человеческой деятельности как про­цесс, мотивируемый одновременно конечной целью {так называемыми смыслообразующими мотивами) и многочисленными побочными источниками побуж­дения, дополнительно подталкивающими отдельные шаги в ее направлении.

Более полная схема соотношения различных мо­тивов в побуждении сложных видов деятельности бы­ла предложена Б. И. Додоновым (1978. Гл. 2.1;

1984). Согласно этой схеме деятельность побуждает­ся следующим составом «предельных» мотивов:

«...!) удовольствие от самого процесса деятельно­сти—П... ; 2) прямой результат деятельности (со­здаваемый продукт, усваиваемые знания и т. д.) —Р;

3) вознаграждение за деятельность (зарплата, повы­шение по должности, слава и т. д.) —В; 4) избежа­ние санкции, которая грозит в случае уклонения от деятельности или недобросовестного ее исполнения;

депривация страха наказания—Д» (1984. С. 127). Каждый из этих мотивов, представляющих, по су­ществу, различные формы мотивации, может вносить разный удельный вклад в суммарную мотивацию деятельности, причем как позитивный, так и негатив­ный. Обозначив количественную меру такого вклада при помощи условных цифровых индексов, можно nOj лучить формализованное выражение мотивационной структуры конкретной деятельности. Например, фор­мула П2РоВзД1-2 в отношении трудовой деятельно­сти означает, что рабочему процесс труда доставляет заметное неудовольствие, к результатам труда он равнодушен, но его мотивирует вознаграждение за работу и несколько меньше—неприятные послед­ствия ее невыполнения.

Обозначенные Б. И. Додоновым различные фор­мы побуждения деятельности в том или ином виде выделялись и обсуждались в психологической лите­ратуре. Нетрудно видеть сходство между соотноше­нием первой (П, Р) и последней (В, Д) пары выде­ленных мотивов и различением внутренней и внеш­ней мотивации (Ярошевский, 1971; Reykowski, 1970. S. 119^, в другой терминологии—интрннсивной и

198

экстринсивной (Хекхаузен, 1986. Гл. 12). Идея выде­ления процессуального (П) и результативного (Р) компонентов внутренней мотивации перекликается с различением К. Бюлером (1924. § 36; Biihier, 1928) функционального удовольствия и удовольствия, свя­занного с результатами активности (констатируемы­ми или предвосхищаемыми), с различением В. Г. Асе­евым (1976. С. 83) процессуального и дискретного моментов мотивации, с положением И. В. Имедадзе (19846) о совместном проявлении в поведении функ­циональных ц субстанциональных потребностей и др.

Таким образом, существование различных форм мотивации поведения достаточно широко обсуждается п признается. Однако важно не только выделять эти формы, но и, что не всегда делается, признавать их способность обнаруживаться совместно и типичность такого обнаружения. Так, спорт, согласно Д. Н. Уз­надзе, относится к ннтерогенному, т. е. внутренне мо­тивируемому поведению, побуждаемому «функцио­нальной тенденцией» (1966. С. 335). Но несомнен­ная способность спортивных упражнений доставлять функциональное удовольствие не исключает того, что человеку, особенно при профессиональном занятии спортом, не менее важными становятся результаты этих занятий и вознаграждение за них.

Основной и самый легкий вывод из рассмотрен­ных данных о полимотивации поведения состоит в том, что она представляет собой повсеместное, весьма сложное и разнообразное явление. Труднее осущест­вить синтез этих данных. Если пойти по пути про­стого их объединения, то первым шагом к предло­женной Б. И. Додоновым схеме форм мотивации, сочетающихся в побуждении отдельной деятельно­сти, следует добавить компонент, соответствующий представлению о цене деятельности. По существу это означает присоединение к побуждению деятельности альтернативной мотивации и учет того, что за ее вы­полнение человек кроме вознаграждения получает одновременно и наказание в виде потери ресурсов, а за невыполнение—награду в виде их сохранения. Понятно, что роль альтернативной мотивации особен­но возрастает в ситуациях открытого конфликта.

Далее, к данной картине относительно устойчивой полимотивации необходимо добавить многочислен-

199

 ные и динамичные ее изменения в результате подклю­чения к ней ситуативных мотивов-стимулов и функ­ционально им противоположных мотивов-помех. Са­мые неожиданные и разнообразные обстоятельства способны внести в привычный мотивационный фон деятельности свои, подчас существенные изменения. Так, занятие, обычно выполняемое без затруднений может стать невыносимым из-за порезанного пальца' Искусственное создание мотивов-стимулов представ­ляет собой один из типичных приемов влияния на мо­тивацию другого человека, а также произвольного управления собственной мотивацией.

Следует вспомнить также, что человеку очень свойственно стараться выполнять, когда возможно, несколько деятельностей одновременно. Так, читая по дороге на работу газету, он выполняет две дея­тельности, читая ее вслух третьему лицу—три дея­тельности, побуждаемые отдельными мотивами. Лю­бая совместная деятельность людей находится под постоянным влиянием мотивации общения (Додонов, 1984); в «чужих» видах деятельности часто прояв­ляется также нравственная мотивация (Джидарьян, 1988).

Как можно видеть, данные о видах и формах по­лимотивации имеют феноменологический характер. Уточнение такого рода данных представляет наи­больший интерес до тех пор, пока не выявляет проб­лемы, способствующие их упорядочению; дальней­шее накопление феноменологии без освещения таких проблем содержит в себе угрозу стать подобным, как предупреждал У. Джеме, «словесному описанию раз­меров скал в Нью-Гэмпшире» (1911. С. 325). Рас­смотренный материал в качестве такой проблемы до­статочно остро высвечивает вопрос о механизмах по­лимотивации, тех конкретных, процессах, которые обеспечивают взаимодействие побуждений; из него к тому же следует, что этот вопрос касается непремен­но универсальной особенности психического Поиск та­кой особенности вынуждает задеть несколько проб­лем «большой» методологии.

Теория поля и полимотивация. Для описания фе­номена полимотивации несомненное преимущество пе­ред другими имеет концепция К. Левина в силу того, что «...подчеркивает важность того факта, что любое

200

событие есть результат множества факторов» (1980. С. 132). Топологическая развернутость, наличие вре­менной перспективы и полевая природа «жизненного пространства» делают его значительно более правдо­подобным основанием для актуализации, сохранения и взаимодействия многочисленных мотивационных оценок и побуждений, чем «пространство» корреля­ций, факторов и формул, часто используемое для описания этих явлений. Правда, теория поля соот­ветствует в основном ситуативным мотивационным взаимодействиям; возникновение полипотребностных мотивационных отношений в онтогенезе ею не охва­тывается.

Вместе с тем следует отметить, что теория поля представляет собой удобную основу именно для кон­статации и описания мотивационных взаимодей­ствий, но не для уточнения реальных носителей и механизмов этих взаимодействий³³. Впрочем, эта проблема находится в прямой зависимости от специ­фики интерпретации «жизненного пространства», в частности его онтологической природы, которая мо­жет получить различную трактовку.

Дело в том, что если феноменологическое содер­жание концепции К. Левина пользуется широким признанием, то данная им теоретическая интерпрета­ция этого материала часто оспаривается: «...Левин (Lewin, 1936) утверждал, что жизненное простран­ство складывается из психобиологичесюих явлений. Это положение было введено с тем, чтобы выйти за рамки данного в сознании (феноменально), избежать феноменологической ограниченности и возможного упрека в том, что модель жизненного пространства носит чисто менталистский характер и в конечном счете строится только на данных интроспекции. Ле­вин подчеркивает поэтому, что в модели жизненного пространства учитываются все влияющие на поведе­ние факторы и определяющие его закономерности независимо от того, переживаем мьт их или нет. Но

³³ «Основная слабость теории поля определяется тем, что в моделях личности и окружения можно представить и объяснить поведение лишь задним числом. Эта теория предоставляет не­много возможностей заранее установить значимые в определен­ных случаях условия и сделать выводы о поведении, которого следует ожидать» (Хекхаузен, 1986. Т. 1. С. 194).

201

 отнесение жизненного пространства к явлениям пои-хобиологического порядка оказалось лишь термино­логическим обходом психофизической дилеммы» (Хекхаузен, 1986. Т. 1. С. 191). Стремление выйти за рамки феноменологии понятно и необходимо, но оно предполагает существенное изменение контекста об­суждаемых явлений и поэтому едва ли совместимо со стремлением совершить этот переход в рамках од­ного и того же психобиологического образования— «жизненного пространства». Трудность осмысления онтологического статуса этого образования, обладаю­щего признаками кентавра, несомненно способствует попыткам пересмотра концептуальных объяснений К. Левина, которые могут иметь менталистский, фи-зикалистский или часто позитивистский уклон.

Так, согласно позитивистской интерпретации «...целостное «жизненное пространство» (с его когни­тивной структурой, валентностямии силовым полем,структурой и напряжением систем индивида) пред­ставляет собой сложную систему гипотетических пе­ременных» (Madsen, 1968. Р. 140). К эмпирическим переменным теории поля К. Б. Мадсен относит толь­ко поведение («локомоцию»), потребность и цель. Но это значит, что валентности, силы, напряжения как носители мотивационных процессов являются про­дуктом научного творчества, моделирующим в теории некоторый аспект действительности, но не претен­дующим на прямое ей соответствие. Строго придер­живаясь данной интерпретации, можно утверждать лишь то, что валентности существуют в концепции К. Левина, а есть ли они в реальной жизни — неиз­вестно.

Но время показало, что позитивистское предписа­ние строжайше рефлексировать и различать факты и предположения (гипотетические переменные) не при­вело к продуктивным концепциям, наоборот, способ­ствовало появлению множества оторванных от реаль­ности теоретических схем, не менее (хотя и иначе) умозрительных, чем те, в отрицании которых эта ме­тодология возникла. Дело, по-видимому, в том, что развитие науки движется не только фактами и пред­положениями, но и верой — источником, конечно, не самым надежным, но неминуемым. В этом отноше­нии нет принципиального различия между убежде-

202

нием в том, что психологию можно построить на ос­нове интроспективных данных, и в том, что ее можно построить без них; как одно, так и другое относится к явлениям веры.

Вера, таким образом, определяет то, что при­знается в качестве факта. Если в структурах мозга был бы найден какой-нибудь «центр» желания или, скажем, относительно надежный его коррелят в эн­цефалограмме, как сразу появились бы и концепции мотивации, пытающиеся охватить и объяснить это состояние. А тот факт, что человек ежедневно испы­тывает сотни желаний, научным не признается, по­этому современная психология эту тему фактически не развивает. Но за подобным игнорированием субъ­ективной феноменологии не стоит ничего, кроме веры в то, что она является эпифеноменальной и не вклю­ченной в качестве неизбежного звена в регуляцию по­ведения.

Противоположная вера, предписывающая серьез­ное отношение к субъективной феноменологии, позво­ляет в большей мере онтологизировать «жизненное пространство». Непосредственный субъективный опыт говорит о том, что оно представляет собой не гипо­тетическое построение, а факт, другими словами, что оно изображает определенную реальность, а именно субъективный образ действительности. То обстоя­тельство, что это изображение может быть упрощен­ным или содержать предположения теоретического происхождения и поэтому нуждаться в уточнении, не отменяет самого факта реальной вооруженности ин­дивида субъективным образом себя и окружения, тем феноменальным полем, которое в концептуальном оформлении получило название «жизненного про­странства».

Онтологизация «жизненного пространства» в ви­де .субъективно переживаемого образа открывает возможность объединения и взаимообогащения пред­ставлений, связанных с этими понятиями. В совет­ской литературе проблема психического образа, и в частности «образа мира», разрабатывается (Леонть-ев, 1979; Смирнов, 1985) без достаточного внимания к идеям К. Левина, которые явно могли бы способ­ствовать уточнению структурных и динамических осо­бенностей образа. Выше в этом направлении была

203

 сделана попытка ввести в «образ мира» градиент реальности.

С другой стороны, статус субъективного образа определенно изменяет трактовку носителей ситуатив­ной мотивационной динамики в «жизненном про­странстве». При таком статусе его предметное содер­жание составляют не гипотетические переменные и не физические объекты, неизвестно как связанные с потребностями индивида и приобретающие соответ­ственно им валентности, а именно субъективно отра­жаемые предметы. Валентность как способность этих предметов привлекать или отталкивать индивида при их понимании как субъективно отражаемых переста­ет быть просто констатируемым фактом и получает естественную интерпретацию пристрастного отноше­ния индивида к отражаемому в образе содержанию. Эмоции на протяжении всей истории их познания рассматривались как нечто, оценивающее отражае­мое содержание (см. Грот, 1879—1880), а когда к ним относились и желания, как побуждающее по от­ношению к нему действия (Вилюнас, 1976. С. 47— 56). Этот феноменологически очевидный факт в тео­рии поля не отрицается, а только переименован и отражен в представлениях о валентности и порождае­мых ею силах-побуждениях; едва ли нужно убеж­дать в том, что восприятие или представление пред­мета с удовольствием, неудовольствием или желани­ем означает, что он обладает валентностью, харак­тером требования.

Трактовка эмоциональных оценок и побуждений в качестве элементов и действующих сил «жизнен­ного пространства» уточняет условия их обнаруже­ния в образе, так как означает их проявление в образовании, обладающем определенной организа­цией: временной перспективой, градиентом реально­сти и др. Эта организация сказывается и на харак­тере проявления эмоций; так, согласно теории поля возникающие в нем силы (или сила возникающих эмоциональных побуждений) зависят от психологи­ческого расстояния объекта от индивида. Для проб­лемы полимотивацни особое значение имеет пред­ставление о постоянно происходящем взаимодей­ствии сил в «жизненном пространстве», которое при «менталистской» трактовке означает взаимодействие

204

эмоциональных оценок и побуждений. Положение о долевой природе субъективного образа, акцентируе­мое его трактовкой по образцу «жизненного про­странства», облегчает понимание взаимодействия эмоциональных переживаний, которое в виде поля приобретает онтологический базис для своего осу­ществления.

Таким образом, онтологизация «жизненного про­странства» в виде психического образа, при которой мотивационные процессы получают реальный субъ­ективный носитель—эмоциональные отношения к предметам и воздействиям, вместе с тем открывает возможность перехода от феноменологии к механиз­му полимотивации, каким является взаимодействие эмоциональных переживаний, их суммация, слияние, взаимоподавление и т. п. Любопытные предположения по этому вопросу содержит другая «пространствен­ная» концепция, возводящая слияние эмоциональных .переживаний в ранг одной из главных особенностей психического, а именно концепция В. Вундта.

Слияние чувств

Вывод, сделанный при обсуждении эмоциональ­ного процесса и утверждающий, что ситуативная ди­намика эмоций практически не отражена в современ­ных концепциях³⁴, сохраняет силу и в отношении специфического аспекта их динамики—взаимодей­ствия и слияния одновременно или непосредственно Друг за другом переживаемых эмоций в более слож­ные образования. Сказываются последствия продол­жительно господствовавших в психологии эмоций традиций, под влиянием которых внимание уделялось преимущественно поведенческим и физиологическим аспектам проблемы (Гельгорн, Луфборроу, 1966;

Candland, 1962; Lund, 1942; Tobach, 1969), эмоции рассматривались как бесприродные «промежуточные переменные» (Brown, Farber, 1951; Young, 1959) или

³⁴ Кроме уже указанных работ см.: Arnold, 1960; Cand­land а. о., 1977; Gerstmann, 1963; Plutchik, 1980; Plutchik, Kellerman, 1980; Young, 1943.

205

 вообще устранялись из психологии (Duffy, 1968-Meyer, 1933). В условиях таких исследовательских установок, повлиявших на анализ проблемы даже на философском уровне (Bedford, 1967; Shibles, 1974) тонкие эмоциональные взаимодействия, которые про-' исходят, например, при восприятии искусства, конеч­но не могли получить отражения в теории. На этом фоне отчетливо выделяется концепция В. Вундта подчеркивающая такого рода взаимодействия.

«Гедоническое  пространство». Как известно В. Вундт выделял два вида далее не разложимых «психических элементов», сочетающихся в более сложные образования—ощущения и чувства. Если ощущения соответствуют объективным внешним воз­действиям, то «чувственный тон является необходи­мым дополнением ощущения потому уже, что каж­дое ощущение принадлежит ощущающему субъекту и таким образом содержит в себе кроме объектив­ного фактора еще отношение этого субъекта к впе­чатлению, как фактор субъективный» (Т. 2. С. 437) ³⁵. Чувства необходимо «дополняют» не только ощуще-ншя, но и все сложные когнитивные структуры: что бы индивид ни воспринимал, представлял, мыслил и т. д.—любое отражаемое содержание вызывает у него определенное чувство, дополнительное субъек­тивное впечатление, производимое этим содержанием. Таким образом, концепция 'В. Вундта относится к панэмоциона льны м, т. е. утверждающим всеобщее эмоциональное сопровождение познавательных про­цессов.

Данное утверждение связано с важнейшим кон­цептуальным представлением о принципиально дихо-томном строении психического, о том, что 'в субъек­тивном образе всякое содержание получает двойное отражение: на основе тех или иных когнитивных ха­рактеристик и, кроме того, в виде чувств. Волевые

⁸⁵ Эти представления В. Вундта складывались постепенно. В первых изданиях «Оснований физиологической психологии» отмечалось, что «при описании чувств трудно избежать некоторо­го рода неясности», и они рассматривались «как третий опреде­ляющий момент ощущения» (1980. С. 488—489). Здесь будут обсуждаться взгляды, изложенные в более поздних «Основах физиологической психологии»; ссылки на эту работу будут даны указанием тома.

206

процессы, которые в трихотомных схемах психичес­кого выделяются в третью его составляющую, "В. Вундтом рассматривались в качестве высшей сту­пени взаимодействия чувств и развивающихся из них аффектов: «...Хотя в отдельных случаях и встречают­ся чувства, которые не объединяются в какие-либо аффекты, и аффекты, которые не заканчиваются какими-нибудь волевыми действиями, однако в общей .связи психических процессов эти три ступени, взаим-.яо обусловливают друг друга, образуя 'взаимно свя­занные члены одного и того же 'процесса, который достигает 'высшей ступени своего развития в форме долевого процесса. В этом смысле чувство может быть рассматриваемо как начало волевого действия с тем же правом, как и, наоборот, воля может рассматри­ваться как сложный процесс чувства, а аффект — как .переходная ступень между тем и другим» (1912. С. 157).