В плоскости геополитических интересов

Центральное место на Потсдамской (Берлинской) конференции заняла германская проблема. «Большой тройкой» было решено полностью разоружить и демилитаризовать Германию, упразднить все ее вооруженные силы, СС, СА, СД и гестапо, ликвидировать военную промышленность, подорвав базу германского милитаризма, наказать военных преступников. Предотвращалась любая нацистская и милитаристская деятельность или пропаганда, реконструкция политической жизни Германии предусматривалась на демократической основе. Вопрос о расчленении страны, в отличие от Ялтинской конференции, уже не рассматривался. Союзные державы заявили, что «не намерены уничтожить или ввергнуть в рабство немецкий народ», вместе с тем они обязались принять все меры к тому, чтобы «Германия никогда больше не угрожала своим соседям или сохранению мира во всем мире»[183].

Серьезные разногласия возникли при обсуждении вопроса о репарациях. СССР и США удалось выработать компромиссное решение, в соответствии с которым Советский Союз получал репарации из своей зоны оккупации и за счет германских вложений за границей (а также дополнительно 25% промышленного оборудования из западных зон). При этом из своей доли СССР обязался удовлетворить и репарационные претензии Польши.

Едва ли не самые серьезные разногласия касались установления польской границы на западе — с Германией. Еще в Ялте союзники пришли к единому мнению, что «Польша должна получить существенные приращения своей территории на севере и на западе», при этом окончательное определение западной границы Польши будет отложено до мирной конференции. Однако теперь, в Потсдаме, делегаты от США и Англии попытались уклониться от подтверждения ранее согласованного решения. Упорство западных лидеров подпитывал только что полученный Трумэном подробный отчет об успешном испытании атомной бомбы. Американский президент заявил, что не может дать согласия на предлагаемую западную польскую границу, «так как для этого будет другое место, а именно — мирная конференция». Его слова были чистым лукавством, ибо Трумэн знал, что никакой конференции ждать уже не приходится.

Чтобы укрепить свою позицию, президент 24 июля кратко сообщил Сталину о создании в США оружия «необыкновенно разрушительной силы». Но советский лидер не поддался на этот нажим, сделав вид, что не понял всего значения сообщенной ему информации. После длительных дебатов американская и английская делегации вынуждены были согласиться на установление западной границы Польши в соответствии с предложением советской делегации, то есть по рекам Одер и Западная Нейсе[184].

На северо-восточных рубежах к Польше отходили Данциг (Гданьск) и часть Восточной Пруссии. Кенигсберг (в 1946 г. переименованный в Калининград) с прилегающим к нему районом передавался СССР, тем самым выполнялась договоренность, достигнутая еще на Тегеранской конференции в 1943 г.

Усугублять конфронтацию по польскому вопросу Трумэн не стал в первую очередь потому, что был заинтересован в скорейшем вступлении СССР в войну против Японии. Утверждения, будто ко времени Потсдамской конференции Соединенные Штаты уже не видели в нем необходимости, не соответствует действительности. Один лишь факт: после того, как советская сторона уже в первый день конференции 17 июля подтвердила обязательство вступить в войну против Японии (что фактически и произошло 9 августа 1945 г.), Трумэн признался в частном письме, что «получил без напряжения то, ради чего сюда прибыл, — Сталин вступит в войну... Теперь можно сказать, что мы закончим войну на год раньше, и я думаю о тех парнях, которые не будут убиты».

Решения Потсдамской конференции имели, таким образом, неоднозначные последствия. Хотя она и разрешила ряд коренных вопросов послевоенного мироустройства, произвела раздел сфер влияния между СССР и западными державами, с другой стороны, обозначился острый кризис Великого, или Большого союза (Grand Alliance) — антигитлеровской коалиции. На горизонте явственно вырисовывалась «холодная война».

Целый ряд современных авторов возлагают ответственность за ее развязывание исключительно на Советский Союз. Да, московское руководство приложило к этому руку. Но абсурдно представлять «голубями мира» западных лидеров.

Очевидно, что соперничество СССР и западных держав лежало в плоскости геополитических интересов. Сталин ставил целью утверждение в странах Восточной Европы советской модели социализма и включение их в орбиту советского влияния. Но это меньше всего напоминало реализацию замшелого лозунга мировой революции. По замыслу Москвы, прежде всего расширялась зона безопасности, откуда ни при каких условиях на нашу землю уже не могла бы обрушиться война. К слову, еще в 1942 г., рассматривая советские предложения к проекту советско-английского соглашения, министр иностранных дел Великобритании А. Идеи с завидной объективностью и взвешенностью заявил: «Цель русских была уже твердо определена... и заключалась в том, чтобы обеспечить максимальные границы будущей безопасности России».

По завершении войны американские и британские лидеры считали неизбежным признание сфер влияния СССР на востоке и в центре Европы, но допустить приход к власти в этом районе мира коммунистических режимов они не хотели. Особенно усердствовал Черчилль. Но и Рузвельт, хотя он пытался сглаживать разногласия с Москвой, не остался в стороне. 1 апреля 1945 года он направил Сталину послание, в котором предупредил, что для США неприемлемо «любое такое решение, которое привело бы к несколько замаскированному продолжению существования нынешнего (то есть просоветского. — Авт.) варшавского режима».

Еще более жесткую линию занял Трумэн. Не успели растаять звуки последних военных залпов, как 12 мая он внезапно прекратил поставки Советскому Союзу по ленд-лизу, утверждая, что, раз СССР не находится в состоянии войны с Японией, то закон запрещает оказывать такого рода экономическую помощь. Советской стороной такое решение было закономерно расценено как необоснованное, репрессивное, идущее вразрез с союзническими обязательствами. И хотя после протеста Москвы американские власти возобновили поставки, становилось ясно, что на Западе активизировались сторонники политики с позиции силы.

На Потсдамской конференции четко проявилось стремление ее участников к разграничению и расширению собственных сфер влияния. Означало ли это неизбежность разделения Европы и мира на два блока? В определенной степени — да. Конфронтация, нараставшая в отношениях членов Большого союза, все больше носила не идеологический, а геополитический характер. Исходя из этого, в литературе высказывался взгляд, согласно которому по окончанию боевых действий против общего врага коалиция времен войны была изначально обречена[185]. При этом СССР и США представляли из себя ядра будущих противостоящих блоков. Однако думается, что отношения бывших союзников вовсе не обязательно должны были приобрести ожесточенный характер «холодной войны». Добрая воля политического руководства стран коалиции многое могла сделать, чтобы геополитическое противостояние разрешалось бы цивилизованно, не подвергая мир опасности новой горячей войны.

Как же она выглядела, эта «добрая воля» наших союзников по антигитлеровской коалиции?