Тема в когнитивной психологии 9 страница

Раньше срок жизни орудий и машин исчислялся столетиями; за этот срок путем проб и ошибок удавалось нащупать наибо-лее подходящую форму орудия и машин­ных характеристик. Современная же тех­ника изменяется столь быстро, обходится так дорого, что отлаживать и приспосабли­вать машину в ходе ее работы некогда — необходимо заранее научно обосновывать требования будущего работника к машине и создавать ее с учетом его человеческих возможностей. Эти задачи призваны ре­шать психология труда и инженерная пси­хология. Они разрабатывают методы оцен-ки состояний и психических возможностей человека в трудовой деятельности, оценки степени владения профессией, психологи­ческой оценки машин и изделий. Они же дают рекомендации по психологическому проектированию новой техники и деятель-ности человека.

Современная техника приносит нам не только облегчение и удобства. За комфорт, скорость, свободу от физических нагрузок приходится порой расплачиваться травмами, а то и смертельным исходом. Причиной ава-рий машин зачастую выступают неправиль-ные действия самого управляющего техни-кой. 70—80% всех катастроф в авиации и на автотранспорте происходит из-за таких действий. Ежегодно в мире в автокатастро-фах погибает около 200 тыс. человек и 7 млн человек получают травмы. <...>

Но еще чаще возникает проблема эф-фективности использования новой маши­ны, а в ряде случаев вообще ее нормальной работы.

...На двух новых шлифовальных стан-ках органы управления были расположе­ны очень низко (на расстоянии 47—65 см от пола) и примерно в 1 м от основного

63

рабочего места. Такое расположение вне зоны оптимальной досягаемости застав­ляло станочника бесполезно терять время и быстро утомляло. В результате произво­дительность станков оказалась на 22—37% ниже расчетной. Все эти неудачи произош­ли от того, что, конструктор станков исхо­дил лишь из технических характеристик и не учел физических возможностей чело­века. Приведенный пример демонстриру­ет очень грубую ошибку проектировщика, которую можно было заметить без всяко­го научного анализа.

Но возникают проблемы, которые не ре­шаются на уровне элементарного здравого смысла. Вот факт, имевший место в элект­ротехнической промышленности. Каждо­му ясно, если два станка наматывают про­вод на катушку, то, естественно, больше намотает тот, у которого скорость намот­ки выше. И конструкторы стремились все­мерно ее увеличить. На последних станках удалось добиться очень высокой скорости. Но увеличения производительности не после­довало, а процент брака увеличился. В чем причина? Найти ее помог психологический анализ деятельности намотчиц. Оказалось, виновата во всем... скорость намотки про­вода! Она была выше психических возмож­ностей работниц — люди не успевали заме­чать дефекты намотки, обрывы, перекосы. В результате станки приходилось часто ос­танавливать, простои тормозили выработ­ку. Когда психологами Московского уни­верситета была предложена оптимальная скорость намотки провода, производитель­ность труда возросла на 15%. <...>

Некоторое время казалось, что пробле­ма соотношения человека и техники мо­жет быть решена путем отбора подходя­щих именно для данной профессии людей. Предполагалось, что для каждой профес­сии существуют свои психофизиологичес­кие особенности, свой оптимальный тип человека, который станет работать в дан­ной профессии наиболее успешно. Есть люди, заведомо не способные работать ус­пешно в данной профессии.

И первые работы психологов подтвер­ждали такую точку зрения. Например, предложенный психологом Г. Мюнстер-бергом метод отбора водителей трамваев привел к значительному снижению коли­чества несчастных случаев. Однако все ока­залось не так просто. Психологи ожидали,

что среди передовиков производства будут люди только одного типа (по психофизио­логическим показателям). Казалось, что люди со слабым типом нервной системы не выдержат там, где велики физические и нервные нагрузки, где всегда надо быть в напряжении, быстро решать сложные за­дачи. Но ожидания психологов не подтвер­дились. Среди передовых шоферов, ткачих и представителей других профессий про­цент лиц со слабым и сильным типом нервной системы оказался примерно оди­наков. Значит ли это, что тип нервной си­стемы не играет никакой роли в профессио­нальной деятельности? Нет. Среди шоферов лиц со слабым типом нервной системы намного меньше, чем с сильным, а в слож­ных условиях горных дорог и длительных рейсов слабый тип среди шоферов, как правило, не удерживается. Нет слабого типа и среди диспетчеров аэропортов, операто­ров сложных и опасных производств (хи­мическое, энергетическое). Как же они ока­зываются среди передовиков, если они вообще не удерживаются в некоторых профессиях? Дело в том, что слабый тип не вообще хуже сильного, а лишь по опреде­ленным характеристикам. По другим же своим свойствам он может оказаться луч­ше. Он обладает более высокой чувстви­тельностью и большей эмоциональностью. Он осторожнее. Чаще следует правилам. Поэтому среди шоферов, часто попадающих в аварии, людей этого типа фактически нет.

Шофер сильного типа, обладая уверен­ностью, что в трудной ситуации сумеет из­бежать аварии, часто думает во время рабо­ты о посторонних вещах. Шофер со слабым типом постоянно занят оценкой дорожной ситуации и прогнозом ее изменений, зара­нее готовится к возможным действиям. Зато машина такого водителя быстрее из­нашивается — он как бы перекладывает на машину свою неуверенность и страх перед аварией, постоянно работая педалями и ры­чагами переключения скорости.

В.Г.Местников описал работу двух раз­метчиков высокого класса, обладающих различными профессионально важными свойствами, но добивающихся одинаково высоких трудовых результатов.

Психологический анализ деятельности передовиков производства показал: люди с различным типом нервной системы доби­ваются успеха в работе существенно раз-

64

личными способами, находя свой индиви­дуальный стиль. Это позволяет любому че-ловеку успешно трудиться в большинстве профессий, не требующих повышенной вы-носливости и эмоциональной устойчивос­ти. Но тот факт, что различные типы лю-дей находят свой индивидуальный почерк, заставляет думать над разными способами обучения профессии. Сейчас всех учат оди­наково, по единому образцу, а научиться работать ученики должны каждый по-сво-ему, как им удобно. Иначе некоторые не выдерживают и отсеиваются. Особенно ве-лик отсев в сложных профессиях. Напри­мер, в летных училищах он достигает от 30 до 70%, принося государству значительный ущерб. Поэтому, наряду с индивидуальны-ми способами отбора, для ряда специально-стей более выгодным бывает отбор канди­датов по психофизиологическому соответ­ствию профессии. Во время второй мировой войны в США стали применять психологи­ческий отбор курсантов в летные училища. В результате отсев вдвое уменьшился.

При обследовании 500 учеников авто-школы по психофизиологическим методи­кам была выявлена группа потенциальных аварийщиков. Действительно, 46 человек этой группы в течение года после оконча-ния училища дважды попадали в аварии.

Статистика показывает, что водители автомашин-холостяки, алкоголики, невра-стеники попадают в аварии втрое чаще, чем остальные. <...>

Хороший эффект дает перераспреде­ление обязанностей и участков работы среди рабочих с различными индивиду-альными особенностями. Так, на одной из шахт перемещение рабочих, сделанное на основе только самых простых физиологи­ческих показателей, позволило уменьшить травматизм и поднять производитель­ность труда.

Особенно часто отбор приходится вес­ти по степени эмоциональной устойчивос­ти человека в экстремальных, стрессовых ситуациях. Работа современного операто-ра на первый взгляд проста. Часто все де-журство заполнено лишь ожиданием не-поладок и их устранением. Операторские помещения на многих участках обставле-ны удобной мебелью, хорошо освещены, в них можно послушать музыку. Но среди операторов аэропортов (диспетчеров) 35% страдает язвенной болезнью, у многих ги-

пертония, неврозы. Такая же картина и среди операторов химического производ­ства, диспетчеров энергосистем, машинис­тов скоростных локомотивов.

Особенности работы оператора в том, что: 1) ему приходится иметь дело с боль-шим числом объектов, множеством их па-раметров и характеристик. Например, диспетчер крупного аэропорта помнит о десятке самолетов на земле и в воздухе, их тип, высоту и скорость полета, запас горю-чего, очередность посадки и взлета и мно-гое другое; 2) оператор часто имеет дело с высокими скоростями и сложностью уп­равляемых процессов (авиация, химическое производство, электроэнергетика); 3) управ-ление объектами и процессами является не прямым, а дистанционным, и оператору непосредственно недоступны сами процес­сы, например, химического производства; 4) неисправности или ошибки в управле-нии часто грозят крупными авариями с большими материальными потерями, рис­ком для жизни людей.

Сложность управления такими объек­тами, большие нагрузки на внимание, па-мять и мышление, постоянное ожидание опасности создают значительное напря­жение. Так, при полете на современном истребителе пульс у летчика доходит до 120 ударов в 1 мин, а при переходе через зву-ковой барьер — до 160. При стыковке космических кораблей или дозаправке са-молетов в воздухе отмечается до 180 со-кращений сердца в 1 мин, а дыхание при этом учащается до 30—50 раз в 1 мин.

При создании в лаборатории экстре­мальных условий работы около 30% ис­пытуемых действуют значительно хуже, около 40% практически не меняют своих результатов и 30% улучшают свою дея­тельность. По особенностям поведения че-ловека в стрессовой (особо напряженной) ситуации выделяют пять типов операто-ров: напряженный, трусливый, тормозной, агрессивно-бесконтрольный и прогрессив-ный. Как и всякая классификация, упо-мянутое деление несколько условно, одна-ко довольно точно описывает изменения деятельности оператора в экстремальных условиях <...>.

Такая классификация типов поведения определяется не только индивидуально-пси-хологическими особенностями человека, но и степенью владения своей профессией.

65

Когда оператор только начинает осваивать свою профессию, то даже в поведении прогрессивного типа наблюдаются скован­ность, излишняя возбудимость и напряжен­ность, неуверенность в своих действиях. По мере освоения профессии и совершенство­вания трудовых навыков напряженность снижается, появляются уверенность и на­дежность в работе. Наоборот, плохое вла­дение навыками, неумение разобраться в причинах аварии и устранить ее приводят к страху перед возможной аварией, ско­ванности действий, суетливости, нервным срывам. Поэтому повышение профессио­нального мастерства становится одной из самых важных проблем современного про­изводства и психологии, чья задача — разработать научно обоснованные рекомен­дации обучения профессии. <...> Разра­ботанные под руководством З.А.Решетовой новые методы обучения на часовом заводе ускорили адаптацию молодых рабочих, а также снизили текучесть кадров. Оказа­лось, одна из причин ухода молодых рабо­чих с завода та, что они не справлялись с заданиями и, занимая последние места в бригадах, не смогли смириться с более низ­ким статусом по сравнению со статусом своих приятелей и знакомых. <...>

Хороший результат в обучении опера­торов дает активный способ подачи инфор­мации. Традиционное обучение операторов страдает теми же недостатками, что и школь­но-вузовское: оно слишком формально, так как работа идет в основном с печатным словом. Учащемуся дается для заучивания подробное описание установки, управление и ремонт которой предстоит освоить. Пись­менно же излагаются и инструкции по эк­сплуатации. В распоряжении ученика так­же полная технологическая схема и список возможных неполадок при работе установ­ки. Все это создает большую нагрузку на память и внимание, и будущий оператор вынужден искать особые оценки состояний объекта и отказов в работе.

По предложению психологов в обуче­нии операторов сейчас широко применя­ются наглядные средства обучения — ко­мандно-информационные мнемосхемы, сокращающие сроки обучения и повыша­ющие его качество. <...>

Наряду с квалификацией, стиль работы и ее итоги определяются состоянием чело­века. Высокая надежность и эффективность

наблюдается только при оптимальном сос­тоянии работающего. Например, из-за утом­ления появляется неуверенность при выра­ботке решений, в действиях, внимание лег­ко отвлекается на побочные раздражители, снижается чувствительность и пропуска­ются нужные сигналы, ухудшается коорди­нация движений, нарушается память, сни­жаются интеллектуальные способности (быстрота принятия и нахождение правиль­ных, нешаблонных решений).

Одно из условий, вызывающих неже­лательные состояния человека в процессе труда, — монотонность многих производ­ственных процессов и связанных с ними действий (конвейер, управление движущи­мися объектами и т.д.).

На железнодорожном транспорте одна из серьезнейших проблем — борьба с утомлением машинистов. По данным психологов, около 60% железнодорожных аварий связано с потерей машинистами бдительности. Описано много случаев, ког­да они засыпали или впадали в особое со­стояние типа гипнотического. В таких случаях человек, ведущий состав, несмот­ря на предупреждающие сигналы семафо­ров, не останавливает локомотива, и он врезается в вагоны стоящего на станции поезда. Причина таких состояний маши­нистов — недогруженность их деловой ин­формацией и перегрузка стереотипной, не требующей осмысления (мелькание шпал, деревьев, равномерное покачивание). Про­тив сонливости применяют периодически подаваемые звуковые сигналы, световые раздражители, устраиваются специальные “рукоятки бдительности”, которые авто­матически включают сирену.

Для борьбы с монотонностью меняется, если возможно, технология труда в сторо­ну снижения однообразия. Одно из средств снимать усталость от монотонии — повы­шение интереса к труду, изменение его смысла. Немецкий психолог К.Левин за­метил что человек не может длительно выполнять однообразные действия по инст­рукции и, чтобы продолжать работу, выду­мывает для себя особый смысл в тех дей­ствиях, которые ему предлагает экспери­ментатор. Применяются отвлекающие моменты — музыка, освещение, изменение ритма работы.

Эффективный заслон однообразию — смена рабочих операций в течение дня,

66

недели, месяца. Это не дает накопиться ус­талости от однообразия.

В сложных условиях работы хроничес­кое утомление приводит к переутомлению и другим нарушениям здоровья операто­ров. Наиболее подробно такие состояния описаны в работе Ф.Д.Горбова и В.И.Ле­бедева. Они показали множество случаев переутомления и невротических реакций летчиков. При переутомлении в первую очередь теряется интерес к прежде люби­мому делу, с трудом выполняется самая обычная профессиональная задача. Как ни странно, но переутомленный с большей охо­той берется за дела сложные, чем за про­стые. И как правило, выполняет их успеш­но, без проявления невротических симп­томов. При выполнении простых заданий (например, пилотирование самолета по курсу) возникают ощущения остановки са­молета, онемение рук и ног, потемнение в глазах.

В условиях, требующих быстрого пере­ключения или раздвоения внимания, воз­никают невротические срывы с потерей сознания или памяти. Например, полеты строем на заданной высоте или дозаправ­ка в воздухе требует от летчика умения постоянно переключать внимание с при­борной доски на другие самолеты. В та­ких условиях бывают потери сознания, нарушения полета, аварии.

Описанные выше случаи изменения пси­хики и поведения человека в труде проявля­ются, как правило, в экстремальных услови­ях. Однако чаще всего психологу труда или инженерному психологу приходится иметь дело не с исключительными случаями, а с обычной деятельностью. Работа психолога на производстве преимущественно связана с организацией рабочего места (поза рабоче­го, размещение рукояток, индикаторов, поле обзора, пространственная организация пане­лей, освещение и т.д.), с разработкой инфор­мационных индикаторов, мнемосхем для сложных систем, разработкой режимов тру­да и отдыха, а также с инженерно-психоло­гической (эргономической) экспертизой со­здаваемых машин и изделий. <...>

Большое внимание в последнее время стало уделяться анализу групповых отно­шений внутри малых производственных коллективов (экипажи самолетов, косми­ческих кораблей, группы операторов, ма­шинисты блюминга).

В современном производстве многими процессами и объектами нередко управляет всего несколько человек, имеющих персо­нальные четкие функции и осуществляю­щих единую взаимосвязанную деятельность.

В такой группе неизбежно формиру­ется субординация, подчас складываются присущие только данной группе способы взаимодействий. Нередко два отличных пилота, объединенных в единый экипаж, не только не показывают хороших резуль­татов, но могут из-за несогласованности действий создать аварийную ситуацию. Нецелесообразно объединять в одном та­ком малом коллективе лидеров, не способ­ных уступать, а также людей, плохо отно­сящихся друг к другу, людей с быстрыми и, наоборот, медленными реакциями на собы­тия, управляющих вместе одним объектом.

Все подобные рекомендации — на уров­не простого здравого смысла. Однако есть отношения и более сложные, они не раскры­ваются без научного анализа, а при этом значат очень много для жизни коллектива. Как мы уже видели, такие отношения изу­чаются особой отраслью психологической науки — социальной психологией,

Не только психология труда и инже­нерная психология вносят вклад в созда­ние и использование новой техники. Не­малое значение для технического прогресса имеют исследования, ведущиеся в общей, педагогической, социальной психологии и даже в такой, казалось бы, далекой от тех­ники области, как зоопсихология.

Например, результаты исследований сигнального общения птиц позволили пред­ложить меры по отпугиванию пернатых от аэропортов, где раньше их скопления часто создавали аварийные ситуации для самолетов; птицы попадали в двигатели, разбивали стекла кабины пилотов. Запи­сывая на магнитофонную ленту крики тех или видов птиц, предупреждающих пер­натую родню об опасности, и воспроизво­дя эти крики через громкоговоритель, можно достаточно эффективно отпугивать птиц от взлетных полос.

Итоги исследований химических сигна­лов насекомых продиктовали подбор хими­ческих веществ, привлекающих или отпу­гивающих этих насекомых. С помощью таких веществ можно заманить в ловушку всех самцов определенного вида, оставив са­мок бесплодными.

67

Раздел II

ИСТОРИЧЕСКОЕ ВВЕДЕНИЕ В ПСИХОЛОГИЮ

Часть 7.Из истории развития представлений о предмете психологии

А.В.Петровский, М.Г.Ярошевский

ИСТОРИЯ ПСИХОЛОГИИ — ОСОБАЯ ОТРАСЛЬ ЗНАНИЯ¹

Термин “психология” древнегреческого происхождения. Он составлен из двух слов: “псюхе” — душа и “логос” — знание или изучение. Предложен же был этот термин не в Древней Греции, внесшей бесценный вклад в наше понимание психической жиз­ни, а в Европе в XVI веке. Мнения истори­ков о том, кто изобрел слово “психология”, расходятся. Одни считают его автором соратника Лютера Филиппа Меланхтона, другие — философа Гоклениуса, который применил слово “психология” в 1590 году для того, чтобы можно было обозначить им книги ряда авторов. Это слово полу-чило всеобщее признание после работ не-

мецкого философа Христиана Вольфа, кни­ги которого назывались “Рациональная психология” (1732) и “Эмпирическая пси­хология” (1734). Учитель же Вольфа — Лейбниц пользовался еще термином “пнев-матология”. До XIX века это слово не употреблялось ни в английской, ни во фран-цузской литературе.

Об использовании слова “психолог” (с ударением на последнем слоге) в русском языке говорит реплика Мефистофеля в пушкинской “Сцене из Фауста”: “Я психо­лог... о вот наука!..” Но в те времена пси­хологии как отдельной науки не было. Психолог означал знатока человеческих страстей и характеров.

В XVI веке под “душой” и “логосом” понималось нечто иное, чем в период ан­тичности. Если бы, например, спросили у Аристотеля (у которого мы впервые нахо­дим не только разработанную систему психологических понятий, но и первый очерк истории психологии), к чему отно­сится знание о душе, то его ответ сущест­венно отличался бы от позднейших, ибо такое знание, с его точки зрения, имеет объектом любые биологические явления, включая жизнь растений, а также те про-цессы в человеческом теле, которые мы сейчас считаем сугубо соматическими (ве­гетативными, “растительными”).

¹ПетровскийА.В., Ярошевский М.Г. История и теория психологии: В 2 т. Ростов-на-Дону: Феникс, 1996. Т.1. С. 42—47, 50—52.

68

Еще удивительнее был бы ответ пред­шественников Аристотеля. Они понимали под душой движущее начало всех вещей, а не только организмов. Так, например, по мнению древнегреческого мудреца Фалеса, магнит притягивает другие тела потому, что обладает душой. Это учение о всеоб­щей одушевленности материи — гилозо­изм — может показаться примитивным с точки зрения последующих успехов в по­знании природы, однако оно было круп­ным шагом вперед на пути от анимисти­ческого (мифологического) мышления к научному.

Гилозоизм видел в природе единое ма­териальное целое, наделенное жизнью, по­нятой как способность ощущать, запоми­нать и действовать. Принцип монизма, выраженный в этом воззрении, делал его привлекательным для передовых мысли­телей значительно более поздних эпох (Те-лезио, Дидро, Геккеля и других).

Анимизм же (от лат. “анима" — душа) каждую конкретную вещь наделял сверхъ­естественным двойником — душой. Пе­ред взором анимистически мыслившего человека мир выступал как скопление произвольно действующих душ. Элемен­ты анимизма представлены, как отмечал Г.В. Плеханов, в любой религии. Ани­мистические донаучные взгляды на душу веками влияли на понимание человеческих мыслей, чувств, поступков. Эти рудименты дают о себе знать и в значительно более поздние времена в представлениях об обитающем в мозгу "внутреннем человеке" (скрывающемся под термином “душа", “со­знание", “Я"), который воспринимает впе­чатления, размышляет, принимает решения и приводит в действие мышцы.

Господствовавшая в средние века рели­гиозная идеология придала понятию о душе определенное мировоззренческое содержа­ние (душа рассматривалась как бесплотная, нетленная сущность, переживающая брен­ное тело, служащая средством общения со сверхъестественными силами, испытываю­щая воздаяние за земные поступки и т.д.).

Именно это отнюдь не “языческое” со­держание имплицитно было заложено в древнегреческом по своей этимологии сло­ве “психология”, когда оно впервые стало прилагаться к совокупности сведений о душевных явлениях. Нет ничего более ошибочного, как делать на этом основа-

нии вывод, будто человечество не знало тог­да иных взглядов на психику и сознание, кроме религиозно-идеалистических. Ца­рившая в университетах схоластическая философия (ее и представляли те, кто со­здал термин “психология”) действительно подчинялась диктату церкви. Однако даже в пределах этой философии возникали, от­ражая запросы новой социальной практи­ки, передовые идеи.

В борьбе с церковно-богословской кон­цепцией души утверждалось самосознание рвавшейся из феодальных пут личности. Отношением к этой концепции определял­ся общий характер любого учения.

В эпоху Возрождения, когда студенты какого-нибудь университета хотели с пер­вой лекции оценить профессора, они кри­чали ему: “Говорите нам о душе!”. Наи­более важное в те времена могли расска­зать о душе не профессора, кругозор которых был ограничен сочинениями ан­тичных авторов и комментариями к ним, а люди, представления которых не изла­гались ни в лекциях, ни в книгах, объе­диненных Гоклениусом под общим названием “Психология”. Это были вра­чи типа Вивеса или Фракасторо, худож­ники и инженеры типа Леонардо да Вин­чи, а позднее — Декарт, Спиноза, Гоббс и многие другие мыслители и натуралис­ты, не преподававшие в университетах и не претендовавшие на то, чтобы разраба­тывать психологию. Длительное время по своему официальному статусу психология считалась философской (и богословской) дисциплиной. Иногда она фигурировала под другими именами. Ее называли мен­тальной философией (от лат. mental — психический), душесловием, пневма-тологией. Но было бы ошибочно пред­ставлять ее прошлое по книгам с этими заглавиями и искать ее корни в одной только философии. Концентрация психо­логических знаний происходила на мно­гих участках интеллектуальной работы человечества. Поэтому история психоло­гии (до момента, когда она около ста лет назад начала вести свою историческую ле­топись в качестве самостоятельной экс­периментальной науки) не совпадает с эволюцией философских учений о душе (так называемая метафизическая психо­логия) или о душевных явлениях (так на­зываемая эмпирическая психология).

69

Означает ли это, что в интересах науч­ного прогресса, радикально изменившего объяснение явлений, некогда названных словом “душа”, следует отказаться от термина “психология”, хранящего память об этом древнем слове-понятии?

Ответ на данный вопрос дал Л.С. Вы­готский: “Мы понимаем исторически, — писал он, — что психология как наука дол­жна была начаться с идеи души. Мы так­же мало видим в этом просто невежество и ошибку, как не считаем рабство резуль-татом плохого характера. Мы знаем, что наука как путь к истине непременно вклю­чает в себя в качестве необходимых мо­ментов заблуждения, ошибки, предрассуд­ки. Существенно для науки не то, что они есть, а то, что, будучи ошибками, они все же ведут к правде, что они преодолевают­ся. Поэтому мы принимаем имя нашей на-уки со всеми отложившимися в нем сле­дами вековых заблуждений как живое указание на их преодоление, как боевые рубцы от ран, как живое свидетельство ис­тины, возникающей в невероятно сложной борьбе с ложью”¹.

Психологию на ее многовековом ис­торическом пути считали наукой о душе, сознании, психике, поведении. С каждым из этих глобальных терминов сочеталось различное предметное содержание, не го-воря уже о конфронтации противополож­ных взглядов на него. Однако при всех расхождениях, сколь острыми бы они ни были, сохранялись общие точки, где пере­секались различные линии мысли. Имен­но в этих точках “вспыхивали” искры зна-ния как сигналы для следующего шага в поисках истины. Не будь этих общих то­чек, люди науки говорили бы каждый на своем языке, непонятном для других ис-следователей этого предметного поля, будь то их современники, либо те, кто пришел после них.

Эти точки, ориентируясь на которые мы способны вернуть к жизни мысль бы­лых искателей истины, назовем категори­ями и принципами психологического по­знания <...>.

Информацию о прошлом психологии хранят не только сменявшие друг друга

философские системы, но и история есте­ственных наук (в особенности биологии), медицины, педагогики, социологии.

Объективная природа психики такова, что, находясь в извечной зависимости от своих биологических оснований, она при­обретает на уровне человека социальную сущность.

Поэтому ее причинное объяснение не-обходимо предполагает выявление ее обус-ловленности природными и общественно-историческими факторами. Исследуются же эти факторы не самой психологией, а соответствующими “сестринскими” наука-ми, от успехов которых она неизменно зависит. Но и они, в свою очередь, зави­сят от нее, поскольку изучаемые ею явле­ния и закономерности вопреки эпифено-менализму² играют важную роль в биологической и социальной жизни. Не­возможно адекватно отобразить становле­ние психологических проблем, гипотез, концепций, абстрагируясь от развития знаний о природе и обществе, а также иг­норируя обширные области практики, связанные с воздействием на человека.

История науки — это особая область знания. Ее предмет существенно иной, чем предмет той науки, развитие которой она изучает. Следует иметь в виду, что об исто­рии науки можно говорить в двух смыс­лах. История — это реально совершаю­щийся во времени и пространстве процесс. Он идет своим чередом независимо от того, каких взглядов придерживаются на него те или иные индивиды.

Это же относится и к развитию на-уки. Как непременный компонент куль-туры она возникает и изменяется безот­носительно к тому, какие мнения по поводу этого развития высказывают раз­личные исследователи в различные эпо­хи и в различных странах.

Применительно к психологии веками рождались и сменяли друг друга представ­ления о душе, сознании, поведении. Воссоз­дать правдивую картину этой смены, вы­явить, от чего она зависела, и призвана история психологии.

Психология как наука изучает факты, механизмы и закономерности психической

¹ Выготский Л.С. Собр. соч.: В 6 Т. М.: Педагогика, 1982—1984. Т. 1. С. 429.

² Эпифеноменализм — учение о том, что психические акты не имеют самостоятельной ценности
и не являются причинными факторами поведения.

70

жизни. История же психологии описыва-ет и объясняет, как эти факты и законы открывались (порой в мучительных поис­ках истины) человеческому уму. Итак, если предметом психологии является одна реальность, а именно реальность ощущений и восприятий, памяти и воли, эмоций и характера, то предметом истории психо-логии служит другая реальность, а имен-но — деятельность людей, занятых позна-нием психического мира.

Поскольку же знание является продук­том умственной работы, то обычно исто-рия психологии выступает как история научно-психологической мысли. <...>

Имеется определенная последователь-ность в смене “формаций” научного мыш-ления. Каждая “формация” определяет типичную для данной эпохи картину психической жизни. Закономерности этой смены (преобразования одних понятий, категорий, интеллектуальных структур в другие) изучаются историей науки, и только ею одной. Такова ее первая уни­кальная задача.