Как происходит узнавание? Мережка.

Получается, что Разум как бы ткет и непрерывно набрасывает на мир сетку, превращая «мир предметов и явлений» в «мир вещей». Разум узнает предмет, как бы уловляя его в сеть узнавания. Сетка эта называлась мазыками Мережка. Предмет уловляется этой сетью, ткется его образ и этот образ сравнивается с уже имеющимися в памяти образами. Если соответствующий образ находится, то предмет становится узнан, то есть, по сути, становится вещью – полезной, либо не полезной. Разум пытается узнать полезные (свои – с кем есть свойство) вещи в окружающем мире постоянно. Он постоянно охотится, постоянно набрасывает на мир сетку узнавания. Набрасывает сетку узнавания на мир Чарь. Выхватывая из марева «чистую материю», чарь начинает рядить её как куклу. Делается это в пространстве, которое как нимб по кругу охватывает нашу голову. Вот это и есть Мережка. В мережке 9 ячей (клеток). Все вместе они как бы образуют решетку. Первая ячея – это Окно или Глаз (глаз души). Располагается она в центральной клетке. Это и есть рабочий стол Разума. Именно в Окне происходит узнавание. Две боковые части решетки называются Улица. Потому что «у лица». Клетка над Окном называется Чело. Нижний ряд состоит из баков (боковые ячейки) и подпола.

Когда Разум сталкивается с тем, что неизвестно, то мережка немного вытягивается вперед (так, как вытягивается морда зверя, который все время нюхает). Разум достает из памяти схожие образы. Как он это делает, непонятно, наверное, нужно провести отдельное исследование. Схожие образы наполняют боковые ячейки – щеки. Откуда они через мостки или трубы (верхние боковые ячейки) попадают в Чело. В Челе образы накапливаются и, наверное, по «закону гравитации», опускаются в Окно. В Окне образ сличается с предметом. Если образ не совпадает, то ненужный счищается в подпол, а из чела опускается новый. И так будет происходить до тех пор, пока не произойдет узнавание. Пока разум не успокоится. И не перейдет к следующему шагу.

Четы и Вилы

После того, как вещь узнана, нужно определить её полезность. Полезность определяется из нужности или нужды. Тут включается следующий механизм Разума – Рассудок. Грубо говоря, Рассудок оценивает. Как он это делает? А очень просто. Через чувство. Оценка полезности воспринимается нами как: хорошо — плохо, нравится — не нравится. И вот уже эта оценка приводит к Решению, которое собственно и реализуется в конкретном образе действия. Таким образом образуется Язык Разума. Язык Разума – это простейшие связки – «узнавание — образ действия». Мазыки называли такие связки Четы.

Четы. Вот ты узнал образ и он тебе подошел, дальше ты можешь искать решение, рискуя ошибиться, а вытащить тянущийся за образом узнавания образ действия, которое уже показало себя успешным. Так накапливаются связки образов выживания, состоящие всегда из пары: образ мира — образ действия. Четы — это очень короткие связки образов, состоящие всегда из пары: узнавание — действие. И пока они такие короткие, мы действуем быстро и можем быстро менять свои решения, поскольку нас ничто не держит. И потому разум очень быстр, не так быстр как стих, но достаточно быстр, чтобы выживать в природных условиях – среди диких зверей и стихий

Четы дальше укладываются Вилами — то есть возможными выборами, которые придется совершить, если окажется, что узнавание было сделано не точно.

Решение, как механизм существует за счет способности стиха (ума) стекать по плотностям знания. Однако, в сложных взаимодействиях, когда связи между вещами и образами действия неоднозначны, у Разума, нарабатывается способность определять путем взвешивания выгод самый экономичный из неочевидных путей и делать Выбор,который и закрепляется решением.

Навьи и ларьвы

Навьи. По мере того, как в Разуме накапливаются все более удачные связки «узнавание – образ действие», Разум становится способен предвидеть будущее. То есть, он начинает творить образы будущего или будущего действия. Разум начинает создавать образы будущий миров и отыгрывать там различные образы действия – взаимодействия. Иногда Разум создаетНавьи – грезы, сны на яву, нездоровые образы будущего или будущего действия. Если в обычном состоянии образы Разума управляемы и убираются Разумом, как только в них пропадает потребность, то Навное будущее неуправляемое, так как в его основе лежит сбой – переживание.

Ларьвырождаются тогда, когда нам чего-то сильно хочется. Ларьва – это почти живое существо, которое время от времени отбирает силу жизни. мучительная вещь. Рождается Ларьва так: сильное желание переводится в образы — в образы действия, то есть в то, что приводит к достижению желаемого, но вдруг случается так, что мир вокруг меняется и достигнуть желание в текущем моменте становится невозможно, а поскольку цель была очень желанна, то ты не отменяешь её, а как бы отодвигаешь вглубь сознания.

Ларьва наполнена — заряжена твоей силой. И поскольку она не отменена, то ждет своего часа.

Автор А. Андреев 16.08.2006 г. Вот теперь можно перейти к рассказу об образах мира, различающихся по способу их использования.
Помехи и загрязнения сознания могут появиться только здесь. Почему? Да потому что все предыдущие образы мира либо не зависят от нас, либо не имеют значения.

Не зависят они от нас потому, что создаются как бы сами по себе, самим органами восприятия и сознанием. И значит, они такие, какие были возможны. Они могли быть лучше, но не для нас. Для нас они — условие нашей жизни и совершенно достаточное условие.
Значение же, в том числе и значение загрязнения, обретает только то, чему мы такое значение придаем. В природы грязи нет. Следовательно, загрязнением сознания является то, что я считаю загрязнением, а я им считаю то, что мешает мне. Следовательно, является не мной. Я мне мешать не могу. Помеха всегда инородна. Я же — только недостаточен по своим возможностям и способностям. К тому же, я не могу их улучшить, я могу лишь довести себя до того состояния, которое даровали мне боги и природа, а я каким-то образом утратил.
И даже если мы на деле находим какие-то искажения самых начальных основ в наших образах мира, они вызваны опять же внешними помехами, которые помешали когда-то в моем детстве рождению точных образов. Такие искажения назывались Выморозками. А помеха — Мразью. Но Мразь всегда инородна в человеке, она — проникновение в нас адского холода того мира, в котором мы решили воплотиться.
Выявить такие утраты и загрязнения удается только в деятельности или поведении. То есть, в использовании имеющихся образов мира.

Что значит, использовать нечто, подобное Образу мира? Это значит, сделать из него орудие. Вот этим мы и занимаемся всю свою жизнь, по мере того, как взрослеем, и жизнь заставляет нас менять наши цели. Мы постоянно изготавливаем все более подходящие орудия выживания, в первую очередь, образы миров. Хотя первый образ мира — Материк, остается неизменным. Все наше творчество начинается как раз как изменения Материка для того, чтобы приспособиться к условиям жизни. Что значит, что с какого-то времени мы начинаем подозревать, что мир не един, а подобен матрешке, в которую вложено множество разных миров, а я волен выбирать, в каком из них жить.
А когда появляется необходимость в первом приспособлении?
Когда дите неразумное обретает смысл и становится ребенком. По всем народным понятиям это происходило, примерно, в два-три года. Именно тогда детей посвящали в пол. Мальчика сажали на седло, на меч или какое-нибудь сельскохозяйственное орудие, девочку на прялку, и им отстригали локон, который хранился потом всю жизнь. Считалось, что этим обрывается связь с тем миром, из которого ребенок пришел в наш, и теперь он стал человечком. Назывался этот обряд Постригом.
Что значит, стать человечком? С психологической точки зрения, это и раскрывается в выражении «обрести смысл», «стать осмысленным». Мазыки считали слово «смысл» родственным слову «мыслить», что действительно верно. Но родственным не в современном понимании. Сейчас под «понятием» мышление чаще всего понимают способность думать, то есть разум. В любом случае, современный человек, даже психолог, понятия «мышление» и «разум» не различает.
Мазыки же исходили из весьма внешнего допущения, читаемого в самом звучании слова «мыслить», но при этом, как ни странно, оказывались очень глубоки по сути: мыслить — это слить отдельных людей в мы. То есть создать из особей общество. Соответственно смысл — это то, что меня с мы сливает. Обретение смысла — это обретение способности осознавать себя частью общества и приводить в соответствие с этим свое поведение.
Иными словами, с мгновения обретения смысла человек перестает вести себя как природное существо, а начинает прислушиваться к требованиям общества и исполняет определенные правила поведения. Как определить, когда человечек начинает переходить в это состояние? В общем-то, по очень простой вещи, которую все мы проходили в собственной жизни: с мгновения, когда с тобой можно договориться, чтобы ты не хезался в постель, то есть не пачкал ее, а сдерживался и кричал о своем желании, требуя посадить тебя на горшок, ты считаешься обретшим смысл. Ты принял первый договор человека.
Как вы, наверное, понимаете, в том, что первоосновой всей нашей человечности оказывается Хезо, то есть, говоря простым народным языком, Говно, есть какой-то особый и большой смысл для понимания устройства всего человеческого общества. Но смысл скрытый и спрятанный, как и полагается со святынями, чтобы их не разрушили. Точно так же прячут все, что связано с деторождением, или матерной бранью. Так же прятали и тотемных предков.
К примеру, русские испытывают отвращение к поеданию конины, как мусульмане и евреи к поеданию свинины. Почему? Современное объяснение — эти животные «нечистые», поев их, ты теряешь обрядовую чистоту. Но точно так же делает тебя обрядово нечистым общение с умершими предками, которых ты горячо любишь и почитаешь. И которыми ты чураешься от нечистой силы, поскольку они до сих пор защищают твой род. Собственно говоря, их и зовут-то чуры.
Понятие обрядовой нечистоты очень сложно, и иногда оно связано с тем, что нечто действительно было «нечисто» уже в древности, а иногда как раз наоборот — оно было изначально священно, как конь для русских, почему его и запретили есть.
Вот так же и Хезо. Оно считается «нечистым», хотя дети этого совершенно не понимают и спокойно играют с какашками. Это значит, что для дитяти, как для существа естественного и еще не порвавшего связь с Тем миром, нечистоты в Хезо нет. Отсюда вывод: понятие о том, что Хезо «нечисто», искусственно и прививается обществом своим членам с целью. С какой? Очевидно то, что так мы отличаем человеков от существ другой природы, ибо видит в Хезо нечистоту, только человек. И, следовательно, требование видеть эту «нечистоту» есть первое требование культуры или общества, стремящегося выделиться из настоящего мира.
Вот так начинает закладываться первый образ мира, используемый для управления поведением людей. Как вы поняли, мира искусственного, матрешечно вложенного в образ действительного мира, в Материк. Назывался этот Образ мира Рымень.

Но прежде, чем перейти к рассказу о нем, надо напомнить еще о нескольких общих понятиях, без которых нам не разобраться в том, как творятся Используемые образы миров.
Во-первых, очень важно почувствовать разницу между понятиями «Образ мира» и «Мой Мир». Как вы видите, Образ мира — это нечто, что существует само по себе, можно сказать, просто отражение или представление, в создании которого ты не принимал даже участия. По крайней мере, как личность. Просто так получилось, что ты живешь в этом мире. Допускаю, что именно про это состояние Христос говорил: станьте как дети.
А вот Моим мир становится после того, как ты осознал себя собой, и начал его присваивать или осваивать.
Именно тогда и происходит отделение человека от природы, а чтобы оно было успешным, появляется необходимость закрепить это чувство выделенности и отделенности как путь, как способ жизни, а лучше, как способ видеть мир. Так рождается то, что мы называем Мировоззрением. Иначе — способ смотреть на мир определенным образом, скажем, как на принадлежащий мне, Мой мир. Именно мировоззрения творят матрешечные миры, выхватывая из всего настоящего мира те его части, которые я избираю считать своим миром.
Все используемые Образы миров по сути своей есть мировоззрения, а с тем и орудия управления поведением людей, объединяющихся в общество. Вот тут начинается разгул искажений и загрязнений, потому что эти орудия рождаются не из восприятия действительного мира, а через научение и требования общества, а значит, передаются как понятия, что всегда чревато непониманием.

Как я уже сказал, мазыки различали возрастные смены Образов мира, увязывая их с главными жизненными задачами человека. Это вполне естественно и соответствует требованию: век живи, век учись. Основные жизненные периоды, во время которых человек живет ради цели, соответствующей общим требованиям к его возрасту, назывались вежами. Каждой веже соответствует свое мировоззрение и свой Образ мира.
Мы меняем мировоззрения, меняя цели, которые ставим перед собой в жизни. С ними мы меняем и сами образы мира. При этом, с точки зрения способа создания, эти возрастные Образы или Мировоззрения, остаются теми же самыми, а точнее, сочетанием Осязаемого, Созерцаемого и Воображаемого образов мира. Но вот с точки зрения их использования, добавляются Маковки — то есть вершины, с которых мы избрали смотреть на мир, или правящие точки зрения, определяемые целями жизни. Вершина — это и есть цель, к которой я стремлюсь, и с которой я смотрю на мир.
Обретение новой цели становится вершиной, которую я хочу достигнуть. Это мгновенно определяет путь, каким я теперь пойду по жизни, и сразу же заставляет перестроить всю ткань Образа мира, из-за чего начинаешь видеть мир таким, каким тебе выгодно или нужно. Точнее, отсекает то, что будет помехой в достижении цели. Выражение: цель оправдывает средства, — как раз и описывает эту основу всех мировоззрений.
К примеру, цель хорошо и сыто выживать в современном научном мире отсекла у человечества способность видеть душу и духов, отсекла настолько, что мы теперь даже глядя на собственную ноющую от боли душу, лишь удивляемся и бежим к врачу за таблетками от нытья в груди…

При этом, надо учитывать, что ты осознано принимаешь решения о выборе целей, но смены мировоззрений происходят после этого почти непроизвольно, как нечто от человека независящее. Просто так случается… В действительности, так вкладывает общество и обычай в твое мышление. И так работает разум — стоит поставить ему задачу, как он начинает в ней совершенствоваться с такой скоростью, что ты даже не замечаешь его движений. И если задача — приспособиться к новым требованиям общества — ты оказываешься к ним приспособлен идеальным образом.
Лишь с определенным возрастом и ростом самоосознавания человек обретает силу творить свой образ мира таким, каким он сам избирает, выверяя каждую его черточку. И опять же разум безотказно помогает и в этом. Этому верному и могучему слуге совершенно все равно, что делать. Он честно служит тебе, так что в ответе за все, что происходило с тобой по жизни, все-таки ты сам. Избрав жить своим разумом, ты можешь избрать вернуться к тому образу мира, который соответствует не общественным целям и ценностям, а свидетельствам тела и органов чувств.
Такой образ мира, которому человек сам хозяин, который он целиком продумал и выстроил, назывался Мазень. Но в рамках этой книги я о нем рассказывать не буду.

Пока же достаточно будет повторить еще раз, что вот в этой части понятия Образа мира, которая связана с выживанием в обществе и обычаем, искажения накапливаются лавинообразно, и помехи жизни могут оказываться столь сильны, что жизнь просто уходит из нас, превращая в ходячих мертвяков. Так что проще всего начинать очищение именно с этого слоя сознания, хотя для этого необходимо понять, что такое мышление, потому что искажения Образа мира, накапливаясь, превращаются в него.
Впрочем, мышлению придется посвящать отдельный учебный курс. Пока — содержание сознания в самом общем виде.

Итак, что вливается в сознание ребенка следующим, за чувственно воспринимаемым Образом мира? То, что его окружает. То есть его дом. Образ мира, как Моего дома, как я уже сказал, назывался у Мазыков Рымень.
Собственно говоря, он и есть весь мой мир вначале. Это значит, что ты творишь свой Материк здесь же. Потом он расширяется до Моего двора, Моей улицы, Моей деревни или Моего села, Моего города и Моей страны. Эти расширения накладываются на Образ Материка как слои расширений, но Образ Моего дома из Образа Моего мира не рождается.
Чтобы изменения стали возможны, в сознании ребенка должны произойти изменения. Человечек должен избрать свернуть с основного пути, по которому развиваются живые существа, и уйти той тропой, что ведет из мира-природы в мир-общество.

Происходят эти изменения тогда, когда ребенок осознает, что живущие в доме — это его семья или родня. Вот тогда дом перестает осознаваться как образ мира, а становится образом семьи и домашнего уюта, то есть Образом Моего дома, Рымнем. А общество становится той угрозой, за которой теряются опасности настоящего мира, из-за чего утрачивается и необходимость его видеть. С потерей необходимости слабеют и органы восприятия.
Тогда для женщин дом превращается в гнездо, для мужчин — в берлогу, и для всех в хозяйство. И тогда же приходит потребность воплотить в доме то, что ты припоминаешь из жизни в ином мире. И ты начинаешь воплощать в нем Образ утерянного рая.
Как вы понимаете, это очень важное и качественное изменение. До тех пор, пока ты видишь свой дом как часть образа мира, ты точен настолько, насколько точны твои органы чувств. Но как только ты начинаешь видеть не его, а сквозь него или в нем, появляются возможности для искажений и загрязнения понятий. Это тем более очевидно, что Потерянный рай или Небеса — это место, где живут идеи, если вспомнить Платона. А значит, место идеальных образов, которые человеку просто не дано передавать без искажений.

Хотим мы того или не хотим, но с образом дома у нас связано бесконечное количество впечатлений, представлений и понятий. В сущности, это основа всего нашего поведения. Основная учеба человека проходит здесь и завершается до того, как он пойдет в школу или на работу. Кстати, это и слава богу, потому что ни одна школа неспособна учить, имея наглядным пособием образ Рая на земле. Или образ его отсутствия.
Поэтому все, что мы узнаем о мире людей в последующей жизни, мы лишь добавляем к образу Моего дома, и вместе с ним вкладываем в образ Моего мира. Здесь создается азбука, которой мы пишем книгу своей судьбы. Именно поэтому для самопознания так важны все исследования психологии и этнографии детства.
Думаю, не надо как-то особо объяснять, что слои сознания, относящиеся к Моему селу, городу и стране, являются лишь расширениями образа Моего дома как семьи и рода, с одной стороны, и как хозяйства и устроения, с другой. Соответственно, сюда же входит и понятие Мой народ. Изучению образа мира, как большой и все расширяющейся семьи, посвящен учебный курс Общественного или Свойского мышления. О нем особо.

А. Андреев

16.08.2006 г. Итак, самый первый слой содержаний, составляющий то, что я ощущаю своим сознанием, можно назвать Мой Мир.
Однако «слой» этот — многослоен, извините за неуклюжесть выражения. Точнее, в нем не меньше трех составляющих, а точнее — три вида образов по способу их создания. И еще несколько видов по способу использования. Начну с Образов мира, различающихся по способу создания. Во-первых, это то, что впечатывается как образ мира прямо в наши тела, начиная с рождения. В том возрасте, когда мы еще не способны понять, что звезды находятся дальше лампадки в углу, лампадка дальше свечи на столе, а свеча дальше, чем позволяет дотягиваться моя собственная рука, мы познаем ту часть мира, с которой непосредственно соприкасаемся телом. Можно сказать, описываем мир как плотности, впечатывая это описание прямо в тела.
Так рождается Образ Осязаемого мира.

Не надо думать, что это малый образ, или что это образ, записанный в наших руках. Он пишется во все тело, начиная со спины, на которой мы преимущественно лежим в детстве. Затем в коленки и локти, на которых мы ползаем, во лбы, которыми мы исследуем плотности окружающего нас мира.
Вы замечали, что мыслителям нравится ходить, когда они думают? И вообще, есть вещи, о которых лучше подумать, прогуливаясь. Почему?
Потому что изрядная часть простейших образов взаимодействия с этим миром вписана в наши ступни. И когда мы ходим, мы тем самым удерживаем себя в предельной разумности, потому что каждым шагом будим очень простые и точные образы этого мира, которые благодаря ходьбе становятся действительными основаниями наших рассуждений (такие образы назывались Истотами). А как основания они не позволяют нам ошибаться и в выводах. А поскольку в них заложено движение, они способствуют любому движению, в том числе и движению мысли.
На это стоило бы обратить особое внимание, как на обычное, но не замеченное нами явление. Человек разумный, развивает свой разум от неких исходных понятий, которые родились первыми и первыми обрели имена, к более сложным. После работ о природе Анри Бергсона, ученые обратили внимание на то, что наши понятия времени развивались позже понятий о пространстве, почему мы используем для обозначения временных явлений слова, изначально относящиеся к пространству.
К примеру, мы говорим: встретимся, где-то около семи, уж полночь близилась, и вообще, время движется. Движется! Пространство, присутствующее в основе временных понятий разглядели, а движение, нет. Это было слишком просто. А исходно пространство невозможно познать без движения. Более того, пространства и нет для того, кто не может двигаться. Есть я осязаемый и есть все остальное там, за пределами досягаемости. Я начинаю двигаться, и появляется пространство, в котором что-то ближе, что-то дальше, а что-то вообще отодвигается в воображение, поскольку иначе недосягаемо…
Вот так простейшие образы движения оказываются способами думать о пространстве, времени, мире и о себе. А значит, ложатся в основание всей нашей способности решать задачи и постигать истину. Вот почему Метод, которым так гордится Наука, есть всего лишь способ решения задач с помощью движения, поскольку он — Путь! А на пути задачи решаются движением и образами движения.
И это лишь один пример того, как Осязаемый образ мира воздействует на нашу жизнь. Он же, я думаю, и пример того, насколько сложно это образование — Образ мира, и насколько оно всецело пронизывает нас и нашу жизнь. Именно поэтому я утверждаю, что психологи и философы в действительности не представляют себе подлинный объем ни Образа Мира, ни Образа себя.
Итак, сначала рождается Образ осязаемого мира. Он прост и понятен, как сама Земля. Кстати, мазыки называли его Материк, что, очевидно, связано с именем Матушки Матеры Земли.

Но через какое-то время в нашей жизни происходит совершенно мифологическое событие — человек раздвигает Землю и Небо, как в Начале Времен делали Боги-творцы.
По существу, он всего лишь осознает, что есть пространство, отделяющее Землю, вещи и меня от звезд, точнее, от Небесной тверди, на которой находятся звезды, а также отделяющее ближние предметы от дальних. Всего лишь! Какая шутка…
Тем не менее, благодаря этому неимоверному качественному скачку появляется второй слой Образа мира, впечатанный уже не в тело, а прямо в сознание. Это образ той части мира, до которой невозможно дотянуться ручкой и которую либо невозможно пощупать, либо пощупать можно, но нельзя охватить руками. Как очень большие вещи или саму Землю, например.
Это Образ Созерцаемого мира.

Но и на этом творение Образа Моего мира не завершается, потому что скоро я принимаюсь слушать и читать сказки, начиная от бабушкиных, и кончая научными. Благодаря этому у меня появляются представления о тех частях мира, которые я не могу ни осязать, ни созерцать. К этой части относится то, что сейчас называют мифологической, религиозной и научной картинами мира. Но в действительности она гораздо больше, поскольку включает в себя все, что мы принимаем на веру, начиная с Добро-Зло, Хорошо-Плохо и всех обычаев, правил поведения и нравов.
Все это в общем — Образ воображаемого мира.

Воображаемый не означает ложный. Как не означает и истинный. Я же рассказываю не об устройстве мира, а об устройстве сознания. А с точки зрения устройства и содержания сознания совершенно не имеет значения, кто убедительнее заявляет права на истину. Было время, когда религиозные представления считались истинными, в отличие от научных. Но и они когда-то внушали человечеству, как это сделала наука, сражаясь за власть в мире, что истина только в церкви, тем самым уничтожая конкурентов с мифологическим образом мира, и захватывая власть.
Для самопознания не важно, кто был прав, описывая, что там за небесным сводом — наука или мифология. Если я не могу там делать дело, все это лишь сказки, даже если я туда слетаю поглазеть. При изучении сознания важно лишь то, что я оцениваю нечто истиной и укладываю в своем сознании в место, где у меня хранятся представления, которые я считаю истинными и использую как истинные. А те, что я считаю ложными, я храню в месте для ложных представлений и использую как ложные.
Но еще важнее то, что я вообще никак не оцениваю, а потому использую как само собой разумеющееся. То есть бездумно.
И при этом они все есть у меня и используются, исходя из способа их хранить. И разница между ними лишь в том, как я их использую, но сами эти представления, видятся мне какими-то вещами, которые есть, и которые совершенно одинаковы по сути и качеству, и разнятся лишь по назначению.
Можно было бы посчитать, что ложные представления загрязняют мое сознание. Но это не так. Они загрязняют его лишь в том случае, если мешают мне делать мои дела, достигать моих целей. Но если я знаю про что-то, что это не соответствует действительности, и так и использую, никаких помех моей жизни не возникает. Возможно, как раз наоборот.
Понимание этой действительности нашего сознания очень сильно меняет отношение ко всем тем собственникам истины, вроде науки или религии, которые требуют использовать только их представления. Похоже, они это делают не для того, чтобы жилось легче мне, а для того, чтобы легче жилось им…

Но еще важнее понимание того, что все остальные содержания сознания, которое само собой разумеется, может считаться загрязнением, потому что то, что разумеется само собой, разумеется без меня. А значит, живет во мне своей жизнью и даже правит моим поведением так, что я его не замечаю. Познание себя невозможно без отделения себя от того, что не есть я. Это разделение и становится очищением.
Но как же велико то, что мы не осознаем в себе! Разделение это — подвиг, подстать тому мифологическому деянию, в котором бог разделяет Небо и Землю…

Автор Шевцов А.А. 16.08.2006 г. Учебный курс

Люди приходили на Тропу, по крайней мере, на мою Тропу, затем, чтобы учиться. Это было всегда. Но уже с 92–93 года добавились ремесла, народные игры и праздники, из задачи проведения которых и появилось в середине девяностых Общество русской народной культуры. В сущности, эти две струи, сплетаясь, были разными задачами, которые должны были решаться разными людьми. Но мы рассматривали учебу, как основу, потому что только понимание народной психологии позволяет верно понимать действительную народную культуру, а значит, и участвовать в календарном празднике, обряде или обрядовой игре. Без понимания это превращается в сценический фольк и кич. Но об Обществе я расскажу особо. Пока — об Учебном курсе, на который и приходили именно ко мне. Хотя не всегда. Та же Чанышева приводит отклик из газеты «Тропа», в котором какая-то девушка пишет, что изначально пришла именно на игры и праздники, и только через несколько семинаров начала понимать, что говорят в лекциях. Я пропустил такие свидетельства, и только сейчас начинаю осознавать, что был излишне уверен в том, что делаю главное дело Тропы. А ведь многим была нужна как раз вторая часть… Возможно, из-за этого они и уходили, когда убеждались, что победит учеба, а не отыгрывание народной культуры, как они ее себе представляли.
Значит, я описываю то, как я видел и творил Тропу через учебную деятельность. Но это, возможно, весьма однобокое видение.

Я уже писал, что переделывал учебный курс за десять лет пять раз. Просто брал и переписывал всю методику преподавания и менял содержание. В сущности, это оставался все тот же учебный курс, но убирались части, которые больше не соответствовали нашему мировоззрению и жизненному опыту, и усиливалось то, что казалось мне главным.
Старички Тропы не раз свидетельствовали за последние годы, что с удивлением обнаруживали, что в самых ранних записях моих лекций я говорил о том же, о чем говорю и сейчас — о самопознании, очищении и науке думать. Но как раз это удивление есть свидетельство того, что тогда, когда они слушали те мои лекции, для них было далеко не очевидно, что они об этом же. Иными словами, каждый слышал и узнавал в моих лекциях то, что более всего отзывалось в его душе.
Но Учебный курс появился только тогда, когда мы создали Учебный центр. Он для него и писался, чтобы однажды быть поданным на сертификацию и лицензирование. А я начал вести семинары за год до создания Учебного центра. И это значит, что до него и вначале его существовал еще какой-то учебный материал, предшествовавший Учебному курсу.
Именно он и был частично опубликован газетой «Тропа», как расшифровки лекций «О мифологии Руси», прочитанных мною в 1994 году. В сущности, те лекции были посвящены русскому язычеству и преданиям, записанным моим дедом. И могу уверенно сказать: захотел бы я их изложить в книге, они были бы вполне неуязвимы с научной точки зрения, так что никакие ревнители благочестия меня ни в чем бы не смогли обвинить без больших натяжек.
Но они просто рассказывались, а потом ребята расшифровывали их с магнитофонных записей, как понимали, и публиковали, потому что не хотели потерять этот материал.
Думаю, что именно та лекция 94 года была последней, потому что газета наша старалась публиковать то, что считала лучшим. А лучшими были последние прочтения, поскольку я дорабатывал свои лекции до того состояния, в котором их можно было посчитать завершенными и перейти к другим темам.
Весь тот материал по русскому язычеству был мною проработан и подготовлен еще в конце восьмидесятых. И готовился он для себя. Даже в Ивановской группе, где я давал любки, я этого не рассказывал. Но вот когда в 91 году я поехал на семинар Марченко давать «русскую традицию», я понял, что мне придется что-то рассказывать и показывать. Причем, именно тем людям, которые меня пригласили. А это — эзотерики, что на русский можно перевести как тайноведы. И я сразу готовил для них курс «Русского народного тайноведения».
Честно признаться, я считал, что меня хватит только на один семинар, а на следующем мне просто нечего будет сказать людям. Поэтому я даже не хотел брать плату за труд, будучи благодарным за то, что мне оплатили дорогу. По окончании семинара у меня оставалось ощущение, что я выложил все, что знал, и если и соглашусь вести еще один семинар, у меня будет разве что процентов 15 нового. Эти пятнадцать процентов я не мог вывалить из себя целых десять лет…
Свое состояние на том первом моей семинаре мне описать трудно. Наверное, это был какой-то вид сумасшествия или одержимости, потому что в обычном состоянии я на такую авантюру не решился бы. Тем более, что Евдокия сразу объявила мне, что ко мне пойдут инструкторы и ведущие городских отделений, то есть самые знающие. Многие из них, возможно, и приехали то из-за меня, чтобы послушать что-то новенькое. Сужу об этом потому, что уже на следующие семинары Евдокии они перестали ездить, говоря мне, что исчерпали ее.
Справедливости ради, могу сказать, что меня они тоже очень быстро исчерпали…
Что я там рассказывал маститым эзотерикам, какими я видел своих слушателей, я сейчас и не вспомню. Помню только, что ощущал себя шарлатаном, который вылез учить профессионалов, разбирающихся в предмете гораздо лучше его. К тому же, у меня еще вовсю действовал запрет говорить о мазыках, поэтому я только намекал на них, а сам вынужден был объяснять то, что умел, самыми хитрыми способами. Наверняка, я рассказывал о мифологии Руси, и именно о той мифологии, которую разрабатывал сам.
Впрочем, текстовая часть того семинара была для меня менее важна, чем работы, которые я хотел показать. Я и работы-то сейчас не помню, помню только свое удивление в конце семинара, что я думал, что меня примут высокомерно, поскольку увидят, что я могу делать только то, что дано начинающим, а вышло так, что мне нужно разъяснять более простые шаги, то есть отступать назад, к азам. Оказалось, что русские дедушки не так уж отстали от мирового уровня тайноведения… либо уровень этот не так уж далеко убежал вперед.
Смутно помню, что я давал что-то подготовительное к любкам, скорее, как работу с телом. Давал работу с сознанием, и давал начала Кресения — Душевную беседу. Больше ничего не помню. И еще вызывал поток учителя Мории…
Это эзотерический анекдот. Я никогда не был агни-йогом, но видел, что в книгах Агни-йоги поминается некий учитель Мория. И вот на одной из общих работ Евдокия вдруг говорит мне:
— Саша, покажи-ка нам поток учителя Мории.
Что такое поток? Да еще учителя Мории! Я, помимо всего прочего, еще и не был экстрасенсом. Мне удалось побывать на нескольких семинарах хатха-йоги, но ни на один семинар экстрасесорики я попасть не смог. Но я был шарлатаном, я назвался груздем, и теперь надо было как-то выкручиваться. А шарлатаны и авантюристы не сдаются ни в каких обстоятельствах. Они их рассматривают как захватывающие приключения.
И я вышел перед народом и совершенно честно стал настраиваться на учителя Морию, как будто он где-то был в это время, очевидно, пребывая душой или духом. Я настроился и попытался почувствовать его, а потом открылся и как бы позвал или потянул его сюда, чтобы он сквозь меня поглядел на тех людей, кто его звал…
Обалдеть! То ли мое усилие было очень мощным, то ли и вправду есть такой учитель, но пространство в зале начало меняться, изменилась светимость, люди рассказывали, что все засверкало, и было трудно смотреть…
В общем, экзамен я сдал, но так ничего и не понял
На следующем большом семинаре с Евдокией на озере Зюраткуль, меня попросили провести какую-нибудь большую совместную работу, которая позволила бы как можно большему количеству видящих, то есть экстрасенсов, посмотреть Синклит Руси…
Беда! Что такое Синклит Руси? Я и слова-то такого не знаю до сих пор… Но показывать надо было. Тем более, что я сам из лекции в лекцию повторял слова деда о Небесной Руси, куда ведет Млечный путь.
Кстати, Чанышева с издевкой приводила цитату из той лекции 94 года, где говорилось: "…я с детства помню несколько поговорок: «Молочная река в творожных берегах» или «Молочная река в творожной поляве идет». Отвечая ей, я писал, что это бред какой-то и я даже не знаю такого слова «полява». Я действительно старательно пытался вспомнить, может быть была такая поговорка. А после того, как мои же собственные товарищи доказали мне, что у меня нехорошо с памятью, и я забыл, что Тропа заявляла себя как Программу РФК, у меня были крепкие сомнения в себе самом.
Но потом я просто постарался вспомнить саму поговорку. И вспомнил: «Молочная река творожными полями идет», вот как говорили про Млечный путь. И означает это лишь то, что ребята наши из «Тропы» расшифровали мою лекцию с ошибками и не дали мне ее вычитать перед публикацией. За такую повторяющуюся небрежность и были однажды закрыты и разогнаны. Но это к слову.
Синклит Руси надо было показывать, и от этого не отвертеться. Мне нужно было как-то объединить всех этих сложных людей. Мазыки много рассказывали про то, что делается внутри хороводов. Это воспоминание было очень живым у мазыкских бабушек. Поэтому я придумал большой и сложный хоровод, а для создания атмосферы назвал его Баба Яга. Это я так подшутил над Евдокией, которую, как главную видящую, посадил в самую середку, как в фокус общих усилий.
В сущности, хоровод для этой работы был не нужен. В действительности, я решил просто протащить ребятишек на своей силе в измененное состояние сознания. Но их надо было как-то привести в единое состояние. Вот я и задал им сложную задачу, вроде танцевальной. Кажется, внешний круг хоровода шел в одну сторону, а внутренний в другую, а вокруг Евдокии собрались самые-самые. При этом они должны были как-то согласовывать свои движения и еще и направлять свое внимание на Евдокию и тех, кто с ней.
Я же встал, кажется, снаружи, чтобы все видеть и всем управлять. И когда хоровод заварился, просто собрал их сознание в единый пучок и направил на Евдокию, давая ей возможность делать то, что она задумала. И держал и усиливал это состояние столько, сколько хватало сил…
Ребята были одаренные и, похоже, они действительно куда-то слетали. Во всяком случае, по окончании работы все видящие собрались вместе и делились откровениями, которые им открылись ТАМ… Я оказался вне их обсуждения, к тому же сам-то я никакого Синклита, Небесных храмов и чего-то еще, сияющего и феерического, не видел. Да и вообще, не видел ничего, кроме движения сознания и течения сил. Поэтому я испытал во время этого обсуждения очень странные чувства, которые заставили меня многое пересмотреть в том, как мне работать дальше.
Сначала мне было странно слышать их видения. Они казались слегка сумасшедшими. Затем я начал испытывать легкую обиду от того, что на меня совсем не обращалось внимания, все-таки это я их туда транспортировал! Тогда, чтобы хоть как-то восстановить справедливость, я несколько неуклюже пошутил:
— Завидую я вам, вы так много всего интересного видите! Не то, что мы, приземленные…
На меня дико посмотрели и… отвернулись. Просто повернулись ко мне спинами и продолжили свое обсуждение.
Я только сейчас понимаю, почему они так отнеслись ко мне тогда. Они видели, видели множество ярких и красочных картин. Но они не видели ни сознание, ни силы. И поэтому я для них был не более, чем массовиком-затейником, который устроил им танцы и выкрикивал: раз-два-три… Техническая обслуга не должна вмешиваться в дела посвященных!

Это был первый толчок к тому, чтобы создавать курс прикладной народной психологии, в котором бы все было просто и доказательно, и чтобы, даже если мы работаем за пределами того, что доступно сегодня академической науке, это была бы работа с действительностью и каждый мог попробовать все сам. А поэтому, чтобы, когда люди обсуждают какие-то психологические эксперименты, которые даже кажутся недоступными современным психологам, у них был бы единый действительный опыт и чтобы они могли по этому опыту проверять, на самом ли деле человек испытывал то, что рассказывает.
И еще меня напугало то, что многие экстрасенсы казались мне сумасшедшими…

Вот так завершился самый первый период Тропы, а я начал думать о том, как создать учебный курс, который бы позволял современному человеку понять и опробовать те состояния, которые проживали наши предки, когда проходили инициации, а может быть, и мистерии, подобные Дельфийским, Элевсинским или Агровским, в которых участвовали Сократ и Платон.
Для воплощения этой задумки и был создан Учебный Центр Традиционной культуры и воинских искусств Тропы. Не помню точной даты его регистрации, но работать он начал в 1993 году.

Автор Шевцов А.А. 16.08.2006 г. Спрос рождает предложение. Весь девяносто второй и начало девяносто третьего года меня приглашали проводить семинары люди, которых можно назвать эзотериками. Они хорошо освоили зарубежную эзотерику и хотели прикоснуться к чему-нибудь русскому. Поэтому им очень важно было то, что у нас были свои школы тайноведения, и не менее важно было то, чтобы я доказал, что они были не слабей импортных. Я больше года бился в этой ловушке
И прямо скажу, какое-то время меня действительно заводила мысль доказать всем, что мы не хуже. Тут у меня проснулся бойцовский завод, и я даже проехался по каким-то семинарам, где давали Психодраму, Креативность, Психоанализ, чтобы понять, что мы можем с ними конкурировать.
Как ни странно, эта моя учеба, хоть и была короткой, но много мне дала и действительно меня убедила, что у подобных западных школ мне учиться нечему. Так ли это в действительности, вопрос не однозначный, но я до сих пор прорабатываю западную психологию и философию, и пока убеждаюсь лишь в том, что те, кто там действительно глубоки, хорошо прячутся. И если они и есть, нас заваливают потоком дешевки и ширпотреба. Но об этом я достаточно подробно и, надеюсь, обоснованно, писал в двух первых тома «Очищения».
Единственная школа прикладной психологии, которая вызвала у меня уважение, — это затравленная нашими храмовниками Дианетика. Правда, видел я ее в исполнении только одного человека, учившегося на Аляске, то есть в отколовшейся от Саентологической церкви ветви. Это было, кажется, в 93 году. К этому времени я уже вовсю давал Кресение, и думал, что ничто подобное просто неизвестно. Поэтому сначала я очень обиделся на Дианетику за то, что она открыла многие вещи, которые я чуть ли не считал своей авторской собственностью.
Но потом решил быть широким, как просветленные учителя, и искренне, насколько смог, решил ее исследовать. Могу подтвердить: американцы затравили дианетику не потому, что она не работает, а по политическим соображениям. Просто ее съели в Штатах конкуренты — психоанализ и официальная медицина. И выплеснули с водой ребеночка, как говорится.
При этом, могу подтвердить и то, что саентологии я не понял, и даже не смог ее читать, когда в Россию завезли в 94 году книги Хаббарда. Кстати, как не смог и досмотреть видео фильм про него. Что-то Хаббард делал не очень хорошее, когда обращался к людям, что-то болезненное он вкладывал в их сознание, как мне показалось…
Лично для меня вся эта школа разделилась на две части: некоторые основы работы с сознанием, изложенные в первой книге по Дианетике, и саентологию. Основы эти узнаваемы, явно выведены из наблюдений над тем, как работают все психотерапевтические приемы, исцеляющие словом, и уходят корнями в давно известные народные способы целительства. В третьем томе «Очищения» я постарался рассказать о том, как подобные приемы существовали у разных народов.
Единственное отрицательное свидетельство против дианетики, что есть у меня — это то, что с дианетом этим мы довольно быстро расстались из-за того, что он вел какие-то хитрые игры и был неискренен, хотя и считался «клиром», как это у них называется.

Тем не менее, все это знакомство с западными школами позволило мне самому понять, что то, что сохранил наш народ, действительно было не слабее и уж точно, ближе и своеобразней. Вот такой фокус: хотел убедить других, но в какой-то миг понял, что не вру!
Вот с этого мгновения начался переворот в моем собственном сознании. Спало болезненное возбуждение от необходимости выходить к людям и не только развлекать их, но и сражаться и каждый раз побеждать, доказывая что-то. Появилась потребность действительно понять то, что оказалось в руках. Оно вдруг стало самоценно.
Но просто исследовать и изучать самому то, что успел собрать за годы поездок к мазыкам, у меня не было возможности. Причин две: во-первых, я очень хотел посвятить себя этому, а для этого нужно было жить только этим и, значит, за счет этого. Во-вторых, изучить прикладную науку нельзя сидя дома, ее надо изучать в работе.
Это означает, что мне как-то нужно было совместить и решить одновременно две задачи: зарабатывание средств на исследование, и само исследование. А на это все накладывалось сложности со средой, в которой я работал.
Эзотерики — люди сложные и, в дейстительности, вовсе не такие уж охочие до учебы. Все они — выдающиеся личности, и им не нужно действительно понимать то, что изучаешь, им достаточно добирать яркие перышки к своим и без того великолепным уже нарядам. А мне нужны были соратники, исследователи, с которыми мы могли бы иметь по-настоящему общие цели и мечты.

Поэтому уже с осени 92 года я поставил перед собой задачу создать Учебный курс, который был бы достаточно интересен для людей, чтобы они приходили на него и оплачивали мой труд и возможность исследовать. Но при этом исследование должно было быть включено в саму ткань этого учебного курса, чтобы использовать охоту моих слушателей для проверки и освоения того, что я сам хотел бы понять и освоить в Хитрой мазыкской науке.
Этот Учебный курс не мог быть предложен какому-то официальному учебному заведению в качестве, скажем, факультатива по этно- или прикладной психологии. Он слишком выпадал из рамок современных учебных программ. Поэтому для него надо было создавать особое учебное заведение.
Признаюсь честно: мысль предложить мой курс какому-нибудь университету сначала сильно занимала меня. Поэтому вначале я написал краткий курс Истории этнопсихологии. Но именно изучив этнопсихологию, как одну из академических дисциплин, я понял, что мне не вложить в нее своих знаний.
Да и вкладывать-то, собственно говоря, было некуда. Работы середины девятнадцатого века, вроде статей Лацаруса и Штейнталя, в сущности, языковедческие. Вундтовская «Психология народов» — не живая наука, к тому же почти не переведенная в России. Работа Шпета — такая сухотка и нудятина, что прикладнику там делать нечего. А больше и не было ничего. Все остальное — лишь прикрывается именем этнопсихологии, на деле же лишь выполняя госзаказ по предотвращению межэтнических конфликтов.
Действительной народной психологии в России нет и не было. И если я действительно хотел работать в ее ключе, мне предстояло создать эту науку самому.

Я не стал сразу замахиваться на такую задачу, а решил вначале собрать для нее основу из прикладных знаний и исследований, которые бы позволили выявить, чем же в действительности владел русский народ в психологическом отношении. Конечно, на основе исторических и этнографических свидетельств.
Но для подобного исследования у меня было две больших кучи знаний: мои плохо переваренные впечатления от общения с мазыками. И еще большая куча различных этнографических записей, накопившихся в архивах за последние века. Все это — не только не понятое, но даже и не разобранное хотя бы в самом первом приближении по каким-то темам, поскольку психологи наши народной психологией не занимались вообще!
При этом мои собственные знания дали мне существенную подсказку: сначала надо найти мировоззренческую основу. Без нее приступать к упорядочиванию записей о народных знаниях бессмысленно.
Объясню. Любая попытка современного академического психолога писать о народной психологии на основе того, что собрано собирателями, возможна только как осмысление записей. А осмыслений этих возможно лишь два: либо психолог пишет исторически, либо психологически. Но при этом он все равно остается внутри своего мировоззрения, а оно у него естественнонаучное. То есть именно то, в котором наша научная интеллигенция, особенно врачи, с середины девятнадцатого века вытравливали все народные суеверия.
И вот, когда современный академический психолог пытается говорить о том, что народ знал о психологии, он непроизвольно говорит об этом, как о недопсихологии, потому что народ и действительно академиев не кончал, а значит, до научной психологии еще «не дорос».
Самое страшное то, что именно так думали и собиратели, сохранившие записи о народной психологии. Они тоже знали, что вся народная психология — это наивная психология, а все, что народ мог делать с помощью ее — либо должно быть заменено на научное, либо колдовство и суеверия!
Вполне естественно, что так и собирались сведения о народной психологии — небрежно и неохотно, потому все равно они отсталые. Но при этом, этнограф непроизвольно описывает их именно как научную психологию плохого уровня, вот ловушка!
А исследователь-психолог вынужден ими пользоваться, допуская, что брат-ученый врать не будет. И раз он написал, что простые люди делали что-то вроде психотерапии или прикладной психологии, то они это и делали. А поскольку не владели, то и делали плохо. Вот так и будет написана история народной психологии. А народная психология и вообще написана не будет, потому что ее и не было совсем!

Но народ-то видел все совсем иначе. Для него не было психики, для него была душа. Он не отдавал своих детей в школы, но зато он воспитывал их, проводил сквозь возрастные посвящения, инициации, обучал тому, что нужно было для его жизни. Мы же смотрим на то, чем занят народ, как на пустое, потому что знаем, что для жизни нужно другое, а именно то, чем заняты мы. В итоге, мы выискиваем лишь то, что хоть как-то подходит нам, и лишь хлопаем глазами, когда сталкиваемся с тем, что занимало народ.
Вот и я, обучаясь у мазыков, долгие годы слышал, что они сами про себя говорят: мы не колдуны, но считал, что правы не они, а соседи, которые считали их колдунами. Они же, как это считает мышление современного человека, просто врали, чтобы их не травили…
А в действительности, мне постоянно объяснялось, что колдун живет в своем мировоззрении, идет сквозь жизнь своим жизненным путем, который называется Ерегонь. Очевидно от «еретник», как называли в народе колдунов. А мазыки шли путем Ведогони. Путем знаний и познания себя…

Я слышал это, но предпочитал знать свое. Поэтому свой первый Учебный курс я строил, исходя из понятия о Молодежных инициациях, которое было правящим во всех первобытных обществах. А поскольку инициации у русских сохранились лишь как следы очень отдаленных исторических эпох, то я пытался раскрыть его через описания ученичества у колдуна. И тут мне казалось, что моя учеба хорошо помогает исследовать и ученичество у колдуна и лежащую в его основе молодежную инициацию…
Вот исходная установка, которая легла в основу первого Учебного курса Тропы.

А. Шевцов

Я описал самый первый Учебный курс Тропы, чтобы перейти к рассказу о следующем Учебном курсе. Теперь мне надо сделать отступление, и понять то, что мною описано. В сущности, я делаю это исследование, как пример прикладной работы при самопознании. И пишу его, в первую очередь, для себя. Поэтому, если кто-то ожидает другого способа изложения, он не верно понял то, что я делаю. Извините. Для себя же я должен подвести некоторые итоги и понять, что же со мной происходило в первый год Тропы, и почему оно происходило именно так. Теперь, когда явление описано, его можно исследовать.
Что же я вижу, оглядываясь назад?
Думаю, вначале Тропы я представлял из себя, как говорится, типичный пример человека, увлекшегося мечтой об иных мирах, особых способностях, и вообще, мечтателя и сказочника. Мне повезло — меня обучали люди, которые знали нечто утерянное в нашем мире. Но я не взял то, чему меня учили. Точнее, мое сознание, конечно, впитало все. Но я понял лишь то, что мог понять. Ведь понимать я мог лишь теми средствами разума, которыми обладал.
К девяносто первому году, когда заканчивалось мое обучение у последнего из мазыков, я был уже весь забит знаниями, которые не в силах был переварить. Тогда мне казалось, что я очень бережен и очень точен. А сейчас я понимаю, что я был просто складом, в котором ничего нельзя найти и ничем невозможно воспользоваться. Вот поэтому на первом семинаре у Евдокии я ощущал, что выложил почти все. В действительности, все, что в тот миг могло уместить мое печище — как мазыки называли свободное сознание, обеспечивающее работу разума.
При этом изряднейшая часть моего сознания была забита всяческими эзотерическими знаниями, которые я постоянно начитывал, чтобы понять собственных учителей. Мне почему-то казалось, что это облегчит понимание. В действительности же, как я сейчас понимаю, моя битва за «дополнительное эзотерическое образование» была мне необходима, чтобы сохранить свою личность от разрушения, остаться собой и не раствориться в том, чему меня учили…
Думаю, что именно из этой потребности и рождалось сопротивление у многих из тех, кто обучался на Тропе, и обучается самопознанию сейчас. Я не так уж быстро осознал в себе присутствие этого личностного сопротивления. И осознал, лишь глядя на то, что происходит с моими слушателями, наблюдая их сопротивление простым и очевидным вещам.
Могу признаться, изначально я вел обучение строго в ключе эзотерического подхода, «как полагается» просветленным мастерам. До тех пор, пока Тропа была местом эзотерическим, я выходил к людям этаким Раджнешем, и вещал свои лекции, удерживая их всех «в едином потоке».
Затем я понял, что таким образом я оказываю воздействие на их сознание, они попадают под очарование, но потом оказываются не в состоянии самостоятельно делать то, что у них так здорово получалось вместе со мной. И я начал убирать себя.
Сначала я потерял «поток Раджнеша». И вообще перестал говорить в измененном состоянии сознания. Все первые годы я говорил как бы прямо в людей, охватывая их единым взглядом. Это я тоже убрал. Но я еще продолжал говорить голосом, который чаровал. Искусство это не сложное, достаточно видеть, на что отзываются души людей, и правильно звучать, подчеркивая голосом именно то, что хотят услышать люди. В какой-то миг я осознал, что и это есть вид воздействия.
В итоге я перестал глядеть людям прямо в глаза, стал говорить ровным голосом, даже стал отслеживать, чтобы вообще не затрагивать никаких душевных струн. И это вовсе не было плодом какого-то нравственного раскаяния. То, что я делал, чаруя слушателей, не было плохо. Во всяком случае, это ничуть не хуже, чем то, как чаруют слушателей певцы или актеры. В сущности, это было лишь красотой, которой так не хватает в нашей жизни.
Нет, я отказался от этого по вполне разумным причинам: итогом моего сладкоречия было то, что люди приходили ко мне за зрелищами и отдохновением души, а мне нужны были соратники в исследованиях. Вот поэтому я «отнял их от сиськи», и заставил питаться более грубой пищей.
Я стал говорить так, чтобы остались только те, кто в состоянии понять само содержание сказанного и увлечься им, причем, сами и осознанно. Самопознание для тех, кто готов и может работать сам.
Но это пришло лишь к самому концу Тропы. Возможно, оно и развалило ее, во всяком случае, я слышал от некоторых старичков, что они бы предпочли прежнюю Тропу…

Это их право, они имеют достаточно знаний и силы, чтобы жить так, как хотят. Хоть Тропой. Но после ее развала, я даже стал сокращать личное общение, и в Академии самопознания перешел на заочное обучение, поставив между собой и слушателем лист бумаги или экран монитора. Пусть останутся только те, кто пришел не ко мне, а за самопознанием… И пусть будет возможность обсудить и оценить все, что сказано мной. Вот тогда, если уж вы выбираете тот путь, о котором рассказываю я, это действительно ваш независимый и разумный выбор.
В таком случае становится возможным и настоящее исследование.

Однако, чтобы прийти к такому пониманию своего дела, мне потребовалось не меньше десятка лет неистовой работы. Вначале же я был просто переполнен знаниями, которых не знал, но очень хотел освоить. Это было болезненное состояние, и мне необходимо было поменять свою жизнь и заняться тем, что вызывало эту боль. Для этого было нужно найти работу, которая бы кормила как раз за счет того, что я бы осваивал и отдавал эти же самые знания.
Таким образом, Тропа родилась из вполне бытовой потребности обеспечить себе средства к жизни. К той жизни, которой я хотел жить. Будь у меня деньги, как у какого-нибудь потомственного буржуа, очень вероятно, что я бы и не высунулся. Разве что являл бы изредка миру свое тайное великолепие, а потом опять прятался бы в своей лаборатории. Но у меня такой возможности не было.
Я вынужден был зарабатывать себе на жизнь собственным трудом. И я предложил людям, условно говоря, товар. Предложил честно и открыто. Признаком этого было то, что я никогда не брал за свой труд «мастерской оплаты», как это делают многие учителя, разъезжающие по России. То, что Тропа проводила свои семинары по предельно низким ценам отмечали даже ее гонители. Правда, из этого они тут же делали вывод, что нас финансировали какие-то спецслужбы из-за бугра…
Нет, нас никто никогда не финансировал. Просто мы брали ровно столько, сколько нужно для прожиточного минимума. Пока ездил я один, или мы вдвоем с Дядькой, мы брали меньше, собственно говоря, столько, сколько платили сами люди, приглашавшие нас. Появлялись инструктора, приходилось брать их в расчет, и несколько повышать оплату. Но это был труд, а труд должен быть оплачен. Даже если посчитать, что мы всего лишь развлекали людей, мы все-таки честно трудились. И вкалывали мы ничуть не меньше, чем люди эстрады, к примеру.

Что ж, заявив себя, как человека, который готов отдавать знания, полученные во время этнографических сборов, я тем самым сам определил направление развития. Уже одна эта привязка к этнографии, как я вижу это сейчас, если она была не пустыми рекламными словами, должна была увести от эзотерики. Так и произошло.
Для того, чтобы понять мазыкскую Хитрую науку, эзотерических знаний оказалось не просто недостаточно. Они были неполезны. Русская культура может быть как-то понята через другие народные культуры. Но все же, чтобы ее понимать, нужно знать именно ее. И мы начали изучать то, что было своим, родным. Только гораздо шире, чем изначально видел это я.
В итоге моя «чашечка» оказалась переполненной, и я встал перед выбором: чтобы вкладывать в нее что-то новое, надо было освобождаться от чего-то уже имеющегося. Вот тогда я вдруг понял, что из лекции в лекцию говорю людям об очищении…

Смешно! Сейчас мне смешно: годами говорить о чем-то, а потом понять, что сам не понимал того, что произносит твой язык…
Единственное, что меня утешает, это то, что все мои слушатели время от времени восклицают: У меня открытие, сегодня я понял! И называют нечто, а потом задумываются и добавляют: правда, об этом говорилось в Учебном курсе несколько лет назад…
Знать и осознавать то, что знаешь, очень разные вещи.
Я прошел сквозь эту болезнь, я это понимаю, и потому согласен на то, что у меня обучаются медленно, долго.
Про себя же могу сказать, озираясь сейчас в прошлое: ядро знаний, которые я взял у мазыков, было очень здоровым. А вокруг него было множество слоев лопоти, как они это называли. То есть сознания, забитого всяческими мышленческими образами. В первую очередь, эзотерическими.
Не хочу сказать, что все те школы, что влезли в мое сознание к девяносто первому году, плохи или неверны. Плох был я. Причем, очень плох. Типичный шарлатан, пускающий людям пыль в глаза.
Единственное, что меня оправдывало: это поиск пути, поиск способа, как рассказать людям о том, что знал наш народ. Я ошибался, пробовал, менял пути…
И поверьте мне, это вовсе не простая задача сделать так, чтобы русские люди захотели слушать хоть про что-то русское! Думаю, вот это в работе Андреева, было подвигом, который русский народ, пораженный болезнью западничества, мог бы оценить. Но долго еще не оценит — что имеем, не храним…

А. Шевцов