Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Объективное и действенное начала красоты




 

Из общего понятия прекрасного выделяется собственно эстетическое начало красоты. И в этом случае красота становится не расплывчатой, а действует как своеобразный объективный раздражитель живого восприятия, действует как импульс, создающий направленную организованность и настроенность нашего духовного мира. И само содержание собственно эстетического начала в красоте заключено именно в этой организующей роли.

Красивое «завлекает», овладевает всеми чувствами, сознанием и волей человека.

Выступая только в организующей роли, эстетическое начало не может быть ни моральным, ни аморальным. В этом смысле оно нейтрально. Организующая функция эстетического начала имеет информационную природу, это вносит в его действия уже однозначную, информационную упорядоченность.

Вследствие своей информационной природы эстетическое начало обладает двухсторонним действием. Оно организует структуру того материала, который превращается в эстетические и художественные объекты.

Связывая природу эстетического начала с сигнально-информа­ционными явлениями, мы тем самым утверждаем объективный и материальный субстрат этого начала. Кроме того, его причастность к информационным явлениям обусловливает и то, что красота и эстетические ценности не действуют на нас чисто вещественно и не вызывают потребительских ощущений.

По теории Гольдентрихта «истоки эстетических отношений коренятся в человеческой трудовой практике, и поэтому сущность эстетического носит общественно-исторический характер»[29].

К. Маркс заметил, что красота и есть та «мера», которая выступает специфическим организующим началом как в природных предметах, так и в созданных человеческими руками. Термин «мера» близок к термину «сигнал».

Там, где действуют информационные сигналы, происходит особая целенаправленная организация структур.

Сигнально-информационное и динамическое понимание эстетических свойств говорит об их огромном социально-мобилизующем факторе.

 

ЖУРНАЛИСТСКОЕ ТВОРЧЕСТВО

 

 

Сменилась общественно-политическая формация, изменилась и журналистика. На смену анализу, исследованию и высокохудожественной публицистичности в журналистику пришла беглая информационность, комментирование, версификация событий и сенсационность. Высокие принципы морали и нравственности всегда бытовавшие в журналистике русской, советской почти исчезли из российских СМИ.

Журналистика сегодня отражает интересы и устремления российской правящей элиты и региональных элит. Журналистика все более становится информационным капиталом. Капитализируясь, журналистика наших дней соревнуется в мастерстве сплетен, интриг, овладение приемов папарацци. Журналистика стремительно желтеет.

Хозяева современной прессы, издатели, учредители наперебой говорят о том, что желтизна и порно-сексологические темы в газете необходимы. Они нужны читателю. К числу таковых относится и главный редактор газеты «Комсомольская правда», генеральный директор издательского дома «Комсомольская правда» В. Сунгоркин.

Много места в современной газете занимают заказные материалы. Редакции, журналисту оплачивают подготовленный материал. И журналист здесь послушно выполняет волю заказчика, его концептуальные установки. Естественно, что от творчества здесь мало что остается.

Творчество в современной журналистике явление редкое. Более всего на газетных страницах мы наблюдаем журналистское ремесло. Ремесло это навыки журналистской работы. Как правило, материалы журналиста ремесленника не очень глубокие, поверхностные, зачастую штампованные.

Вторая ступень на пути к творчеству – это мастерство. Оно предполагает владение всеми видами жанров журналистики. Знание секретов композиции и концепции материала. Журналистскому мастерству присущи свои стилевые особенности.

Третья ступенька на пути к творчеству – это талант. Талант означает высокий уровень развития способностей. О наличии таланта в журналистике следует судить по результатам деятельности журналиста, которые должны отличаться принципиальной новизной, оригинальностью подхода.

Творчество журналиста – это деятельность, результатом которой является создание новых высокохудожественных текстов, имеющих большое морально-нравственное и духовное значение. Творчество в журналистике имеет личностный аспект и предполагает наличие способностей, благодаря которым создается текст, отличающийся новизной, оригинальностью, уникальностью.

Английский ученый Г. Уоллес выделил четыре стадии процесса творчества: подготовку, созревание, озарение, проверку.

Центральным, специфически творческим моментом считалось озарение – интуитивное схватывание искомого результата.

Журналистское творчество существует в ряду других видов творчества. К примеру, творчества актера. К. С. Станиславский выдвинул представление о сверхсознании как высшей концентрации духовных сил личности при порождении продукта творчества. Под сверхсознанием К. С. Станиславский понимал как высший этап творческого процесса, отличный от его сознательных, так и бессознательных компонентов. Сверхсознание в творчестве, по Станиславскому, выступает как механизм творческой интуиции.

Творчество – это опыт журналиста, который знает, что он хочет сказать, от имени кого сказать и во имя чего сказать. Журналистское творчество многогранно. Его истоки в общественно-политической жизни, экономике, истории, философии, культуре и т.д.

«Жизнь есть творчество, а потому и история есть творчество. Творение есть жертва…»[30], – писал русский философ Сергей Николаевич Булгаков. Итак, по Булгакову творчество проистекает из жизни, из ее многообразия. А потому, чтобы стать настоящим творцом, человеком творческим, журналист должен глубоко познать жизнь, ее глубинные процессы.

«…во власти журналистов и непрофессиональных газетных добровольцев снять перегородки, создать ощущение единства в нашей многообразной жизни, свежим взглядом показать людям, как интересен их труд, как соединен он со всем, что делается вокруг.

Право же, это не пустые слова: повсюду идет увлекательная, полная неожиданностей жизнь, даже в самом скучном на вид учреждении с его давно заведенным, неменяющимся порядком»[31],– писал А. З. Рубинов.

Знание жизни, жизненных ситуаций, умение их анализировать присущи журналистскому творчеству. У журналистского творчества множество составляющих. Главный инструмент творчества – это слово. Творец слова, его мастер А. М. Ремизов писал: «Мир словарь. Меня можно оцарапать словом и обольстить»[32].

Слово в творчестве журналиста играет ведущую роль. Именно слово помогает журналисту отражать стремление создать текст, где выражается нечто новое, ранее не публиковавшееся. Новый поворот темы, или новая тема, композиция или концепция.

Творчество – это трудный и многоплановый, многоликий процесс. Творчество не рождается на пустом месте. В его преддверии много составляющих. А самая главная составляющая творчества – это труд. Ежедневный труд писания. «Писать надо всякий день не только для упражнения, словесный человек как цветок распускается. И часто сам не знаешь, какие еще цветы и листья хранит душа»[33].

Да. настоящее творчество любит труд. Труд упорный, до седьмого пота.

Творческое состояние вещь трудная и неудобная. Поэт Н. Заболоцкий, имея в виду творчество, писал: «Чтоб воду в ступе не толочь душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь».

Да, теперь в журналистском творчестве много «воды». «Информационная вода» заполонила газетные страницы, телевизионные программы, радиостанции.

В рассказе Ю. Нагибина «Машинистка живет на 6-м этаже» читаю: «Творческое состояние – внутренняя обостренность».

Без творческого состояния творчество невозможно. Истинному творчеству предшествует большая, кропотливая работа. Состояние преддверия творчества хорошо выразил В. А. Солоухин. Вот что он написал:

«О, белизна бумажного листа!

Ни завитка, ни черточки, ни знака.

Ни мысли и ни кляксы. Немота.

И слепота. Нейтральная бумага.

Пока она безбрежна и чиста

Нужны или наивность, или отвага

Для первого пятнающего шага –

Оставишь след и не сотрешь следа».

Свой творческий след в журналистике оставили и оставят многие журналисты. Разные темы, разные методы и методологии журналистского творчества делают этот творческий след неповторимым и уникальным.

В многотемье, многоцветье творчества наше богатство, наше достояние. Естественно, что это богатство в той или иной степени используется в журналистике. И потому, журналистское творчество каждой эпохи базируясь на достигнутом имеет все возможности для творческого роста.

В русской, советской, российской журналистике работали и работают много интересных, творчески мыслящих журналистов – это Глеб Успенский, Владимир Короленко, Владимир Гиляровский, Влас Дорошевич, Антон Чехов, Александр Горький, Лариса Рейснер, Михаил Кольцов, Борис Полевой, Константин Симонов, Петр Лидов, Валентин Овечкин, Ефим Дорош, Анатолий Гудимов, Евгений Рябчиков, Татьяна Тэсс, Анатолий Аграновский, Андрей Ваксберг, Ольга Чайковская, Ярослав Голованов, Анатолий Рубинов, Валерий Аграновский, Василий Песков, Юрий Рост, Александр Невзоров, Борис Резник, Александр Минкин, Дмитрий Холодов, Андрей Лошак, Федор Павлов-Андреевич, Дмитрий Соколов-Митрич и многие другие журналисты, работавшие и работающие в центральных СМИ.

Мастера-журналисты трудятся и у нас, в провинции. Иркутские СМИ также богаты творческими личностями. В их числе я бы назвал Юрия Удоденко, Любовь Сухаревскую, Алексея Комарова, Татьяну Сазонову, Надежду Кузнецову и других. Их творчество получило широкое признание читателей, слушателей. Их материалы ждут, читают, слушают…

Как начинается творчество, как работают мастера журналистики, об этом написано много. И тем не менее я считаю нелишним обратиться к свидетельству мэтров журналистики.

 

«О любви и прыжках с парашютом»[34]

 

 «Эту лирико-детективную историю я берег специально для юбилейного года «Комсомолки». Она – часть богатой ее истории. Публикуем заметку 1 апреля исключительно как улыбку из прошлого, никакого подвоха в ней нет, все правда. К истории этой я лично имел отношение.

Поздний вечер 15 ноября 1962 года. Подписав «Комсомольскую правду» к выходу в свет, главный редактор Юрий Петрович Воронов был озабочен. Из степного Белгорода ТАСС передал сенсационное сообщение. На спортивных соревнованиях случилось ЧП. Молодой парень случайно раньше времени раскрыл парашют и повис на хвосте самолета. Что делать? Самолет на всякий случай набрал высоту. И в нужный момент из него, точно все рассчитав, выпрыгнула девушка. Повиснув на стропах парашюта попавшего в беду товарища, она обрезала их ножом. Парень раскрыл запасной парашют, а девушка вслед за ним тоже благополучно приземлилась.

Опытный редактор оценил значительность происшедшего и ревниво развернул только что вышедшие газеты. В них уже были кое-какие подробности. Кого-то надо срочно посылать в Белгород. Редакция была пуста. На глаза редактору попался международник Леня Кузнецов, тоже спешивший домой. «Леня, немедленно на Курский вокзал! В дороге вот это прочтешь. А завтра из Белгорода передашь беседу с замечательной парашютисткой.»

На следующий день Леня продиктовал по телефону разговор с героиней. Ничего нового в заметке не было. И озабоченный редактор позвал меня в кабинет. «Елки зеленые (любимое выражение Юрия Петровича), девчонке восемнадцать лет! Случай – прямо для нашей газеты. Я разузнал: корреспонденты «Советской России» везут ее в Москву. Встреть на вокзале. И, кровь из носу, в номер должен быть очерк. Дарю заголовок: «В восемнадцать лет…»

Утром прибыл я на вокзал и обнаружил, что не единственный жду героиню. На перроне толпились репортеры многих газет, с треногой стоял кинооператор.

И вот он, харьковский поезд. Из вагона выходит… Королева выходит! Стройная. Ноги из плеч растут, держится ровно, спокойно. Улыбка, как солнце. С героинею рядом корреспондент «Советской России» и секретарь «большого» обкома из Белгорода.

Действие второе разворачивается в здании «Правды». «Собственниками» Вали-парашютистки выступают коллеги из «Советской России». В этой редакции накрыт стол с фруктами и шампанским. За столом в центре – белокурое белгородское Солнышко. Немногословна, скромна. Два пожилых генерала, поглядывая на круглые колени, вздыхают: «Войну прошли. Чего не было! Но чтоб такое… Редкостный случай!»

На пресс-конференции первым выступил секретарь-сопроводитель. В недлинной речи дал понять, что героев в Белгороде растить умеют. И Солнышко – Валя Ткаченко немного скромно сказала, в основном повторив, что было уже известно. Журналисты задавали много вопросов, прямо как космонавтке. Я, прежде чем спросить, сказал: «Валя, мы, журналисты, – народ ужасный. Кого хочешь испортим. Оставайтесь всегда такой же чистой и скромной…»

Должно быть, я ловко все это сказал, потому что Солнышко согласилось навестить «Комсомольскую правду», благо, располагалась она этажом выше «Советской России». Голубой зал нашей редакции был переполнен. Все хотели взглянуть на чудо-парашютистку. Но не судьба. У дверей зала, вроде нынешних рэкетиров, стояли четверо из «Известий» и потребовали, чтобы я немедленно отдал героиню в их руки.

В этом месте, надо сказать, «Известия» оказались единственной из больших московских газет, где ни строчки не было напечатано о случившемся. Алексей Иванович Аджубей грозился шкуры спустить со своих репортеров за это и потребовал, чтобы героиню немедленно доставили в редакцию. Кто мог поспорить тогда с Аджубеем?

Потом дошли до нас вести с площади Пушкина. Аджубей встретил героиню объятиями: «Валя, сделаем все, чтобы страна тебя полюбила! Вот такой портрет напечатаем…». Прочитана была телеграмма-при­ветствие от Гагарина. Сказано было, что обо всем доложено Никите Сергеевичу и что на кофте-де надо готовить место для ордена.

Я этим временем скрипел пером, запершись в отдельной комнате библиотеки, и после обеда положил на стол ответственного секретаря нечто вроде очерка под названием «В восемнадцать лет…»

Ответственным секретарем был в тот год у нас фельетонист мудрый, как змей, Илья Шатуновский. Прочел. Похвалил. Сказал, что немедленно засылает писанье мое в набор. Но поделился и новостью. ТАСС передал для редакции: «Рекомендуется воздержаться от дальнейших публикаций о парашютистке». «Понимаешь, – сказал Илья, – представили к ордену девку. Нужно знать место, где это было, а она не помнит. Где-то. говорит, на Украине. Чует мое сердце: что-то есть тут нечистое». Я горячо возразил: «Чепуха! У нас ведь у подвига вторая сторона – разгильдяйство. К вечеру разберутся». «А я думаю – дело нечисто. Хочешь поспорить со мной на коньяк?» – ухмыльнулся лучше меня знавший изнанку жизни Илья. Ударили по рукам. И я помчался во Внуково. В Кишиневе завтра открывался съезд журналистов, где надо было представительствовать от Москвы. Человек непьющий, я все же предвкушал выигрыш коньяка.

Через два дня, вернувшись утром из Кишинева, я сразу приехал в редакцию. Удар грома – в коридоре висела стенная газета с восхитительной надписью «Прыжок в лужу». Тут же снимок смущенного Лени Кузнецова с ехидной заметкой-расспросом, как он беседовал с Валей-парашютисткой на ее родине. В центре листа нарисован был парашют, и на нем в лужу спускается сделанный мною, к счастью не опубликованный, портрет героини.

А в рабочей комнате на столе под стеклом нашел я записку Ильи Шатуновского: «Вася, гони коньяк».

Что же случилось, пока я летал в Кишинев? Упорно искали место парашютных соревнований. И постепенно запахло скандалом. Героиня держалась спокойно, а сопровождавший ее обкомовский секретарь волновался: «Я видел часы с дарственной гравировкой!» Это было доказательство героизма. Но Валя-парашютистка в Москву часы не взяла. Секретарь позвонил в Белгород инструктору парашютного спорта по фамилии Ломов: «Немедленно выезжайте в Москву. Возьмите с собой часы».

Утром в Москве появился видный мужчина возраста, примерно в два раза превышающего возраст юной спортсменки. Привез и часы с гравировкой. Гравировка эта убыстрила развязку сенсации. В Белгороде перепуганный парашютный инструктор, не зная, как быть с часами, спешно купил другие и побежал к граверу. Тот повторил надпись, но без ошибки, которую по оплошности допустил, гравируя первые наградные часы. Эту разницу секретарь сразу заметил и, как Шерлок Холмс, припер парашютных дел мастера к стенке: «Вижу – дело нечистое. Немедля во всем признавайтесь». Тот не стал тянуть время, попросил перо и бумагу – изложить все как было.

А было так. Вспыхнул в славном Белогороде любовный роман с трехнедельной отлучкой к морю. Когда возвращались домой, юная парашютистка выразила наставнику беспокойство: «А кто поверит, что были на соревнованиях?». Опытный в житейских делах инструктор сказа: «Поверят. Да еще и «приданое» за тобой будет такое, что женихи станут в очередь».

Через пару дней появился он на цементном заводе, где работала Валя, и попросил «собрать коллектив». Тут и было объявлено о подвиге в небе. Парашютистке прилюдно были вручены часы и на бланке ДОСААФ выдан соответствующий документ. На цементном заводе пыль поднялась от жарких аплодисментов – кому не приятно иметь рядом с собой героиню!

Инструктор-парашютист, наверно, был на седьмом небе от ловко проделанной операции, но малость мужик просчитался – не учел любовь журналистов ко всему героическому. Первой о «подвиге» рассказала заводская многотиражка. Ее заметку тут же перепечатала областная газета, что было замечено сразу собкорами всех московских газет и ТАСС. А сообщения ТАСС в те годы были, как голос Бога, – что сказало агентство, сомненью не подлежало. И раскрутилась слава Вали Ткаченко на всю катушку, докатилась до нашей редакции, до нас с Леней Кузнецовым, до Аджубея, Гагарина до самого Никиты Сергеевича. Когда генеральному секретарю смущенно доложили о финале истории, Хрущев, говорят, плюнул с досады: «Всех виновных как следует наказать!»

Не помню, что досталось герою-любовнику, но заведующего отделом информации в «Правде» с работы сняли, попало корреспонденту ТАСС. Мы с Леней Кузнецовым отделались обличеньем в стенной газете.

У каждого времени свои герои. Зная нынешних восемнадцатилетних дев, жующих в метро резинку и, как дети, надувающих из нее пузыри, я думаю, что для них история эта – веселое приключение. Но, полагаю, и Валя Ткаченко пережила происшедшее в те строгие годы без больших потрясений. В «Комсомолке» историю эту вспоминали мы тоже, как страницу вечного «Декамерона».

Вот такая история. Что было – то было».

 

 

О творчестве и о себе

 

«Репортажи Андрея Лошака в программе «Намедни» всегда запоминаются выбором темы, легкостью стиля, свежестью взгляда. В 2003 году Академия Российского телевидения признала его лучшим репортером.

– Жизнь изменилась с получением заветной статуэтки?

– Раньше вручение премии «ТЕФФИ» мне казалось мероприятием пафосным, помпезным и в целом чуждым мне по духу. Когда же я стал лауреатом, возникло чувство недоумения, не покидающее меня до сих пор.

– Вы работаете в программе, жанр которой определяют модным словечком «инфотеймент». То есть зрителя и информируют, и развлекают одновременно.

– Слово «инфотеймент» привез Леонид Парфенов в позапрошлом году из своей поездки на CBS. С тех пор его стали активно употреблять. А раньше все это просто называлось парфеновским стилем. Инфотеймент в Америке – это что-то совершенно другое, чем у нас. У них информация подается гораздо зануднее, причем их бюджеты не сравнимы с нашими. В Америке более консервативная, традиционная журналистика. Что касается информации в чистом виде, то она будет существовать всегда. Это четкий жанр со своими давно сложившимися законами. А вот в еженедельных передачах можно позволить себе какие-то художества. То, что мы делаем, – это не репортажи, а скорее очерки. Мне этот жанр очень нравится. Репортерства как такового в моей жизни было немного: мои прямые включения можно пересчитать по пальцам. Я стараюсь всячески избегать репортажей с мест событий, а «гнать с коленки» – не мое.

– Долго искали свою нишу на ТВ?

– Я сразу в нее попал. Я тогда только женился, нужно было зарабатывать деньги, куда-то себя девать. В то время я учился на журфаке в МГУ, и знакомые моих знакомых порекомендовали меня Парфенову. Я пришел в его программу скромным администратором. Бегал с какими-то поручениями, носил бумажки, наливал чай корреспондентам. И делал все это очень плохо. Зато успел многому научиться. Ведь Леня изначально отличался нестандартным подходом к информации. Однажды я предложил ему несколько вариантов сюжета. Леня сказал: «Попробуй». И я начал снимать.

– А помните свой первый репортаж?

– Да, я снимал клуб «Птюч» и музыканта Алекса Паттерсона, который приехал туда выступать вместе со своей группой «Орб». Довольно маргинальная история. Затем я долго занимался тем, что переписывал всю культурную информацию, которая приходила по спутнику, и делал сюжеты. Даже достиг в этом деле некоего совершенства: люди, смотревшие программу, думали, что это мы сами все наснимали. Ну а потом настала пора диплома. А так как на нашем раздолбайском курсе я был чуть ли не единственным работающим человеком, мне предложили съездить на стажировку в Голландию. Учился я в медиашколе в какой-то дыре. Снял там два фильма. Каждому из нас надо было сделать два сюжета. Первый – «Культурный шок»: рассказ о своих впечатлениях о Голландии. А второй – непосредственно дипломная работа. Я снимал про сквотерское движение. И это стало для меня некоей кармической вещью, потому что я до сих пор где-то раз в полгода снимаю все, что связано с антиглобалистами.

– Как вы находите темы для репортажей?

– Момент мученических раздумий всегда присутствует. Но у нас в команде постоянно идет взаимообмен идеями. Кроме того, иногда сроки не оставляют возможности для выбора. Если тебе не нравится тема и ты отказываешься от нее в понедельник, во вторник, то в среду уже соглашаешься на любой сюжет. Времени-то до эфира практически не остается! Конечно, чем дальше, тем сложнее находить темы. Моя основная проблема в том, что я не привязываюсь к текущим событиям, снимаю сюжеты о неких явлениях. Правда, замечаю, что иногда начинаются, к сожалению, какие-то самоповторы.

– У вас есть некий алгоритм поиска сюжетов?

– Если приезжаю на съемку и вижу некое явление, которое хотя меня совершенно и не интересует в контексте данной съемки, но явно заслуживает внимания, обязательно беру его на заметку. Так было, например, с группой «Тату». Я, будучи в Испании, впервые в жизни услышал, как на европейском радио играет русская группа. В России тогда об этом еще никто не знал, а девочки уже занимали первые места в европейских хит-парадах. И когда «Тату» стали лидерами в британском топе, в «Намедни» наконец-то созрели: надо снимать об этом сюжет. А до этого меня все время спрашивали: дескать, сколько тебе заплатил продюсер «Тату» Ваня Шаповалов? Иногда подхватываю интересные темы, листая журналы или гуляя по Интернету. Даже не представляю, как раньше люди без него обходились. Кстати, меня в этом смысле восторгает Леонид Геннадиевич Парфенов. Он до сих пор не умеет пользоваться Интернетом, зато у него все в голове.

– Вы снимаете сюжеты в Москве, в регионах и за границей. Где работать проще?

– За границей всегда одна проблема: мало времени. Когда мы, скажем, ездили в Париж, я видел город лишь из окон такси по дороге в аэропорт. В регионах работать проще, потому что там люди не избалованы вниманием. Они считают: раз приехало телевидение, значит, так оно и надо. Они очень охотно идут на контакт. В провинции вообще приятно снимать. За время работы в «Намедни» я для себя открыл Россию. До того летал исключительно в западном направлении. А теперь я узнаю нашу удивительную струну – фантастические люди, места потрясающие. Я понял, какой у нас интересный народ! Оказывается, всяческая лесковщина, которую раньше я находил только в книгах, существует до сих пор. Люди очень интересно говорят – как в былинах. Просто до этих мест нужно добираться. А в Москве работать сложнее: люди долго думают, прежде чем согласиться на контакт, а могут и вообще послать.

– Помните свой самый сложный репортаж?

– Они все безумно трудные. Любой репортаж всегда дается с боем. Я завидую людям, которые умеют все делать вальяжно и добиваются при этом хорошего результата. Для меня это всегда тяжелый труд. Расскажу, например, как мы снимали Социальный форум антиглобалистов в Париже. Прилетели туда во вторник. Пустились на поиски. Все они жили на окраинах. (Теперь могу написать путеводитель по предместьям Парижа). Мы для себя места для житья выбрать не могли, ибо не знали, где остановятся наши герои. Мобильников у них нет. В итоге нашли их в каком-то местном «Бирюлево-товарном», в спортзале. А уже открывается форум, причем сразу в четырех местах. Тут выясняется, что нужно срочно делать репортаж для новостей, мол, планируется прямое включение. Потом оказывается, что прямое включение невозможно и надо ехать в студию, где просят уже готовый сюжет. Я делаю его для новостей и понимаю, что для «Намедни» у меня уже практически ничего не остается. В этот момент получаю новое задание: пообщаться с госпожой Коллонг-Поповой, выдвинувшей обвинения против ЮКОСа. Полдня за ней охочусь, снимаю. Потом выясняется, что снимаю это не для себя, а для другого автора. Неделя близится к концу, и времени на сюжет практически не остается. В итоге в субботу поздно ночью вылетаю в Москву. В самолете пытаюсь написать текст, хотя не посмотрел и половины отснятого материала. А тут еще впереди сидит какой-то эпилептик, который постоянно кричит, у него жуткие приступы, он скандалит со всем самолетом. Прилетаем в Москву раньше времени, поэтому нас не встречают. Добираемся попутками до «Останкино». Приезжаем в 7 утра. В 14.00 первый эфир на орбиту, а у меня еще не дописан текст и не смонтирован сюжет… И такой экстрим у нас практически всегда. Это, конечно, держит в тонусе. Но очень хочется хотя бы раз сделать все спокойно, без накладок и дерготни.

– Знаю, вас многое связывает с Одессой…

– Одесса – это часть моей жизни. Потрясающее место. Там у меня жили дедушка с бабушкой. Я приезжал в Одессу летом, и для меня это всегда был праздник. Они жили на Малой Арнаутской улице. Там долго жил и мой дядя (Виктор Лошак, известный журналист). У них была потрясающая дача на 11-й станции Большого фонтана: из ее окон были видны обрыв, море и кафе-мороженое, где было самое вкусное мороженое на свете. Одесситы – это отдельный этнос, который меня всегда приводил в тихий экстаз. Сплошной Бабель. Во все времена Одесса была каким-то несоветским городом. Там бегали еврейские дети в американских шмотках. Приходя на пляж, я, беленький, не умеющий толком плавать, с восхищением смотрел на бронзовых от загара парней, которые ныряли в воду с пирса, и с горечью понимал: настоящим одесситом мне не быть никогда. Однако в Москву я всегда приезжал с одесским акцентом. Парфенов почему-то до сих пор считает меня одесситом и говорит: «Ох уж эти ваши одесские штучки».

– Настоящим одесситом вы не стали, зато у вас жена одесситка.

– Да, Анжела родилась в Одессе, окончила Одесский государственный университет, биологический факультет. Потом я привел ее на НТВ. (Только не путайте с корреспондентом Аней Лошак – это моя кузина!) Жена мне очень помогает. Часто подсказывает темы для новых сюжетов. У нее критический ум, и для меня она самый строгий судья. Я всегда ориентируюсь на ее мнение.

– В телевизионной круговерти на себя время остается?

– Понедельник у меня такой полувыходной день, когда можно сходить в кафе или в кино. Я жуткий киноман. Люблю хорошее серьезное кино, а блокбастеры не смотрю. Люблю братьев Коэн, Тарантино, итальянскую классику. А вообще-то, за время работы я набрал такую скорость, что вся моя жизнь протекает в движении. даже когда выпадают дни, что никакого движения не предвидится, я сам начинаю его организовывать. Это не очень хорошо, потому что я практически перестал работать дома. Так привык ездить, что если больше недели нахожусь в Москве, начинаю нервничать»[35].

 

 

НАКОПЛЕНИЕ МАТЕРИАЛА

 

 

Преддверием творчества можно назвать накопление материала, который затем может использоваться при разработке темы.

В творческой лаборатории журналиста широко распространены досье. Их можно подразделить на тематические и сроковые. Собираемые для досье материалы могут размещаться в папках, скоросшивателях, на магнитных носителях, в компьютерах.

У журналиста «Комсомольской правды» Василия Михайловича Пескова более 200 папок с тематическими досье. Это вырезки из газет, выписки из книг, фотографии животных, птиц, растений. При разработке темы он пользуется своими досье, что помогает ему создать высокохудожественные тексты – образец высокого творчества.

Вырезки из газет, выписки из книг, журналов должны иметь ссылки на источник, откуда этот материал, эта выписка взяты.

Непременным источником накопления материала для журналистского произведения является блокнот. В блокноте фиксируется то, что требуется для подготовки материала.

Новая запись начинается с даты, места, где журналист находится (населенный пункт, завод и т.д.). В блокноте журналист записывает фамилии, имена, отчества, должность. Обязательно запишите в блокноте цифры, данные. Не надейтесь на память. Память может подвести вас. Запишите яркие, бросающиеся в глаза детали.

Блокноты могут быть разными по размерам. Лично я пользуюсь блокнотом, сделанным из толстой тетради. Тетрадь разрезаю в типографии. Мой блокнот входит в карман пиджака, куртки. Все старые блокноты я стараюсь хранить. И часто возвращаюсь к старым записям.

К примеру, сегодня я веду в газете рубрику «К 60-летию Великой Победы». Под этой рубрикой публикуются зарисовки, очерки об участниках Великой Отечественной войны. 10 лет тому назад газета организовала экспедицию к 50-летию Великой отечественной войны. Я вел эту рубрику. Мне довелось побывать в большинстве сел и деревень района, записать воспоминания участников войны и участников тыла. Сегодня я встречаюсь с ветеранами, беседую с ними и просматриваю записи в старых блокнотах. И это помогает мне при подготовке материалов.

Отправляясь в командировку, обязательно возьмите с собой блокнот, ручку и карандаш. Зачем карандаш? – спросите вы. К примеру, вы беседуете на улице при 30-градусном морозе. Ручка не пишет. Тут-то вам и пригодится карандаш.

Выезжая в командировку, я всегда беру с собой блокнот. И если я записываю беседу на диктофон, то в блокноте помечаю какие-то детали, важные моменты беседы. Запись может не получиться, диктофон можно потерять, а блокнот всегда останется с вами.

Атрибутом всех областей творчества является записная книжка. Поэт Федор Тютчев, отправляясь на прогулку, всегда брал с собой записную книжку. Куда часто заносил какие-то строфы или стихотворение, навеянное созерцанием величавой природы. Композитор Прокофьев постоянно пользовался записной книжкой, куда заносил рождающиеся мелодии своих произведений. Он советовал и начинающим музыкантам завести записную книжку. И блокнот, и записную книжку берет в командировки журналист Василий Песков. В блокнот он записывает сиюминутное, то, что потребуется сегодня, завтра. Записную книжку он достает на досуге. Не спеша записывает свои наблюдения. Зачастую эти наблюдения потом целиком переносятся в зарисовку, очерк. О своих записных книжках Василий Песков пишет: «Там всякая всячина». Под всякой всячиной он имеет в виду кладезь наблюдений, беглых заметок, зарисовок. И блокноты, и записные книжки Песков бережно сохраняет, ибо часто обращается к ним.

Своеобразным накопителем материала, тренажером для журналиста является личный творческий дневник. Дневники ведут и вели многие журналисты. В их числе Мариэтта Шагинян, Борис Полевой, Константин Симонов, Ярослав Голованов.

К примеру, журналист «Комсомольской правды» Ярослав Голованов вел в газете темы науки, техники. Он встречался и писал о многих выдающихся людях своего времени. Много интересных наблюдений, ярких деталей осталось в дневниках. На страницах газеты «Комсомольская правда», а затем отдельными книгами вышли его дневниковые записи. Они вызвали большой интерес у читателей.

Личный творческий дневник необходимо вести и начинающим журналистам. Он помогает научиться умению наблюдать, слушать, общаться.

 

 

ТВОРЧЕСТВО ЮРИЯ РОСТА

 

«Беда нашей прессы –

дурновкусие…»

Юрий Рост

 

Юрий Михайлович РОСТ родился в 1939 году в городе Киеве. В 1961-м окончил Киевский институт физкультуры по специальности плавание и водное поло. Поработав некоторое время тренером, пошел снова учиться сразу по двум специальностям: днем не факультете журналистики, вечером – на английском отделении филфака Ленинградского университета. Юрий еще был студентом, когда его пригласили работать в ленинградский корпункт «Комсомольской правды», потом в редакцию этой же газеты в Москву, откуда он, поработав несколько лет и завоевав довольно солидное имя, перешел в «Литературную газету».

Юрий Рост очень интересный человек. Чтобы полнее раскрыть его натуру, Юрия Михайловича попросили ответить на вопросы традиционной анкеты журнала «Журналист» «Профессия – журналист», и вот что из этого получилось:

«Возраст. 65 лет.

Родители. Папа был прекрасным актером и смелым солдатом Второй мировой войны. Мама красавица.

Образование. Киевский институт физкультуры. Ленинградский государственный университет (факультет журналистики – окончил. Английская филология – три курса).

Послужной список. Не служил. Работал в «Комсомолке», «Литературке», на REN-TV («Конюшня Роста»), в «Общей газете». Теперь обозреватель «Новой газеты».

Когда и о чем была самая первая ваша публикация? 22 июня 1966 года в «Комсомолке» про архитектора, которому не хватило самого длинного дня. С карточкой.

Самое недавнее достижение. Нырнул на 30 метров по настоянию моего друга Виктора Такнова.

Самая недавняя неудача (потеря). Все человеческие потери (а их накопилось немало) срока давности для меня не имеют.

Самый ценный совет, который вы получили в своей жизни. Мама говорила, что акушер, приняв меня, дал ладонью по заднице и посоветовал: «Живи!»

Самое неприятное решение, которое приходилось принимать (по работе или в жизни). Оправдываться.

Какую цель вы ставите перед собой в своем нынешнем положении? Следовать советам акушера.

Политическая ориентация. Основатель ПН(б) – Партии наивных беспартийных.

Отношение к религии. Бог есть.

Работа, о которой мечтаете. Я имею такую работу.

Одним словом, каким вы видитесь окружающему миру. Об этом надо и спросить окружающий мир, одним словом.

Влияние кого из современников испытываете в наибольшей мере? Друзей.

Самая серьезная болезнь нашей журналистики. Дурновкусие.

Автор в журналистике, который вам наиболее интересен. Их немало.

Любимое время года. Весна, лето, осень (ранняя). Когда светло.

Историческая личность, которая вас особенно интересует. Одна? Вы ее не узнаете.

Любимый праздник. Пасха.

Особенно почитаемый политический деятель. Бывший, может быть, и почитаем.

Любимая песня. «В островах охотник».

Ваш девиз (философия, которой, придерживаетесь в жизни). Так вам и скажи. Читайте.

Человек (герой журналистского материала), знакомство с которым повлияло на ваше мировоззрение. Я о них все время писал. И снимал их.

Любимая цитата. «Худших всегда большинство».

Самое поразительное впечатление во время зарубежной поездки. Улыбаются.

Любимое блюдо. Деруны.

Любимый словарь. Словарь Даля и словарь Пушкина.

Любимое слово в русском языке. Я знаю несколько слов.

Любимое слово в иностранном языке, который вы знаете. «Хист» (укр.)

Самый дорогой вам автограф из домашнего архива. У меня их два на фотографиях А. Д. Сахарова и Анны Маньяни. На книгах, дороги все – это слова моих друзей.

Любимое место отдыха. Около воды.

Любимое здание в городе, где вы живете. Где я живу.

Любимый город. Питер, Москва, Киев, Тбилиси, Русса, Карпогорн.

Увлечение (хобби). Работа.

Любимое спортивное занятие. Бег. Велосипед. Плавание (надоело).

Любимый вид одежды. Джинсы.

Газета, которая является для вас наиболее полным источником информации. «Новая газета».

Любимый журнал. «Нейшнел джиографик».

Любимый фильм. «Не горюй!», «Жил певчий дрозд».

Любимая радиостанция. «Эхо Москвы».

Книга, которую сейчас читаете. «Последний старец» об отце Павле Груздеве, которого знал.

Допустим, вы могли бы получить свой портрет от любого художника (всех времен). Кого бы вы выбрали? Мне было интересней сделать их портреты.

Самый интересный философ. Очень интересный вопрос».

(Журналист. – 2003. – № 5. – С. 30).

 

Судьба журналиста Юрия Роста интересная и любопытная. Свое журналистское кредо он выразил так: «Журналист может быть ленивым, но он должен быть любопытным».

«Юрий Рост ритмичный, звучный, с органичным вкусом во всем, включая фамилию, человек. Есть в нем что-то стилизованное гусарское и настоящее мужское – в умении держать трубку, накидывать шарф, носить свитера и назвать свою мастерскую «конюшней». Это разносторонний человек – он и публицист, и фотожурналист, и писатель, и актер, и телеведущий. Свое понимание жизни в ее красоте и трагедии как проявлений той же красоты, благодаря таланту, перу и глазу. он показал и рассказал нам»[36].

Именно в городе Санкт-Петербурге Юрий Рост стал журналистом. Всю свою сознательную журналистскую деятельность, по словам Юрия Михайловича, он отлынивал от работы. Его лень защищала от серьезных ошибок. Если не успеваешь сделать что-то хорошее, то не успеваешь сделать и что-то плохое.

Юрий Рост пришел в журналистику поздно. Свою первую заметку он опубликовал в «Комсомольской правде» в возрасте 27 лет. Она называлась «Голубые города», была снабжена фотографией, слабой, плохой. Но это уже был жанр, который предопределил его дальнейшую судьбу.

Окончив Киевский институт физкультуры, он как-то заскочил к одному замечательному футбольному телекомментатору, чтобы спросить, как стать журналистом, что для этого нужно – писать, снимать? Комментатор ответил, что снимать легче, и если хочешь быть богатым человеком, то снимай, а если хочешь быть знаменитым – пиши. На самом же деле, это было ошибкой: ни богатство, ни знаменитость не связаны с жанром. Богатый журналист – это уже другая профессия. Конечно, журналисты должны жить хорошо, лучше, чем они живут, чтобы не испытывать неловкости. Они могут превратиться в очень богатых людей, но тогда они перестают быть журналистами. Это как писатель-сатирик. Если он стал очень богатым, то автоматически перестает понимать тех людей, которых он, якобы, защищает. Юрий Рост три раза ходил на митинги защищать канал НТВ. Уже в первый раз его смутила некая «тусовочность» происходящего. Во второй раз он понял, что происходит какой-то обман.

Рост очень долго не мог определить, что главное для журналиста, пока не поговорил с одним своим хорошим другой Мишей Чавчавадзе, который и наставил его на «правильный путь». «Главным для журналиста является – не дружить с плохими людьми» – сказал Михаил. Именно эти слова определили дальнейшую судьбу Юрия Михайловича, они стали для него определенным табу в выборе друзей. С этого момента он старался, чтобы в его кругу не было нехороших людей. Еще Рост считал, что не нужно любить начальников, идеи, а надо любить своих маму и папу, любимых.

Рост всегда думает о тех людях, о которых пишет, и о том, что пишет, не испытывает ли читатель неловкость, когда прочтет заметку. «Тогда я пользуюсь психологическим способом – читаю свои готовые заметки вслух, и те фразы, которые проглатываю, чувствуя, что по каким-либо причинам мне неудобно их произнести, потом просто выбрасываю. Если написанное слово не выдерживает произнесение его вслух, то с ним можно легко расстаться», – говорит Юрий Михайлович.

«Раньше люди читали статьи Соловейчика, Зюзюкина, Аграновского и за словами видели смысл того, что журналист сказал, и даже то, о чем он, в силу обстоятельств, промолчал. Человек читал и понимал: плоховато дело. Что происходит сейчас? Пожалуй, вершиной того, что происходит сейчас в журналистике, я бы назвал фразу, услышанную недавно: «фактов у меня нет, но вы же знаете меня и поэтому должны мне верить – этот человек вор». Вот и все, вот такая аргументация. Я думаю, что журналистика постепенно вернется к тому состоянию, когда главным было Письмо, Фраза, Текст, а не только информация», – считает Юрий Рост.

Он всю свою жизнь прожил в газетах, стал свидетелем многих разрушений – на его глазах разрушились «Комсомольская правда», «Литературная газета» и «Общая газета», в любом случае газеты должны умирать или видоизменяться, как умирают или видоизменяются театры.

Юрий Рост удачен во всем: и в журналистике, и в фотографии, и в кино. Он не ограничивает себя никакими рамками и больше всего в жизни ценит свободу. Всегда почитатели его творчества, фотографий, публикаций, телепрограмм относились к нему как к свободному художнику, не привязанному к месту службы. А когда перестала существовать «Общая газета», он стал свободным художником по факту. Несмотря ни на что, Рост всегда придерживался постулата: не омрачать свою жизнь ни одним трудовым днем, такая вот жизненная позиция.

В одном из интервью Юрий Рост признался, что ему никогда ничего не хотелось делать, да и сейчас не хочется, и только обстоятельства заставляли его чем-то заниматься. Поэтому он старался делать только то, что делает и сейчас – готовит две книжки. Первая книга называется «Групповой портрет на фоне века», охарактеризованная писателем: «в которой то ли фотографии и текст, то ли текст и фотографии». И вторая книга – «Другая жизнь Сахарова», которая должна стать открытием не какого-то совершенно незнакомого человека, а человека, которого знают все. При том, что о жизни Сахарова известно мало, но она очень интересна. Будет ли она для кого-то примером, автор не знает, потому что повторить его человеческий и жизненный подвиг тяжело, для этого надо быть и таким одаренным, и таким безусловным. «Но, возможно, после этой книжки выяснится, что он был еще более человеком, чем мы все», – признался Юрий Михайлович.

С именем Роста обычно связывают способность открывать человека в необычной или, наоборот, очень простой ситуации. Основной ответственностью для Юрия Михайловича является ответственность перед человеком, о котором он пишет. Материал он собирает на протяжении долгих лет, влюбляется в своих героев, влюбляет их в себя, поэтому несет за это ответственность и потери. И, зачастую, знает о них больше, чем может написать. Текст – это, по существу, тост во славу человека, в которого автор в этот момент влюблен или который ему интересен. Он населяет этот мир и мир читателя своими друзьями, втягивает его в круг, в котором читатель становится равным. Журналист должен быть наделен способностью смотреть и видеть, делиться собственными соображениями и впечатлениями, неназойливо иронизируя над собой. Рост вдумчиво пишет, очень тонко подмечает все плюсы и убедительно их излагает. Автор обладает ценной чертой – умением перевоплощаться, «влезать в шкуру» своих героев, понимать их и думать за них и смотреть на мир их глазами. Читатель же воспринимает героя опытом жизни Роста, и потому его личное участие в процессе изображения, если оно не назойливо, уместно. «Я считаю, что ирония и самоирония позволяют сказать о человеке и о ситуации очень многое. Это как в тосте – ты можешь произнести о человеке весело такие слова, которые всерьез ты бы сказать не мог…», – говорит Юрий Рост.

«Журналистика ближе к театру, чем кино, в ней есть четвертая стена, которая учитывает существование зрителя, незнакомого тебе. И есть некая граница, которую ты не должен и не можешь перейти. Знания, которые ты используешь, должны быть легальными, щадящими, даже если ты пишешь о человеке вещи, которые ему не очень нравятся. И еще вопрос в том, каким взглядом на него смотреть. Поскольку я сам обладаю огромным количеством негативных качеств, никогда не делаюсь судьей. Может быть, я и неплохой человек, но и не настолько хороший, чтобы судить человека с неких высот. Ведь слово материально, это вещь, она ранит, и потом никакие объяснения, извинения не годятся – ты уже сказал…», – считает автор.

Телепрограмму «Конюшня Роста» сам Юрий Михайлович считает замечательной затеей. Он сам придумывал каждую программу, продумывал сюжет, неожиданные повороты. Она была нужна зрителю, но «погибла» не от старости, а была «убита». Просто это канал такой, где то горячего хотят, то холодного. В настоящее время телевидение превратилось в прибыльный бизнес, и сейчас нет такого канала который для человека был бы отдушиной. Рост: «В Америке такая же ситуация, телевидение тоже, как и у нас, отвратительное, но там такой канал все же есть, PBS, который делает некоммерческие вещи. Со временем таким могла бы стать наша «Культура».

Первым фотоаппаратом Юрия Роста был обычный «Цейс Экон», весьма примитивный, привезенный дядей с фронта, с войны. А первую свою фотовыставку, самую любимую, он устроил в городе Таллин. «Теперь это уже заграница, так что считайте я начал выставляться за рубежом», – рассказывает фотограф. Город этот он любит до сих пор, потому что там у него никогда не было ощущения отчужденности, он полностью принимает присущую жителям города манеру и способ жизни. «Я же везде гость и потому везде всегда с большим уважением отношусь к хозяевам, даже к хозяевам жизни в моей родной Москве я отношусь не то чтобы с пиететом, но терпимо. Место под солнцем есть всем», – признался Рост.

Журналист – это призвание. Журналистом надо родиться, но научиться журналистскому мастерству тоже можно, если прислушиваться к советам, которые дает мастер своего дела. Юрий Рост делится секретами своего мастерства:

«Правило пишуще-снимающего журналиста.

– Одно из моих правил – это всякий раз, когда приезжаешь в незнакомое место, обойти все вокруг. Просто для того, чтобы, когда понадобится, точно знать куда идти.

На какую пленку фотографировать людей и природу.

– Людей я снимаю на черно-белую пленку, а природу – на цветную. Почему? Пусть мир на фотографиях будет таким, каким его создал Господь. Поскольку он создал его цветным, то и снимать его нужно на цветную пленку. А человек создал свой мир, с его историей, зданиями, интеллектом, войнами, не очень хорошими деяниями. Поэтому лучше, если человек на фотографиях будет черно-белый.

Чем цветная фотография отличается от черно-белой.

– Прежде чем заняться цветной фотографией, я занимался черно-белой. Думаю, что начинать нужно с черно-белой фотографии, ведь в ней необходимо острее и точнее понимать композицию и построение кадра. А к цветной фотографии, к цветному пейзажу, надо относиться, как к черно-белой фотографии, и рассматривать цвета лишь как часть сюжета. Можно провести такой эксперимент: берете цветную карточку и печатаете ее черно-белой. Вы увидите, сколько там окажется мусора и глупостей. Их как раз быть не должно.

Цифра и пленка – разные вещи.

– Они не заменяют друг друга. Это надо понимать. Работая с цифрой, поддаешься соблазну – щелкнул, не понравилось, затер. А любая фотография с годами обретает совершенно иную ценность. Ценность знака. Поэтому самый продуктивный метод – снимать на пленку, а потом переводить в цифру, и с ней работать на компьютере. Кроме того, все электронные носители имеют свойство устаревать, и через 30 лет вы, возможно днем с огнем не найдете проигрывателя CD или DVD.

Кроме умения писать журналисту неплохо бы уметь и снимать.

– Фотографиями я иллюстрирую свои тексты. Маленькие и большие. Симбиоз такой. Иногда фотография является отправной точкой для написания текста. В другом случае – подбираю фотографию под текст.

Чем хороший редактор отличается от плохого.

– Представьте яблоко и отрезанную от него дольку. Долька – это «нельзя», а все остальное яблоко – это «можно». Так вот. Плохой редактор знает, что можно, но не знает, чего нельзя. Хороший же знает, чего нельзя, и знает, что все остальное – можно. Если перед хорошим редактором стоит какое-нибудь нестандартное решение, то он сначала спохватывается, а потом думает: «Для чего, собственно…». Так рождаются самобытные вещи.

Как выучиться на хорошего журналиста.

– Необходимо читать классические тексты. Я бы на вашем месте читал «Повести Белкина» и смотрел, как Пушкин выстраивает фразы. Ведь простыми фразами Пушкин достигает совершенной прозрачности! И Николая Васильевича Гоголя читать надо. Вот, собственно, и все журналистское образование. Достоевского, Толстого можно почитать, но по ним не научишься писать. Из XX века можно почитать Платонова. У него огромное количество слов с первоначальным смыслом.

Как узнать, хороший ли текст вы написали.

– После того как написали текст, прочтите его вслух человеку, к которому хорошо относитесь, которому хотите похвастаться. Естественно, этот человек должен уметь слушать. И в тех местах, где вы будете проглатывать слова и говорить: «Так, сейчас, вот дальше…», вот это спокойно все можете выбрасывать. Ваше собственное ощущение должно быть ощущением слитности текста. Вам не должно быть стыдно за написанное.

Проблемы первого абзаца не существует.

– Начинайте писать текст так, как одна умная женщина, редактор, говорила мне: «Выброси первый абзац». Я ей: «Как, ты же еще не читала!» А она: «Ты выброси, выброси…»

В журналистике есть сложные вещи.

– Самое сложное – написать плотный текст. Когда в страницу нужно затолкать не просто идею, а текст, такой, чтобы он читался. Такой текст, как кубик-рубик. Его можно вертеть сколько угодно, но в итоге сложится одно из немногих. Когда сложится – все, готово. Кроме того, в тексте должна быть какая-то музыкальная тема.

Пишите от первого лица.

– Не стесняйтесь себя вводить. Единственное «но» – относитесь к себе с иронией. Как только становитесь «молодцами», которые все знают, все умеют, вы начинаете вызывать раздражение у читателей. И еще. Никакие собственные переживания в тексте не нужны, если только они не помогают раскрытию текста. Важны не впечатления (был в кино, мне так понравилось!). Это никого не интересует, это – личное дело. Дело журналиста – объяснить, что именно понравилось или нет.

Внимание – каждому слову.

– Все слова в тексте должны быть стопроцентно выверены. Если чувствуешь и понимаешь, что вот нужно это слово, нужно, и никак без него нельзя, то это хорошо. А вообще к слову надо относиться, как к самому себе, потому что оно и есть твое».

(Журналист. – 2001. – № 10. – С. 15).

Итак, главное в журналистике – это язык и стиль. Берите девушку, которая спешит на тусовку, и читайте ей. Если из-за написанного вами она приостанавливает свои сборы хоть на чуть-чуть, то вы на правильном пути.

Юрия Роста знают все. Его великолепные работы (в том числе фотоработы) были не раз отмечены различными премиями и представлены на персональных выставках. Он журналист уникальный. Не просто великолепно снимает и великолепно пишет, но – и это главное! – великолепно чувствует Время. Время, в котором существуют его современники. Разные. С разными судьбами. Ближние и дальние. Счастливые и несчастные. Известные и никому неведомые. Вот так остановить мгновение, чтобы оно врезалось в память и сердце тысяч людей, только большому мастеру под силу.

Круг друзей Роста очень широк. Это писатели, журналисты, кровельщики, художники, артисты, крестьяне – люди всех профессий.

Его программа «Конюшня Роста», наряду с программой Леонида Парфенова «Намедни», в 1994 году признана телекритиками лучшей программой года. Юрий Рост стал обладателем огромного количества премий: это и независимая премия «Триумф-2000», и государственная премия в области литературы и искусства, которой отмечена выставка его фоторабот «Групповой портрет на фоне века». Одной из чрезвычайно дорогих премий для Роста является премия Театра-студии Табакова, за то, что пишет и изображает, то есть в номинации «прозовизуальное искусство». Самой же первой премией явился «Золотой Остап».

Легендарный Тонино Гуэрра – друг и многолетний соавтор классика мирового кинематографа Федерико Феллини вручил единственную в своем роде премию «Амуркорд» российскому журналисту. Сам Гуэрра сказал: «Эта странная премия, и я вручаю ее, когда мне хочется и кому хочется» Медаль «Амаркорд» была вручена в рамках церемонии награждения журналистской премией «Элита», учрежденной фондом содействия СМИ «Пресса». Церемония была приурочена к завершающемуся празднованию 300-летия российской прессы.

Юрий Михайлович даже снялся в нескольких фильмах Георгия Данелия «Орел и решка» (1995 г.) и «Фортуна» (2000 г.). Вот такая у него разносторонняя биография.

В целом же звания и награды Юрия Роста перечислять – пустое дело. Он достиг того, что «Юрий Рост» – уже звание, и даже жанр, придуманный и блестяще воплощенный им самим. Он любим, читаем и почитаем за интеллигентный почерк и ярко индивидуальный взгляд на мир.

Считаю необходимым показать творчество Юрия Роста, а потому включаю в пособие три его материала.

Собака как государство

 

Ну да! Она охраняет дом, защищает хозяина, хранит верность. У нее и конституция поведения есть, неизменная и выполняемая. Собаке как государству все равно, какой веры человек, богат он или беден, знаменит или безвестен. Она друг человеку и не нападает на него, если не бешеная.

Похоже, похоже на идеальное, то есть нормальное, государство. А нашему уступает. В цинизме, вероломстве и способности быстро и выгодно приспособиться к новому хозяину. Что поделаешь – животное все-таки. Бескорыстно привязывается. И навсегда.

Ровно тридцать лет назад, осенью 74-го года, некий человек покинул на взлетном поле Внуковского аэропорта товарища (овчарку), потому что был воспитан в таком государстве. И улетел.

А она осталась ждать.

Два года зимой и летом, и в дождь подходила она к трапу прилетавших самолетов Ил-18, на котором убыл ее подданный, и встречала его.

Она соблюдала нравственный закон, хотя человек его нарушил. Не важно. Это был ее закон.

Я написал об этой истории в той еще «Комсомолке». И миллионы читателей у нас и в мире всплакнули над судьбой Пальмы (как ее звали аэродромные работники и пилоты), и тысячи прислали деньги на поддержание жизни собаки, и тысячи хотели улучшить судьбу овчарки, враз ставшей мировой знаменитостью. Очень хотелось присоединиться к истории чужой любви и верности. Похвально.

Между тем эти тьмы сочувствующих драматической жизни и желающих принять в ней немедленное участие могли бы удовлетворить свой гуманизм, обратив взор на жизнь тем, кто окружает их повседневно и нуждается в помощи.

Но там необходимо было поведение, а они готовы были лишь к поступку.

Вскрикнуть-то мы всегда в состоянии. Вскрикнуть и затихнуть до следующей остановки. Не готовы к проявлению чувств на протяжении всего пути.

Посмотрите на собаку, на животное, исполненное достоинства, постоянства и верности. Этому государству с умными глазами мы нужны. А тому, с холодными, зачем? Зачем и они нам, верные Русланы, натасканные на тех, кто выходит из организованной колонны? Они и своих порвут за власть и богатую хавку.

Пальма ждет на аэродроме, а мы бросили ее и боимся вернуться. Вернись, вернись, гражданин в свою страну – она нуждается в тебе! Не бросай ее на произвол.

Вы, что так переживали, сострадали и надеялись, остановите тех с петлями, крючьями и клетками. Пока можно.

Найдитесь, как нашлась Вера Котляревская, терпением и любовью завоевавшая доверие овчарки, аэродромные техники и пилоты, спасшие тридцать лет назад собаку – как государство.

Ей-богу, между государством и собакой есть общее: охранять дом, защищать хозяина и не воровать со стола»[37].

 

Сахаров

 

«Первое сентября», 27 августа 1999 года.

Найдутся люди поумнее, которые объяснят, как этот высокий сутуловатый человек, грассирующий и запинающийся, смог повернуть сознание сограждан от готовности к незрячему повиновению все равно какой власти к осознанию своего человеческого достоинства.

Я и не берусь за эту задачу. Расскажу лучше притчу.

Приехав из Горького, увидели они, что телефоны отключены, а дом пришел в запустение, ибо жили они не в нем, но он в них жил.

Пришел тогда академик в академический магазин и спросил ванну в метр семьдесят, как просила его жена, и унитаз с косым впуском, как того требовала система водоснабжения и канализации, и торговцы продали ему.

Когда это принесли в дом, то увидела жена, что ванна ободрана, и попеняла ему за то, что обманули его. Он же ответил: «Новое не всегда доброе. Человек платит за то, что покупает, а не за то, что уже купил». И она поняла и сказала: «Хорошая покупка. Спасибо, что не течет».

Тогда из туалета вышли два сантехника. Николай и Колька, и, приступивши, стали выговаривать ему: «Ты академик, а не знаешь, что есть две системы: с прямым впуском и с косым, и они несовместимы. Тебе обманом дали вместо одного унитаза другой. И теперь, если его поставить, выбирай: или дверь не откроется, и мы ,поставив его, будем в туалете вечно, либо не закроется никогда».

Он ответил: «Есть и третья система, которая вовсе не дает выбора, но это не значит, что из нее нет выхода».

Но не поняли сантехники его и ушли курить надолго, а он стал работать.

Тогда жена его сказала мне: «Иди к ним. Ты знаешь язык их», – и дала ему бутылку аргумента. Они отвечали: «Попробуем». И, не устояв против того аргумента, работали, как привыкли.

И он, как привык, думал.

Когда же настал вечер, вышли они, не отмыв рук от трудов своих, и сказали с гордостью честного человека: «Мы сделали все, что позволяет система».

И я подивился, узнав метафору, ибо услышал в их гордости свою гордость, а в их словах – свои и многих, кто почитал себя вполне честным человеком.

Придя в туалет, увидел, что и дверь закрывается, и унитаз стоит, но воспользоваться им можно с трудом и неудобствами.

Возвратясь в кухню, я рассказал ему, но он метафоры не узнал, ибо не было у него опыта совмещения с системами, который был у сантехников Николая, Кольки и у меня.

И подумал я, что он скажет: «Они сделали то, что могли, а ты сделай то, что ты можешь. Не укоряй другого за непонимание и неумение. Но себя за понимание и неумение кори».

Но он сказал: «Спасибо!» И продолжал думать»[38].

 

 

Уланова

 

«…Когда же это было? Как будто недавно. Во всяком случае, я помню себя рядом с Галиной Сергеевной Улановой на сцене Большого театра. С фотоаппаратом. Хотелось снять ее без притворства. Без моего притворства. Ибо для Улановой высокое притворство, то есть претворение, и было смыслом жизни. Или смыслом жизни для нее было то, что меряет время? Движение! Впрочем, в нашем случае это одно и то же, потому что оно и было ее искусством. Время стало мерой искусства Улановой.

Балетный театр, как театр вообще, не существует ни до, ни после действия. Плоская бумага и плоский экран бессильны запечатлеть трехмерный мир сцены. Но будь даже придумана некая голографическая хитрость, все равно – мимо. Великий актер обладает талантом создавать четвертое измерение. Сидя в зале в момент события, ты его чувствуешь. Уланова владела этим даром.

…Мы стояли на сцене, и Галина Сергеевна рассказывал о позорном эпизоде в русской культуре, что произошел на ее и наших глазах. Прах великого русского певца Федора Шаляпина перед перезахоронением на Новодевичьем кладбище партия и правительство запретили отпеть в зале Большого театра: «За что такие почести эмигранту?»

– Стыдно! – говорила Уланова. – Даже хор не пригласили, обошлись пластинкой.

Плоская, как граммофонный диск, жизнь окружала ее и нас.

Времена Шаляпина, времена Улановой. Времена Ежова и Сталина, Хрущева и Брежнева, Ельцина и кого там еще – это одни и те же времена. Наше время.

Параллельные движения мертвых (пусть они и дышат) правителей и живых людей не пересекаются. «Пока», – пишу я для оптимизма.

Галина Уланова на фоне зала Большого театра. Случайный снимок. Один-единственный негатив (потерянный и чудом найденный в день ее кончины) на всю засвеченную пленку, но как будто только этого снимка я и ждал. Здесь, кажется, Уланова похожа на наше представление о ней и на себя самое.

Публичный образ, который несет человек, актер в особенности, не всякий раз совмещается с реальным. Возникает некоторое несовпадение красок, какое бывает в скверной печати, и контуры размываются.

Здесь же все четко. Она действительно такая. Как на монете. (Я бы и выпустил монету с ее изображением). Строгая, аскетичная, твердо определившая, что ей назначено в жизни и как это назначение осуществить. Точнее, осуществлять, потому что, зная направление движения, она не видела его конца. И в этом была Художником. А непрерывность движения была гарантирована тем, что она Профессионал.

Ее жизнь вся была подчинена балету. Даже дома подарки и памятные вещи не раскладывались по полкам, а лежали как попало, чтобы потом, когда балет уйдет из ее жизни в воспоминания, заняться приведением предметов в ожидаемый ими порядок. До них так и не дошла очередь.

На месте лишь гигантское зеркало, необходимое для работы, диван, необходимый для отдыха, автопортрет Анна Павловой как символ предтечи и фотография Греты Гарбо – актрисы, которая привлекла Уланову своим искусством и образом.

Они с Гарбо хотели познакомиться, видимо, чтобы совместить краски, и однажды приблизились настолько, что смотрели друг другу в глаза, но не обменялись ни единым словом. Толпа восторженных поклонников, окружившая дом, где жила Уланова, не дала окруженной своими поклонниками Гарбо приблизиться к двери. Они увидели друг друга через окно. Две большие актрисы не смогли преодолеть препятствие, которое создали своим искусством, и навсегда остались наедине с собственными представлениями о мимолетном визави.

Охраняя себя от чрезмерного общения, они, наверное, испытывали дефицит теплоты. Всемирная любовь через стекло ее не компенсирует.

Эта фотография Улановой – тоже изображение через стекло. Очень чистое, оптическое, ловко сработанное японцами, которые ее боготворили, но все-таки через стекло. Я, бродивший с ней по Большому театру в поисках этого изображения, свидетельствую, что за ним живой человек. Небольшая великая женщина, всей громадной силой таланта охранявшая свое право на слабость»[39].

 










Последнее изменение этой страницы: 2018-04-12; просмотров: 597.

stydopedya.ru не претендует на авторское право материалов, которые вылажены, но предоставляет бесплатный доступ к ним. В случае нарушения авторского права или персональных данных напишите сюда...